Осколки

      В сентябре нужно пить чёрный чай с мёдом. Или с высушенными, но ещё хранящими пламя Солнечного дракона травами. Нужно пить чай, сидя в огромном Парке, подарке Осени Городу, и защищаться от змеино-прохладных порывов ветра, от которых стынут кончики пальцев, жареными каштанами и горьким шоколадом.       Пасмурно-светлое небо раскинулось над Городом, словно безбрежный океан из меланхолии. Город кривится, Город тоскует и воет от отвращения, заставляя дома шипеть и покрываться каштановыми колючками. Но Парк - не Город; Парк заставляет людей широко открывать глаза, в глубине которых прячется-играет небесно-хрупкая синь, и пускаться в потусторонний пляс под напевы скрипки и фагота.       Небольшая парковая площадка заполняется вальсирующими. С людьми танцуют и праздно одетые листья, и с каждым плавным кругом смотрящим становится тяжело понять - вон та девушка в карминовом пальто, разве она не гибкий ребристый лист декоративного винограда? А вон тот мужчина в вердепешевой куртке почему так похож на величественный кленовый лист, спускающийся с небес на землю?       Но вот чай допит, а в сонно вздыхающей душе танцует крохотный тёплый огонёк, точь-в-точь физалисовый фонарик. И вдруг нежданный, как давно забытый старый спутник жизни, дождь превращает Парк в призрачно-мерцающее царство сентябрьских духов. Мокрые листья втоптаны в грязь, раздавленные, захёбываются потоками дождя, а люди, нацепив каштановые скорлупки на души, поспешили в Город.       А тусклое физалисовое пламя, чуть дававшее тепла, разгоралось всё сильнее. Оно слышало зов Дождевого Василиска из глубины парка, и по петляющим между прудов и деревьев дорожкам спешило к протяжной заунывной песне.       Прелый, ещё не сильно чувствовавшийся, но явный, запах рвал грудь, словно пытался освободить пламя от оков костяной клетки с накидкой из плоти, заставлял хватать холодные, как осенняя вода, руки ветра и нестись мимо танцующих последний танец духов прямо в сердце Осени.       В сердце Осени, в сердце Парка день склоняет солнечную корону перед вуалью ночи, а на тонких прожилках листьев нерушимо написана вся судьба Города. Там царит угрюмый сумрак, и лишь физалисовые фонарики не дают ночи занять свой престол. В глубине невнятной туманной дымки серебрится чешуя Василиска, а его взгляд цепко всматривается в души, выбирая, кого же удостоить чести навсегда остаться в Парке холодно-оранжевой кляксой на челе истории.       Но Город не так-то уж просто отдаёт своих жертв новому мучителю. Отравляя ботулотоксином души, он смеётся в лицо Василиску, не умеющего смывать корку грязи дождём. И Василиск плюётся холодом и влажным сумраком и уползает прочь , не в силах даже приблизится к отравленным до последнего атома.       В сердце Парка, за убежищем Василиска, течёт-журчит речка. Невозможно ни смотреть на её то убыстряющиеся, то медленные, как мысль ленивого человека, волны, ни слушать её внеземной шёпот, болтающий о сводящих с ума тайнах мира. А она манит-завлекает историями, обещает показать, откуда пришёл арлекиновый Город. Но сентябрьский ветер звенит от страха, и речка, заливаясь шуршащим смехом, бежит дальше, с Гор, через Город и в Лес.       Сумрак сменяется ночью, и ветер начинает больно колоться потерявшими тепло частицами, прогоняя - ночь в Парке не время для живых. Сонное, больное солнце нехотя озаряет напоследок начинающие меняться деревья, расцвечивает пути-дорожки в оттенки ила старого пруда. Очередной лист совершит своё паломничество в горькую влажную мать-землю, и Парк останется позади. Душа окунается в хаотичный шум Города.       От сентябрьских домов веет тоской, веет скукой. В сетнябре дома хотят забыться в психоделической иллюзии и не открывать глаза, пока мартовский ветер не выбьет из них всю пыль. Их громоздкие, алмазно-наностержневые каркасы, обросшие кварцевой плотью, неспособны к танцам под осенний дождь, неспособны к тонкой меланхолии под ультрафиолетовыми лучами. Всё, что они могут, это защищаться от ветра рассохшимися каштановыми скорлупками.       Но в окнах колючих домов горит тёплый оранжевый свет, а на кухне витает аромат эспрессо-корретто, вселенной в шербатой кружке с осенними листьями. Сентябрь аккуратно золотит уставшие души.