Победитель получит все

Пятая проспала дольше, чем они обычно позволяли себе, и Десятый видел, что она была немного смущена, когда наконец проснулась и догадалась, сколько прошло времени. Но он не жалел ни о секунде этого сна, к тому же немедленно стало ясно, что он пошел ей на пользу. Даже Пятая не могла отрицать, что отчаянно нуждалась в отдыхе после случившегося. — И все же, как ты себя чувствуешь? — спросил он, пристально глядя на нее. Она выглядела так, как обычно, но он понимал, что она могла чувствовать недомогание и скрывать это от него. — Я в порядке, — сказала она, и он был абсолютно уверен, что это правда. — Честно. Не хуже, чем за все время здесь. А как ты? — Я? — удивился он. — Я в порядке. — Ты хочешь спать? — Нет, — честно ответил он. Он не чувствовал усталости, и хотя он не спал, сидя рядом с Пятой и охраняя ее сон, это дало ему достаточно отдыха. Она оглядела его, пытаясь выяснить правду, и в конце концов просто пожала плечами. — Ну ладно, — сказала она, вставая на ноги и потягиваясь, разминая явно затекшие мышцы. Он тоже поднялся, встряхивая онемевшими конечностями. Она улыбнулась ему. — Тебе, наверно, уже не терпится отправиться дальше. Целая ночь, проведенная рядом с кем-то спящим… — вряд ли это было интересно. — Все было нормально, — отмахнулся он. — У нас и так за последние дни хватило впечатлений, так что отсутствие событий даже приятно. — Точно подмечено. Какая-то часть его стремилась идти вперед, сделать что-то, что, возможно, могло помочь изменить их ситуацию. Но в большей степени он боялся того, что могло ожидать их в следующие три дня. Какие ловушки могли быть впереди… чем их еще заставят рисковать. Им все еще предстоял долгий путь… и, как и всегда, они ничего не могли сделать, кроме как продолжать идти. — Итак… — вздохнула Пятая после того, как они немного прошли. — Уже настал пятый день? — Ну, сообщения еще не было, если ты об этом. Но я думаю, что скоро будет. — Осталось три дня… — она прикусила губу и взглянула на окружавшие их стены, словно ища что-то невидимое. — Чувствую себя так, словно прошла вечность с тех пор, как мы здесь. — Понимаю, — согласился он. — Возможно, частично это из-за того, что наши воспоминания ограничены этим сроком. Поэтому в некотором роде это целая жизнь, согласно нашей памяти. — Да, — кивнула она. — Кажется странным, когда об этом думаешь. — Здесь все кажется странным, — не мог не заметить он, и Пятая с улыбкой согласилась. — Даже я? — поинтересовалась она, поддразнивая его, и он не мог не улыбнуться, настолько заразительной была ее сила духа. — Ну… у тебя одно сердце… — сказал он. — Это довольно странно. Она толкнула его в плечо, но не удостоила ответом. Он не мог не наблюдать за ней, выискивая признаки какого-нибудь отклонения от нормы. Вчерашняя газовая атака (ну, приблизительно вчерашняя… сложно было знать наверняка) научила его тому, что любое пренебрежение сигналами, указывающими на то, что что-то не так, может дорого обойтись. Конечно, он долго не медлил, и все кончилось благополучно, но все же… он не мог позволить себе снова так рисковать. За последние дни они столкнулись с большим количеством препятствий, но лишь немногими настоящими ловушками. Даже сейчас ничего пока не сравнилось с той ловушкой, когда земля разверзлась в самый первый день и чуть было не поглотила всех десятерых. После этого угроз стало меньше и не для всех сразу, но они были не менее смертельными. Что-то стало причиной еще одной смерти… и он не знал, что именно. Но как минимум еще кто-то погиб, и это страшило. Особенно потому что Пятая чуть не стала такой же жертвой… Рука скользнула в его ладонь, сбивая Десятого с мыслей, и он повернулся к Пятой, которая тревожно глядела на него. — Я тебе уже говорила, что твои глаза выдают, о чем ты думаешь, даже если ты этого и не говоришь. — И? — Перестань думать о вчерашнем. — Каким образом? — искренне сказал он, и, несмотря на то, что она храбрилась, было видно, что ей тоже трудно не думать об этом. Десятый осознал, что ей пришлось хуже него. Он-то смог переключиться на обходную дыхательную систему, и поэтому ему почти не грозила опасность. Ей же пришлось пережить ощущение медленного удушения и понимание того, что она чуть было не погибла там. Несколько раз во сне она вела себя так, словно боролась с кошмарами. Она не просыпалась, и он пытался успокоить ее как мог, но на это все равно было тяжело смотреть. — Я не знаю, — призналась она. — Но… все кончилось, ты сам это сказал. И ты спас меня. А это, между прочим, означает, что я опять тебе должна. — Мы все еще ведем счет? — Похоже на то. — Она пожала плечами. Он решил не упоминать того, что, вполне возможно, их еще вынудят уравнять счет, прежде чем все закончится, но бросив взгляд в сторону Пятой, он понял, что она думает о том же. Как бы то ни было, они смогли сохранить бодрость духа — конечно, смотря с чем сравнивать. Все еще слишком многое маячило впереди, слишком много всего, о чем они пытались не думать, но, приложив усилия, смогли сосредоточиться на текущей ситуации и друг на друге. Им обоим было очевидно, что тьма лишь слегка отодвинулась… но, во всяком случае, это было хоть каким-то расстоянием. На данный момент это было всем, что Десятый мог желать. Особенно потому, что все равно это долго не продлится, если судить по прошлому опыту. Вскоре им снова понадобится вода, это становилось все яснее. Последний раз они пили в середине третьего дня, а сейчас начинался пятый. Так что уже прошло полтора дня, и хотя Десятый не ощущал никаких признаков обезвоживания, но отсутствие воды уже давало о себе знать, и Пятая это тоже чувствовала. Но единственное, что можно было сделать, — это продолжать идти в надежде, что они найдут воду. Что же касалось еды… никто из них больше не хотел об этом говорить, но если Пятая думала примерно о том же, что и он, то думала об этом тоже. Десятый не переносил этой необходимости зависеть во всем от тюремщиков, но почти каждый день делал вывод, что приходилось верить, что тюремщики сделали все необходимое для того, чтобы можно было выжить здесь неделю, что им пока что и удавалось. Они больше не сталкивались ни с какими ловушками, чему Десятый был рад. Всё было тем же самым… туннели, пещеры, туннели, пещеры… в однообразной последовательности. И все же это было лучше, чем что-то еще, так что Десятый думал, что не стоит жаловаться. Через несколько часов после того, как проснулась Пятая, резкий звук коммуникаторов заставил их встать как вкопанных. — Пятый день, — прошептал Десятый, засовывая руку в карман и нащупывая прибор, но не решаясь достать его в страхе перед новостями. Пятая закрыла глаза и глубоко вздохнула, словно пытаясь успокоиться, и вытащила свой прибор. С колотящимися сердцами Десятый сделал то же самое, и они бессознательно приблизились друг к другу, ожидая того, что сегодня скажут тюремщики. — Пожалуйста, ну пожалуйста… — пробормотала Пятая, когда экран осветился. — Никто больше. Пожалуйста. ОСТАЛОСЬ ТРИ ДНЯ. — Спасибо за новость, — проворчал Десятый, пытаясь отвлечься от того, что, как он знал, будет следующим. Пятая напряглась и задержала дыхание, и они стали ждать с равным нетерпением и страхом того, что, как оба знали, должно было последовать. ВАС ОСТАЛОСЬ ШЕСТЕРО. Пятая издала тихий горестный вскрик, а Десятый застыл в оцепенении. — Что? — прошептал он, отказываясь признать смысл этих слов. Несмотря на то, что он ожидал возможности чьей-то еще смерти и, как думал, сделал все возможное, чтобы справиться с этим, в этот момент он понял, насколько был не готов увидеть эти слова. Осталось шестеро. Значит… значит, еще двое погибли. Нет, нет, нет! Он не мог дышать, и сердца стучали так сильно, что заглушали шум в голове. Он не знал, что сказать или сделать, куда бежать. Не мог принять… поверить… и в то же время не мог отрицать этих слов. Все происходило слишком быстро… он не мог приспособиться. Не мог принять то, что им сообщили… без доказательств. Он ведь не мог никому доверять. Как же он мог верить этому? Но все же — зачем им было лгать о чем-то подобном? Но… но он не мог осмыслить то, что еще двое из тех, кого он знал, были мертвы. Было ли это возможно? Кто… и каким образом? Как это могло случиться так быстро? Ему уже столько раз приходилось перестраивать свою систему понятий за последние дни… как и сейчас. Он почувствовал, словно мир, весь целиком, ушел из-под ног. Снова. Неосознанно он захотел взглянуть в глаза Пятой, ища единственную точку опоры, какая была у него в этом хаосе, но Пятая не смотрела на него. Она, побледнев, все еще не отрывала взгляда широко раскрытых глаз от прибора, который держала в руке, и только тогда Десятый осознал, что у тюремщиков было еще одно послание. Словно финальный выстрел. УБИЙЦА ВСЕ ЕЩЕ СРЕДИ ВАС. При этих словах его наполнила ярость, и, не в силах больше сдержаться, он отбросил свой коммуникатор настолько далеко, насколько мог. Со всей силой, со всеми эмоциями и ужасом от недавних событий, в сочетании с душевной болью и все усиливающимся напряжением, он швырнул его так далеко, как только смог, и прибор исчез где-то в глубине туннеля. С трудом переводя дыхание, все еще в шоке, он снова взглянул на Пятую. Она смотрела туда, куда он только что бросил коммуникатор, сжимая собственный так, что побелели костяшки пальцев, и казалось, что ей хочется сделать то же самое. Он попытался прочесть выражение ее лица, но оно было бесстрастным, и он видел лишь, как она дрожит, пытаясь держать себя в руках. — Пятая… — прошептал он с отчаянием, не зная, что хотел сказать. Ему просто было необходимо обратиться к чему-то постоянному, что было у него сейчас, — к тому, в чьей безопасности он мог быть уверен, и к тому, кого он мог защитить. — Я бы сделала с моим то же самое, — сказала она, и ее голос прозвучал очень напряженно, но ровно. Будто бы осознание того, что произошло, еще не пришло. Или же она просто не подпускала это к себе. — Но как бы ужасно ни было все это, мы д… должны сохранить хотя бы один из них. — Пятая, — повторил он, услышав дрожь в ее голосе. Но она не глядела на него, словно не могла. Она снова пошла вперед, туда, куда он кинул коммуникатор, словно не могла стоять на одном месте, и он заторопился догнать ее. — Нам… нам нужно идти дальше… — сказала она. — Пожалуйста, — прошептал он, даже не зная, о чем просит. Она не позволяла себе думать о том, что им только что сказали… но Десятый видел, что внутри у нее кипели эмоции. И у него тоже. Он протянул руку и схватил ее, останавливая, на мгновение ее глаза сверкнули, и она повернулась к нему лицом. Он не отвел взгляда, хотя не знал, что хотел выразить. Его собственное горе, и смятение, и страх, и ярость — все смешалось в… он даже не знал, во что. И внезапно из нее словно выпустили всю силу духа, и он увидел, как вся боль, которую он чувствовал, отразилась и усилилась в ее взгляде. Она не дала волю своим эмоциям, как почти сделала тогда, когда они узнали о вчерашней смерти. Но в некотором роде ее реакция была еще более сокрушительной. Она не закричала, не заплакала, не дала волю гневу. Она даже ничего не сказала, просто шагнула вперед, положив голову ему на плечо. Спрятав лицо в его рубашке, прижавшись к нему так, словно он был единственным источником силы и утешения, так близко, что Десятый чувствовал ее дрожь, когда она старалась удержать контроль над собой. Тотчас же он обхватил ее руками и притянул к себе движением, которое казалось странно привычным, и почувствовал, как она сильнее сжала его в ответ. — Они убили еще двоих, — прошептала она, и ее голос звучал приглушенно из-за ткани рубашки. Спокойно, без надрыва… Она просто сообщала факт, все еще слишком жестокий, чтобы полностью принять его. — Может быть… может быть, они лгут, — прошептал Десятый, но он понимал еще перед тем, как произнес эти слова, что это было неправдой. Но он знал также, что не мог сказать ничего, что бы помогло хотя бы немного все исправить. Все, что он мог сделать, — это склонить свою голову к ней и закрыть глаза в попытке отгородиться от мира. Снова лица остальных всплыли в его памяти. Первая, Вторая, Четвертая, Шестой, Седьмой, Восьмой и Девятый. Если верить тюремщикам… трое из них были мертвы. Этого не могло быть… не так ли? — Я их ненавижу, — наконец, воскликнула Пятая, подняв голову и глядя на него. Ее глаза были сухими, но полными боли, которая была хуже любых слез — Я их ненавижу. — Я тоже. — Они же не остановятся, да? Пока в живых не останется только один? — Один победитель… — тихо сказал он. — Один выживший. Нет. Он не мог смириться с этим. И не собирался. — Так что даже если мы найдем выход… — Не думай об этом, — сказал он твердо. — Есть еще несколько дней… — …до предполагаемого выхода? И что дальше? — она смотрела на него с ужасающей мольбой во взгляде. Реальность, о которой они старались не думать, обрушилась на них с полной силой. — Что нам делать, Десятый? Мы откладывали это, игнорировали, но больше нельзя этого отрицать. Я… — она запнулась, но продолжила с той же силой: — Я могла вчера погибнуть. Третья погибла, а сейчас предположительно еще трое из тех, кто… кто… — она беспомощно покачала головой и снова озвучила самый важный и всеохватывающий вопрос. — Что нам делать? Десятый, честно говоря, не знал. Выход никогда не ощущался настолько далеким или настолько недостижимым. Возможность победить никогда не казалась такой невероятной. Мысль о том, что им обоим удастся выжить, выглядела все более нереальной с каждым моментом. Но в то же время было что-то еще, что ощущалось сильнее, чем когда-либо. И это была абсолютная, неразумная, но полная решимость выжить — вдвоем с Пятой. Он хотел, чтобы выжили все оставшиеся, но так как он даже не знал, кто именно был еще жив (эта неизвестность сокрушала его, но он заставил себя не думать об этом сейчас), то его основной задачей оставалась Пятая. Отпустив ее, он залез в карман и дотронулся до кристалла, который там лежал. И вспомнил, что они решили в той пещере. — Мы будем бороться, — просто сказал он, сжимая кристалл и вытаскивая его. Если и было подходящее время, то оно пришло сейчас. Медленно, не отводя взгляда от ее лица, он вложил кристалл в ее ладонь. — У нас есть причина, помнишь? Она медленно взглянула на кристалл. Ее дыхание замерло, а глаза расширились, когда Пятая дотронулась до мерцающей поверхности с некоторым трепетом, обводя пальцами грани, как и Десятый прошлой ночью. — Мы еще живы, — напомнил он ей. Она подняла на него взгляд, полный грусти. — Но четверо уже нет… Десятый закрыл глаза, в то время как его разум в отчаянии размышлял, кто был жив, а кто нет. Но этого нельзя было узнать, и каким бы обескураживающим это ни было, не имело смысла думать о том, чего он не мог знать. — Но мы живы, — тихо произнес он, протянув руку и вложив кристалл в ее ладонь, сжав ее пальцы в кулак своей рукой. — И, пока мы еще живы… — …мы продолжаем идти, — закончила она. — Я знаю. Она взглянула на их руки, обхватывающие кристалл, затем снова на него. — Еще двое… — прошептала она, и он подавил собственную боль. — Я знаю, — сказал он, не в силах произнести что-то еще. — Но, может быть, это не… Она покачала головой, прерывая его попытку заверить их в том, что те, кого им пришлось оставить, были еще живы. — Может быть, и да, — сказала она жестким голосом, и он не мог отрицать этого, как бы это ни ранило. Они молчали какое-то время, и по взгляду Пятой было видно, что та сражалась с определенной мыслью. Он молчал, удерживая ее руку своей. Их ладони идеально подходили друг другу, как он в очередной раз ощутил сейчас. И он не хотел отпускать ее. И хотел, чтобы они были где-то далеко отсюда, даже если он не мог вспомнить ничего где-то еще. Просто… чтобы они были где-нибудь в безопасном месте. И на секунду ему очень сильно захотелось снова ее поцеловать. Но он быстро отогнал эту мысль, напомнив себе все причины, по которым они не могли и не должны. Пятая осторожно высвободила руку и поглядела на кристалл. Она сжимала его так сильно, что он впивался ей в ладонь. — Должен быть другой способ, — тихо сказала она, и он поглядел на нее в недоумении. — Что? — Способ обойти это. Их правила. Он увидел, как в ее глазах загорелся огонь, и, как и всегда, сила ее духа подтолкнула его собственный. Он не знал, что такого было в ее надежде, которая дарила надежду ему… в ее решимости, которая подстегивала его собственную… но так было уже какое-то время, и чем дольше они были вместе, тем сильнее ее отношение влияло на него. — Я не хочу остаться в живых, если это означает, что все остальные погибнут, — сказала она, и ее голос был ровным, несмотря на безжалостность этих слов. — Особенно ты, — добавила она, слегка удивив его. — И я тоже, — согласился он. Он действительно, на самом деле, не хотел. Он не хотел умирать, но не хотел и выжить за счет жизней всех остальных. Он не стоил их жизней. — Но я не хочу, чтобы кто-то из нас погиб. Так что… должен быть другой способ. — Выжить для нас обоих? — Для нас всех, — поправила она, и он поморщился на свою забывчивость. — Для каждого, — согласился он. Она была права — должен быть способ. Просто должен. Он не знал, как или что они собирались делать. Но должен быть способ, чтобы развернуть ситуацию в их пользу. Чтобы слегка нарушить равновесие. Их тюремщики управляли ими во всем…. кроме одного. У них все еще была свобода воли. И пока они ее имели, это должно было чего-то стоить. Пока у него был выбор, он не обязан принимать ту судьбу, которую эти безликие существа решили дать ему. Он не имел никакого понятия, что делать или как они это собирались делать, но если выбирать между тем, чтобы сдаться, или чтобы бороться — он будет бороться. И он знал, что она тоже. — Должен быть способ, — согласился он. — И мы постараемся его найти. — Да, — кивнула она, снова крепко сжав кристалл. Затем она резко нагнулась и подобрала что-то, лежавшее в тени туннеля. Секундой спустя Десятый осознал, что это был его коммуникатор, долетевший сюда. Десятый взглянул на прибор, который протянула Пятая, и заметил, что от силы удара экран треснул. И Десятый не мог не почувствовать слабое удовлетворение от результата своих действий. — Я не знаю, будет ли он работать, — заметила она. — Но, может, тебе стоит оставить его себе. — Да, — сказал он с сожалением, забрав прибор и поборов желание снова швырнуть его. Вместо этого он засунул его глубоко в карман, как можно дальше. Пятая закрыла глаза. — Я бы только хотела знать, кто… — она умолкла, но он кивнул, соглашаясь. — И я. Не то чтобы он хотел смерти кого-либо, совсем нет. Но, как он думал и раньше, гибель одних огорчила бы его больше, чем других. И он хотел быть уверен в том, что со Второй и Восьмым было все в порядке. Но этого нельзя было узнать. Все, что они могли сделать, — это продолжить идти и попытаться сосредоточиться на борьбе за выживание, а не на бесчисленных неопределенностях и преступлениях, составлявших их мир. — Нам нужно идти, — сказал он, и она кивнула. — Пятый день, — согласилась она. — Замечательное начало. Но Десятый понимал, что не стоит думать, что хуже быть не могло. Даже обладая всего лишь чуть больше чем четырехдневной памятью, он знал, что все в любой момент могло стать хуже. И что, к сожалению, скорее всего так и случится.