Победитель получит все

Его сны полностью отказывались претендовать на здравый смысл. Не то чтобы ему не снилось то, что он пережил за последние несколько дней, — конечно, ему это снилось. Он заново переживал каждый момент ужаса… каждую неопределенность, каждую боль, каждую смерть, — с беспощадной ясностью. Снова и снова он наблюдал за тем, как Четвертая делает последний вздох, обнаруживал изуродованное тело Седьмого, видел, как Вторая летит вниз с лестницы, и становился свидетелем падения Третьей. Он видел лицо Пятой, посиневшее и неподвижное, и чувствовал, как она отчаянно цепляется за него после того, как пришла в чувство. Он видел сны о тенях и тьме, о рычащих серых фигурах, выскакивающих из темноты позади него, и о крови, окрашивающей его руки, и об угрожающей неизвестности, маячащей впереди. Но в них вплетались другие образы и ощущения… более явственные, чем когда-либо прежде. И более запутанные. Небо… как мог он видеть во сне небо, не зная ничего, кроме закрытого пространства подземелья? И все же он видел небо… неосязаемое, но настолько реальное. Не просто небо… целый мир. Но никогда не стоящий на месте, текучий. Небо, что в одну минуту горело оранжевым, а в следующую — сияло голубым. Два солнца, сливавшиеся в одно. Склоны, покрытые алой травой, которая стала темно-зеленой, пока он на нее смотрел. Деревья с серебристо-сверкающими листьями, заколыхавшимися под ветром и покрывшимися большим количеством оттенков зеленого, чем он смог сосчитать. Небо, наполненное звездами, которые перестроились в новый узор, словно сменилась точка обзора. Величие, контрастирующее с повседневностью, древнее, уступающее место нововведениям и творчеству. Два мира… две планеты. Одна утраченная, другая отчаянно пытающаяся заполнить пустоту, оставленную прежней. Обе сплетающиеся вокруг одного и того же понятия: дом. И там же, снова, золотистая роза, которую он только что вспомнил из предыдущего сна. Пылающая, как огонь, цветущая в саду, полном других цветов, настолько же незнакомых. Каждый светящийся собственной неповторимой красотой: всех форм, всех размеров, всех цветов. Не затмевая блеск первой розы… наоборот, делая его более ярким и драгоценным в окружении других. Но там были огонь, и кровь, и сражения. Древняя боль, вырисовывавшаяся из глубины, которой он не мог понять… не хотел понимать. Металл и машины, жертва и одиночество и смерть. Все это угрожало задушить его, когда он попытался сбежать, но как можно убежать от чего-то, что даже нельзя потрогать? Оно излучалось из всех уголков его разума… горящие шпили алого безумия и мрачных глубин ненависти и отчаяния… и все же смягчаемые ровным золотистым теплом. И синий. Тот же синий. Синий во всех случаях, а не просто молчаливое присутствие где-то на краю сна. Глубокий и яркий, проникающий во все остальные сны, словно каким-то образом являвшийся частью всего. Проталкивающийся на передний план с мягкостью, которая все же умудрялась быть достаточно настойчивой, чтобы утвердиться над всеми остальными снами. Окружая его, каким-то образом протягиваясь к нему, неся с собой ощущение безопасности и комфорта, которые были настолько незнакомы ему, что он не был уверен даже, как смог признать в них то, чем они являлись. Теплый и надежный, прорывающийся сквозь кошмары и приносящий облегчение. Но и касающийся его мыслей с настойчивостью и тревогой, которые только смешивались с его собственными. Десятый не понимал, как что-то настолько бесплотное, как цвет, могло представляться настолько одиноким и раздосадованным… но так и было. Было что-то, что ему нужно было вспомнить. Нужно было знать, больше, чем что-то еще. И на протяжении всех снов, где-то на границах подсознания, присутствие этого становилось все сильнее и сильнее. Что-то там было, настолько близко, что он мог протянуть руку и дотронуться до этого, но не вполне мог понять. Оно было почти за пределами досягаемости, но как он мог коснуться его, если даже не знал, что это было? Но оно было близко… очень близко и очень важно. Что-то забытое… что-то потерянное… — Десятый! — чей-то голос прорвался в его сны, рассеивая облако кошмаров, и Десятый почувствовал мягкое, но настойчивое прикосновение, которое не было сном. Вытаскивающее его обратно в реальность и вполне знакомое. Как и этот голос. — Все хорошо, проснись. С тобой все в порядке. Открыв глаза с судорожным вздохом, он инстинктивно ухватился за руку, трясущую его, испугавшись, что органы чувств обманывают его и она тоже была сном. Глядя в глаза, которые смотрели на него, полные заботы и тревоги… держась за нее, словно он уже делал это тысячу раз прежде. Ее прикосновение было таким же привычным и необходимым, как дыхание. И на одно мгновение, одно краткое, наполовину-во-сне мгновение, когда видения все еще были свежи в голове… он посмотрел ей в глаза и увидел это. Но прежде чем он смог осознать это или даже понять, чем «это» было, оно начало ускользать. Не только за пределы досягаемости, но словно его никогда и нельзя было достичь. Оно исчезло вместе с остатками снов, и Десятый понял, когда попытался взять себя в руки, что его трясет. Он вцепился в руку Пятой так крепко, что, должно быть, делал ей больно. — Эй, — прошептала она, и он увидел на ее лице тревогу, когда она нерешительно протянула свободную руку и погладила его по щеке в попытке успокоить. — Это я. Все в порядке. Он подался вперед, внезапно отчаянно желая большего, и был поражен, когда ее пальцы смахнули несколько слезинок, которых он даже не заметил. — Я знаю, — кивнул он, медленно ослабляя хватку и позволяя ей отодвинуться, если она захочет. Она не стала этого делать и внимательно взглянула на него с прежним выражением беспокойства. — Я… — он запнулся, все еще вздрагивая под влиянием видений, все еще пытаясь сбросить с себя остатки сна, омрачавшие разум. — Я не знаю… Я видел сны… — Я поняла, — кивнула Пятая. — И я извиняюсь, что разбудила тебя, но ты были расстроен, и становилось только хуже… — она запнулась и пожала плечами. — Я решила, что у нас и так достаточно кошмаров наяву без того, чтобы иметь дело с ними еще и во сне. — Прости, — он поневоле почувствовал себя довольно глупо. Он все пытался как-то связать свои беспорядочные мысли. — Но мне снилось… — он потер глаза в попытке прояснить разум и одновременно полностью проснуться. — Это было не просто… Я не знаю, что именно… Свет, казалось, ушел из ее глаз, осторожное любопытство сменилось чем-то более глубоким и взволнованным, и она уставилась на него. — Ты увидел свое прошлое? — прошептала она, затаив дыхание. — Ты начал вспоминать? — Я не знаю! — простонал он в отчаянии, более чем когда-либо разъяренный непреходящими пробелами в разуме. Сейчас, когда он проснулся, сон начал меркнуть, как и другие сны, которые он видел здесь раньше. Но он все еще помнил обрывки сна, все еще сохранил впечатления и ощущения… достаточно для того, чтобы понять, что эти сны были не просто воспоминаниями о времени здесь. — Это было не как воспоминания… Я не помню точно… — Я не должна была тебя будить! — воскликнула она. — Если ты действительно начал вспоминать… — Нет, я рад, что ты это сделала, — искренне сказал он. То немногое, что он мог вспомнить, сказало ему, что в этих снах были моменты, ужаснувшие его… а учитывая, что он не помнил ничего из предыдущих снов, если те действительно были, может быть, то, что Пятая разбудила его в середине сна, и позволило ему что-то сохранить в памяти. Или рассказать кому-нибудь еще, прежде чем сон полностью померкнет. Он перевернулся на бок, чтобы полностью ее видеть, поморщившись от ощущения холодного каменного пола, который никогда не станет удобным, как бы долго они ни находились здесь и какими бы усталыми ни были. Пещера, где они решили провести ночь, была темноватой, и в сумраке Десятый разглядел Первую, свернувшуюся калачиком на другой стороне пещеры. Очевидно, в какой-то момент она устала, и Пятая сменила ее. Десятый был втайне рад, что не разбудил ее своим приступом паники. Пятая вытянулась рядом с ним, копируя его позу, чтобы они могли смотреть друг другу в глаза. В ее взгляде было любопытство, хотя она тактично не спрашивала, что ему могло присниться, что вызвало настолько сильный эмоциональный отклик. Он и сам не все помнил, но ему хотелось поделиться тем, что осталось в памяти. Необходимо было поделиться. — Там было что-то… — медленно начал он, пытаясь вызвать в памяти детали. — Картины… то, что я не мог знать на основании того, что помню сейчас. — Например? — прошептала она. — Какой-то цветок… и синий цвет, — попытался он воскресить в памяти подробности. — И небо, — добавил он, и ее глаза снова зажглись огнем. — Там было небо. — На что оно было похоже? –выдохнула она и в ожидании придвинулась ближе. Он не хотел ее разочаровывать, но и лгать не мог. — Я не помню, — вздохнул он. — Все ускользает, и я едва помню, что оно там вообще было, не говоря о том, как выглядело, и было ли оно хоть на что-то похоже. Но оно определенно там было… и это не имеет смысла. Это просто слово, я никогда его не видел его! — Но, скорее всего, ты видел, — отметила она. — Мы все, вероятно, видели, до того как оказались здесь. Хотя бы просто потому, что знаем о существовании этого понятия, ни разу не видев его. — Но я даже не знаю, откуда мне это известно, — он не мог скрыть своего разочарования. — Я не помню этого. — Тебе оно снилось, — напомнила Пятая. — Десятый, тебе снилось то, что ты никогда здесь не видел! Так что это не исчезло, правда? — Думаю, нет, — не смог отрицать он. Тем не менее, сейчас это ощущалось исчезнувшим. До такой степени, что единственной причиной, по которой он верил, что видел это, было то, что он только что рассказал об этом Пятой. — И это самая большая надежда, что у нас пока что есть, — добавила она. — Угу, — медленно произнес он. Но он не мог не чувствовать, что увидеть одним глазком и забыть было более жестоким, чем просто ничего не помнить. Потому что, хоть даже это и было всего чуть-чуть и только крошечным отголоском впечатления, теперь Десятый на самом деле почувствовал потерю. — Но если это были воспоминания… Почему это было настолько больно? Она, казалось, не знала, что ответить, и они замолчали. Он взглянул на Пятую, которая подложила руку под голову, чтобы та не лежала на каменном полу. Это каким-то образом придало ей совсем юный вид. — Сколько я проспал? — Несколько часов, на самом деле, — сказала она. — Я немного поспала, а затем меня разбудила Первая, когда устала. — И. тебе ничего не снилось? — решился спросить он, не в состоянии удержаться. — Ничего похожего на твои сны, насколько я помню, — Пятая пожала плечами, насколько могла. — Просто воспоминания отсюда. — Она слегка вздрогнула, и он протянул руку и дотронулся до нее движением, похожим на то, каким она разбудила его. Это вызвало признательную улыбку. — Может быть, ты опять быстрее исцеляешься. — Может быть… — сказал он, хотя, если честно, не думал, что причина была в этом. Его память была такой же упорно пустой, как всегда. Прошлого не существовало, личность сводилась только к номеру, который был ему дан, да отражению, которое он видел в воде. — Но от этого нет толку, если я даже не могу вспомнить, что именно помню, когда просыпаюсь! — Наверное, нет. Ее глаза потемнели и взгляд стал встревоженным, и он увидел там отражение собственного разочарования и страха. Она хотела получить назад память так же сильно, как и он. Эта тайна давила на нее так же, как и на него. Они оба потеряли так много, и хотя им и удалось найти своего рода баланс, просто чтобы выжить, ни один из них не перестал ощущать эту потерю. Они, как смогли, сформировали фальшивые личности, преодолели свою неуверенность и умудрились продвинуться так далеко за шесть дней… но здесь, в сумраке пещеры, на холодном каменном полу, в последнюю ночь перед тем, как истечет неделя, сон Десятого всколыхнул все те вопросы, какие у них когда-либо были… и отсутствие знаний было настолько же болезненно и страшно, как и в первые их минуты здесь, внизу. — Мне нужно знать, Десятый, — выпалила Пятая, едва сумев не повысить голос. Первая заворочалась, но не проснулась. — Я не хочу умереть, не зная, кто я! Десятый чуть было не сел, но вместо этого схватил ее за руку, лежа рядом, и сжал так сильно, как только осмелился. — Ты не умрешь! — Что произойдет завтра? — она не отрывала от него взгляда. — Они сказали, что победит только один… — Мне все равно! Мы найдем способ, помнишь? Мы обещали! — Но что если мы не сможем? — Ее рука вцепилась в его. — Десятый, я полностью за оптимизм, но мы приближаемся к последнему дню, и теперь это становится реальностью. Что произойдет, если мы не найдем выход? Если время закончится? И что произойдет, если мы его найдем? К какому выбору все сведется? Он закрыл глаза, не в состоянии отрицать, что ее опасения были вполне обоснованными. Они цеплялись за хрупкую надежду как за единственное, что давало им силы продолжать идти… но чем больше время подходило к концу, тем слабее становились их шансы. Все было против них. Они знали, что были в очень невыгодном положении. Теперь близился последний день. Реальность начала становиться неизбежной. И реальность была страшна. — Я не знаю, — печально признался он. — Прости, я бы хотел пообещать… но я не знаю. И… я боюсь. Он боялся никогда не выбраться отсюда. Боялся потерять Пятую. Боялся узнать, кто еще погиб. Боялся возможности того, что где-то там окажется Шестой с ножом. Боялся того, что приготовят для них тюремщики в этот последний день. Боялся, что никогда не вспомнит, кем он был. Боялся, что умрет. Боялся, что, возможно, ему придется убить, чтобы защитить Пятую… и боялся, что сделает это. Она кивнула, ее глаза светились немым согласием. Затем они вспыхнули с внезапным отчаянием. — Я хочу жить, Десятый. И я хочу знать, кто я такая. — Вопросы продолжали литься, как будто, начав говорить, она распахнула дверь внутри себя, и поток, который невозможно было остановить, вырвался наружу. — Как меня зовут, откуда я… — Что я сделал в жизни, — подхватил Десятый, высказывая свои собственные вопросы. — Кем я был. Как я сюда попал. — Где мой дом? — она взглянула вниз на их сцепленные руки, выглядя так, будто сейчас заплачет. — Есть ли у меня семья? Ищет ли кто-то меня, причиняю ли я кому-нибудь боль тем, что не помню их? И… и могу ли я доверять чему-то, что чувствую… или… Она опустила взгляд, и ее голос понизился. — …или хочу… сейчас? Он затаил дыхание и вдруг осознал, насколько близко друг к другу они находились. Лежа бок о бок, рука в руке, так близко, что не требовалось никаких усилий для того, чтобы расстояние между ними исчезло. Достаточно близко, чтобы он мог чувствовать ее дыхание, чтобы, если он смотрел на нее, она заполняла все поле зрения. Единственный человек, кому он полностью доверял в этом хаотичном мире… единственный, кто был с ним все это время. Так близко… малейшее движение сведет их губы в поцелуе, который, как он знал, будет гораздо более желанным, чем тот, что был у него несколькими часами раньше. И он этого хотел. Он сам сказал это, когда Первая спросила, хочет ли он. «Не с тобой». Это была инстинктивная реакция… но более правдивая, чем все, что он мог придумать, чтобы сказать. И Пятая это слышала. Когда она медленно подняла глаза, чтобы снова встретиться с ним взглядом, он знал, что она это тоже осознавала. Знала и о расстоянии, и о мыслях в его голове. И если ее взгляд хоть что-то значил, то она тоже этого хотела. — Настоящее ли хоть что-то, прямо сейчас? — прошептала она. — Ты настоящая, — сказал он. — И я тоже. Но была ли та близость, которую он сейчас испытывал с большей силой, чем когда-либо, таковой? Она ощущалась настоящей… более настоящей, чем что-то еще. Но никто из них не знал друг друга, или самих себя, или их прошлое, или будущее. Они встретились всего несколько дней назад и не знали никого, кроме тех, кто был здесь. Не исказило ли это их восприятие? И разве могло не исказить? Пятая была всем, что он знал… но он знал ее всего шесть дней и даже не знал ее настоящего имени. Он даже не знал своего собственного. Она могла быть кем угодно… он мог быть кем угодно. У него не было опыта эмоций, подобных тем, какие, как он был уверен, он испытывал… и будет ли целесообразным действовать под их влиянием сейчас? Не зная, были ли у них семьи, супруги или кто-то еще, кто ждал их снаружи? Они поцеловались на четвертый день, и он остановил ее. Сказав ей, что они не могли, что они не должны. И они все еще не могли. Они были друзьями, союзниками, партнерами… но они не могли заходить дальше, как бы сильно ни хотели. Не здесь, не сейчас. Не тогда, когда столько всего было под угрозой и им оставалось еще так далеко. — Пятая… — Мы не можем, — сказала она тихо, как будто вторя его мыслям. — Да. — Я бы хотел… — Я тоже. — Это нечестно. — И не говори. Однако ничего не мешало ему ее обнять, как много раз прежде, и именно это он сейчас и сделал. На секунду замерев, она обняла его с таким же пылом. — Мы команда, — он почувствовал необходимость уточнить это. — Можем мы что-то делать или не можем, или кем-то быть, мы — команда. И мы найдем способ выжить. Для нас обоих… и для всех. — Вместе, — ответила она. — Да. Они оставались в таком положении довольно долгое время, и Десятый решил, что не против был бы провести так остаток ночи. Но он почувствовал, как Пятая сделала глубокий вдох, словно успокаивая себя, и отстранилась достаточно, чтобы взглянуть на него. — Ладно, вроде как мы в любом случае обсуждаем это, так что придется спросить… — Тревога не исчезла из ее глаз, но она постаралась подавить ее и улыбнулась, продолжив: — Кто лучше целуется… Первая или я? — Пятая! Он не знал, залиться румянцем или расхохотаться. Но она успешно сменила тему разговора и разрядила атмосферу, насколько это было возможно, и оба они это ценили. — Просто пытаюсь побольше узнать о себе, — сказала она с невинным видом. Он закатил глаза и слегка приподнялся. Он явно сегодня уже не заснет, так что мог с этим просто смириться. — Ну, так как я потратил практически все время на то, чтобы освободиться, то это, наверное, слегка повлияет на мое суждение, — сообщил он, и она кивнула, наполовину весело, наполовину сочувственно. — Но все-таки, безусловно… ты. Она ничего не сказала, но ее щеки вспыхнули в смущении от собственной смелости, и он увидел, как она пытается скрыть довольную улыбку. Легкий отзвук заставил их выпрямиться. В то же мгновение они оказались настороже. Шум раздался снаружи пещеры, в одном из туннелей, и, когда Десятый прислушался, то услышал звук легкого движения. Очень похожий на тот, который они слышали, когда пришла Первая. И в этот момент он был рад, что вместо того, чтобы выходить из глубокого сна, он уже бодрствовал и был готов встретить опасность. Их резкое движение разбудило Первую, и она открыла рот, чтобы что-то сказать, но увидела их лица и удивительно быстро поняла ситуацию. Она перевела взгляд с одного на другую, и в ее глазах читался ясный вопрос даже несмотря на то, что она еще не полностью проснулась. — Там что-то есть, — сказал Десятый шепотом. — Или кто-то. — Это может быть кто-нибудь из остальных, — прошептала Пятая. — Снова. — Это может быть Шестой, — напомнила им Первая. — Нужно уходить. Сердца Десятого забились сильнее, но он не мог рисковать: вдруг это окажется Шестой, который захочет причинить им вред. Или если это было что-то похожее на тех существ. Но они не могли рискнуть уйти, не зная, кто или что это было. — Нет, — сказал он, зная, что нет времени продумать это как следует. Эхо шагов становилось все громче. И на этот раз он не собирался позволять Пятой подвергать себя опасности. Он не доверял Первой полностью, а Пятая рисковала собой в прошлый раз. — Вы двое оставайтесь здесь, а я пойду посмотрю. — Десятый… — глаза Пятой расширились, но он только посмотрел на нее и поднялся на ноги. — Моя очередь, — просто сказал он, и она знала, что не было времени возражать. — Если что-то произойдет… бегите. — Тебе не стоит! — начала протестовать Первая, но Пятая яростно прервала ее. — Будь осторожнее, — было все, что она сказала. Что она успела сказать. Он кивнул в молчаливом обещании, прежде чем быстро дойти до отверстия туннеля, из которого раздавался шум. Прежде чем он успел подумать о том, что делает, или испугаться, он сделал глубокий вдох и погрузился в неизвестность туннеля. Свет там был не ярче, чем в пещере, но достаточно ярким для него, чтобы разглядеть дорогу впереди, и сердца Десятого стучали, когда он продвигался вперед так быстро и осторожно, как только мог. Приготовившись к тому, чтобы побежать или закричать в любой момент, отчаянно надеясь, что он хотя бы сможет защитить других. Он уже мог сказать, что это определенно были шаги, но это не очень обнадеживало. Это не могла быть Вторая, она не могла ходить. И он не думал, что Восьмой мог нести ее, не причинив тем самым сильную боль, так что если приближающимся человеком был Восьмой, то Вторая, вероятно… вероятно… он не хотел думать об этом. Но если не Восьмой, то это был Шестой, и у них сразу возникали новые проблемы. После того, что ему сказали, он не собирался позволять Шестому даже приблизиться к Первой, не говоря уже о Пятой. Он хотел было окликнуть человека, но решил промолчать и не выдавать себя до тех пор, пока не узнает, кто приближается. Его сердца стучали громче, чем когда-либо, и он боялся, что может попасть в ловушку. Что может никогда не выбраться отсюда… что может быть на волоске от травмы или смерти. Но лучше это будет он, чем Пятая. Или даже Первая. Теперь он был близко и пошел медленнее, заворачивая за угол и затаив дыхание. В следующую секунду он уловил очертания фигуры, движущейся к нему по туннелю, и подскочил даже несмотря на то, что ожидал этого. Фигура человека, лица которого он не мог разглядеть, также остановилась, и Десятый почувствовал на себе взгляд, хоть и не мог его видеть. С осторожностью он сделал шаг вперед, и в следующую секунду знакомый голос отразился от стен туннеля. — Десятый? Его сердца одновременно подпрыгнул и опустились, и он заторопился вперед, чтобы встретить человека, который смотрел на него, как будто он только что возник прямо из воздуха. Что было, вероятно, недалеко от истины, с его точки зрения. — Восьмой! Лицо, которое он помнил как самое первое, что увидел, когда очнулся здесь, было более бледным и осунувшимся, чем когда-либо. Не было никаких следов юмора, который был неотъемлемой частью Восьмого, не было больше света в его глазах. С перепачканным въевшейся грязью лицом, разорванной одеждой, выглядящий намного старше, чем когда они оставили их у подножия скалы… сразу стало ясно, что Восьмой пережил много ужасного за те дни, что они провели врозь. Особенно потому, что нигде не было видно Второй. — Что ты здесь делаешь? — Восьмой по-прежнему выглядел так, словно не мог поверить своим глазам. — Мы услышали шум в туннеле, и я пошел посмотреть, кто это, — объяснил Десятый, не зная, как задать самый очевидный вопрос. Но он даже не закончил говорить, как неверие в глазах Восьмого сменилось ужасной скорбью и страданием, и сердца Десятого дрогнули прежде, чем человек, стоявший перед ним раскрыл рот и произнес слова, подтвердившие его худшие опасения. — Вторая мертва, — сказал он, и его голос прозвучал настолько глухо от подавленных эмоций, что казалось, он сейчас сломается. — Десятый, мне так жаль… Не в состоянии сказать или сделать что-то еще, Десятый крепко обнял Восьмого, чувствуя каким-то образом, что это было необходимо тому больше, чем что-либо. — Мне жаль, — ответил он. — Я пытался… Я не смог… — он запнулся, и Десятый почувствовал, как его трясет от волнения и усталости. Восьмой явно долгое время провел на ногах, судя по его виду, и Десятому пришлось в буквальном смысле его поддержать, когда он его обнял. Он все еще с трудом мог поверить, что Восьмой снова был вместе с ними, после долгого времени. Но, более того, у него все плыло перед глазами от осознания того, чья смерть была последней из неизвестных. Осознание того, что девушки, которая была настолько мужественной и которая была настолько близка Пятой, больше нет. Что они с Пятой были вынуждены оставить ее и Восьмого, и что Вторая не выжила. Он боялся этого, но все же продолжал надеяться… «Что будет делать Пятая?» — Ты в этом не виноват, — сказал Десятый, пытаясь пробиться сквозь его видимое чувство вины. — Пойдем, здесь недалеко пещера, где мы провели ночь. Восьмой явно нуждался в отдыхе — он почти валился с ног. И Десятый знал по собственному опыту, что Пятая и Первая места себе не находят от любопытства и страха. — Мы? — Восьмой пристроился позади Десятого, и они пошли обратно в пещеру. — Пятая с тобой? С ней все в порядке? — С ней все хорошо, — заверил Десятый. Затем, осознав, что, вероятно, он должен был сделать это раньше, он прокричал в туннель: — ВСЕ В ПОРЯДКЕ! Он не мог не переживать о том, как Пятая отреагирует на новость о гибели Второй. Он сам с трудом мог принять это. У него были сотни вопросов, но Восьмой, казалось, не был готов ответить на них в настоящий момент. Поэтому Десятый молча провел человека в пещеру, где ждали Первая и Пятая. — Это Восьмой, — сказал Десятый, входя внутрь. Первая и Пятая были на ногах, и он увидел, как глаза Пятой расширились от внезапного ужаса при осознании смысла слов Десятого. Затем Восьмой шагнул в пещеру, и по Пятой было видно, как она пытается сдержать слезы, увидев, что он один, и поняв, что это означает. Десятый сразу же подошел к ней, но как только он это сделал, то услышал позади себя крик. — А ОНА ЧТО ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТ?! Десятый резко повернулся и увидел, как Восьмой сверкнул глазами на Первую, которая выглядела так, словно ее загнали в угол. Восьмой сжал кулаки, его глаза пылали гневом и болью и крайней ненавистью, большей силы, чем Десятый мог от него ожидать. Все его тело словно приготовилось к прыжку, чтобы атаковать Первую. Десятый не мог думать, не понимал… — Что не так? — воскликнул он, переводя взгляд с одной на другого. — Восьмой, что случилось? — спросила Пятая, практически в тот же самый момент. Первая закрыла глаза, казалось, уменьшившись прямо перед ними. Трясясь от ярости, Восьмой оторвал взгляд от Первой, и когда он посмотрел Десятому в глаза, тот почувствовал, словно его ударили в грудь. В тот же момент Пятая ахнула, и оба они каким-то образом поняли, что Восьмой собирался сказать, прежде чем он это произнес. Но слова все равно ударили по ним с оглушительной силой. — Они убили Вторую. Шестой и она, вместе.