Победитель получит все

Время. Было ощущение, что оно одновременно ползло с черепашьей скоростью и мчалось с ослепительной быстротой, и все в один момент. Обернувшись на крик Пятой, он все это увидел. Как будто все происходило в замедленном темпе и в то же время разворачивалось с неустанной скоростью. Он увидел Пятую, стоящую с края пещеры, увидел темный силуэт, выпрыгнувший из тени и толкнувший Пятую на землю, увидел блеск металла, когда лезвие ножа сверкнуло на свету, увидел ужас в ее лице, увидел приговор в глазах атакующего… И она выкрикнула его имя. Несмотря на то, что там были еще двое других… несмотря на то, что она боролась за жизнь в то, что должно было быть моментом полного ужаса… даже сквозь основные инстинкты выживания… это было его имя, которое она выкрикнула. — ДЕСЯТЫЙ! Не имело значения, что это был просто номер. Не имело значения, что это была просто отметина на руке. Не имело значения, что он знал, что на самом деле это не было его имя. Потому что в тот момент, как он развернулся, чтобы встретить кошмар у него за спиной, это было таким же настоящим, как и все остальное. Это было имя, которое Пятая выкрикнула, когда нуждалась в помощи больше всего. Имя, которое она выкрикнула, имя, которое привело его в движение даже несмотря на то, что ужас угрожал парализовать его. Это было его имя, он был Десятым, и он был сейчас ей нужен! И он побежал. Не оставалось времени думать, времени, чтобы дышать, времени, чтобы даже начать оценивать происходящее. Не оставалось времени ни на что, кроме того, чтобы бежать так, как он никогда не бегал раньше, в отчаянной попытке добежать до нее и остановить то, что, как он едва мог поверить, происходило. Он смутно осознавал, что остальные тоже бежали, но все, что он мог видеть, — это борьбу, разворачивающуюся перед ним. Пятая была на земле, отчаянно пыталась вырваться, а Шестой прижимал ее к полу. Он явно застал ее врасплох, схватил и не дал вырваться, прежде чем она могла это предвидеть. Десятый не знал, откуда он пришел или как это случилось, но это не имело значения. Потому что Шестой оседлал ее, ударил и прижал одной рукой, держа в другой нож. И Десятый увидел, как Шестой поднял лезвие, целясь в сердце, а Пятая не могла пошевелиться, и понял, что не успеет добежать вовремя. Хотя ужас и ярость и полная решимость подгоняли его сильнее, чем он мог подумать, все разворачивалось в считанные секунды, и к тому времени, как он мог добежать до них, было бы уже слишком поздно. Он не знал, что делать или как это прекратить. Все, о чем он мог думать, — это что он вот-вот потеряет ее так же, как потерял всех остальных… Неприкрытый ужас в ее лице и голосе что-то надорвал внутри него — что-то, что он только смутно осознавал, и он услышал собственный крик, когда лезвие скользнуло вниз. Она не могла двинуться, чтобы избежать удара, Шестой всем своим весом удерживал ее на месте, но в последнюю секунду она сумела сделать единственное, на что была способна, чтобы спасти свою жизнь. Высвободив одну руку, она вскинула ее перед собой, когда Шестой опустил нож. Она не могла вырвать нож или остановить его движение, но смогла отвести его в сторону. Десятый увидел, как, схватив Шестого за руку в тот момент, когда он опускал нож, она со всей силой толкнула, и нож, не попав в сердце, вонзился ей в плечо. Она закричала от боли, когда лезвие полоснуло ее. Вид крови разжег тлеющий огонь гнева, который таился глубоко внутри него всегда, сколько он себя помнил. Раздувая его в пламя, полыхающее так же, как любой из местных огней, и настолько же опасное. Пятой был нанесен вред, а это было недопустимо. Шестой уже вытащил нож и приготовился ударить снова… но у него не осталось шанса. Со всей силой своего горящего гнева и отчаяния того, кому грозило потерять все, Десятый бросился на него со всем, что только мог собрать. Не обращая внимания на нож, даже не думая ни о чем другом, кроме того, чтобы убрать Шестого от Пятой прямо сейчас, он со всей силы врезался в того сбоку, и они оба повалились на землю. Инерция броска заставила их откатиться от Пятой беспорядочным клубком на мгновение лишенных способности к действию конечностей. Но не было времени на то, чтобы чувствовать облегчение, потому что Шестой уже старался снова одержать верх. К этому моменту Первая и Восьмой добежали до них, и Десятый услышал их крики и звук движения, но не мог позволить себе отвлечься на что-то помимо того, что нож все еще был у Шестого. Он с трудом соображал, не мог даже подумать о том, что делает. Он не знал, как бороться, у него не было ни воспоминаний, ни знаний о том, как защищать себя или кого-либо еще. Все, что у него было, это инстинкты, и он рассчитывал только на них. Шестой был сильным и доведенным до отчаяния, но Десятый тоже был доведен до отчаяния. Кроме того, Десятый был абсолютно разъярен при мысли о том, что этот человек пытался убить Пятую, уже убив Вторую… и он не собирался позволить ему забрать еще больше жизней. Ярость все еще пылала в нем, как и ужас при мысли о том, что он почти потерял Пятую и мог потерять кого-нибудь из остальных или же свою собственную жизнь. И Десятый набросился на Шестого со всей силой, которую он только что в себе обнаружил. Однако он был в невыгодном положении, так как Шестому удалось навалиться на него, почти примяв под своим весом, когда они продолжали бороться насмерть. Краем глаза он видел, что Восьмой оттащил Пятую в безопасное место, но когда Десятый снова сосредоточил внимание на том, чтобы не оказаться убитым, то заметил блеск металла и инстинктивно вытянул руку и схватил его. Его ладонь сжала лезвие, и он ощутил, как нож врезается в кожу, но почти не почувствовал боли. До тех пор, пока он сжимал нож, тот не мог его ударить нигде больше… как и никого еще. Как это случилось так быстро? Как все дошло до этой точки? Как они дошли до такого решающего момента за считанные секунды? Как Шестой стал врагом? Десятый не понимал, но не мог позволить себе об этом размышлять сейчас. Все, что он мог сделать, — это держаться и бороться, чтобы отнять у Шестого этот ненавистный нож. Он по-прежнему не хотел убивать его, даже сейчас. Даже со все еще горящей яростью и ненавистью, даже с его болью и страхом. Нужно было защитить Пятую и остальных… но он не хотел опускаться до уровня, которого от них явно ожидали тюремщики. Если бы он смог просто забрать нож… если бы они могли просто достучаться до него… Оранжевая вспышка осветила пещеру, и Десятый понял, что где-то вспыхнул еще один столп пламени. Только отвлекаться им еще и не хватало. Но это не имело значения… не могло иметь. Огонь сейчас не был проблемой. Шестой — был. — Прекрати! — закричал он, пытаясь достучаться до человека, который, как ему хотелось верить, все еще был там. — Шестой! Пожалуйста! — Остановись! — Восьмой попытался оттащить Шестого, но тот пнул его достаточно сильно, чтобы Восьмой отлетел назад и ударился о камень пола с болезненным треском. Десятый воспользовался возможностью, чтобы снова ударить Шестого, не желая причинить ему боль, просто желая высвободиться. Однако это, казалось, только разозлило Шестого, и Десятый на самом деле испугался. Не так сильно, как если бы у него была возможность подумать о том, что происходит… но все равно достаточно сильно. Одно неверное движение… один момент колебания будет стоить ему жизни. Если его рука не удержит нож, ничто не будет стоять между Десятым и лезвием. Десятый едва мог признать в Шестом того человека, на которого он когда-то смотрел как на лидера. Он был грязным и потрепанным, и его одежда была порвана, как и их. Но больше всего изменилось выражение его глаз. Когда Десятый взглянул в глаза человека, который держал нож, врезавшийся все глубже в руку Десятого, то не увидел почти ничего от того человека, каким Шестой был раньше. Его зеленые глаза были полны отчаяния и свирепости и абсолютной решимости. И, что, пожалуй, было страшнее всего, они были полны какой-то искаженной надежды. — Разве ты не понимаешь? — прорычал Шестой. — Это единственный путь! — НЕТ! Это не единственный путь. Не может такого быть. Это неправильно. — Шестой, пожалуйста! — раздался еще один голос, и Десятый почувствовал, как Шестой на мгновение застыл, хотя и не ослабил хватку на ноже. Более того, он нанес удар, который мог лишить Десятого дыхания, если бы тот не переключился на обходную систему до окончания приступа боли. Первая попала в его поле зрения, и Десятый увидел страх в ее позе. Но она не отступала. — Шестой, это я! Разве ты не знаешь меня? — Конечно, я тебя знаю, — огрызнулся Шестой, но его взгляд слегка смягчился, когда Шестой бросил его в направлении Первой. Становилось все труднее удерживать нож, потому что жгучая боль начала слишком быстро усиливаться, и Десятый почувствовал, как кровь заставляет его ослаблять хватку, но Шестой замер на достаточно долгое время, чтобы Десятый мог бросить взгляд, ища Пятую. Он не увидел ее, и это было облегчением. Она была ранена, и ей было нужно защитить себя. Он хотел, чтобы Пятая была подальше от этого человека. — Отойди, Первая! — Не убивай его! — Первая шагнула вперед, вопреки приказу Шестого. Восьмой пытался подняться, но в то же время наблюдал за Первой с выражением, в котором смешались надежда и физическая боль. — Пожалуйста! — Почему ты не можешь увидеть? Это единственный способ! — Это не так! — настаивала она. Десятый извернулся, пытаясь выбраться из-под Шестого, но хотя взгляд того и был прикован к Первой, его хватка не ослабевала. — Ты думаешь, что я хочу это делать? Я просто хочу выбраться отсюда! — Мы все хотим! — вставил Десятый. — Мы все этого хотим! Но должен быть другой способ! — Ты идиот? — Шестой взглянул на него с презрением. Он выкрутил нож, пытаясь освободить лезвие, но Десятый не отпускал, несмотря на боль. С трудом. — Все сводится к выбору! На что вы готовы пойти ради победы? — Значит, ты… готов убить ребенка? — ахнул Восьмой, до сих пор пытаясь подняться с того места, куда упал. — Убить… беспомощных людей? — Это просто выживание! — выкрикнул Шестой, и Десятый подумал, что вряд ли была хоть какая-то надежда переубедить его. — До последнего оставшегося! — Пожалуйста, Шестой, пожалуйста, отпусти его! — умоляла Первая, и Десятый видел, что она дрожала, протягивая к нему руки. Он знал, как сильно она боялась и ненавидела Шестого… и был еще больше благодарен, что она пыталась урезонить его сейчас. — Это неправильно, ты сам это знаешь! Пожалуйста… ради меня? Он ударил ее, не с такой силой, как других, но все же достаточно сильно, чтобы она отпрянула назад. — Первая, не подходи! — предупредил он. В тот же момент ему удалось вырвать нож из сжатого кулака Десятого, который наконец сдался. Десятый подавил крик, ощутив в полной мере боль ранения, и почувствовал себя абсолютно беспомощным, когда Шестой занес нож, испачканный кровью Десятого и, вероятно, Пятой тоже. Тот же нож, которым были убиты Вторая и Девятый. И все, о чем Десятый мог подумать — это то, что он сейчас умрет, а он даже не знает собственного имени. Но, по крайней мере, Пятая была жива. — Пожалуйста, — Десятый посмотрел Шестому в глаза. — Ты не обязан этого делать. — Слишком поздно, — сообщил Шестой. Десятый почувствовал себя плохо, глядя в глаза человеку, который был одним из первых, с кем он заговорил. Кому он доверял, насколько был способен. Кто держал их вместе так долго, как было возможно, пока этот самый нож не разделил их. Десятый не хотел, чтобы этот человек был последним, кого он увидит, и не хотел умирать. Пятая звала его, но он не видел ее. Все, что он мог увидеть — это глаза Шестого и лезвие ножа. — Только один победитель, — произнес Шестой. — Мне жаль. Он стал опускать нож. — НЕТ! — внезапный крик прокатился через всю пещеру. Движущееся пятно бросилось к Шестому. — НЕ ОПЯТЬ! Снова мир словно оказался в замедленном режиме, и Десятый увидел все с поразительной ясностью и понял, что должно случиться, даже прежде, чем это произошло. Полностью застигнутый врасплох, движимый инстинктом самозащиты, Шестой повернулся навстречу новой угрозе. Шестой чуть приподнялся, и этого хватило, чтобы Десятый смог выкатиться из-под него, и он быстро это сделал, сжав раненую руку в попытке остановить кровотечение. И когда Первая прыгнула вперед, чтобы напасть на человека, который предал ее во всех отношениях, Шестой развернул лезвие. Нож вонзился прямо между ребер, воткнувшись почти по самую рукоятку, и Первая издала сдавленный крик, какой он никогда не смог бы представить исходящим от нее. Шестой застыл, и на его лице появилось выражение абсолютного ужаса, как будто он действительно не намеревался так поступить с ней. Приподнявшись ей навстречу так, что они оба находились на коленях лицом к лицу, Шестой вытащил нож, не отрывая взгляда от растущего кровавого пятна на рубашке Первой. Она ахнула, глядя на Шестого так, словно никогда не видела его раньше, и Десятому не хватало воздуха, когда он пытался понять, что только что произошло. Казалось, все, в том числе и Шестой, потеряли способность двигаться. Затем Первая согнулась со стоном, и все остатки здравомыслия, которые оставались в глазах Шестого, исчезли. Этот последний поступок, казалось, подтолкнул его к месту, из которого не было возврата. — НЕТ! — Восьмой прыгнул вперед, столкнувшись с Шестым сзади, и опрокинул его на землю с сокрушительной силой ярости и ненависти. — УБИЙЦА! Двое мужчин откатились от Первой, и Десятый подполз к ней и подхватил ее, когда она скорчилась на земле. В отчаянии, игнорируя все еще кровоточащую руку, он откинул Первую назад. Его сердца стучали — он знал, что опасность еще даже близко не была позади, но в данный момент Десятый был способен сосредоточиться только на том, что Первая оказалась серьезно ранена, защищая его. Пытаясь сдержать бушевавшие в нем эмоции, он подвинулся и взглянул на свою раненую союзницу. Пятно крови росло на ее рубашке, и Десятый снял ее, пытаясь найти место, куда попал нож. Первая вскричала в агонии, почти рыдая от ужаса, горя и, вероятно, предательства. Затем рядом с ним оказалась Пятая, одной рукой крепко прижимая рану на своем плече, и если бы все не было настолько ужасным, он бы обнял ее от радости, что она была жива и на ногах. То нападение все еще стояло перед его глазами, и он все еще чувствовал беспомощное осознание того, что не успеет добежать до нее вовремя и предотвратить удар ножа. Но в действительности, когда опасность еще была так близка, как они оба могли слышать, он просто смотрел на нее. — Ты можешь?.. — Да, — кивнула она, даже не нуждаясь в том, чтобы он договорил, и Десятый вскочил на ноги, чтобы помочь Восьмому. Когда он это сделал, он почувствовал, как она протянула руку и коснулась его, лишь на мгновение. Он взглянул вниз и увидел страх и благодарность в ее глазах. — Спасибо, — прошептала она, и он кивнул, не в состоянии даже потратить время на то, чтобы сформулировать ответ, и обернулся посмотреть, что происходило позади него. Восьмой и Шестой яростно сражались, находясь теперь на ногах и пытаясь завладеть ножом. Глаза Восьмого горели ненавистью, и Десятый знал, что тот думал о Второй и том, что сделал Шестой. Несмотря на то, что Восьмой злился на Первую, это Шестой совершил преступление тогда и сейчас, возможно, нанес еще одну смертельную рану. Шестой пролил кровь уже трех человек и не собирался останавливаться. Те же гнев и желание защитить, которые бушевали внутри Десятого, пылали в глазах Восьмого. И Десятый мог видеть, что Восьмой направлял каждую частицу гнева и ненависти, накопившихся за эти дни, в это последнее сражение. И хотя Шестой все еще боролся, он, казалось, лишился чего-то, ударив Первую, и Восьмой одерживал верх. Его взгляд утратил все эмоции и разум, присутствовавшие даже тогда, когда Шестой пытался убить Десятого, и в нем не осталось ничего, кроме боли и безумия. И этого было недостаточно, чтобы выдержать силу ярости, которую Восьмой сдерживал до настоящего момента. Но, когда Десятый подался вперед, чтобы помочь, он не мог не заметить, что Восьмой, казалось, не хотел смерти другого человека. Даже сейчас он не пытался его убить. Он просто старался завладеть ножом прежде, чем Шестой успеет нанести удар ему или кому-то еще, и, казалось, был на пути к успеху в этом. И, пока Десятый наблюдал, произошло сразу несколько вещей. Шестой бросился вперед в последней попытке оттолкнуть Восьмого. Восьмой схватил нож (не за лезвие, с облегчением заметил Десятый, но за рукоятку) и вырвал его из руки Шестого. Одновременно он воспользовался инерцией движения другого человека, толкнув его с такой силой, что Шестой пошатнулся в попытке сохранить равновесие. Было ли случайностью то, что случилось потом? Было ли это вызвано тем, что Шестой находился в худшем месте в худшее время? Было ли это какой-то справедливостью, какой-то удачей или судьбой, которая наконец повернулась спиной к человеку, пытавшемуся всех их убить? Или же это было делом рук тюремщиков? Управляли ли тюремщики всем настолько, чтобы приводить в действие по своему желанию… или же это должно было произойти именно в этом месте и в этот момент? Он не знал… но, в конце концов, причина не имела значения. Это не меняло того, что произошло потом. Ничто не могло этого изменить. Когда Шестой оступился назад под силой отчаянной попытки Восьмого оттолкнуть его, он наступил прямо на одну из ям в земле. Именно в тот момент, когда яма извергла столб обжигающего пламени.