Победитель получит все

Волна жара и света заставила Десятого и Восьмого откатиться назад, когда пламя охватило Шестого. Восьмой вскричал в ужасе, уронив нож, но у них не было никакой возможности подобраться достаточно близко, чтобы помочь Шестому. Жар был почти невыносимым даже с этого расстояния, и Десятый почувствовал себя плохо от того, что происходило на его глазах. И от крика Шестого. Десятый хотел сделать хоть что-то. Помочь, прекратить эти ужасные звуки. Не имело значения, что сделал Шестой… видеть ужас, подобный этому, будучи совершенно не в состоянии предотвратить его, было по меньшей мере отвратительно. Но логика пробилась на передний план, и Десятый с горечью осознал, что абсолютно ничего нельзя было сделать. Ущерб уже был нанесен, события пришли в движение. Борьба закончилась. Шестой больше не навредит им… Но все закончилось совсем не так, как хотел бы Десятый. Если бы был какой-нибудь способ спасти Шестого без потери чьей-то жизни, он бы предпочел его. И в любом случае, никто не заслуживал такой смерти. Не в состоянии смотреть, он отвернулся и увидел, что Восьмой уже был рядом с Первой, помогая Пятой заботиться о ней. Он был весь в синяках, но в остальном казался невредим. Физически, по крайней мере. Но он выглядел полностью удрученным, и его глаза его были расширенными от ужаса. Он уставился на Десятого. — Я не это имел в виду! — выдохнул он, и его слова были едва слышны за шумом всего остального. — Я просто… Я не хотел… Десятый кивнул, чтобы показать, что понимает, и Восьмой почти с благодарностью замолчал, повернувшись к Первой, как будто не осмеливался смотреть куда-то еще. Десятый видел, как все случилось… Восьмой не пытался убить Шестого. Он отобрал нож, но не воспользовался им, а просто оттолкнул Шестого в попытке помешать нанести вред. Он не пытался толкнуть Шестого в огонь и даже не знал, что он зажжется в тот момент. Откуда он мог знать? Все еще не в состоянии смотреть на замолчавшего Шестого, Десятый на негнущихся ногах пошел туда, где собрались остальные. И когда он шел, то случайно взглянул вверх и увидел отверстие в стене пещеры, которое было скрыто неправильной формой этого места. Шестой, должно быть, услышал их и подстерег Пятую из этого туннеля. Но Десятый не был в состоянии думать или сосредоточиться на этом прямо сейчас и вместо этого взглянул на своих друзей. На мгновение он испугался, что Первая была мертва, но в следующую секунду увидел движение и понял, что с ней было, по крайней мере сейчас, все в порядке. Рана не была смертельной… во всяком случае пока что, и он обрадовался этому больше, чем когда-либо подозревал, что способен, когда это касалось Первой. Было трудно определить характер повреждения из-за крови, но было видно, что рана небольшая, хотя и довольно глубокая. Тем не менее, Первая была жива и в сознании. Пятая присела на колени неподалеку, явно в ужасе от всего, что происходило вокруг, ее рука была испачкана кровью из плеча. Но Пятой удалось остановить кровь, и рана не была смертельной. Все могло обернуться гораздо хуже… для них всех. Но они были живы, все четверо были живы, и Десятый не мог даже выразить, насколько был рад такому простому, но невероятному факту. Если бы только все не закончилось таким образом. Тело Десятого ныло после схватки с Шестым, а руку обжигала боль, и он наконец собрал мужество и взглянул на нее. Он втянул воздух, сразу же пожалев, что это сделал. Длинная, поразительно глубокая рана тянулась через всю ладонь, и вдобавок к ней несколько порезов поменьше покрывали руку и пальцы — было сложно сказать что-то еще из-за крови. Ему действительно нужно было что-то с этим сделать. Он кое-как оторвал кусок ткани от штанины, сжал в кулаке в попытке остановить кровь и попытался разобраться в том, что только что произошло. И все еще происходило. Пламя исчезло так же быстро, как и возникло. Десятый почувствовал отсутствие жара и понял, что огня больше нет. Он совсем, совсем не хотел оборачиваться и смотреть, что произошло с Шестым. Он хотел закрыть глаза и забыть то, что случилось, точно так же, как он забыл все свое прошлое. Он хотел сосредоточиться на Первой, и Пятой, и Восьмом, и себе, и не думать о том, что видел и пережил. Но в то же время он знал, что не мог просто не смотреть туда, и решил, что кому-то нужно было подойти и увидеть. Так что, взяв себя в руки и пытаясь быть как можно более спокойным и храбрым, он обернулся и взглянул на то, что осталось от того, кто чуть не стал их убийцей. Шестой лежал рядом с ямой, сумев, по-видимому, выбраться из столба пламени, прежде чем рухнуть на землю, но Десятый заметил несколько участков одежды, где еще тлел огонь, и снова почувствовал прилив сожаления, что они пришли к этому. Он не хотел смерти Шестого, явно не таким ужасным способом. — Я… не хотел… — повторил Восьмой, и Десятый увидел, как его трясет, хотя тот и старался держать руки спокойными. — Я не знал… — Мы знаем, — прошептала Пятая, и ее слова прозвучал настолько спокойно, насколько она смогла их произнести, учитывая обстоятельства. — Что… случилось? — закашлялась Первая, пытаясь заговорить. Десятый подумал, что это был хороший вопрос, и он сам не был полностью уверен в ответе. Он все еще не мог осознать все, что только что случилось. Как он едва избежал смерти… как Пятая чуть было не… — Все закончилось, — сказала ей Пятая и подняла на Десятого взгляд, полный слез. — Он нам больше не причинит вред. Восьмой снял рубашку, чтобы помочь остановить кровь из раны Первой, и Десятый хотел было подойти к Пятой, чтобы посмотреть, чем ей можно помочь, когда раздался звук, заставивший их застыть в абсолютном ужасе. Очень тихий стон оттуда, где лежало тело Шестого. Десятый ахнул, и остальные отреагировали с таким же ужасом и шоком, увидев слабое движение со стороны того, кто чуть было не стал их убийцей. И в этот момент все четверо поняли страшную правду. Шестой не был мертв. — О, нет, — прошептала Пятая. — Нет, нет, нет, нет… Восьмой вздрогнул и стал выглядеть так, словно ему сейчас станет плохо или он заплачет, а затем он явно заставил себя сосредоточенно заняться раной Первой. Не желая ничего больше, кроме как бежать в противоположном направлении и скрыться на всю оставшуюся жизнь, Десятый встал на ноги и неуверенно приблизился к Шестому. Зная, что кому-то придется это сделать, и не желая просить об этом Пятую, которая была ранена, или Восьмого, который явно переживал стресс. Он уже знал, что они ничего не могли сделать, невозможно было помочь Шестому или исправить такого рода повреждения. Но они не могли просто проигнорировать его и оставить страдать одного. Не в таком состоянии. Не теперь, когда он никак не мог повредить никому из них. Никто не заслуживал такого… даже Шестой. Шестой не был врагом, не совсем. Хотя в это было довольно трудно поверить, когда трое из четверых получили раны от его ножа, сейчас это было сделать немного легче. В конце концов, он тоже был жертвой, и этого бы не произошло, не помести тюремщики их сюда изначально. Когда Десятый посмотрел вниз на то, что осталось от Шестого, его замутило настолько, что его вырвало бы, если бы было чем. Шестой был практически неузнаваем, его одежда большей частью сгорела, но местами еще дымилась. Он был весь в ожогах различной степени тяжести, и Десятый не мог даже представить, как кто-то в подобном состоянии мог быть все еще жив. Звук его дыхания был резким, перемежавшимся стонами боли. Казалось, Шестой был не в состоянии говорить, но смог открыть глаза и увидеть, как Десятый опустился на колени рядом с ним. — Мне жаль, — выдавил Десятый, и его сердца все еще колотились от только что пережитого. Сильная усталость от нагрузок в последние несколько минут в сочетании с эмоциональным напряжением быстро приходила на место силы, которую давали ему гнев и страх. И боль от полученных ран, в частности в руке, изнуряла его еще больше. — Мы этого не хотели. Десятый понимал, что Шестой никаким образом не сможет выжить, и почти желал, чтобы тот просто мгновенно умер. Он уже наблюдал медленную и мучительную смерть. Он не хотел, чтобы это повторилось. Десятый думал, что ничто не может быть хуже, чем видеть, как умирала Четвертая, но это было до того, как он мог представить себе что-то подобное. Это было настолько ужасное зрелище, что оно почти парализовало его ум и тело. Он не знал, что делать или даже о чем думать. Он был беспомощен, как обычно, и даже несмотря на то, что никогда не знал чего-то еще, он по-прежнему ненавидел это всем своим существом. — Первая еще жива, — добавил он, думая, что Шестой хотел бы это знать. — С ней все будет в порядке. — Он не знал, было ли это правдой, но не было никакого вреда в том, чтобы солгать Шестому в данный момент. — Все закончилось. Шестой закрыл глаза, но секунду спустя снова взглянул на Десятого с удивительной силой, несмотря на то, что он не мог даже полностью открыть глаза, которые были замутнены болью. Он даже попытался шевельнуться, хотя только причинил себе этим еще больше боли, и Десятый подумал, что Шестой пытался что-то сказать. — Шшш… — Десятый не осмеливался трогать его в таком состоянии, но все равно попытался успокоить. Но как можно успокоить кого-то, кто находился в полнейшей агонии, и у кого не было надежды на выздоровление? Оранжевое свечение пламени осветило их, и Шестой вздохнул в явном страхе. Десятый сдвинулся так, чтобы постараться загородить свет, насколько мог, но от этого было мало пользы. Шестой смотрел мимо него в течение нескольких секунд, наблюдая за тем, как оранжевое свечение мерцало на стенах вокруг. Затем он обратил свое внимание обратно к Десятому, явно пытаясь что-то сообщить. Делая отчаянные попытки что-то сказать. Почти умоляя. — Мне жаль, — повторил Десятый, не зная, что еще сказать. — Мы ничего не можем сделать. Было трудно поверить, что этот обожженный, умирающий человек был тем, с которым он боролся не на жизнь, а на смерть, всего несколькими минутами раньше. Как быстро все изменилось… и у него было ощущение, что как только будет время все это переварить, эмоции сокрушат его. Но сейчас он почти ничего не чувствовал, когда смотрел на Шестого. Но Шестой больше не глядел на него. Его взгляд сосредоточился на том, что лежало рядом, и Десятый, следуя за этим взглядом, увидел нож, лежащий там, где Восьмой уронил его. Досада, гнев и неверие сражались внутри Десятого, когда он бросил взгляд на Шестого. — В самом деле? Даже сейчас? Почти незаметное дрожание головы был ему ответом, и Десятый озадаченно увидел, как обожженная рука Шестого медленно протянулась в направлении ножа. Он едва мог двигаться, но его намерение было ясно, даже когда он застонал в агонии. Шестой перевел взгляд с окровавленного лезвия на Десятого и опять на нож. Тогда Десятый осознал, какое слово пытался сказать Шестой. — Пожалуйста… — Пожалуйста что? — Десятый все еще не понимал. Мольба о помощи? — Я не могу ничего сделать, Шестой, мне очень жаль. Вздох боли, а затем легкое подергивание головы. Шестой опять сумел выдавить это слово: — Пожалуйста… Холодок пробежал по телу Десятого. Шестой не мог просить того, о чем он подумал, не так ли? Шестой снова перевел взгляд с ножа на Десятого. Затем он попытался выдавить новое слово, новую мольбу. Спустя несколько секунд Десятый понял, что это было за слово. — Милосердия… Десятый так и сел, как будто слово было еще одним оружием, которого следует избегать. Милосердие. Слово, сразу же принесшее воспоминание о смерти Второй. По словам Восьмого, Шестой утверждал, что действует из милосердия. По-видимому, к сегодняшнему дню он уже отказался от попыток оправдать свои действия, но тогда он расценивал их как милосердие. И теперь он был настолько жесток, чтобы повторить это слово в своей просьбе? Теперь, когда все куски встали на место, стало слишком очевидно, чего хотел Шестой. Но это не было возможно. — Нет, — Десятый покачал головой. — Я не могу этого сделать. — Пожалуйста… — Я не убью, — сказал Десятый, и Шестой закрыл глаза в явном отчаянии. Шестой хотел, чтобы Десятый убил его. Чтобы прекратить боль и положить конец его страданиям. Чтобы закончить работу, которую начал огонь. Которую начали их тюремщики. Он хотел, чтобы Десятый стал тем, чем стал он, Шестой… убийцей. Нет. Ни в коем случае. Убийство было неправильно. Он не хотел даже трогать этот нож, не говоря уже о том, чтобы когда-либо поднять его на человека. Он не убьет, если у него будет хоть какой-то выбор. Это немыслимо. Почти в самом начале они с Пятой дали это обещание, и не один раз. Как и остальные. Не убивать. Это была черта, которую он отказывался переступать, несмотря на страх того, что будет вынужден сделать это. Но он бы не стал… не смог бы. И все же… Все же Десятый не мог не вспомнить, сколько времени Четвертая умирала от раны. Как он наблюдал за тем, как уходила ее жизнь, по крупицам, час за часом. Он вспомнил, как ужасно это было. Сколько она вытерпела, и какими беспомощными они себя чувствовали. И он думал тогда… была ли такая жизнь действительно лучше, чем смерть? Он закрыл глаза. Он не хотел этого. Это было нечестно. Несправедливо со стороны Шестого просить это у него. Десятый ничего не был должен этому человеку, и Шестой не имел права просить что-то подобное у него. Но у кого еще? Десятый не мог не взглянуть в сторону остальных, но Восьмой был занят заботой о Первой. Пятая наблюдала за ним, но он был достаточно далеко, и она не могла слышать, что происходит. Никто не собирался помогать ему. И никто больше не поможет Шестому. Существовал ли момент, когда смерть становилась более милосердным вариантом? Шестому было намного хуже, чем Четвертой, и не было сомнений в том, что он умрет. Несмотря ни на что, это было неизбежно. Но сколько времени это займет? Несколько секунд… несколько минут? Несколько часов? Шестой этого хотел. Он просил, явственно умолял, даже не произнеся ни слова. И хотя в нормальных обстоятельствах Десятый не дал бы этому человеку ничего, даже смерти… сейчас все было по-другому. Оцепенело, словно во сне, Десятый протянул руку и поднял нож, ставший причиной столь многих проблем. Он вздрогнул при виде его, по-прежнему запачканного кровью их всех. Десятый ненавидел это ощущение ножа в руке, и больше всего на свете ему хотелось отбросить его прочь. Глаза Шестого снова были открыты, и он наблюдал за Десятым. Молчаливо умоляя. В глазах Шестого не было никакого раскаяния. Никакого извинения за то, что случилось, никакого покаяния за прошлое. Ни мира, ни временного возврата ясности мысли. Только боль, и ужас, и некая отчаянная мольба положить конец его страданиям. Он не мог сделать это… или мог? Он вспомнил, как злился на тюремщиков за то, что те обрекли Четвертую на медленную смерть без медицинской помощи. Теперь Шестому предстояло то же самое… приговор к медленной, мучительной смерти безо всякого облегчения, кроме самой этой смерти. И Десятый мог пресечь эту жестокость… мог нарушить эту часть их садистского плана… если он сможет заставить себя это сделать. Но сможет ли он примириться с собой после этого? Шестой был жертвой, такой же, как и все они. Без памяти и без надежды, вдали от дома и всего хорошего или безопасного. Да, он убил Вторую и Девятого и ранил остальных, но, глядя на него теперь, Десятый чувствовал больше жалости, чем чего-то еще. Он не заслуживал таких страданий. Рука Десятого, держащая нож, дрожала, и он обнаружил, что ищет глазами место, где, как он знал, было сердце Шестого. Всего одно сердце, как у Пятой или Восьмого. Это будет таким простым… и быстрым, в отличие от мучительной смерти, которая ждала Шестого, если Десятый ничего не предпримет. Но Десятый не мог это сделать. Не мог заставить себя даже поднять нож. Он не мог так поступить. Не был достаточно сильным… достаточно храбрым или достаточно трусливым, в зависимости от того, какой вариант являлся правильным в данном случае. Он не знал, что делать, и не мог даже думать. Затем испачканная кровью рука легла сверху, сжимая рукоятку ножа вместе с его ладонью. И Десятый мгновенно узнал это прикосновение. Он поднял глаза и увидел, как Пятая присела рядом, растрепанная и в крови, но абсолютно живая. Она была в порядке и все еще с ним, и он был полон невыразимой благодарности. Ее рука была теплой, прикосновение нежным, но достаточно сильным, чтобы дать ему опору. И когда она подняла глаза, чтобы встретить его взгляд, он понял, что она знала, о чем его попросили. И увидел, что она была готова это сделать. Он не хотел просить этого от нее. не хотел заставлять ее делать это вместе… но в то же время это было необходимо ему больше, чем он смог бы сказать. Ему была необходима она. Он не мог сделать это один. И, в отличие от Шестого, она этого не просила. Они ничего не сказали друг другу, но слова и не были нужны. Ее рука сжалась вокруг его, и он сдвинул пальцы, переплетая с ее, разделяя это бремя в равной степени. Шестой, казалось, немного расслабился, прикрыв глаза в единственном выражении благодарности. И вместе они подняли нож так, чтобы расположить его точно там, где он должен быть. Десятый посмотрел на Пятую и увидел в ее глазах правду, которую подтвердил в собственных сердцах. Это было милосердие. Не извращенное представление Шестого о нем… истинное милосердие. Это не было убийство, не совсем. И даже если было… Десятый подумал, что он, возможно, будет в состоянии с этим жить. Вместе, действуя как один, так что было невозможно сказать, кто начал движение, они опустили нож. И все было кончено.