Победитель получит все

Десятый все еще помнил крик, который испустила Третья, когда упала в трещину в самый первый день. Тот пронзительный, отчаянный, полный ужаса крик, что беспрестанно повторялся вокруг, а затем так же резко стих. Он звенел в его ушах и занимал место в воспоминаниях, и Десятый иногда желал, чтобы это место оставалось таким же пустым, как и остальной разум. Он не мог забыть его и не думал, что что-то могло звучать хуже этого. Но крики Второй были хуже. Потому что они не затихали. Действуя инстинктивно — что даже не зафиксировалось в его парализованном разуме, пока все не осталось позади — Десятый схватил Пятую, когда она в отчаянии ринулась вперед, и удержал ее от нечаянного падения с обрыва. В то же самое время он развернул ее так, чтобы ей не пришлось видеть сам момент удара о землю. Но они оба его услышали. Восьмой бросился вперед, чтобы попытаться поймать Вторую, но не смог, и она упала на каменистую землю внизу с ужасающим треском. Сердца Десятого замерли при этом звуке, и он услышал собственный крик ужаса. — ВТОРАЯ! — закричал Восьмой, и Десятый увидел, как она распласталась там, куда упала, а вокруг нее и частично на ней были разбросаны остатки лестницы. Не было ничего, что смягчило бы удар. И она упала с такой высоты… Пятая отдернулась от него и, подобравшись к краю, взглянула вниз. — ВТОРАЯ! — отчаянно позвала она напряженным голосом и в полном шоке. Десятый не мог даже говорить и почти потерял способность дышать, когда взглянул вниз. Она не была мертва — это немедленно стало ясно. Но также было ясно, что ей не удалось остаться целой. Она все еще кричала… не только от страха, но и от сильнейшей боли. — О нет, о нет… — услышал он голос Восьмого, заглушаемый ее криками, и увидел, как мужчина лихорадочно отбрасывает обломки в сторону от лежащей ничком фигуры их самой молодой спутницы. Она, казалось, не могла пошевелиться и вскрикнула от боли, когда Восьмой дотронулся до нее. — С ней… — Пятая умолкла и зажала рот руками. Было донельзя очевидно, что она не была в порядке… но насколько сильно она была ранена? — Восьмой! — позвал Десятый, безумно жаждущий информации, оглядываясь кругом и ища, не было ли какого-нибудь способа, чтобы они с Пятой могли спуститься вниз и добраться до остальных. Он ничего не увидел. При виде разъяренного лица Восьмого они оба замолчали, не будучи в состоянии ничего сделать, кроме того, чтобы смотреть вниз с высоты. Восьмой бережно перевернул Вторую, на спину, чтобы освободить ее от обломков, частично приподняв ее себе на колени. Она выглядела меньше, чем когда-либо, и Десятый заметил следы крови у нее на лице, хотя с такой высоты он не мог определить ее источник. — Дыши, — уговаривал Вторую Восьмой. Она явно задыхалась, пытаясь вдохнуть воздух в промежутках между криками. — Больно! — громко простонала Вторая, и это было первым осмысленным словом, которое она произнесла с момента падения. Она, казалось, пыталась уцепиться за Восьмого. — Пятая! Где Пятая? — Я здесь! — крикнула Пятая вниз, и ее голос звучал так, словно она сама вот-вот расплачется. — Где больно? — спросил Восьмой, пытаясь заставить девушку сосредоточиться хотя бы на мгновение. — Везде! Что… — она подавилась на этих словах и опять зарыдала. Сердца Десятого сжались при этом звуке, и он видел, что Пятую трясло при взгляде на происходящее внизу. — Лестница оборвалась, — сказал Восьмой. — Но с тобой все в порядке. Это была очевидная ложь, и даже Вторая, в полубессознательном состоянии от боли, это понимала. — Больно! — повторила она, и Восьмой всячески старался ее хоть немного успокоить, чтобы он смог ее осмотреть. — Нам нужно спуститься вниз, — прошептала Пятая, и Десятый кивнул. — Но как? — спросил он неровным голосом, и Пятая не ответила. Вторая прильнула к Восьмому, и Десятый был слегка удивлен, видя, с какой нежностью тот пытался утешить ее. Но даже на таком расстоянии Десятый мог видеть в нем ярость и ужас. И все же он держался ради Второй. — Больно, — произнесла Вторая в третий раз, и Десятый увидел, как она скомкала в кулаке рубашку Восьмого. — Где больно? — крикнула вниз Пятая, пытаясь заставить ее сосредоточиться. — Где больнее всего? — Нога! — завопила та, и сердца Десятого сжались, и он пристально посмотрел на указанные части тела. Она упала прямиком вниз, и ее ноги коснулись земли первыми, приняв на себя всю силу удара. С такого расстояния он ничего не разглядел, но они были так далеко, что это ничего не могло значить. Восьмой осторожно подвинулся, чтобы осмотреть ее ноги. Но как только он коснулся правой, Вторая завопила громче, чем когда-либо, и вывернулась из его рук. Однако это только усилило ее боль, и Восьмому потребовалось некоторое время, чтобы заново устроить ее в относительно удобном положении. — НЕ НАДО! — завопила она. Но затем продолжила: — Помогите! Пожалуйста! — Нет, нет, нет, нет… — шептала Пятая, во все глаза глядя на сцену внизу. — Этого не происходит. Этого не происходит. Десятый не был уверен, что мог для нее сделать, и даже не знал, как реагировать самому. Он хотел оказаться внизу, но в то же время не знал, как бы он смог помочь. Он ничего не понимал в медицине… как минимум, ничего не помнил. Даже сейчас ему стало плохо от этого зрелища внизу. Но быть наверху без возможности помочь было намного хуже. Восьмой поглядел на них, и Десятый увидел, как помрачнело его лицо. — Ее нога сломана, — сказал он, и хотя Десятый подозревал об этом, его сердца все равно сжались. Он все еще чувствовал себя так, словно не полностью осознал всю глубину происшедшего, и его голос прозвучал относительно спокойно: — Она больше нигде не поранилась? — Я не… — Восьмой осекся, выглядя беспомощным и потрясенным. — Я не знаю! Я… Он смотрел на Вторую, словно был неспособен даже узнать ее. — Я не знаю, что делать. Но в конце концов он смог осмотреть ее целиком и удостоверился, что она, за исключением сломанной ноги, отделалась синяками и царапинами. Кровь на лице была результатом кровотечения из носа, которое уже остановилось, а голова и спина оказались без серьезных повреждений. Вся сила удара пришлась на ногу, до которой Восьмой не мог даже дотронуться, не вызвав при этом у Второй сильнейшего крика боли. Десятый с беспомощным выражением смотрел на остатки лестницы. То немногое, что от нее осталось сверху, прижатое валуном, спускалось лишь на долю пути с обрыва и абсолютно не могло им помочь добраться до остальных. Они были отрезаны друг от друга. — Где… Пятая… Десятый? — выговорила Вторая, ее голос звучал немного более ясно, но все еще хрипло и неуверенно от боли. — Вторая, мы здесь! — крикнула Пятая, и Десятый увидел, как младшая девушка силилась рассмотреть их. Хотя он не мог сказать, удалось ли ей это. — Помнишь? Мы уже взобрались наверх. — А… А они… — Мы в порядке, — уверил ее Десятый. — Все целы. — Но… — она умолкла, словно не была способна ясно мыслить. Восьмой бросил полный отчаяния взгляд на Пятую и Десятого и пошел зачерпнуть немного воды для Второй. Десятый даже сверху мог прочесть в его глазах мрачную реальность ситуации. — Мы должны спуститься вниз! — повторила Пятая, подойдя к краю обрыва и лихорадочно глядя по сторонам. — Слишком далеко прыгать, — сообщил ей Десятый. Возможно, это и так было очевидно, но он не хотел, чтобы она сделала какую-нибудь глупость в таком эмоциональном состоянии. — И без тебя знаю! — практически огрызнулась она. Но в следующую секунду вся злость покинула ее, и она встретилась с ним взглядом. Он увидел в ее глазах полное отчаяние. — Сделай что-нибудь… — прошептала она, и ее голос напрягся от подавляемых эмоций. Она резко схватила его за руку в мольбе. — Пожалуйста, Десятый, пожалуйста, сделай что-нибудь. Он не знал, что именно она хотела, чтобы он сделал, и казалось, она этого тоже не знала, но у него перехватило дыхание при виде явного отчаяния, сияющего в ее глазах, и безмолвной мольбы, делающей ее более уязвимой, чем он когда-либо видел. Он слышал, как Вторая всхлипывала внизу, и мольба в глазах Пятой только усилилась, хотя ее лицо и осталось сдержанным. Между Пятой и Второй существовала привязанность почти с того самого момента, как он их встретил… он видел, что все это убивало Пятую. Ее хватка была почти болезненной, и было видно, что Пятая боролась изо всех сил, чтобы оставаться спокойной. Обращаясь к тому единственному, к кому она могла сейчас обратиться. Умоляя о помощи. — Должно быть что-то… что угодно. Пожалуйста. Он поглядел на Вторую и Восьмого, затем снова на Пятую. Он чувствовал себя настолько же беспомощным, насколько она выглядела, и прилагал столько же усилий, чтобы сдерживаться. Он хотел закричать… заплакать… обратить свою ярость на тех, кто поместил их сюда… хотел исправить хоть что-нибудь, всё. Но не знал как. Шатаясь, он встал на ноги, одновременно высвободив руку. — Останься здесь, — сказал он, и она бросила на него взгляд, который, казалось, спрашивал, куда конкретно, по его предположению, она могла исчезнуть. Но она молча кивнула и вернулась к обрыву, чтобы видеть ужасную сцену внизу. Сердца Десятого бились от ужаса собственной беспомощности, когда он медленно подошел к туннелям, ведущим от этой площадки дальше в лабиринт. Он не знал, сколько было шансов на то, что какой-то из них мог вести обратно туда, где были Вторая и Восьмой… но другой возможности не было. Очевидно, тот, из которого вытекала вода, исключался, но были еще два других, и Десятый в отчаянии проверил их. Тем не менее невозможно было узнать, куда они вели, и Десятый не чувствовал, что какой-либо из них сворачивал в нужном направлении для того, чтобы вернуть их туда, где были остальные. Не было также никакого уклона вниз, что было необходимым. И он не мог рисковать заходить слишком далеко в тот или другой, из-за страха нечаянно свернуть куда-нибудь и заблудиться, оказавшись отрезанным и от Пятой тоже. — За что? — прошептал он, сжав в кулаке коммуникатор в кармане, с трудом подавив желание швырнуть его в стену в ярости, которая опять всплыла в нем. Веревки выдержали его и Пятую… не было никакой логики в том, что они оборвались под Второй, которая была меньше, легче и моложе, чем кто-либо из них. Если только это не было преднамеренным. — Просто… за что? Он не получил никакого ответа — и не то чтобы он его ждал — и нехотя направился обратно туда, где все еще ждала Пятая. Она взглянула на него, когда он вышел из последнего туннеля, и на минуту прикрыла глаза, когда он покачал головой, хотя выражение ее лица и не поменялось. Все слегка успокоились, пока он отсутствовал, и, подойдя к краю, он увидел, что и Восьмой, и Вторая глядят на него. — Нашел что-нибудь? — спросил Восьмой, все еще придерживая Вторую, стараясь не задеть и не пошевелить ее ногу. — Ничего, что я мог бы увидеть, — грустно сказал Десятый. — Пути вниз… нет? — спросила Вторая, затаив дыхание, и ее рука снова запуталась в ткани рубашки Восьмого. Держась за него, Вторая казалась совсем ребенком в этот момент — больше, чем когда-либо. — Мне жаль, — сказал Десятый, бросив взгляд на Пятую, которая не смотрела в его сторону. Их всех, казалось, охватила волна полнейшей беспомощности, когда первоначальный огромный ужас уступил место более разумной, но не менее болезненной перспективе. Он боялся потерять кого-нибудь еще… но хотя Вторая и не была мертва, что теперь делать? Было очевидно, что она не могла идти, и у них не было никаких лекарств. Десятый и Пятая не могли добраться до нее или Восьмого, и даже если бы и могли, что они могли сделать? Куда пойти? Им повезло, что Вторая пережила падение… но теперь они были еще в большей степени в ловушке и беспомощны, чем когда-либо. — Что нам сейчас делать? — прошептала Пятая. Восьмой никаким образом не мог ее расслышать снизу, не сквозь шум воды, которая не прекращала своего течения, но он заговорил несколькими секундами спустя, словно в ответ. — Это моя вина, — произнес он с отчаянием, и его голос понизился. Казалось, чувство вины давило на него физически. — Мне так жаль, Вторая, это моя вина. — Не твоя, — настойчиво сказала она, и все поразились ее вновь возникшей силе духа, хотя боль также была неподалеку. — Это была моя идея подниматься по лестнице… если бы мы остались вместе… — Нет смысла в том, чтобы думать, что мы могли бы сделать по-другому, — крикнул Десятый, пытаясь облегчить чувство вины. — Кроме того, никто не возражал. Теперь Пятая заговорила громче, чтобы все смогли услышать. — Что нам делать? — спросила она, переводя взгляд с Десятого на Вторую и Восьмого внизу. — Что произойдет сейчас? — Вам не спуститься, — мрачно сказал Восьмой. — А Вторая однозначно далеко не уйдет. — Я не могу! — заплакала она, и ее голос звучал жалко, словно она слегка стыдилась себя. — Простите… — Никто тебя и не просит об этом, — заверил ее Восьмой, гладя ее волосы, и его движения были на удивление нежными и оберегающими. Эти двое не особо взаимодействовали, потому что Вторая держалась Пятой, а Восьмой в основном общался с Десятым, но Десятый уже уяснил, что необходимость вкупе с инстинктом способствовала возникновению привязанностей. — Это не твоя вина. — Но… — Пятая взглянула на этих двоих, бывших так близко и в то же время так невозможно далеко. — Тогда как?.. Восьмой взглянул вверх и встретился глазами с Десятым, и даже на таком расстоянии тот заметил решимость Восьмого. Десятый знал, о чем тот думал, и от этого вывода он почувствовал себя так, словно его ударили. Это было невозможно… немыслимо… Но все же… — Что? — снова спросила Пятая, заметив выражение лица Десятого. Он подумал, на самом ли деле она не знала, что пришло им на ум, или же она просто отказывалась принимать такой вариант. Ко всеобщему удивлению, вслух эти слова произнесла Вторая. Ее голос прозвучал очень тихо и слегка испуганно, но все равно все услышали. — Вам придется меня оставить. — НЕТ! — Пятая сверкнула глазами, и даже ее осанка поменялась. — Ни за что! — Мы не можем… — прошептал Десятый, глядя вниз. Как они могли оставить их одних, незащищенными? Нет, они не могли просто уйти прочь, не таким образом. Как он сможет жить после такого? Эти люди были всем, что он знал… — Я тебя не оставлю, — добавил Восьмой, беря Вторую за руку. — Ты от меня не избавишься, всего лишь свалившись с лестницы, Вторая. — Я с нее не свалилась, — слабым голосом запротестовала та. — Она порвалась. Ее голос сорвался от боли, когда она попыталась шевельнуться, но Вторая продолжила: — Это большая разница. — Мы не можем вас бросить! — закричала Пятая. — Мы не можем просто… уйти и оставить вас здесь! — А какие у вас варианты? — спросил Восьмой. — Будете сидеть там еще четыре дня и наблюдать за нами? — Нет! — Пятая замотала головой. Сейчас она глядела на Десятого. — Десятый… мы не можем. Должен быть какой-то другой способ! Он закрыл глаза. Ему хотелось заплакать. Он ненавидел каждую секунду, приведшую его к этой точке… желая больше всего на свете вспомнить, кто их сюда поместил, хотя бы только для того, чтобы дать имя объекту своей ненависти. Он не мог представить себе, чтобы оставить Восьмого и Вторую, особенно таким образом. Уязвимыми и ранеными, безо всякой возможности позаботиться о Второй или выбраться отсюда. — Я не… я не знаю… — запнулся он. — Я не могу… не хочу, но что нам остается? — Мы не можем! Я не могу! — Если вы пойдете дальше, — судя по голосу, Восьмому не особо нравилась эта идея, но он смирился с ней, — то есть шанс того, что вы дойдете до конца. И тогда, возможно, вы сможете… сможете рассказать кому-нибудь, где мы, или что-то вроде. Послать кого-нибудь за нами. — Но ты здесь застрянешь, — сказала Вторая, продолжая разговор с Восьмым. — А мог бы идти дальше, если бы не я… — Я остаюсь. Вторая расстроенно закрыла глаза. — Лучше бы я просто умерла, — сказала она тихо — Десятый и Пятая едва могли расслышать ее. — НЕТ УЖ! — почти проорал Восьмой. — Никогда так не говори! Я с тобой остаюсь, а Десятый и Пятая пойдут дальше и найдут выход. — НЕТ! — голос Пятой был напряженным, и Десятый видел, что ее трясло. — Пожалуйста, нет! Но ее голос больше не звучал так, словно она умоляла их. — У тебя нет выбора, — крикнул ей Восьмой. — Я думаю, что нет, — тихо признал Десятый, с трудом заставив себя произнести эти слова. Пятая уставилась на него глазами, полными слез, и ее взгляд был таким, словно он только что глубоко ее предал. Затем, прежде чем он мог предвидеть или отреагировать, она вскочила на ноги и понеслась внутрь одного из туннелей, которые он исследовал ранее. Словно движимая эмоциями вперед, прочь от них всех, она скрылась с его глаз прежде, чем он успел подняться на ноги. — Пятая! — прокричал он, и его охватил ужас — ее нигде не было. Ответа не последовало. Поэтому, быстро заверив остальных, что вернется, как только сможет, он бросился за ней. Отчаянно пытаясь не потерять единственного человека, который все еще был с ним. Его испугало, что эмоции полностью вытеснили здравый смысл или доводы рассудка из ее головы, и что она могла пропасть прежде, чем он сможет ее догнать. Но, несмотря на глубину переживаний, она все еще мыслила достаточно логично, чтобы понимать, что не стоит рисковать уходить слишком далеко ото всех. На самом деле, она, видимо, бежала только до тех пор, пока не убедилась, что Вторая и Восьмой ее не смогут услышать. Он обнаружил ее прижавшейся к стене туннеля. Она сидела, притянув колени к груди, и обхватив голову руками. И рыдала. Она не заговорила и никак не отреагировала, когда он приблизился, и он устало опустился на землю чуть подальше от входа в туннель. Он был напуган и чувствовал себя неуверенно, не зная, что должен делать. Он не знал, как помочь, и еще больше сомневался, что она хотела от него помощи. Но он знал, что не мог ее оставить. В течение некоторого времени она просто беспомощно плакала, а он сидел в томительном молчании, разрываясь между желанием дать волю эмоциям и желанием подойти к ней. Затем она подняла голову и встретилась с ним взглядом. — Почему? — спросила она, говоря хрипло и со всхлипами, все еще продолжая плакать. Ее глаза стали совсем огромными, а лицо было мокрым от слез. — Почему это происходит? Почему они это делают? Он знал, что ей известно, что у него не было ответов, и скорее всего, она даже не ожидала от него никаких слов, но все же не мог удержаться и ничего не сказать. — Я не знаю, — прошептал он. — И зачем мы им позволяем?! — добавила она с силой. — Мы просто… играем по их правилам… позволяем им делать все что угодно… и мы просто соглашаемся с этим! Десятый не нашелся, что ответить. — Мы позволяем, чтобы они заставляли нас действовать… и страдать… и погибать! Мы позволяем разделять нас и убивать, и ради чего? — новая волна слез поднялась на поверхность. — Зачем мы это делаем? — Я не… — он осекся, не будучи уверен. — Потому что нет другого выхода. — Но… зачем тогда стараться? — горько произнесла она. — Мы… мы даже не знаем, кто мы, или с кем сражаемся, или ради чего живем… у нас ничего нет… Ее глаза, казалось, сверлили его, и он испугался того внезапного отчаяния, которое в них увидел. Пятая была очень сильной, очень сдержанной, даже когда он знал, что она была так же напугана и расстроена, как и он. Она заботилась о Второй, спасла его жизнь как минимум однажды и несколько раз ободряла его, когда ему было это необходимо. Она была сильной, и он так и считал, потому что не видел ее иной. Но это стало для нее последней каплей. Она не могла больше держаться, и он не винил ее, но не знал, как ей помочь. — Ради чего погибла Третья? — прошептала она, и ее слова было почти не разобрать за всхлипываниями. — А Вторая? — Она не умрет! — яростно произнес Десятый. — Только нога, это не смертельно. Он был абсолютно уверен, что раны Второй не были немедленной угрозой для жизни. И ему приходилось в это верить, потому что иной вариант был недопустим. — Но почему? За что? — теперь она адресовала вопрос ему, хотя и должна была понимать, что у него не было ответов. — Я не могу… мне нужно… мне нужна причина, Десятый. — П… причина? — Назови мне причину, — тихо умоляла она. — Хоть одну… Она опять беспомощно расплакалась, и Десятый решил, что больше не может просто сидеть и смотреть на это. Он прошел по туннелю так, чтобы сесть рядом с ней, и потянулся обнять ее таким же образом, как он видел ее обнимавшей Вторую ранее. Это движение казалось неловким и неуклюжим, но одновременно абсолютно естественным. На секунду она напряглась, отстраняясь от прикосновения незнакомца, ставшего непрошеным свидетелем ее слабости. Но в следующий момент она словно сдалась и повернулась к нему, принимая его объятия. Она практически обмякла и медленно прильнула к нему, и ее слезы потекли сильнее, когда он попытался успокоить ее. Он придвинулся еще ближе, чувствуя, как она всхлипывает, и инстинкт поборол всю неловкость. Десятый крепче прижал Пятую к себе, чувствуя странное желание защитить ее. И ненависть к тому, что он не смог подумать ни о чем, что можно было сказать, чтобы все стало хотя бы чуть-чуть лучше. Ненависть к тому, что он не знал, что сказать или как помочь. И к тому, что сейчас, когда она наиболее в этом нуждалась, он не мог назвать хотя бы одну причину.