Запретные чувства

Я тихо иду по многолюдному аэропорту, как под конвоем. Справа, цокая каблуками, удерживая меня за запястье, идет мама. Слева, до боли ухватив под локоть, чеканит шаг отец. А сзади молчаливо плетутся тётя с дядей. И только его нет. Нет и больше никогда не будет в моей жизни. Всё именно так, как кричал вчера отец… Нужно было сразу догадаться, что визит Ники не пройдёт бесследно, что обязательно будут последствия, и даже можно было предположить, какие именно. Ещё в то утро надо было собрать вещи и убежать. Убежать вместе с ним куда глаза глядят. А теперь уже что... Я даже не знаю, куда сейчас улетаю. И такое бывает… Родители держат всё под личным контролем и в строжайшем секрете, чтобы он не узнал, чтобы не приехал сюда, чтобы не смог помешать. А ему это и не нужно вовсе. Ему ведь так лучше будет, он ведь у нас благородный. Всем будет лучше… Всем, кроме меня. А меня даже слушать не стали, всё за меня решили, так же проще. В голове нет уже ни одной мысли, и не чувствую совсем ничего. Нет сил ни бороться, ни отстаивать свое мнение. Во мне будто лопнуло что-то, и даже слёз уже нет. Вчера все выплакала. Хочется просто сесть в самолет и больше никогда сюда не возвращаться. Объявляется регистрация на рейс во Владивосток, и мама дрожащей рукой протягивает мне паспорт с билетом, и моих губ касается едва заметная, вымученная ухмылка. Ну Владивосток так Владивосток, лучше не придумаешь… Море... Круто! Только море я теперь ненавижу! Бросаю последний взгляд на своих провожатых: злой и беспрекословный отец стоит, как статуя, и смотрит куда-то в сторону. Со вчерашнего вечера ни разу не посмотрел мне в глаза… Презирает… Постаревшая за эту ночь лет на пять мама промокает глаза бумажным платком и беззвучно шепчет одними губами: «Так будет лучше, доченька». Поначалу она даже пыталась меня понять и встать на мою сторону, но разве отца возможно переубедить?! Теперь она с ними, с их точкой зрения, а, значит, против меня. Нас никто не захотел услышать, понять… Хотя, нет, не нас… Нас больше нет… Молчаливая тётя и всё время сжимающий кулаки, напряжённый всем телом дядя. Тоже стараются избегать зрительного контакта, наверное, тоже презирают. И приехали, наверное, только для того, чтобы убедиться, что источник их семейных бед, человек, испортивший жизнь их единственному сыну, уберётся из города, да куда подальше. Желательно навсегда. Смотрю на них, на таких родных раньше и таких чужих сейчас людей и понимаю: ничего меня тут больше не держит… Эти люди, этот город, эта страна – всё чужое. Или я здесь чужая?! Молча разворачиваюсь и тихо ухожу, не сказав ни слова. У меня нет больше слов, да и что говорить, если тебя всё равно не слышат. Да и из них никто не торопится прощаться… Я для них обуза, человек, опозоривший семью. И легче будет, если я просто исчезну. Тогда, возможно, их жизнь вернётся в прежнее русло, и, возможно, даже семья станет такой, как раньше, только уже без меня. Так спокойно об этом думаю, будто это не моя семья меня предала. Будто не мои родные хотят от меня избавиться. Будто не со мной это всё происходит. Наверное, потому что это больно, а для этой боли в моей душе просто больше не осталось места. Всё это оттесняет другая боль, боль от предательства любимого человека. У стойки регистрации оборачиваюсь ещё раз лишь на пару секунд в пустой надежде на что-то… А его так и нет. Он просто отказался от меня, от нас, от всего, что между нами было и ещё могло бы быть. Так легко отказался… Стою, протягиваю билет милой приветливой девушке, она говорит что-то о том, почему я такая грустная, к морю ведь лечу. А если не хочу лететь, так сейчас самый подходящий момент, чтобы передумать. И вдруг так смешно становится, аж до боли в груди, так, что аж разрыдаться хочется. Наверное, это нервное. Может быть, даже истерика. Казалось бы, вот он, тот самый шанс, о котором ещё вчера так мечтала. Тебя отпустили, беги… Беги что есть силы к своему счастью. Только сейчас это уже бессмысленно. Никто меня не ждёт, и счастья этого уже нет… К морю так к морю, в новую жизнь. В следующий раз я оборачиваюсь назад лишь на борту самолета. Смотрю на здание аэропорта с последней крохотной надеждой, осматривая все доступные взгляду окна. Глупая, до сих пор на что-то надеюсь… И вот, когда я уже смирилась, когда самолет выруливает на взлетную полосу, в одном из окон замечаю до боли знакомую фигуру и сердце делает большой рывок. А на душе становится так, что словами даже не описать. Там, внутри меня, всё сжимается, до боли, до страха и будто падает куда-то… Он здесь, он всё время был здесь, он пришёл, но не попытался меня остановить, не попытался всё изменить… Он просто смирился и отпустил… Самолет всё ещё выворачивает, а я с замиранием смотрю на тёмную фигуру в окне. Как жаль, что не видно его лица. Как же я хочу просто взглянуть в его глаза, не спрашивая ничего, просто посмотреть и понять. Ведь что бы он ни говорил, глаза врать не умеют. А его глаза, такие родные, я знаю как свои… Он прислоняет ладонь к стеклу, и я машинально повторяю движения, прислонив ладонь к иллюминатору, и из груди сотрясающе вырывается громкий, тяжелый всхлип. Авиалайнер разгоняется по взлётной полосе, и я больше его не вижу. И во мне ничего больше не остаётся. Всё, что было, что копилось во мне за эти долгие часы, выплеснулась наружу обжигающими слезами. Это конец… Теперь это действительно конец... Большая стальная птица взмывает ввысь, и чем дальше становится земля, тем отчётливее ощущается, что во мне будто исчезло что-то, что я это уже не я. Я прежняя, моя душа, остались там, внизу, с ним... И в новую жизнь я улетаю совершенно другая, пустая и с горечью воспоминаний о том, как рухнула моя жизнь. Та, настоящая, счастливая… Тем вечером, вчерашним, когда ещё ничего не предвещало беды, мы были с ним в комнате. Дверь ещё не заперли, потому что тётя должна была зайти, но уже готовились ко сну. Я стояла у зеркала и сушила феном мокрые после душа волосы, а Антон проверял электронку, сидя с ноутбуком на краю кровати. Я смотрела на него и просто не могла оторваться. Он, сидя вот так, с обнаженным торсом, погрузившись в чтение, даже представить себе не мог, как сексуально выглядит, как притягивает к себе. Я вновь превратилась в магнит. Знала и отчетливо осознавала то, что в любой момент тётя выйдет из душа и заглянет к нам, чтобы построить планы на завтра, но ничего не могла с собой поделать. Это чувство, оно сильнее меня. Оно, когда возникает, то заполняет всю без остатка. И соображать здраво уже совсем не получается, просто каждой клеточкой тела необходимо ощущать его рядом. Чувствовать его сильные руки, тёплые губы, тихое размеренное дыхание и растворяться в нём. В следующую секунду вместо ноутбука на его коленях уже была я. Обвила руками его шею, наслаждаясь близостью и теплотой тела, и накрыла такие манящие, такие сладкие губы лёгким поцелуем. А он и не думал противостоять, настойчиво углубляя поцелуй, чувственно сминая губы, буквально вжимая меня в себя крепкими объятиями, заставляя задыхаться от наслаждения и кожу мурашками покрываться, такими приятными, до сумасшествия. И это было именно то, что нужно, то, без чего я уже не представляла своё существование. Мы идеально чувствовали друг друга… Мы забывались друг в друге, упиваясь этим поцелуем, будто чувствуя, что он станет для нас последним. Дверь с треском впечаталась в стену именно в тот момент, когда мы полностью потеряли бдительность. Он уложил меня на кровать, подминая под себя, покрывая шею лёгкими игривыми поцелуями, заставляя извиваться в изнеможении под тяжестью его тела и трепетать от каждого прикосновения прохладных губ к раскалённой коже. Именно в этот момент с криком: «Я ведь говорил тебе! Говорил!» – влетел мой отец, за ним ничего не понимающий, растерянный дядя и еле стоящая на ногах мама. Бледная, как стена, она смотрела на меня так, будто я сделала что-то по-настоящему страшное, а папа с дядей прожигали взглядом лишь Антона. Отец, разъярённый, как бык на родео, накинулся на Антона и отшвырнул его так, что тот отлетел к стене. А я, как в замедленной съёмке, наблюдала за происходящим. Всё тело вдруг стало ватным и даже язык отказывался меня слушать, я просто сидела на кровати и смотрела на всех затуманенным взглядом, как после наркоза. Мне нужно было защитить Антона, нужно было всё рассказать сейчас, нужно было встать, но я не могла пошевелиться. Дядя, до этого схватившийся за голову, набросился на сына со словами: «Щенок! Что ты натворил?!» Он тряс его с такой силой, что Антон в его руках казался тряпичной куклой, а затем вскинул руку для удара. Я не видела, как его остановил мой отец, слышала лишь «Я сам с ним разберусь!». В следующую секунду они с дядей уже поменялись местами. Отец замахнулся на Антона, и я наконец сорвалась с места. Я рывком преодолела расстояние, сама не осознавая, как так получилось, будто меня в спину толкнули, и встала перед Антоном, лицом к лицу с отцом, который так и замер с поднятой вверх рукой. Всю меня сковывала ледяная дрожь, и к горлу подступала тошнота, а внутри предчувствие было чего-то такого нехорошего. – Ты не посмеешь, – прохрипела я, едва дыша, так страшно мне ещё никогда не было. Я еле стояла на подкосившихся ногах и, если бы не сильные и такие надежные руки брата на моей талии, рухнула бы в обморок. Но он придавал мне уверенности, рядом с ним я всегда чувствовала себя как никогда защищенной, и не страшен был даже отец в гневе. – Я люблю его, – продолжила я уже более уверенно, до боли сжимая кулаки, ногтями врезаясь в ладони, краем глаза замечая, как в комнату вошла тётя и тут же схватилась за сердце. – И у нас всё серьезно! – парировала я, а сердце колотилось так, будто намеревалось выскочить из грудной клетки, эхом отдавая стук в ушах, – ударишь его – потеряешь дочь! – Дочь? – вдруг заорал отец так, что окна задребезжали. – Разве дочь способна так опозорить семью? Я тебя спрашиваю? Способна? – он вдруг замахнулся ещё сильней, и я уже готова была принять удар, крепко зажмурившись, но Антон отодвинул меня за свою спину и, до боли сжав за руку, сказал: – Хотите ударить, ударьте меня! Но ваша дочь права, у нас с ней всё серьезно и мы хотим пожениться. На секунду в комнате повисла режущая слух тишина, а я дыхнуть боялась, крепко прижимаясь к спине брата, одной рукой держа его за руку, другой неосознанно цепляясь за спину. Я не совсем помню, как именно, но в какой-то момент все в комнате пришли в движение. Тётя вскрикнула и накинулась на дядю с кулаками, она вопила о том, что предупреждала его, что этим всё и должно было закончиться. Отец и мать стали оттаскивать нас с Антоном друг от друга. Папа кричал на Антона, обвинял его в том, что он испортил ему дочь. Я сквозь слезы просила его успокоиться, что есть силы голосила о том, что уже была испорчена, что они просто не заметили, как их дочь выросла, что не смогу без Антона и убегу из дома. Мама молила меня успокоиться, пыталась отцепить от брата. А Антон говорил лишь для меня, шептал, глядя в затуманенные слезами глаза, что, что бы не случилось, он всегда будет рядом и будет любить меня. Но взгляд у него был такой, будто он прощается со мной навсегда. Я помню, что до последнего цеплялась за его спину, за руки, за шею и, кажется, даже сильно поцарапала, но нас всё-таки отняли друг от друга. Мужчины вытолкали его в зал, а я осталась в комнате с женщинами и всё ещё пыталась найти понимание… Понимание я не нашла: мама просила угомониться и спокойно обсудить всё дома, но уезжать я не собиралась. Тётя вообще молчала, обвив руками голову, и причитала что-то, понятное лишь ей. Затем в комнату ворвался отец и сказал, что сейчас мы уезжаем, а я завтра же улечу жить в другой город. После этого я вновь стала кричать о том, что убегу, что никуда и никогда не уеду без Антона. Мама стала твердить, что родителям виднее, как будет лучше. А я на эмоциях выпалила, что с этой минуты у меня нет родителей, после чего и получила от матери пощёчину. Именно тогда я и перестала сопротивляться. Спокойно подчинилась, но твердо решила убежать из дома. Действовать решила ещё в машине, когда родители поменялись местами. Мама села за руль, а уставший отец уснул на пассажирском сидении. Когда мама за рулём, особенно в ночное время, она обычно полностью сконцентрирована на дороге и редко наблюдает за происходящим в машине, а так как я уже третий час притворялась спящей, с головой укутавшись в плед, она и подавно ничего не заметила бы. Я тихо-тихо, едва шевелясь, дотянулась до того места, где располагался рычаг передач, там родители обычно оставляли портмоне, ключи, телефоны… Наощупь нашла первый попавшийся телефон и укуталась с ним в плед. Быстро напечатала смс: «Забери меня, пожалуйста, я не смогу жить без тебя. Давай уедем? Вместе, умоляю, куда угодно» и отправила брату. Поставив телефон на совершенно беззвучный режим, я с замиранием сердца ждала ответ… Я всё ждала и ждала, время шло, тихо игравшее радио сменило уже третью песню, машина мчалась по темной пустой трассе, а он всё не отвечал. В душу закралась мысль о том, что он не хочет мне отвечать, но верить в это я отказывалась. Тогда решилась позвонить. Набрала номер и, не дыша, считала гудки… Один… Два… Три… Четыре… А, может, у него просто отобрали телефон так же, как и у меня?! Пять… шесть… и звонок сбросили. Дрожащими пальцами я вновь набрала номер, снова гудки и снова сброс. Бесшумные непрошеные слёзы обжигали лицо, а руки дрожали всё сильней, но я упорно набирала цифры и слушала гудки… Он должен был ответить. А потом пришло сообщение. Я читала сквозь слёзы, не понимая ни единого слова. Этого не мог написать Антон, кто угодно, только не он. Он не мог со мной так поступить. Я перечитывала текст в третий раз и медленно сходила с ума. Эти слова: « Прости! Умоляю, прости меня за всё, родная. Я знаю, как тебе больно сейчас, от этого мне больнее вдвойне. Но наши родители правы. Кукла, я порчу тебе жизнь, я не имею на это никакого права. И у нашего союза просто нет будущего! Ты уедешь, ты обязательно встретишь того единственного, который сделает тебя счастливой. Ты будешь счастлива, от этого буду счастлив и я... Ты навсегда останешься для меня моей любимой Куклой, даже если возненавидишь после этого сообщения. Но я искренне верю, что потом, со временем, ты обязательно поймешь, что это было правильным решением для нас всех. Прошу, пойми меня и прости. Навсегда твой Тоша», я читала их и не верила ни единому слову, ни единой букве. Мне нужно было услышать это от него лично, я должна была точно знать. И я вновь набирала номер. Я звонила и звонила без устали, но он не отвечал. Тогда я попросила ответить. Попросила через СМС, сказала, что не верю ни единому слову и должна услышать это от него лично. И тогда он позвонил... Позвонил, чтобы тихим, терзающим душу голосом подтвердить, что в эту секунду моя жизнь рухнула… И это конец…