Запретные чувства

Спустя полгода во Владивостоке я так и не стала здесь своей, я и не пыталась… Я исправно училась в колледже, как и настояли родители. Меня туда приняли даже без документов об окончании средней школы. Всё благодаря большим дядиным связям, он ведь ректор в институте, под началом которого находится этот колледж. Поэтому для поступления хватило лишь его слов о том, что я закончила девять классов в своей стране, и моего небольшого старания на экзамене. Документы прислали уже позже. Живу я в сереньком общежитии этого самого колледжа, с облупившимися стенами, скрипящими окнами и протекающей крышей, и это единственное, что я отвоевала для себя… Жизнь отдельно… Попутно зарабатываю себе на скромную жизнь, подрабатывая официанткой в ночном клубе. Не самая лучшая работа для меня, но пойдёт… Так как от родительской помощи я отказалась с самого начала. Не нужны мне их подачки, ничего не нужно… Я так и не смирилась с тем, что они отняли у меня всё. Отняли мою жизнь. Ту, настоящую, мою… Эта жизнь не моя, я не живу сейчас, я просто существую. Просто… С прошлой своей жизнью у меня нет никаких связей, кроме как горьких воспоминаний, которые не дают покоя, которые душу терзают, выворачивая наизнанку. Родители постарались… Сделали всё, чтобы у меня не было ни малейшего шанса связаться с кем-либо из прошлого. Заблокировали мою сим карту без возможности её восстановления, поменяли телефон, поменяли ноутбук, перепаролили, а затем заблокировали всевозможные социальные сети, на которых я когда-либо регистрировались, спасибо отцу программисту. И, скорее всего, запретили многим со мной связываться. Например, Антону. А, может быть, он и сам этого не хочет. Не хочет со мной общаться, не хочет бередить и без того не зажившие раны. Возможно, он и впрямь так легко смирился и считает такое положение вещей правильным… Первое время я отчаянно пыталась найти его хоть как-то. Я звонила им на домашний, но там были бесконечные гудки. Сотнями, тысячами раз на дню набирала его мобильный, но на том конце неустанно повторяли: «Данный номер не существует». Его страницы в социальных сетях и электронная почта были удалены, как и мои. А потом я потеряла всякую надежду и перестала пытаться. Совсем перестала. Я не смирилась, и раны по-прежнему кровоточили, и сил жить дальше не было ни капли, и он мне нужен был с каждым днем всё больше и больше. Я просто перестала пытаться. Перестала изводить себя ещё больше. Если бы это было нужно не мне одной, за полгода связь бы наладилась. Выходит, это никому не нужно. Точнее, не нужно ему… Из связи с внешним миром у меня была лишь новая электронная почта, которая всё время молчала, ведь туда некому было писать. Её и не знал никто, кроме родителей и родственников во Владивостоке. В колледже я тоже не обзавелась друзьями. Кому будет интересно возиться со странной девчонкой, которой совсем ничего не интересно, которая всё время молчит, учится только ради того, что это нужно. Кому-то нужно, не ей. Без всякого энтузиазма. Которая не ходит в кино и не гуляет по вечерам. Работает только потому, что нужны деньги, и без разницы, где она их зарабатывает. Которая парней стороной обходит и даже знакомиться ни с кем не желает, не говоря уже о большем. Которая приехала в морской город, но слышать не хочет о море, не то чтобы увидеть его, ступить босыми ногами в пенистые волны, почувствовать его… Она его ненавидит. Всей душой… Никому не нужна такая подруга… Хотя есть один человек, который всегда находится рядом со мной с первого дня. Даша. Она отчего-то сама подошла ко мне в первый же учебный день, чтобы познакомиться, я тогда не соображала вообще ничего, просто ответила ей что-то безжизненно монотонное и согласилась сесть вместе. А потом выяснилось, что и жить мы будем в одной комнате. Даша хоть и находится всё время рядом со мной, она никогда не лезет в мою душу. Мы со временем, когда я пришла в себя, стали более-менее нормально общаться. Мы обсуждаем много разных тем, но она никогда не спрашивает о моём прошлом. Не бередит душу, не задаёт лишних вопросов. Она просто рядом. Она прекрасно понимает, что за спиной у меня тяжёлое прошлое, прекрасно видит, что это прошлое меня не отпускает, но не жалеет меня, не сочувствует, за что я ей очень благодарна. Она просто как-то очень легко отвлекает меня от мыслей, развеивает нудные будни. Это именно она впервые вытащила меня в кино, впервые уговорила подкрасить ресницы, затащила в кафе и впервые, спустя практически полгода, заставила улыбнуться. И я это очень ценю. Ценю и отвечаю ей искренней взаимностью. Спустя год жизни «после» всё было точно так же, разве что с Дашей я стала общаться ещё теснее. Мы с ней хорошо закончили первый курс, закрыли сессию и вместе устроились в довольно приличный бар. Из ночного клуба я уволилась незадолго до сессии. Просто устала. Не от ночных смен устала, не от перезагруженности. Я устала терпеть похабные намёки в мою сторону, которые никто не мог запретить, и никто не мог оградить меня от этого. Как только какой-то заметно захмелевший мужлан позволял себе прикоснуться ко мне или сказать что либо типа: «Конфетка, присядь к нам», мне становилось не по себе, а когда эти же ходячие сперматозоиды смели меня называть словом, хоть отдалённо связанным с «Куклой», и вовсе накатывала истерика. Успокаивала меня зачастую Даша, ни о чём не спрашивая, просто убеждала бросить это дело и найти для себя что-нибудь более подходящее. Но каждый вечер, каждый чертов вечер я возвращались туда, издеваясь над собой, над своей душой. Как мазохистка, я приходила за новой порцией боли и отчаяния. Ведь в такие моменты мне больше всего не хватало Тоши... Моего родного Тоши... И в такие моменты я вспоминала о нём более детально, более чётко. Вспоминала, как однажды, в далёком прошлом, он обещал мне: «Я никому не позволю обращаться с тобой таким образом», тогда, когда Дима посмел оскорбить меня, пытался дотронуться. И каждый раз, когда до меня в очередной раз дотрагивались с двусмысленными намёками, я надеялась, что вот-вот я зажмурю глаза покрепче, а потом открою их и он придёт. Придёт и не позволит никому так вести себя со мной, но он не приходил… Подобное легкомыслие было глупо с моей стороны. Его не было рядом и не могло быть. Он давно отказался от меня, вычеркнул из жизни. И ему, наверное, уже было по сути всё равно, дотронется до меня кто-нибудь или нет. И ничего я никому не докажу своим поведением, ничего не изменю. Он никогда не придёт… В итоге, когда в очередной раз меня грубо шлёпнули по пятой точке и волоком усадили на колени, я не выдержала. Со всего маху отвесила по похабной, пьяной роже и через десять минут уволилась. Но я с каждым днём всё больше и больше чувствовала, что схожу с ума. Мне не хватало его. Мне до сумасшествия не хватало брата. Я жила, я пыталась жить, я всё делала для того, чтобы забыть, чтобы попытаться смириться, чтобы отпустить его, отпустить мысли о нём, но у меня ничего не получалось… Ничего… Мне выть хотелось от безысходности, хотелось хотя бы увидеть его, услышать до боли любимый голос, но у меня не было такой возможности. У меня даже не было его фотографии. Ни одной, даже детской. Я часто приходила в гости к родственникам, пыталась разговорить их, но у меня ничего не получалось. Я пыталась отыскать там фотографии, тоже тщетно. Хотя я знала, что они у них точно должны быть, ведь я сама писала им письма, отправляя в конверте наши фотографии. Да и потом, когда письма от руки стали забываться, мы отправляли им электронные фотографии. Их много, но они будто специально их от меня прятали. Возможно, их даже предупредили… И когда я уже совсем отчаялась, на электронную почту мне пришло письмо. Это было довольно-таки неожиданно, ведь туда достаточно редко приходили письма, зачастую либо спам, либо короткие строки от мамы, с которой я до сих пор не общалась. Не могла себя переломить… Но это письмо было не от мамы, оно было от другого человека. Человека из моего счастливого прошлого. Я даже открывать его боялась. Боялась, что не выдержу… Целый день ходила вокруг да около, не решаясь прочитать. Если бы оно было от кого-нибудь не из окружения моего двоюродного брата, я открыла бы его без зазрения, но оно было от Маши... Спустя сутки, переборов свою внутреннюю борьбу, дрожащей рукой я всё же кликнула мышкой на злополучный ярлык. Машка со свойственным ей любопытством писала много и много спрашивала. Спрашивала о том, почему я, невежа такая, уехала так быстро и ни с кем не попрощалась. Почему не пишу ей, хотя, ей помнится, я обещала. Почему почту сменила и ей ничего не сказала. Пришлось ей тётю мою бедную расспросами мучить. Электронку мою выбивать. Как у меня дела, тоже интересуется. Как в школе… Нашла ли я мальчика для снятия стресса, а если нет, то могу приехать, и она мне в этом с радостью поможет. Из всего письма было ясно, что на родине никто и не догадывается, что я в ссылке, за пределами страны. Что родителям Антона известен мой электронный адрес и ему, скорее всего, тоже. И главное, что в городе на берегу необыкновенного озера, не так давно отгуляли свадьбу, на которой я, по мнению Маши, должна была присутствовать. Она так и писала жирным шрифтом, заглавными буквами: «И ПОЧЕМУ ТЕБЯ НЕ БЫЛО НА СВАДЬБЕ?!». Поначалу я подумала, что речь идёт о их собственной с Костей свадьбе, но, зная Машу, сделала вывод, что нет. Иначе этот вопрос стоял бы в списке на первом месте и обиды было бы немерено. А ещё в письме ничего не говорилось про Антона. Ни единого слова. Когда дочитала письмо до последнего слова, только тогда поняла, что хоть и боялась, подсознательно всё равно надеялась, что о нём будет хоть одна единственная строчка. Хотя бы что-то вроде: «А брат твой тут, как обычно, в собственном репертуаре», и мне бы этого хватило сполна. Лишь бы знать, что он всё ещё там, живёт и дышит тем воздухом, который помнит моё счастливое дыхание. Но это же вполне естественно, зачем ей писать о моём собственном брате, когда она думает, что мы и без неё прекрасно общаемся, и даже видимся, наверное… Я ей, конечно же, ответила, потому что очень хотела ответить. Писала, что у меня всё нормально, немного рассказала о новом месте проживания, что учусь в колледже и что я никого не забывала, просто очень загружена в колледже. А так скоропалительно уехала лишь потому, что нужно было срочно вылететь в другую страну по вопросам учёбы. Немного соврала, конечно, и о том, что живётся мне тут распрекрасно, и что мальчика для снятия стресса я себе нашла, и что море всё-таки лучше озера. И не смогла не спросить, что за свадьба такая… На что буквально через час получила ответ: «КАААК? ТЫ ЧТО, РЕАЛЬНО НЕ ЗНАЛА?!». С вложениями в виде нескольких фотографий и подписью: «А я дружкой была!». Я смотрела на фотографии с больно сжимающимся в груди сердцем и с перехватившим дыханием. Такие до боли знакомые мне люди на фотографиях были такими искренне счастливыми. Такими, какими я их знала и помнила, такими, какими я бы хотела их увидеть сейчас. А меня внутри разрывало на части. На мелкие, колкие кусочки... На всех фото были запечатлены в основном четыре человека. Главных человека на свадьбе. Машка выглядела просто потрясающе в роли подружки невесты в нежном розовом платье, она казалась ожившей куклой. Она искренне улыбалась на камеру. И эмоции эти были не наигранными, они были живыми, настоящими. От неё не отставал и друг жениха, красивый такой, счастливый, в прекрасном смокинге с галстуком и бутоньеркой – Дима. От прежнего его, казалось, не осталось и следа. Таким серьёзным он выглядел, хоть и улыбался, таким возмужавшим. Но самыми красивыми и самыми счастливыми были, разумеется, виновники торжества, вместе запечатлённые на последнем снимке. Она, в пышном белоснежном свадебном платье, с аккуратной причёской, покрытой миниатюрной фатой, и букетом невесты в руках выглядела просто потрясающе, несмотря на то, что в жизни её вряд ли отличишь от уличной дешёвки. Она сияла счастьем, её глаза искрились. А я не чувствовала ни зависти, ни разочарования, наоборот, кажется, даже радовалась за неё. А он… Он как всегда был безупречен. Без единого изъяна. Красив и элегантен. В точно таком же смокинге, как и его друг, с точно такой же бутоньеркой и элегантным галстуком бабочкой, мой брат был идеальным женихом и, как ни странно, очень гармонично смотрелся рядом со своей Никой. Смотрела на него и не могла отвести взгляд, наконец-то увидела его, хоть и на снимке. Увидела его глаза, проникновенные, счастливые, его улыбку, которая не давала мне покоя, и последние осколки во мне разлетелись в дребезги. И как-то не больно даже... Осознание того, что тот, который ещё год назад просил меня стать его женой, тот, с которым долгими ночами мы мечтали рука об руку пойти под венец, тот, чьё кольцо я до сих пор не снимаю, женился на другой, оно приходило… Но приходило мучительно медленно, с каждым вдохом и выдохом, по мелкой крупице. И когда наконец пришло, то я не почувствовала ничего… Ничего, кроме пустоты… Душа разбивалась на крошечные части всё то время, когда я смотрела на фотографии, а потом там не осталось ничего, ничего, что могло бы болеть или кровоточить, что могло бы ныть, мучить меня, выворачивать наизнанку... Сзади подошла Даша и тихо положила руку мне на плечо. И я услышала печальное «Он женился…» Но во мне не было ни сожаления, ни отчаяния, ни боли, ни слёз… Я просто кивнула ей, очень медленно, и наконец призналась: «Он мой брат…» И всё… Дальше мы просто сидели на общажной кухне, слушали, как в ржавый таз капает дождевая вода с потолка, пили чай с вишнёвым вареньем и решали, что пора бы уже отсюда съезжать и всё. И ни слова о нём, ни мысли… И дни дальше были такими же, как и раньше, только пусто было внутри. Внутри не осталось ничего. Всё, на что когда-то тайно надеялась, оно всё исчезло. Исчезло с осознанием, с принятием реальности… И если он в действительности так счастлив, как счастлив на тех фотографиях, то мне больше ничего и не нужно. Я всегда желала ему лишь счастья. Дни сменялись днями, время шло, письма из прошлого я ещё получала, но больше их не читала, решив для себя, что прошлое для меня навсегда останется прошлым, и, если Антон не хочет делить со мной своё настоящее, даже как с сестрой, то так тому и быть… Это можно понять и принять, наверное, это была лишь моя ошибка. Если бы не коснулась тогда его губ, не было бы ничего. Спровоцировала, запутала, измучила... Семью разрушила... Это был переломный момент моей жизни «после». Потихоньку наладила контакт с мамой. Сама, не знаю почему и зачем, просто потому, что она мне всё-таки мама. О папе молчали. Я – потому, что боялась спросить, она – потому, что не хотела меня огорчать. Я знала, что он меня вряд ли сможет простить, и сейчас уже стала понимать, насколько сильно я его огорчила, насколько отдалила от себя, потеряла его доверие. Об Антоне тоже молчали. Мама – понятно почему, для неё эта тема была под запретом, а я – потому, что мне было уже всё равно. Всё, что нужно было знать, я узнала… С Дашей с каждым днем мы становились всё ближе и ближе. О моих запретных отношениях с братом мы не говорили, но у нас с ней появлялось всё больше откровенных тем, которые мы обсуждали за чашкой чая в общаге или на смене в баре. И больше планов было на ближайшее будущее. А потом, спустя почти полтора года жизни во Владивостоке, в осенний дождливый вечер, заступив на смену в уютном, нравившемся мне всё больше и больше баре, полупустом в тот день из-за непогоды, я встретила его. Того, кто хоть частично, но смог заполнить мою пустоту…