Любовь моя, печаль моя

Последние несколько дней прошли словно в тумане. Даниэла чувствовала себя истощенной и усталой. Кто бы знал, как ей надоело думать о странностях собственной жизни: Джек Фрост с его божественной улыбкой и преданностью братству Хранителей, Кромешник со своими угрозами и манящим взглядом – почему она не могла быть просто обычной девушкой? Сейчас она сидела бы в кафе с подругами, обсуждала поклонников или вовсе готовила ужин для возлюбленного мужа, но увы… Вместо того, чтобы быть простым человеком, ей приходилось мириться с пристальным вниманием духов и быть объектом их соревнования. Даниэла не знала, что испытывает, думая об этом – ее воображение и мечтания хоть и были не поняты, но никогда не казались ей чем-то вызывающе неправильным. Может так она тешила свое самолюбие? От подобных мыслей уже давно пора было сойти с ума. Эти несколько дней ни Джек, ни Кромешник не радовали или не огорчали ее своим присутствием: но если возлюбленный хотя бы имел причину, то поведение Кромешника казалось странным, ведь он так страстно обещал завладеть ее сердцем, что спустя несколько дней его отсутствия та ночь казалась просто кошмарным сном. Даниэла уже тешила себя мыслью о том, что и Кромешник и все, что было с ним связано – лишь ее очередной кошмар, и с Джеком она вскоре сможет помириться. Приподнятое настроение ушло в небытие, как только она обнаружила в своих волосах седую прядь, перед глазами тут же мелькнули воспоминания о том, как Кромешник сомкнул пальцы на ее горле, было так мало воздуха, а потом он перебирал ее волосы. Несомненно эта прядь была делом его рук, и, взяв себя в руки, Даниэла решила немедленно избавить от отпечатка кошмара. Уже около часа парикмахер усердно трудился на ее прической, но прядь не брала ни одна краска. - Прости, Дэнди, но, кажется, у нас только два варианта. – С досадой проговорил молодой парень, почесывая подбородок. – Первый – стричь, второй – красить. - Кажется, мы убедились, что второй вариант бесполезен… - тяжело выдохнула Даниэла, намотав седую прядь на палец. Ничего особенного – тонкая прядка, которая в копне ее светлый волос даже не сразу бросалась в глаза, но почему-то она внушала какой-то трепетный ужас, словно метка, которую невозможно ничем вывести. - Мы пробовали светлые краски, а я давно мечтал перекрасить тебя в брюнетку. – В глазах стилиста засверкало возбуждение – хоть кому-то здесь доставляло истинное удовольствие происходящее. - Брюнетку… - Даниэла скорее бессознательно произнесла это слово вслух. Она никогда не представляла себя брюнеткой, хотя многие намекали ей на то, что светлые волосы давно вышли из моды, а черный ее совершенно не испортит и отлично будет гармонировать с цветом глаз. - Ну, что скажешь? Поменяем твою жизнь? Его слова прозвучали так заманчиво, что Даниэла скорее по инерции кивнула головой, а истинное значение происходящего пришло лишь тогда, когда на корни волос легла первая порция краски. Внезапно, перед глазами встал Кромешник, он нежно гладил ее волосы, перебирая длинными тонкими пальцами послушные пряди, а она нежилась под его руками, словно жаждущая внимания и ласки кошка. Почему она думает о нем? За эти несколько дней она думала о нем гораздо чаще, чем о Джеке. Хотя иногда сам факт таких размышлений приводил ее в бешенство, она не могла отрицать, что эти мысли ей непротивны даже после того, как он повел себя с ней той ночью. Кромешник и Джек были абсолютными противоположностями, и если один пытался успеть захватит от мгновения максимум, то второй никуда не спешил, осознавая, что в его распоряжении вечность, и он может позволить себе упиваться одной каплей максимально долго. Даниэла чувствовала эту разницу: она и сама каких-то 5-6 лет назад стремилась познать как можно больше, и Джек отлично ей в этом помогал, но годы почему-то изменили ее, оставив возлюбленного где-то в ее счастливом семнадцатилетии. Даниэла выходила из парикмахерской в напряжении – казалось, что все вокруг внезапно стали смотреть на нее. Она невольно прикоснулась к своими волосам – седая прядь действительно исчезла под слоем иссиня-черной краски, но ощущения остались теми же – все еще было жутко. - Ну что, Даниэла, поменяла свою жизнь? – тихо проговорила она, двигаясь в сторону дома. Возникло чувство, что сегодня Кромешник непременно придет, он точно не упустит возможности дотронуться до ее волос, разгневано ища свою исчезнувшую метку. При мысли о том, что он может разозлиться Даниэла улыбнулась, улыбка сама прорвалась через оковы страха, и впервые за прошедшие дни она почувствовала, что еще не утратила способности испытывать хоть какие-то эмоции, кроме чувства вины и сожаления. Когда Даниэла закрыла за собой дверь квартиры, день уже подошел к концу. Ее рука нащупала выключатель, но свет не загорелся. Она подошла к окну – свет не горел ни у кого из жителей корпуса новостроек. Лишь уличные фонари назойливо светили в окна, словно глумясь над жителями. Даниэла почувствовала досаду – ну почему у Кромешника все так легко получается: когда он хочет появиться рядом, она либо самостоятельно выключает свет, либо его отключают иные обстоятельства, как сейчас. Она достала телефон и включив фонарик отправилась на кухню за свечами, непривычно было ходить по темноте, а еще и страшно – все ему на руку. Даниэла только открыла шкафчик, как четко ощутила его присутствие за своей спиной. Он проявился из неоткуда и стоял слишком близко: она отчетливо слышала его дыхание на своей макушке. Какое-то нелепое чувство страха и одновременно возбуждения словно парализовало ее, разжигая внутри дикое пламя. Неосознанно она закрыла глаза, и закинув голову назад, прижалась к его груди. Ее руки все так же сжимали телефон и ручку шкафа, в то время как его ладони настойчиво легли на ее бедра. - Ты великолепна… - шепчет он ей в самое ухо, едва касаясь мочки губами, и по телу пробегает волна дрожи. Телефон з гулким звуком падает на пол, а ее рука обхватывает его шею, притягивая еще ближе. – Скучала? – он настойчиво целовал ее шею, а его голос, словно электрический импульс, скользнул от самого кончика уха и до пяток, от чего пальцы на ногах непроизвольно поджались. Даниэла не понимала, что происходит. Тьма в один миг поглотила ее сознание, обнажив желания до болезненных покалываний внизу живота. Сильные руки резко прижали ее бедра к нему, и осознание его возбуждения окончательно выбили из головы способность здраво мыслить. - Ты околдовываешь меня? – ее дыхание сбилось, руки беспорядочно блуждали по его телу насколько это было возможно. Хотелось прижаться к нему, раствориться в его объятиях, а его прерывистые ласки только лишь дразнили. Она никогда еще не испытывала ничего подобное: он играл с ней, и она не в силах была сопротивляться. - Скорее наоборот… - она чувствует его улыбку каждой клеточкой, а его голос звучит где-то за пределами ее сознания. - Возьми меня… - впервые в жизни она произнесла эти пропитанные дешевой книжной эротикой слова, и если бы в комнате горел свет, то Кромешник мог бы заметить, как на несколько секунд ее щеки залились румянцем, но тьма спасала положение, и Даниэла внезапно почувствовала себя как-никогда свободной – она может говорить и делать все, что угодно. Он повернулась и взглянула в его глаза, ясные и пылающие страстью, как сам огонь. Он снова положил руки на ее бедра и, с силой прижав к себе, потянулся к ее губам, но Даниэла остановила его, приложив ко рту ладонь. Замешательство в его глазах сменилось интересом, когда ловко расстегнув пуговицы, стянула с его плеч плащ. Она принялась осыпать его шею, ключицы поцелуями, и от удовольствия он закрыл глаза. Предательский стон уже готов был вырваться наружу, но он отчаянно сдерживал его. Ее язык скользнул по его шее, когда пальцы ловко расстегнули брюки и резкий движением спустили их вниз. Он опешил, но возбужденный и жаждущий взгляд Даниэлы вынудил его отключить чувство подозрения. Продолжая смотреть в его глаза, она медленно опустилась на колени, прочертив руками две ровные дорожки на его груди. Влажные губы сомкнулись на головке налитого тяжестью члена, и он тяжело выдохнул, бессознательно положив ладонь на ее макушку. Даниэла обхватила его за бедра и медленно взяла его в рот. По телу разлился жар и сердце бешено забилось в груди. Его ничуть не удивила умелось ее движений, и думать об этом не было абсолютно никакой возможности. Она резко меняла темп, заставляя его колени подкашиваться то от досады, то от настойчивого желания. Ее язык ловко обвивал головку, а руки аккуратно гладили плоть, от чего напряжение лишь усиливалось. Ему казалось, что сладкая пытка длиться уже несколько часов, а ее энтузиазм не терял настойчивости. Терпеть больше не было ни сил, ни желания, пожар внутри грозил перерасти в бурю в любую минуту и, улыбнувшись, Кромешник положил обе ладони на ее макушку, настойчиво задавая нужный темп. Он слушал ее прерывистое дыхание и тихие, сдавленные стоны, но останавливаться уже было слишком поздно. Он с силой прижал ее к себе, изливаясь в горячий рот. Все тело била сильная дрожь, и разрядка была какой-то болезненно-блаженной. Он опустил Даниэлу и облокотился на столешницу, пытаясь привести мысли в порядок и восстановить дыхание. Она осторожно отодвинулась и встала, обнимая его одной рукой. На ее лице сияла улыбка – он давно не видел ее такой… веселой. Улыбнувшись в ответ, он потянулся к ней, и в этот раз она позволила ему запечатлить поцелуй на виске. - Никогда не делала ничего подобного! – проговорила она, закусывая губу и запуская пальцы в его волосы. Едкое самодовольство заставляло его спросить о Джеке, но Кромешник сдержался – вспоминать о нем сейчас было совершенно не к чему. - Неужели? – ухмыльнувшись, спросил он, натягивая штаны. - Уходишь? – осторожно спросила она, наблюдая за его движениями, и он почувствовал, что она боится. Это позабавило, уходить куда-либо от нее он совершенно не собирался. - Пойдешь со мной? – коротко спросил он, жестом указывая на дверь ее спальни. Внезапно к горлу Даниэлы подступил комок. Сладкое напряжение внутри требовало от нее немедленного согласия, но ее спальня – единственное место, соединяющее ее только с Джеком и больше ни с кем. Кромешник продолжал смотреть на нее, и его взгляд будто выжигал все мысли из ее головы, но только не эту… только не Джека… - Нет, ты останешься! – спокойно проговорила она, обнимая его. В его объятиях исчезал целый мир, и больше всего на свете ей захотелось исчезнуть в них тоже…