The Devil Within

Санса подписала все необходимые бумаги очень быстро. Казалось, она почти не огорчена, и все, что ее волнует – оказаться подальше отсюда. На охапку рисунков, которые вынесла им радушная мисс Фрей, Санса посмотрела, как на клубок червей – с плохо скрываемым отвращением, и немедленно отвернулась. Джон ее в принципе понимал – на первый взгляд смятые газетные листы, исчерканные множеством перекрещивающихся линий, походили на те классические примеры художественного самовыражения шизофреников, которые им демонстрировали во время учебы. Но стоило приглядеться – и рисунки обретали смысл; а может, так лишь казалось. В любом случае, это было единственное послание от Кейтилин, и Джон планировал изучить его самым тщательным образом. – Я отвезу тебя на вокзал, – подала голос Санса, когда они сели в машину. – Думаю, что тебе пора. Это звучало обидно. – Второй раз я тебя не брошу. Останусь, помогу организовать похороны, вызвать Арью, Брана и Рикона... – Нет, Джон, – Санса говорила так, будто все уже давно решено. – Я отпускаю тебя. Я снимаю с тебя это обязательство. Тебя не должно было здесь быть. – Ты думаешь, – сказать это было безумно сложно, – что я виноват в ее смерти? – Думаю, что это действительно опасно. Именно так, как ты и предполагал, – Санса посмотрела на него в упор серьезно и печально. – Я не боюсь за себя. За все эти годы со мной ничего не случилось – не случится и теперь, если только... Она не закончила фразу, но догадаться было несложно. «Если только ты не подвергнешь меня опасности, находясь рядом». Похоже, он приносил несчастье всем, кто с ним соприкасался. Санса сидела рядом на водительском сидении, так близко, что Джон ощущал легкий аромат лаванды и видел, что ее левый глаз накрашен чуть менее аккуратно, чем правый. Но, тем не менее, она была далеко – будто за стеклянной стеной. Там, где были все остальные: на другой стороне от Джона. – Не думай, что я тебя подозреваю, – сказала Санса. – Не молчи, пожалуйста. Я просто хочу, чтобы это кончилось. Так или иначе. Ты сумеешь найти убийцу. – Неуловимого призрака, которого не нашла полиция за все эти годы? – Но ведь охотится он не за полицией, Джон, – Санса улыбнулась, словно это было весело. – Он идет за тобой, так? Не думай, я не идиотка. Догадаться было несложно. Понятия не имею, почему – может, ты, сам того не зная, стал свидетелем чего-то подозрительного? – Когда я вернулся, Робб уже был мертв, – мрачно сказал Джон. – Что я мог видеть? Кейтилин, траву, дождь, а потом Арья прибежала, и... – он осекся. Ведь и правда: именно Джон был главным свидетелем убийства! Конечно, скорее свидетелем последствий убийства. Но он был на месте раньше Арьи, раньше всех... мог ли он что-то увидеть и просто забыть от шока и ужаса? Да, безжалостно ответил Джон сам себе, конечно, мог. Разумеется! – Знаешь, я попытаюсь вспомнить. И позвоню тебе. – Если вспомнишь, – Санса резко перестала улыбаться, – не звони. Машина затормозила около станции. Джон с удивлением понял, что захватил с собой свою драгоценную сумку. И снова он не мог вспомнить, как заносил ее в салон. Она изрядно потяжелела с момента его приезда. – Джон, – Санса нарушила молчание, видя, что он и не думает выходить. – Я передам ребятам привет от тебя. И еще одна вещь, – она понизила голос до еле слышного шепота. – Мисс Фрей сказала, что со мной говорил кто-то некомпетентный. Но вот что странно: я готова поклясться, что это была она. Зачем бы ей лгать? *** Пока поезд нес его обратно в Дредфорт, Джон успел бегло просмотреть рисунки. Было несколько повторяющихся мотивов: летящие в разные стороны птицы, лежащий человек (это совершенно точно была человеческая фигурка, хотя, теоретически, это могла быть и кукла), собака с огромными зубами – видимо, скалящаяся и рычащая. Беременная женщина, изображенная совсем примитивно, немного похожая на наскальные изображения праматерей человечества. Фигурка мужчины (во всяком случае, на женщину оно похоже не было) с двумя головами. Два человечка, держащихся за руки. Книга или что-то подобное. Как и сообщила мисс Фрей, Кейтилин рисовала очень много. Одни и те же образы повторялись многократно, становясь все более детализированными, и кое-где – цветными. Там у «беременной» были красные волосы. Красный вообще присутствовал в изобилии, от него немного рябило в глазах, и казалось, что красные волосы – на головах почти всех человеческих фигур. Сначала Джон привычно начал анализировать рисунки с точки зрения бессознательных ассоциаций. Но выходило что-то совсем неудобоваримое. Возрождение к новой жизни вкупе с паранойей и тайными врагами; знания, которые несли смерть. Все это плохо сочеталось с конкретной ситуацией, в которую попала Кейтилин. Хотя, конечно, Джон мог просто успокаивать себя. Тетя могла вернуть себе способность к восприятию мира – но сломана была ее призма восприятия? Может быть, она вообразила, что снова ждет ребенка – надо полагать, Робба; может быть, галлюцинировала мистическими лютоволками из семейных легенд Старков, охраняющим ее от врагов. Или не доверяла своим врачам. Или «книга» была Семикнижием – в свое время Кейтилин являлась набожной прихожанкой местной септы... Возможно, это всего лишь еще одна оборванная, бессмысленная нить, за которую и тянуть нечего. Но что, если это были вовсе не отражения мятущейся души, а совершенно четкие воспоминания о реальных событиях? Тогда все вписывалось отлично: лежащим человеком было тело Робба, собака – Серым Ветром. Человек с двумя головами – это, скорее всего, двуличный Рамси. Возможно, Кейтилин довелось увидеть его в компании сына. Птицы могли быть отражением единственной птицы, которую тетя когда-то давно выпустила из окна. А вот другие люди... врачи, которые ее лечили? Бессмысленные воспоминания о родных и друзьях? Слишком много было этих образов, чтобы предположить, что все они и есть – Рамси. А в нескольких убийц Джон мог поверить с трудом: маньяки не устраивают групповых сеансов художественного убийства. О да: предположим, услышав шум из комнаты сына, она заглянула и увидела мечущуюся в поисках выхода ворону. Открыла окно и машинально сама в него посмотрела. И увидела то, что навсегда лишило ее разума. Когда Кейтилин сбежала вниз – она уже не была собой. Не вписывалась только беременная. Ребенок Робба, о котором знала только Кейтилин? Скорее просто Кейтилин и ее связь с сыном – и все равно этот символ казался немного неуместным. Изображая себя, она бы скорее изобразила горюющую женщину, мертвую женщину; люди, страдающие от тяжелого посттравматического синдрома, никогда не отображали себя в виде столь позитивных образов. Книга тоже немного смущала. Может быть, фотоальбом? Может, она когда-то тоже увидела их совместные фото и запомнила то лицо, которое позже посмотрело на нее с мокрой травы, зловеще ухмыляясь... Нет, невозможно было представить себе Рамси в подобной роли. А может, «книга» – это газета? Знания, информация... и, тем не менее, это было нелогично даже для сумасшедшей. К тому же если часть рисунка правдива – почему бы не быть правдивой и второй части? А если Кейтилин могла «читать», значит, рисунки были ее ответом на прочитанное... Джон застонал, чувствуя приближение нового приступа мигрени. За окнами начал клубиться туман, дома становились все скученней и угрюмее – поезд приближался к Дредфорту. *** Собственная квартира выглядела на удивление заброшенно – будто он оставил ее не на день, а на несколько месяцев. Бережно спрятав сумку под раковину, туда же, где давным-давно валялась папка с рисунками Рамси, Джон проверил время, день и год на мобильном. Нет, никакой путаницы – он уехал отсюда два дня назад. Полтора, если быть точным. На рабочем столе лежала нераспакованная пачка чистой бумаги. Джон без промедления сел и выудил из нее лист. «Я – Джон Старк. Сегодня – восемнадцатое февраля две тысячи десятого года от Завоевания Эйгона»* Сразу стало легче. Джон глубоко вздохнул, отложил этот лист в сторону и взял следующий. Когда он писал, это здорово помогало сосредоточиться. Особенно в последнее время. Санса сказала нечто очень важное. Что он видел и забыл? Видел – и не обратил внимания? Что-то обыденное, не бросающееся в глаза... Ночь, напоенный запахами дождя и крови воздух. Кровь повсюду, трава кажется черной, кровь висит на кончиках красных листьев**, словно адская роса. Темно, поэтому он плохо видит Кейтилин – ее освещает только фонарь над крыльцом дома, да желтый свет льется из окон первого этажа. Джон идет в темноте. Кейтилин бледна, как смерть. Или это смерть бледна, как Кейтилин?.. «Я иду в темноте», – написал он и подчеркнул три раза. Улыбнулся самому себе: в принципе эта фраза идеально описывала все происходящее в последние месяцы. Пожалуй, даже и годы. Джон, который бесконечно бредет в темноте, чтобы в итоге наткнуться на страшную находку, чтобы все стало еще хуже... В саду было темно, потому что кто-то отключил освещение. Джон закусил губу и начал быстро покрывать бумагу отрывистыми заметками. Мыслей в голове было так много, что они так и норовили выплеснуться наружу. Пейн, веселый садовник. Он заведовал всем этим. Могли ли его убить только ради того, чтобы... чтобы что? Вот что было странно: Джона аж в жар бросило от осознания, что он, наконец, набрел на верную догадку! Если бы фонари горели, то преступника могли заметить. В свое время дядя не поскупился на освещение, а Санса, тогда еще маленькая и романтичная девочка, упросила его протянуть гирлянды маленьких светильничков в кронах старых чардрев, чтобы парк мерцал и переливался огоньками. Когда-то сестра обожала сказки о Детях Леса, незримо живущих в стволах самых древних деревьев и охраняющих мир от зла – народные поверья гласили, что надо поярче осветить место, где растут чардрева, чтобы приманить Детей Леса, показать им, что их не забыли.*** И правда, забавно вышло: стоило выключить фонари, как зло пришло к Старкам и поглотило их целиком. Для того чтобы убрать освещение, требовалась причина – достаточная для Пейна, который иначе пошел бы к хозяйке. Например, убить Пейна. Или просто вырубить на несколько часов. Рамси не был похож на того, кто стремится уничтожить всех свидетелей подряд: возникало ощущение, что он уничтожает лишь тех, кто пытался приблизиться к Джону и помочь ему в разгадке тайны. Он мог бы оставить Пейна в живых – например, отвлечь, послать с поручением, якобы от имени Робба... Мог бы, если б Пейн вообще его знал. Рамси не был постоянным гостем дома – иначе его бы знал уже сам Джон. В принципе, Пейн мог бы без расспросов подчиниться молодому хозяину – Роббу. И тогда тоже убивать его нужды нет. А в особенности нет нужды прятать его удостоверение. Глаза внезапно заслезились и буквы поплыли, будто круги по воде. Джон заморгал и упал тяжелой головой на стол, пережидая приступ. Когда зрение снова прояснилось и внутри лба исчезло ощущение распирающего изнутри дыма, он поднялся и взглянул на свои записи. Перед ним лежал лист, исписанный плохо понятными каракулями. Строчки наползали друг на друга, и, кажется, он писал поверх собственных записей. «Это переутомление», – сказал себе Джон. Впадать в панику было поздно. Пока остаются периоды просветления – есть надежда. Потом и ее не останется. Он вытащил из пачки свежий лист и написал: «Я – Джон Старк. Сегодня восемнадцатое февраля две тысячи десятого года от Завоевания Эйгона».