The Devil Within

В кресле, спиной к двери, сидел, если не приглядываться, какой-то старик. Зайдя в палату, Джон осторожно обогнул его и посмотрел в спокойное, немного грустное лицо человека, который когда-то был его братом Роббом. – Привет, – осторожно сказал он. – Как дела? Робб повернул голову. – Неплохо, – его голос был таким тихим, что пришлось напрячь слух. – Вы убили его? – Да, – сказал Джон твердо, – да. Ты в безопасности. – Я и не был в опасности, – проговорил Робб. – Со мной все было хорошо. Рамси не причинил бы мне вреда. Он обо мне заботился. А я – о нем. На его губах блуждала вялая, кривая улыбка, седые волосы свисали на глаза. Иногда мне казалось, что все наоборот. Что, если… Джон встряхнул головой, отгоняя глупые, параноидальные мысли. Он не хотел додумывать их даже в собственной голове. Все кончилось, все кончилось; все спаслись. Все хорошо. Хорошо. – Я жалею, что захотел тебя увидеть, – внезапно сказал Робб. – Глупо. Все бы шло, как раньше. А теперь я совсем один. Джон присел на корточки рядом с его креслом, морщась от боли в груди, и положил руку на костлявое колено. – Ты не один. Мы с тобой. Я, Санса, Теон… – Вы не со мной, – резко перебил его Робб, на мгновение став похожим на себя прежнего. – Лучше бы я остался там. Все было понятно, а теперь… не знаю, не понимаю, зачем мне жить. Разве что ради мамы. Она скоро приедет? Джон вздрогнул. – Она умерла, Робб. Глаза Робба распахнулись в ужасе, рот приоткрылся. Джон догадался, что будет, за секунду до того, как до того спокойный и выглядящий совершенно нормальным брат завизжал на одной ноте. *** Когда Джона выписали, к Теону все еще не пускали посетителей, поэтому увидеть его не удалось. Сейчас казалось невероятным, что Теон мог говорить и даже размышлять о чем-то в «белой комнате» – по словам врачей, он практически был мертв, когда его сняли с крестовины. Джон несколько раз приходил к двери в отдельную палату Грейджоя (возле которой, неизвестно зачем, постоянно торчал полицейский), и видел Робба, сидящего у стены напротив и буравящего дверь немигающим взглядом. Его самого брат будто перестал узнавать – а может, притворялся. Повреждения Джона оказались с физической стороны не столь и опасными: перелом заживал без осложнений, раны затягивались, синяки постепенно сходили. Душевные раны, по мнению психиатра, предстояло лечить еще долго – Джону прописали целую горсть таблеток и три сессии в неделю (на первое время). Джон отлично понимал, что с ним что-то не так – часть его словно осталась там, где блестели инструменты и пол был заляпан кровью. Иногда он думал, что все происходящее в больнице ему чудится, пока он лежит в забытье, умирая в свете прожекторов. Иногда реальность становилась такой яркой и выпуклой, что глазам становилось больно, и Джон сидел некоторое время, зажмурившись и не двигаясь. Иногда – краски выцветали, и Джон всем существом ожидал пробуждения. Таблетки помогали бы (наверное), но Джон решил, что отложит курс до тех пор, пока не выйдет из этих стен и не навестит… кое-кого. Он не хотел приходить одурманенным лекарствами – в своем теперешнем состоянии точно просчитать побочные эффекты Джон бы не смог, хотя названия и были знакомы. Мозги работали не в полную силу, думать слишком много было сложно, а потерять последние остатки внимательности и воли – страшно. Отстраненно Джон даже и понимал, насколько не прав, однако ничего не мог с собой поделать. А наверное – и не хотел: остатки паранойи так крепко пустили корни в его голове, что выкорчевать их теперь можно было бы разве что с мясом и кровью. Санса настаивала на том, чтобы Джон отправился в Винтерфелл, где и продолжил бы реабилитацию. С огромным трудом он выторговал у нее несколько дней форы. Еще сложнее было отказаться от яростного желания Сэма, Эда и Атласа «присматривать» за ним прямо на дому. В конце концов, Джон мог ходить и обслуживать себя сам – а что там творилось в его голове, никто точно не знал, кроме него самого. *** В первую ночь дома Джон понял, что не может заснуть – и, видимо, не сможет: квартира, даже тщательно убранная усилиями его друзей, напоминала обо всем произошедшем. Поэтому к комиссару Сиворту он приехал с раннего утра – невыспавшийся, расторможенный и, видимо, выглядящий еще хуже, чем обычно. – Вы планировали мою смерть, – сказал Джон, переступив порог знакомого кабинета. – Вы и Станнис Баратеон. – Говорите тише, – мирно попросил комиссар. – И закрывайте двери за своей спиной. У стен есть уши. – Мне ли не знать, – огрызнулся Джон. – Вы не хотите ничего мне рассказать? Но дверь закрыл и сел напротив, скрестив руки на груди. Он чувствовал себя слабым, физически и душевно – и оттого разозлился еще больше. – Мне кажется, вы уже все знаете, – спокойно сказал Сиворт. – Но, если вам интересно, с вашего друга Грейджоя будут сняты все обвинения. Мистер Болтон мертв, однако найденных на месте улик достаточно – вкупе с показаниями Грейджоя и остальными данными, которые были у нас с самого начала. – Неужели нужно было его убивать? – резко спросил Джон. – Рамси бы не осудили, его отправили бы в больницу… – Откуда он мог бы сбежать, – Сиворт кивнул и еле заметно усмехнулся. – Пока он был жив – он был опасен. Убить его исподтишка… мы же полицейские, а не бандиты. – Вы просто боялись его отца, – с отвращением сказал Джон. – Мы все могли погибнуть десятки раз, пока вы плели свою паутину. Неужели вам не стыдно? – Я не думаю, что вы пришли для того, чтобы обвинять меня, мистер Старк. У вас есть вопросы? Так задавайте их – и покончим с этим делом. У меня еще есть работа. Перестаньте перекладывать свою вину на мои плечи. Она все равно останется с вами, что бы вы сейчас не сказали. И, заметьте, я спишу это на состояние аффекта, потому что понимаю вас. Джон задрожал от ярости. – Вы не ответили ни на один вопрос. И, наверное, не ответите. – Зачем тогда спрашивать? – резонно спросил Сиворт. Джон помолчал, а потом сказал негромко: – Я слышал ваш разговор в музее. Повисла пауза, в течение которой комиссар, опустив голову и не глядя на Джона, поглаживал седоватую бороду. – Вы сделали это ради Станниса Баратеона. Чтобы он остался «хорошим человеком», не свершил месть собственными руками. Хотя это было самым простым и быстрым выходом. Множество людей умерло для того, чтобы все было правильно. Вашей целью не было спасение чужих жизней – вы хотели отомстить за своего… друга. Так, чтобы его совесть осталась чиста. Сиворт молчал. Джону показалось, что в кабинете стало немного темнее. – Одного я не понимаю – вы постоянно говорили о том, как боялись Русе Болтона, его гнева, его возможностей… но разве не с ним работал Баратеон? Вы просто хотели, чтобы у Станниса Баратеона остался влиятельный друг – после того, как вы бы чужими руками убили его единственного сына? – А это, – сказал комиссар, подняв на Джона невыразимо усталый взгляд, – вам лучше спросить у мистера Болтона. – Ладно, – кивнул Джон, почему-то ощущая себя победителем в этом странном разговоре, – я спрошу у него. И он действительно намеревался это сделать. – Вот что странно, – заговорил вдруг Сиворт, когда Джон уже встал и собирался уйти. – Поначалу он убивал тех, кого заставлял себе помогать – обманом или хитростью заставлял.... В деле Рэдфайр это был Крессен – мы считали, что причиной была ревность к Станнису, давний любовный треугольник… потом что-то сбилось, наверное. Потому что Подрик Пейн, согласно показаниям, полученным от вас и других… свидетелей, был случайной жертвой. Конечно, мы не думаем, что ваш двоюродный брат так или иначе Рамси помогал. С другой стороны, Тормунд, как выяснилось, сидел не просто так. – Он был знаком с Рамси? – поразился Джон, так и замерев у двери. – Да. И был рад помочь устранить соперника. Почему, почему Болтон не убил его? Хотел подставить… или же с годами смягчился и перестал убивать без причины. – Возможно, – прошептал Джон одними губами. – Всего хорошего, сэр. По дороге домой Джон думал о том, что он поступил правильно. О том, что рассказал Рамси, когда Робб вышел за яблочным пирогом, никому знать не следовало. Подрика Пейна убил Рамси Болтон – и точка. Уж не этому завравшемуся и уставшему человеку разбираться в том, о чем и сам Джон не хотел больше задумываться. Придя домой, Джон упал на диван и, не раздевшись даже, вырубился, а потом проснулся ночью и снова не мог заснуть до самого утра. *** Джон пришел к особняку Болтонов на закате следующего дня. Он и не подумал предупредить хозяина дома о своем визите – что-то подсказывало, что его ждут со дня на день. Этот визит был предсказуем – сам Джон был предсказуем, но в данном случае это было даже на руку. Так и вышло – слуга, которого Джон раньше не видел, сообщил, что мистер Болтон «ожидает». Портрет Домерика все еще висел над камином. Почему-то Джон подсознательно ждал, что Русе оставит какое-то свидетельство существования в своей жизни и другого сына – но тщетно. И когда Русе вышел к нему, – подтянутый, свежий, в скромных брюках и домашней серой кофте, – то Джону показалось, будто тот просто не заметил, что одним ребенком у него стало меньше. – Хотите что-нибудь выпить? – светски предложил Русе. – У меня замечательный чай с цветками лимонного дерева. Недавно прислали из Браавоса. – Воздержусь, – осторожно сказал Джон. Последствия совместного ужина были еще ярки. – Вы… «Вы знаете, что у вас сын умер?» – захотелось закричать Джону. Создавалось впечатление, что об этом досадном происшествии мэр попросту забыл. – Я восхищен вашей смелостью, – произнес Русе с холодной улыбкой. – Жаль, что Рамси доставил вам столько неудобств. Я в долгу перед вашей семьей. Если я могу что-то сделать для вас или ваших родных… – Не можете. – Тогда… – Русе развел руками. – Зачем вы пришли, мистер Старк? Джон сделал глубокий вдох и поморщился от боли. Впрочем, это хорошо отвлекало. – Вы опоили меня. Зачем? Он ожидал любого ответа, но не того, что услышал. – Я хотел вас защитить, – тихо сказал Русе Болтон. На его лице мелькнуло странное выражение – будто тот волновался по-настоящему. – Защитить, – повторил Джон. – Думаете, я поверю? Конечно, я свихнулся, но не настолько. – У меня нет причин лгать, – Русе развел руками. – Когда Теона Грейджоя объявили в розыск, я понял, что кто-то донес на него. Кто-то подкинул улики. Это значило, что следующие шаги моего сына могут быть очень быстрыми и смертоносными. – Сначала я думал, что мне приснился сон, – медленно сказал Джон. – Я до сих пор не знаю, что это было. Вы ведь не могли одеть меня в рубашку вашего мертвого сына… – он осекся и замолчал. Домерик не послушал меня, и теперь его кости лежат в фамильном склепе. Но вы – послушаете. – Мог, – сказал Русе в наступившей тишине. – Вы что, сумасшедший?! – Садитесь, Джон, – радушно предложил Русе. – Вы ослабели после всего, что вам пришлось пережить. – Вы хотите сказать, что опоили меня, а потом переодели и оставили в комнате Домерика? Это… это не совсем нормально, – пробормотал Джон сбивчиво, сев рядом с Русе на черный кожаный диван. «Возможно, Болтон-старший и не нормален», – вдруг подумалось Джону. Русе улыбался. Идея прийти к нему в гости, никому не сказав, внезапно показалась очень глупой. – Рамси следил за вами. Каждый день, каждую минуту, так или иначе. Он узнал, что Теон Грейджой провел ночь под вашей крышей и окончательно вышел из-под контроля. Настолько, что даже рассказал, что и как он сделает с ним. Конечно, Рамси следил за вами и у меня. Но я дал ему понять, что вы под моей защитой. – Вы просто переодели меня, как какую-то живую куклу. – Я, скажем так… научился предсказывать взрывы ярости, которые случались у Рамси. Я запретил ему входить в основное здание, но он все равно был рядом. Оставался шанс, что он вас выманит. Думаете, вы бы обрадовались, проснувшись от того, что Рамси целует вас в лоб, сидя у изголовья? Полагаю, нет. На самом деле, я поручил своему помощнику следить за вашим сном. Позже выяснилось, что Рамси его подкупил. Сейчас он мертв, конечно, – Русе добавил это с абсолютным равнодушием. – Если вам интересно, то смерть эта не была мучительной. Почему-то Джон сразу понял, что убил парня с цветком в волосах вовсе не Рамси. – Вы не ответили, зачем, – Джон закусил нижнюю губу и замолчал. – Неважно. В самом деле: только что Русе фактически признался ему в том, что убил человека. Даже если он и переодел Джона в наряд мертвеца, только чтобы представить себе, что его ненаглядный сын еще жив – можно было простить ему этакую слабость. – Вы бы не пережили ту ночь, мистер Старк, – сказал Русе, подтверждая опасения Джона. – Поверьте на слово. Можете поблагодарить меня, если хотите. – Поэтому вы говорили, чтобы я держался от Рамси подальше, – быстро сказал Джон. – Там, на выставке. Вы испугались не за него. Поэтому… – он прищурился. – Как вообще фотографии из нашего семейного архива попали в газету Петира Бейлиша? С Рамси Петир бы не стал сотрудничать. А вот с вами… о, с вами! Вы не переживали за Грейджоя – вы были рады, что за грехи вашего сына пострадает другой. Вы сделали все, чтобы этому способствовать. Но Бейлиш боялся – он знал, что такое ваш сын. Что вы такое, мистер Болтон. – Какие у вас интересные фантазии, мистер Старк. Впрочем, это не имеет никакого значения. Только для вас – потому что вы боитесь полностью потерять рассудок. Не волнуйтесь – вы останетесь в здравом уме, это у вас… наследственное, – в голосе Русе прозвучало нечто вроде сочувствия. – Даже в минуты слабости вы точно знаете, что и почему происходит. Просто боитесь признаться в этом самому себе. Джон поежился под его внимательным взглядом. – Рамси ведь можно было вылечить, – глухо сказал он. Это было бесполезно, к тому же и неправдой, но он не мог остановиться. – С ним можно было работать! А что сделали вы? Следили, как он постепенно распадается окончательно? Вас это развлекало, скажите? Вы не дали ему и маленького клочка той любви, которая так была ему необходима. Спасибо за спасение моей жизни, которую в результате я защищал с ножом в руках! Спасибо за то, что молча смотрели, как умирают мои друзья. О такой защите можно лишь мечтать. Я хотел помочь ему, я бы смог ему помочь, если бы вы хоть немного помогли в этом мне! Ведь вы со Станнисом сговорились, так? Так?! Джон захлебнулся воздухом и замолчал. Он ожидал теперь чего угодно, но не того, что Русе Болтон похлопает его по плечу, на миг став похожим на нормального человека. – Джон!.. Кого вы хотели вылечить, глупый мальчик? Того Рамси, которого знали вы, никогда не существовало. Рука Русе была теплой, но от нее расходились волны ледяного холода. – Потому что вы не хотите признать, что ваш сын в вас нуждался? Что вы бросили его наедине с болезнью? – Мой сын, – сказал Русе с доброй улыбкой, – был испорченным, злым от рождения мальчишкой. Ребенком с врожденными психическими отклонениями. Очень, очень хитрым. Мать била его смертным боем – думаю, потому, что боялась. Даже то опустившееся существо, которым она была, не могло не заметить, что ребенок смотрит на мир… по-другому. Что чужая жизнь для него значит не больше, чем карандаш или пуговица. Видимо, тогда он и появился. – Кто «он»? – Второй Рамси. Вторая личность. Маска, которая приросла к лицу. Знаете, детям обычно говорят – будь хорошим мальчиком, веди себя хорошо, – лицо Русе искривилось. – И Рамси пытался им стать. Хорошим мальчиком. Но не по-настоящему, а понарошку. Конечно, он притворялся поначалу. Видимо, когда Рамси убил Домерика, что-то сломалось в нем, и появился тот, с кем вы так носились. Джон посмотрел на Русе, весь дрожа – даже зубы застучали. – Нет. Нет. Вы лжете. Это абсурд. – Конечно же, да, – раздраженно сказал Русе. – И я знал об этом с самого начала. Если честно, то единственное, чего я не понял до конца – это была ли болезнь настоящей. Возможно, он притворялся осознанно, а возможно, это и правда… случилось. Знаете, в таких случаях мнения психиатров нередко расходятся. Слишком много хороших актеров среди преступников. Во всяком случае, добрый двойник появлялся каждый раз, когда Рамси творил нечто ужасное. Мы со Станнисом Баратеоном пытались что-то сделать. Например, рассказывать им друг о друге. Применять транквилизаторы и арт-терапию, – Русе усмехнулся; в его устах это и правда звучало смешно. – Чего только не пробовали! Жестко, мягко, ласково, настойчиво – ничего не помогало. Следить постоянно, днем и ночью. Записывать его… их действия на скрытые камеры, пока они не стали… слишком хитрыми. – Плохо пытались, – прошептал Джон. – Плохо, – согласился Русе. – Поэтому я его просто отселил. В музейное крыло. Ему там нравилось – под землей. Иногда он путешествовал… – И он начал убивать людей, – горько сказал Джон. – Начав с семьи своего врача. А вы просто самоустранились. Я даже не понимаю, зачем вы говорите со мной. Вы пытаетесь убедить себя, что Рамси было не помочь, но это вы его добили. Русе пожал плечами. – Я говорю с вами, чтобы вы поняли. Не надо плакать о нем. Мой сын был чудовищем. То, что можно назвать его светлой стороной, никогда бы не взяло верх. Становилось все хуже и хуже. Представьте, что бы он мог натворить, убей он меня и получив мои деньги. Джон сглотнул. Признавать правоту Русе Болтона было противно. – Он же рисовал. Он старался быть полезным! Он пытался дружить с людьми. Почему вы позволили этому зайти так далеко? – Он – не рисовал, – мрачно усмехнулся Русе. – Он – думал, что рисует. Вся жизнь его второй личности была сном, игрой воображения. Он думал, что рисует, чувствует, я даже иногда с ним говорил. Это было тяжело. Мой настоящий сын попросту ничего не умел, кроме как пытать и убивать. Джон, это был морок, а не живой человек. – Так не бывает, – по-детски сказал Джон. – Я не хочу, чтобы так было. Они помолчали. – Вы просто не могли убить его, да? Но он постепенно начал звереть. Он… настоящий, – с трудом произнес Джон. – Убил Кейтилин так быстро… – Я приставил к ней своего человека. Но это не помогло тоже. – Уолда Фрей? Так Санса действительно узнала ее, – протянул Джон. – Почему она отдала нам рисунки? – К тому времени она, конечно, их расшифровала. Это было несложно. Однако если бы я вмешался… мы решили – пусть все идет своим чередом. Вы должны были вернуться и разобраться с Рамси. Или он – с вами. – Вы бы ему позволили? – спросил Джон тихо. Русе усмехнулся. – Как ты думаешь – почему ты получил эти рисунки? Почему я охранял тебя от гнева Рамси? Неужели мы бы не нашли ему другого живца? Джон подумал о старой фотографии, где его мать, молодая и счастливая, влюбленно улыбается Русе – и ничего не сказал. – В конце концов, – на губах Русе заиграла тонкая усмешка, – мой сын пришел к закономерному концу. Больше никто не умрет. Попробуй увидеть во всем этом хорошую сторону. Твой брат придет в норму. Все вернется на круги своя… так или иначе. Джон сжал кулаки. Ужасно хотелось вмазать по этой наглой физиономии. – Вернется? А как же мы? Как же Кейтилин? Как же те, кого он убил? – Кого он убил, те не оживут, – жестко сказал Русе. – А вы живы. Вам повезло. Если бы я знал, что он держит твоего брата у себя, – на мгновение его лицо помрачнело, – я бы никогда... но Рамси оказался умнее, чем я думал. Когда я узнал, было поздно. Мальчика было не спасти. В конце концов, мой род не прервется. – Вы же не хотите сказать, что я... – Мы с Уолдой думаем пожениться к концу лета, – резко перебил его Русе. – Вы, Джон, конечно, получите свое приглашение. Я намерен трепетно следить за вашей карьерой. Как следил все эти годы. Он поднялся и протянул Джону руку. Ладонь у Русе теперь стала холодной, как у мертвеца. Идя к входной двери, Джон почему-то обернулся и посмотрел на портрет Домерика. Тот взирал на него с молчаливой печалью. Снаружи было еще светло. Странно: Джону казалось, что разговор длился вечность. На пороге он остановился, щурясь от вечернего света. Оставался самый последний вопрос. И самый откровенный. – Почему вы выбрали... меня, а не его? – О, выбор. Это такая прекрасная иллюзия. На самом деле, у меня его не было, – с того самого дня, когда Домерик решил найти своего брата. Это была бесконечная история, но все приходит к своему концу. – Вас устраивает такой конец? – Что делать отцу, если один его сын убил другого? – голос Русе стал совсем тихим, едва слышным. – Что бы ты сделал на моем месте? Джон хотел ответить, но горло свело спазмом. Пока он пытался проглотить невидимый комок, Русе сделал шаг назад, в полутьму дома. Его силуэт постепенно размывался, выцветал и становился нечетким, будто он был призраком. Потом дверь захлопнулась. Джон стоял на улице в одиночестве; заходящее солнце казалось сгустком крови в молоке густого тумана на горизонте. Воздух пах прелой листвой и сыростью. Зима закончилась, и Джону пора было возвращаться домой.