Грани равновесия

      Люк Скайуокер целыми днями валялся на койке, бездумно разглядывая белоснежный потолок камеры. Таким незамысловатым образом он проводил все дни с того момента, как его привезли сюда. Его, как ни странно, не били, не угрожали, даже наоборот — относились гораздо более доброжелательно, чем можно было ожидать от имперцев.       Имперская военная форма и знаки отличия на солдатах, которые его охраняли, изредка появляясь в поле зрения, сразу же, как только он пришёл в себя, позволили Люку предположить, что теперь он — пленник Империи. Однако немного удивлял тот факт, что, несмотря на легендарную жестокость имперских военных, его до сих пор не подвергли, стремясь выведать тайны Альянса, изощрённым пыткам с применением специализированных дроидов.       Впрочем, если говорить откровенно, никакими особыми тайнами Люк и не обладал, виртуозно избегая всяческих собраний у Командования Альянса и появляясь там лишь тогда, когда не удавалось скрыться от Леи.       Помещение, в котором его держали, находилось под круглосуточной охраной, не имело окон и всегда тщательно запиралось, но на тюремную камеру если и было похоже, то весьма отдалённо.       «Скорее, психиатрическая лечебница, — мрачно размышлял Люк, обводя взглядом белые стены, стул, прикрученный к полу, и откидную койку, тоже надёжно закреплённую на стене. — Спасибо, что обошлись без намордника и наручников». Как выглядит психиатрическая лечебница, он представлял смутно, но почему-то ассоциация, возникающая в голове от вида скромной обстановки, была именно такой.       Его беспокоило, что нечто, присутствующее здесь, делало невозможным контакт с Силой. Люк чувствовал себя лишённым большей части ощущений — как будто ему завязали глаза и надели звуконепроницаемые наушники. Вызванный этим недостаток информации об окружающем пространстве и его возможных угрозах изрядно действовал на нервы. Изредка, пытаясь погрузиться в транс Силы и сталкиваясь с очередной неудачей, Люк ловил себя на мысли, что подобная изоляция и была методом психологического давления, имеющим целью сделать пленника более сговорчивым.       В первый же день, как только Люк очнулся от глубокого медикаментозного сна с головной болью и плывущими перед глазами дымчато-серыми разводами, к нему пришёл представитель странной гуманоидной расы, название которой Люк тогда так и не вспомнил. Кажется, кто-то из имперского командования тоже был из таких. Люк попытался вспомнить хотя бы имя имперского военачальника, но память его снова подвела.       Экзот сел на стул напротив Люка и, глядя жуткими алыми глазами, пылающими на фоне синей кожи, вкрадчиво произнёс:       — Люк Скайуокер. Ну что ж, вот мы и встретились.       — Кто вы? — буркнул Люк, зло глядя на нелюдя. Он подсознательно понимал, что вряд ли ему позволят задавать вопросы, но где-то внутри теплилась слабая надежда получить хоть какую-то информацию о своей судьбе, как нынешней, так и грядущей. Неизвестность изматывала сильнее изощрённых пыток.       — Предлагаю сделку, — улыбнулся незнакомец. Мелодичный акцент и ленивая, неожиданно приятная улыбка с трудом сочетались с пугающей внешностью и исходящей от экзота уверенностью и властью. — Ты ответишь на мои вопросы, а я — на твои. Идёт?       — Нет, — отрезал Люк и отвернулся к стене, ожидая, что теперь его точно начнут избивать.       — Жаль, - произнёс незнакомец после небольшой паузы, встал и вышел из камеры, оставив Люка одного.       В произнесённом слове действительно прозвучало сожаление. Запирающее устройство тихо щёлкнуло, словно напоминая Скайуокеру о его положении. Положении военнопленного.       Несколько дней к Люку никто не приходил, если не считать сотрудников охраны, которые приносили еду, каждый раз вежливо интересуясь, нет ли у него каких-то просьб или нужд. Эта подчёркнутая равнодушная вежливость тоже невыносимо раздражала Люка, и он не придумал ничего лучше, кроме как объявить молчаливую голодовку. Пару дней он демонстративно не притрагивался к еде, но акция протеста закончилась тем, что в камеру вошли двое людей и одна синекожая экзотка, судя по светло-зелёной форме — медики, и сделали укол, довольно профессионально подавив попытку сопротивления, даже не прибегнув к помощи охраны. Люк почти сразу отключился, а проснулся в больничной палате. Запястья и щиколотки перехватывали прочные ремни, неподвижно фиксируя его в лежачем положении, а через подключичный катетер в вену поступало вещество, по всей видимости, питательный раствор.       В «больничке», как Люк мысленно окрестил медицинский блок, к нему явилась миловидная женщина средних лет. Она вошла, немного постояла, словно погружённая в свои мысли, потом села около кровати и долго смотрела Люку в глаза. Сначала Скайуокер пытался ответить надменным, полным вызова взглядом, мысленно поклявшись себе, что не отведёт глаз и не покажет слабость, но под внимательными карими глазами стушевался и всё же отвернулся. Странное сочувственное тепло во взгляде женщины, в лёгком наклоне головы напомнило ему тётю Беру, и на миг ему показалось, что среди запахов лекарственных препаратов вдруг повеяло чем-то домашним, из детства.       — Ну здравствуй, героический пилот Альянса, Люк Скайуокер, — задумчиво произнесла женщина.       Люк снова посмотрел на незнакомку, а она в ответ слабо и как-то горько улыбнулась, и эта улыбка ещё больше усилила сходство с Беру. Люк вдруг подумал, что, наверное, тётя должна была выглядеть так лет пятнадцать назад. Воспоминания об обугленном до неузнаваемости трупе на раскалённом песке Татуина вызвали предательское пощипывание в носу, и Люк резко вдохнул, пытаясь от него избавиться.       — Кто вы? — заносчиво спросил он.       — Моё имя Натаси Даала, — ответила женщина и добавила: — Можешь называть меня Натаси.       — Что вам от меня нужно?       Женщина пожала плечами:       — Мне? Ничего. Я подумала, что, возможно, ты захочешь что-нибудь узнать. Например, как себя чувствует твой отец.       Люк резко дёрнулся, насколько позволяли ремни. Он не ослышался? Неужели отец жив? Сердце болезненно защемило. Все дни, проведённые в плену, он яростно гнал от себя воспоминания о том, как отец мучительно умирал у него на руках, как из тела осязаемо и неотвратимо уходила жизнь. Люк считал, что отец погиб, и где-то глубоко внутри эта уверенность жгла невыносимой болью, но пока ему удавалось заглушить её, прилагая к этому усилия на грани своих возможностей.       «Он вернулся к Свету, — ежедневно твердил себе Люк. — Он слился с Силой, как Бен, как Йода. Он вернулся к Свету». Но самоубеждение почему-то не приносило ни успокоения, ни облегчения и не избавляло от чувства невосполнимой потери.       Он посмотрел на женщину и осторожно спросил:       — Он… жив? — и лишь запоздало удивился, что назвавшаяся Даалой собеседница осведомлена об их родственной связи.       — К счастью, да, — Натаси улыбнулась. — Лорд Вейдер жив. Не могу сказать, что абсолютно здоров, но это дело поправимое, — она замолчала, слегка нахмурилась, будто вспоминая что-то. — Послушай, Люк. Я пришла поговорить с тобой. — Люк вопросительно поднял бровь, и она продолжила: — Если ты не будешь есть самостоятельно, тебя будут кормить таким образом, — она кивнула на резервуар капельницы, — а от… кхм… отходов ты будешь избавляться… Ну ты меня понял.       Люк покраснел. Хоть мочевыводящий катетер и не причинял сильного дискомфорта, но его наличие всё же было довольно неприятным и унизительным.       — Кстати, — в голосе Натаси отчетливо прозвучало плохо скрываемое веселье, — если медики сочтут нужным, они добавят к капельнице ещё и питание через зонд. В таком случае кишечник тоже будет функционировать, а это сам понимаешь — судно, а то и калоприемник, — Натаси сделала большие глаза.       Люк непроизвольно сморщился. Воображение нарисовало весьма неаппетитную картину.       — Вот-вот, — кивнула Натаси в ответ на его красноречивую мимику. — Я предлагаю тебе не создавать всем нам лишних проблем.       — «Всем нам» — это кому? Где я нахожусь?       — Ты находишься в резиденции гранд-адмирала Трауна, — ответила Натаси. — Это имя тебе о чём-то говорит?       И тут Люк вспомнил: именно так и называл синекожего экзота лектор на занятиях по политинформации, которые все пилоты Альянса должны были проходить в обязательном порядке. Командование придерживалось мнения, что врага нужно знать в лицо, поэтому посещения этих лекций тщательно отмечались в идентификационной карте пилотов, и в случае систематических пропусков можно было лишиться права участвовать в вылетах.       — Это он приходил ко мне в первый день? — спросил Люк, забыв, что решил не разговаривать с имперцами.       — Да, — кивнула Натаси. — Тогда мы не знали, что ты сын Вейдера, он хотел выяснить…       — Я сын Энакина Скайуокера, а не Дарта Вейдера! — запальчиво перебил её Люк, приподнимаясь на кровати. Ремни на запястьях болезненно врезались в кожу.       Натаси мягко, но настойчиво положила ладонь ему на грудь, заставляя лечь обратно.       — Мы знаем его как Вейдера, — она устало вздохнула. — Ты же больше не будешь голодать, правда? Ты готов поговорить с гранд-адмиралом?       — Нет, — отрезал Люк. — Я не буду ни с кем разговаривать. Тем более с имперским гранд-адмиралом.       Он отвернулся. Натаси вздохнула, протянула руку и неожиданно погладила его по волосам. И Люку вдруг невыносимо захотелось прижаться к этой тёплой ладони щекой, закрыть глаза и выбросить из головы все мысли хоть на короткое время.       Натаси немного посидела рядом, потом резко убрала руку, встала и вышла, тихо прикрыв за собой дверь, а Люк снова погрузился в тягостные размышления. Отец так и не вернулся к Свету, несмотря на все его, Люка, усилия. Всё оказалось напрасным. Он был последней надеждой и, похоже, не оправдал её, раз не смог ничего изменить. Несмотря на смерть Императора, сама Империя была жива.       «Что с Леей и остальными?» — мысль причинила такую боль, что Люк застонал.       Он ничего не мог изменить, и ему оставалось лишь обречённо ждать, как решат распорядиться его судьбой имперцы.       И тот, кто называл себя его отцом. Дарт Вейдер.

***

      Траун редко испытывал растерянность, но сейчас был как раз тот случай. Просматривая пересланную Айсард информацию, он пытался понять, что двадцать пять лет назад произошло на Корусанте с Героем-без-Страха. Многостраничные подборки публикаций в голонете пестрели красочными восторженными эпитетами, которыми Скайуокера награждала журналистская братия Республики, а потом героический одарённый исчез, и место рядом с Палпатином занял тот, кого галактика знала как Дарта Вейдера.       С тех пор как Айсард поделилась с Трауном результатами своих архивных раскопок, прошло несколько дней. Всё это время Траун безуспешно пытался сопоставить образ безжалостного и жестокого ситха и юного самоотверженного джедая. Кроме того, где-то в глубине души Траун надеялся, что ключ к разгадке этой давней истории окажется и ключом к освобождению Вейдера, давая начало кропотливому и трудоёмкому процессу излечения его души.       Чисс злился на свою самонадеянность. Строя планы и рассчитывая вероятностные линии, он упустил из виду, что основной проблемой для Вейдера является сам Вейдер. Переполняющие его эмоции ослепляли, и лишь сейчас Трауну стало ясно, как он ошибался, полагая, что основная его задача — вырвать Вейдера из-под авторитарного влияния Палпатина, освободив от этой разрушительной связи, а дальше дело останется за медиками, и остальное решится само собой. Чуда, увы, не произошло. Вейдер будто ещё больше замкнулся в себе, а Траун малодушничал, что было для него странно, и убеждал самого себя в том, что ситху нужно время. Да и программа реабилитации уже началась и была довольно насыщенной.       После последнего визита Траун решил оставить Вейдера в покое и, по крайней мере, дождаться, пока тот сам изъявит желание поговорить. На душе было муторно, но чисс, призывая на выручку всё свойственное ему хладнокровие, давил неприятные эмоции. Он не имел права погружаться в меланхолию — слишком многое было поставлено на карту. И самым важным для него было благополучие Вейдера.       Услышав историю, рассказанную Айсард, Траун приказал медикам немедленно провести генетическую экспертизу и убедился, что повстанец, случайно привезённый охотниками с гибнущей «Звезды Смерти II», действительно был сыном Вейдера. Он старался не задаваться вопросом, почему Вейдер не рассказал ему о найденном ребёнке. Обида и непонимание, вспыхнувшие было в душе, были задавлены дюрастиловой волей чисса.       «Это твой выбор, Траун, — сказал он себе. — Ты знал, что будет непросто».       Но душевные силы стремительно таяли. Белых пятен в прошлом Вейдера было так много, что Траун не знал, с какой стороны подступиться. Всем сердцем отчаянно желая заново обрести общий язык с Вейдером, теперь уже не в условиях совместных операций и украденных часов во время корусантских съездов, а здесь, на мирном зелёном Нирауане, он всё больше и больше путался. Ему нужна была нить, за которую можно было дёрнуть, начав раскручивать хитросплетённый клубок вейдеровской биографии.       Его сын. Люк Скайуокер.       Выключив монитор информационного терминала, Траун встал и прошёлся по кабинету. После того, как по его приказу своенравного парнишку двое суток продержали привязанным к койке под питательной капельницей, юный повстанец осознал, что голодовка бесполезна, и отказался от столь радикальных мер влияния. Разговаривать с Трауном он по-прежнему не желал, впрочем, чисс не очень настаивал, увлечённый складыванием разрозненных осколков информации, предоставленных Айсард.       Несколько дней назад, перед отлётом на Корусант, Даала вдруг изъявила желание посмотреть на юного повстанца. Получив разрешение Трауна, которое он дал весьма неохотно, она посетила Скайуокера в госпитале, когда тот получал принудительную «кормёжку» через внутривенный катетер. Оттуда Натаси вернулась со странно задумчивым выражением лица и после долгого молчания сказала:       — Траун, он совсем ребёнок. Несчастный и одинокий ребёнок, — она горестно вздохнула и посмотрела в глаза чиссу с такой тоской, что у совершенно не склонного к сантиментам Трауна сжалось сердце. — Будь проклята эта чудовищная война…       Митт’рау’нуруодо тогда не нашёлся, что ответить. Он просто обнял подругу за плечи, притянул к себе и долго гладил по голове, по слегка подрагивающим плечам и немного сбившемуся дыханию Натаси смутно догадываясь, что она беззвучно глотает слёзы. Любви и тепла, которые наполняли сердце адмирала Даалы, казалось, хватит, чтобы согреть всю галактику.       На следующий день она улетала и, прежде чем подняться на борт изящного белоснежного корвета, порывисто обняла Трауна и прошептала:       — Траун, мы должны закончить эту войну. Вы с Вейдером должны её закончить. Наши дети не должны быть солдатами.       Проводив взглядом яхту, сделавшую широкий круг и ушедшую вверх к границе атмосферы планеты, Траун ещё долго стоял и размышлял о том, что под «нашими детьми» Даала, скорее всего, подразумевала Ширу Бри и юного Скайуокера. Других «детей» в Высокой Башне не было и не планировалось, по крайней мере, в обозримом будущем.       Комлинк пискнул, прерывая размышления Трауна.       — Гранд-адмирал Траун, — из динамика прозвучал ровный голос Марис. — Лорд Вейдер хочет вас видеть.       — Спасибо, Марис, — ответил Траун, не в силах сдержать улыбку. — Посиди здесь, — сказал он Иле, поднявшей голову с подлокотника кресла.       В чёрных глазках-бусинках, казалось, мелькнуло сочувствие.

***

      Траун вошёл в палату и с наслаждением глубоко вдохнул и выдохнул, стараясь избавиться от запаха дезинфекционного состава, въевшегося в ноздри. Вход в хирургический блок осуществлялся только после полной обработки и переодевания в специальные стерильные комбинезоны, и, разумеется, это правило не допускало исключений.       Вейдер лежал с закрытыми глазами, по всей видимости, дремал, и Траун, бесшумно ступая, приблизился, скользя по лицу ситха изучающим взглядом.       Вейдер, несомненно, преобразился. Сейчас в нём точно можно было узнать джедая со старой голозаписи. Кожа постепенно регенерировала, организм восстанавливал сам себя. Врачи говорили, что регенерация тканей под воздействием вводимых препаратов у Вейдера шла намного быстрее, чем у обычного человека — сказывалась чувствительность к Силе. С Широй Бри ситуация была почти аналогичной. На её полное восстановление ушло чуть больше месяца. По расчётам медиков, с учётом характера и давности повреждений Вейдера, а также не слишком профессионального, как выразилась одна из врачей-каминоанок, лечения на Корусанте, на полное восстановление должно было уйти около двух стандартных месяцев. За минувшие дни врачи избавили Вейдера от контролирующего дыхание и сердечный ритм импланта, который, как выяснилось, вообще был не нужен, а вчера ситх впервые вдохнул обычный воздух, не испытывая удушья. Сейчас маски на нём не было, а воздух в палате был совершенно обычным, лишь отфильтрованным и немного увлажнённым.       Судя по измотанному виду доктора Ким и Ширы, которые находились с Вейдером почти неотлучно, лорд ситхов оказался непростым пациентом. Впрочем, Трауна это ничуть не удивляло — он сам был прекрасно знаком с тяжёлым характером Вейдера.       Словно в ответ на его мысли, Вейдер шевельнулся и открыл глаза.       — Траун, — произнёс он вместо приветствия.       — Мне передали, что ты хочешь меня видеть, — Траун подвинул кресло и сел напротив.       Вейдер кивнул, не произнося ни слова.       Траун ощутил прикосновение Силы к разуму и непроизвольно вздрогнул — воспоминания о предыдущей экзекуции были ещё слишком свежими. Вейдер вопросительно поднял бровь.       — Может быть, ты просто задашь интересующие тебя вопросы? — раздражённо усмехнулся чисс.       — Мне так проще, — невозмутимо ответил Вейдер.       — А мне так — больно, — рявкнул Траун. Внутри закипала злость.       — Больно?       В улыбке, исказившей бледные губы ситха, сквозила пренебрежительная насмешка, и Трауну с запозданием стало стыдно. Действительно, что он мог знать о боли, чтобы говорить о ней с человеком, который двадцать с лишним лет прожил, чувствуя боль постоянно? С каждым шагом, каждым движением ведя бесконечную борьбу за жизнь и при этом оставаясь сильным воином, которого уважали подчинённые и боялись недруги.       Просматривая ежедневные отчёты медиков, Траун испытывал смесь ужаса и восхищения. То, что за эти десятилетия пережил Вейдер, вряд ли вообще могло выдержать живое существо.       — Хорошо. Давай, смотри, — Траун откинулся к кресле и стиснул зубы, готовясь к очередному болезненному сканированию. — Раз тебе так проще.       — Я не спрашивал у тебя разрешения, — прошипел ситх, но, к удивлению Трауна, Сила лишь ласково коснулась затылка, тёплая волна тронула напряжённые плечи, расслабляя окаменевшие мышцы, и исчезла. — Я не спрашиваю, каким образом вы с Айсард подготовились к гибели Палпатина, — я вполне понимаю, что информированность Айсард в комплексе с твоей способностью к анализу и планированию привели к ожидаемым результатам. Меня интересует другое: ты действительно ей доверяешь?       Траун пожал плечами.       — Разумеется. Иначе не стал бы с ней сотрудничать.       — Траун, по жёсткости и стремлению к власти она могла бы дать фору Палпатину.       — Я знаю Айсард, — твёрдо произнёс Траун. — И, поверь мне, её стремление к власти совершенно иное. Она хочет мира, сильной Империи, а не власти как самоцели, в отличие от Палпатина, — Траун поднял ладонь, призывая Вейдера дослушать его. — У тебя будет возможность поговорить с ней. Если хочешь, можешь сделать это по голосвязи, она ответит на все интересующие тебя вопросы. В конце концов, наследник трона — ты, а госпожа Айсард лишь временно тебя замещает.       — В Центре Империи считают, что я погиб?       Траун покачал головой.       — Официальная версия правдива. Ты находишься на лечении, причём чуть ли не в Корусантском Хирургическом Центре. Айсард считает, что это наилучшая версия. Впрочем, командование повстанцев считает, что это — ложь. Но пока они не готовы к решительным действиям — зализывают раны после Эндора.       — Откуда столь подробная информация о мнении Альянса? — поинтересовался Вейдер.       — А ты полагаешь, что если СИБ все эти годы возглавляла женщина, то это — салон красоты? Агентурная сеть продолжает успешно функционировать. Скажу больше — Исанн удалось удержать контроль, не дав разгореться беспорядкам. Она уже оповестила гранд-моффов, что Совет пройдёт в назначенное время.       Ситх поморщился. Красноречивая мимика не укрылась от Трауна.       — Ты недолюбливаешь Айсард. Почему?       — Императорская подстилка, — выплюнул Вейдер. — Патологически жестока и честолюбива. Не могу понять, почему она вступила с тобой в сговор. Мне казалось, что ей вполне комфортно под покровительством Палпатина, потому странно, что она так быстро оправилась от потери любовника.       — А вот здесь ты ошибаешься, Вейдер. История Айсард не так проста, как её пересказывают в Империал Сити. Поверь, у неё не так уж много причин горевать о безвременно ушедшем покровителе. И наш союз с Айсард я бы предпочел называть не сговором, а сотрудничеством.       — Что ж, посмотрим, — на удивление легко согласился Вейдер и неожиданно миролюбиво добавил: — Спасибо за заботу о Шире.       Траун вытаращил глаза:       — О, ты заметил мою заботу? — съязвил он, слыша в собственном голосе злые нотки.       Вейдер вопросительно посмотрел на него, будто недоумевая, что вызвало недовольство чисса.       — В чём дело? Ты что-то хочешь мне сказать?       Траун устало вздохнул и решился.       — Хочу спросить, Вейдер. И у меня накопилось очень много вопросов. Начну с самого простого: не хочешь рассказать мне о Скайуокере? — и, не дав ситху ответить, уточнил: — Об Энакине Скайуокере. Кажется, тебе знакомо это имя?       Гамма чувств, отразившаяся на лице Вейдера, поразила Митт’рау’нуруодо разнообразием и противоречивостью. От ярости истинного ситха в глазах, загоревшихся недобрым жёлтым огнем, до почти детской растерянности, застывшей в дрогнувших уголках губ.       — Ч-что? — хрипло переспросил Вейдер. — Откуда ты… - и тут его словно осенило: — Повстанец… Ты его допрашивал?       — Твой сын, Вейдер. Люк Скайуокер — твой сын. И я его не допрашивал, хотя и мог бы, исключительно по незнанию. А ещё он мог остаться на «Звезде Смерти», которая, если ты помнишь, взорвалась. Его вывезли оттуда чудом, иначе у тебя была бы великолепная возможность поставить где-нибудь в саду, — Траун махнул рукой, указывая на широкое окно, залитое солнечным светом, — памятную стелу и приносить туда букетики цветов.       Вейдер хранил мрачное молчание, сверля чисса тяжёлым взглядом. Траун старался казаться невозмутимым, но подозревал, что получается у него плохо. Когда Вейдер злился, от него исходила слишком явная опасность, чтобы её можно было игнорировать.       — Что ты хочешь знать? — холодно спросил ситх.       Вейдер и подумать не мог, что в ответ на звук собственного имени из прошлого, произнесённого устами того, кто был его настоящим, внутри всё сожмётся в болезненную тугую пружину, готовую вот-вот развернуться и ударить. Вейдер старался дышать ровно, контролировать свои эмоции. Чисс всегда ходил по краю, ловко балансируя на грани неконтролируемой ярости Вейдера, которая могла в любой момент стать смертельной. Иногда Вейдеру казалось, что Траун просто не понимает опасности.       — Я не солгу, если скажу, что хочу знать всё, — улыбнулся Траун. — Но предлагаю начать с наследника. Чем быстрее мы найдём с ним общий язык, тем быстрее я смогу выпустить его из карцера.       Вейдер испытал чувство благодарности за вскользь прозвучавшее в словах Трауна «мы». Он по-прежнему отказывался верить своим глазам, разуму и сердцу, но факт оставался фактом — Митт’рау’нуруодо принимал его, Вейдера, полностью и безоговорочно. Мелькнула мысль, что где-то в другой жизни один джедай называл любовью какое-то похожее чувство, и тут же болью обожгло воспоминание, чем закончилась его убеждённость.       Траун поднялся с кресла, подошёл и осторожно сел на краешек кровати, явно опасаясь потревожить Вейдера. Чисс, не будучи одарённым, всегда чутко угадывал, когда его близость особенно необходима, и сейчас безошибочно это определил. Горячие пальцы коснулись открытой ладони, зафиксированной на иммобилизующей шине, и давящие болезненные воспоминания отступили. Траун коснулся губами рта Вейдера — сначала осторожно, едва заметно, потом настойчивей, ласково раздвигая языком сомкнутые губы, и Вейдер ответил на поцелуй, чувствуя, как по телу разливается спокойное ровное тепло.       — Ч’аках… ч’ео, — прошептал чисс, отстраняясь.       Траун никогда не говорил о чувствах на общегале, предпочитая использовать чеун. Сказанное значило буквально «любимый, мой», однако как-то у Вейдера с Трауном зашёл разговор о чисской культуре и языке, и тогда Вейдер узнал, что смысловое значение многих слов чеун отличается от традиционного прямого перевода на общегал. Произнесённые чиссом слова означали «принятый, принадлежащий». В нежном признании скрывалось собственничество, и это временами раздражало Вейдера. Но точно не сегодня.       — Вейдер, — мягко произнёс Траун, — может быть, ты поговоришь с ним? Кто-то из нас должен это сделать в ближайшее время. Ты или я.       — Не хочу, чтобы он видел меня… таким, — вдруг неожиданно даже для себя признался Вейдер и тут же смутился собственной откровенности.       Траун удивлённо приподнял бровь.       — Каким? С иммобилизующими шинами? Так мы на войне уже много лет, не думаю, что подобное зрелище шокирует юного пилота. Или во время регенерации кожных покровов? Ты действительно считаешь, что выглядишь хуже, чем, к примеру, анзати или пау’ан? Мальчишка вырос на Татуине. Насколько мне известно, эта планета славится разнообразием населения.       — Проблема в том, что я — человек, — криво усмехнулся Вейдер.       — Соглашусь, друг мой. Похоже это — твоя основная проблема. Усложнять всё, что можно усложнить, — досадная особенность вашей расы, — и почти без паузы спросил: — Ч’аках, ты позволишь мне поговорить с твоим сыном?       Ласковые пальцы, поглаживающие ладонь и запястье, мягкие интонации в голосе и тёплое свечение глаз окончательно лишили Вейдера желания возражать. Сам он не представлял, как искать общий язык с отпрыском, учитывая весьма неприятный опыт их предыдущих встреч. Вейдер согласно кивнул, испытывая при этом затаённое чувство облегчения.       Он рассказал всё, что знал о Скайуокере сам, начиная с памятной битвы при Явине, когда он почувствовал в Силе отважного пилота, отвлёкся и в результате проиграл бой. Как был шокирован, когда сложил куски мозаики и понял, что этот пилот — его собственный сын. Как не нашёл нужных слов на Беспине, и сын предпочёл разжать руку и упасть вниз, навстречу почти неминуемой смерти, но не остаться с отцом.       Траун слушал внимательно, изредка кивая и продолжая нежно ласкать то ладонь, то грудь под повязкой, а то слегка касаясь лица. Рассказывать о сыне оказалось гораздо проще, чем Вейдер ожидал, и этому очень способствовало согревающее присутствие рядом чисса. Уже закончив, Вейдер с удивлением поймал себя на том, что он словно снял с души невыносимо тяжёлый груз, разделив мучившую его проблему с любовником. Траун задумчиво молчал, будто осмысляя услышанное, и Вейдер не выдержал и нетерпеливо спросил:       — Ну? Каковы прогнозы?       — Вам обоим нужно время, чтобы принять друг друга, — спокойно ответил чисс. — Просто немного времени вне войны.       «Принять друг друга». Полюбить друг друга. После того, как Траун ушёл, Вейдер ещё долго размышлял, существует ли вероятность, что сын примет его. Полюбит. Это казалось почти невозможным, но здесь, на зелёной солнечной планете, существовала какая-то иная реальность. В этой реальности он мог дышать без маски, его искалеченная ученица несколько дней назад встала на свои ноги, Натаси Даала, которую он считал пустоголовой любовницей Таркина, оказалась неисчерпаемым источником душевного тепла, а Снежная Королева Айсард каким-то образом заслужила безоговорочное доверие замкнутого чисса.       Митт’рау’нуруодо словно творил свой мир, опираясь на собственные представления об эстетике и гармонии. Мир с иными законами, в котором становилось возможным гораздо большее, чем Вейдер мог себе представить.