Против традиций

Холодный ветер задел макушки деревьев, нарушая гробовую тишину, неистово провёл по поникшей без солнца траве и столкнулся с маленьким мохнатым тельцем. Он сломанной куклой расположился на опушке, примяв траву. Ветер, разозлившись, прошёлся по препятствию, надеясь сдвинуть его с места. Красные капельки, свежие и будто бы живые, застыли на самых кончиках волосинок, грозясь упасть при неловком движении. Новый поток ветра принёс из леса сухой прутик, злорадно отделив его от своего родителя, и обронил его туда, где должны быть глаза у «препятствия». Тсунаёши в последний раз крепко зажмурился и медленно открыл глаза. Если обычные волки не могли различать цвета, то оборотням повезло больше, и природа не обделила их. Он ясно различил тёмные кроны деревьев, жёсткую траву, кончиками касавшиеся его носа и невольно щекоча. Фыркнув и покряхтев от накатившей боли, молодой волк поднялся на лапы, дрожа всем телом. Он практически ничего не чувствовал, кроме боли в теле. Большее внимание привлекала метка: она буквально горела, разливаясь безжалостным огнём в мозгу и в сердце. Надо было немного отвлечься и привести себя в порядок, иначе привлечёт запахом крови хищников. Истерикой можно заняться и позже. Ветер чуть успокоился и благосклонно принёс пресный запах воды с запада. Чуткий нюх уловил и запомнил направление, и волк потрусил, насколько это вообще возможно в его состоянии, к небольшому озеру, удобно расположившемуся на зелёных берегах и мелко подрагивающему от прикосновений ветра. Тсуна, не останавливаясь, вошёл в прохладную воду, немного жмурясь от неприятных ощущений от ран. Мелкие царапины, как ни странно, только начали заживать и обещали своему носителю проблемы. Более серьёзные только покрылись тонкой корочкой, грозясь пролить кровь в любой неожиданный момент. Тем не менее, прохлада дарила блаженство, а метка успокоилась и перестала доставлять неудобства. Кажется, Тсуне придётся стать каппой. Мысленно усмехнувшись, оборотень один раз нырнул под воду и решил выползти на берег. Своеобразная ванна стёрла все кровавые следы произошедшего, и теперь потемневшая от воды шерсть липла к телу и немного доставляла неудобства. По-хорошему, следовало бы высушиться, но тучи надёжно затянули небо и принесли холод с севера, обещая серьёзных перемен в сезоне. Самая холодная осень года. Кстати, а ведь вчера у него было день рождения. Или не вчера? Хотя, какая уже теперь разница. Каким бы оптимистом не был Тсунаёши, но реализм редкими всплесками проявлялся в его сознании, и оборотень анализировал и делал выводы в своём поведении и в поведении своих сородичей. Он понимал, что в стае долго не продержится. Мальчишка никогда не подчинялся зову вожака и не пригибал голову, а с каким-то интересом и, возможно, даже вызовом смотрел в глаза брату. Его мировоззрение не строилось только на одном мнении, а медленно складывалось по принципу: «У медали две стороны». Волк понимал, что рано или поздно его убьют в лучшем случае или унизят, заставив преклонить голову. Но метка изгоя… Это был самый последний вариант исхода событий. Надежда, что брат не будет столь жестоким и всё-таки вспомнит о их кровности, что в нём пробудятся так называемые братские чувства, всё ещё теплилась в детской душе. Зря. Надо было вырвать её в самом зародыше. Правда, само слово «чувство» очень странно слышать из уст тех, кого обычно звали монстрами люди. Они не чувствовали, – видимо, кто-то наверху забыл запрограммировать эту функцию – они существовали, полагаясь на инстинкты и заведомо ложные, но давно устоявшиеся традиции и мнения. Сколько помнил в своей ещё маленькой жизни новоявленный изгой, когда появлялся хоть кто-то, кто задумывался, с чего вообще всё началось, - для общества он тут же переставал существовать. Это был такой метод дрессировки – и он работал: оборотни, как прокаженные, пожимали свои хвосты и ложились возле позорного столба. И уже это самое общество выносило прокаженным приговор, специально приводя своих детей на публичную демонстрацию. Тсунаёши тоже стоял у столба – раз пять, наверное, пока не поняли, что это впервые бесполезно. Тогда и начались гонения. Истерика как-то не подходила. Молодой волк вообще помнил только два раза, когда он проливал слёзы: смерть родителей и тогда, когда его родителей не хотели хоронить. Последний случай вообще был выдающимся. Родной брат приказал повесить голову матери на самую высокую вершину забора, а с успевшего тогда превратиться отца снять шкуру. Тело женщины и останки мужчины съели ишты на глазах шатена. Разлагающаяся голова окружила поселение тошнотворным запахом, но её не снимали до победного конца: пока один из ишт сам не выдержал пытки и не выбросил на корм падальщикам. Из шкуры волка Занзас сделал себе повязку, которая красовалась на его поясе как предупреждение. Оборотни покорно опускали головы при виде вожака и старались поспешно скрыться от его вишнёвых глаз – намёк понят и принят к сведению. Да, тогда слёзы Тсунаёши практически не останавливались, словно пытаясь выпустить, вылить всю ту боль, что зарождалась в душе. Ах, нет, он солгал самому себе. Сегодня был третий раз. Третий раз, когда его душа подверглась столь активным атакам. Но… есть возможность познать этот мир за мощными стенами забора, что всегда казались ограничителем свободной души. И чего бы не стоили эти знания, он хотя бы не умрёт в утопающей грязи и удушливо-затхлом воздухе. Он не услышит ненавистных голосов зависимых. И точно не должен будет преклонять голову перед самоуверенным вожаком. И пускай он погибнет от пуль охотников или от голода и мора, но на воле. На неизведанной земле с бескрайним небом, прохладными водоёмами и, хоть и вспыльчивым, но весёлым ветром. Немного приободрившись, волк полной грудью вздохнул свежий воздух и потянулся, что есть сил. Раны предупреждающе заскрипели, а метка опасливо полыхнула огнём. Но оборотень всё равно слегка подпрыгнул, возвращая силы и разминая лапы, а нос уже учуял лёгкий запах костра. Скорее всего, где-то остановились люди на передышку, стоило заглянуть к ним и посмотреть на этих странных существ. Понять, наконец, свою вторую, истинную сущность, найти ответы на давно родившиеся вопросы и приобрести опыт. В том, что люди не обрадуются волку, было столь же ясно, как и то, что он теперь изгой. Ведь молодому волку не с чем было сравнивать: он никогда не видел НАСТОЯЩЕГО неба, чистого и безмятежного, он только чувствовал его умиротворяющую и вместе с тем пугающую силу. Дорога была усеяна всевозможными кустарниками и только начинающими расти деревьями. Два слабых отпечатка на уже поднимающейся траве уверенно вели вперёд. Она будто бы специально вела вперёд: там, где уже успел пройти молодой путешественник, трава уверенно поднималась, тяжело вздыхая. Казалось, что одна промашка – и ты упадёшь в пропасть, и дорога для тебя закончиться, не помахав даже на прощание. Но любопытный волк уже чувствовал человеческий дух. Он никогда не знал, как пахнут люди. Ведь столь очаровательный и одновременно противный запах невозможно забыть. Их одежда точно пропахла травами, а в волосах застыл дымок, кожа блестела от пота и жирного прокопчённого мяса. Всё сочеталось в себе так невероятно и чарующе, придавало друг другу пикантности, что оборотень помотал головой, чтобы прогнать ужасающе прекрасное наваждение. Но, как бы то ни было, поднимающейся голода он не чувствовал. То, что с таким восторгом описывали его соплеменники, абсолютно не касалось его, будто бы так и надо, словно он всегда был среди людей. Он не заметил, как фигурки стали заметнее и отчётливее, как их неповоротливый гул ударил по тонкому слуху, а сознание заполонил запах деликатеса. Когда это всё понял Тсунаёши, он только успел юркнуть в кусты, молясь всем и вся, чтобы его не заметили. На поляне расположились две повозки, кони которых свободно разгуливали неподалёку и сплетались в своём танце. Весёлый смех разливался вокруг при виде них, где-то совсем рядом заплакал ребёнок и запричитала мать, торопясь покормить своё дитя. Полноватая женщина с большим половником нависла над насмешливо поднятым руки мужчиной, тихо ругая его и браня мешавшуюся рядом малышню. А возле двух костров суровым сторожем застыл пожилой человек, качая головой и думая о чём-то своём. Над одним костром стоял котёл, большой и прокоптившийся, а вокруг другого были понатыканы палки с капающими жиром кусками мяса. А между двумя опасными огнями зашлись в прекрасном и страстном танце парень и девушка, редко касаясь друг друга и взглядом понимая следующие движения партнёра. Между ними никогда не изменялось расстояние, чтобы они не вытворяли и какие бы виражи не выкручивали. Будто они связаны друг с другом, и эта нить стала их вечными кандалами, соединяющие два трепетных сердца. - Смотрите-ка, какие гости, - неожиданно громко крикнул старик, смотря прямо на то место, где спрятался Тсунаёши. – Молодой волк! Оборотень вздрогнул, припав к земле и готовясь бежать. Малышня заверещала… как-то весело, заразительно весело. Они подпрыгивали от нетерпения, подбегая к пожилому мужчине, крича в один голос. Полная женщина отмахнулась, мол, сами разберётесь, а мать лишь поцокала языком, что-то говоря про тишину. Парочка остановила свой прекрасный танец в объятиях друг друга и посмотрела туда же, куда и старик. - Эй, молодой господин, - продолжил тот. – Извольте не побрезговать нашим столом и гостеприимством, сегодня угощаем мы! Волк вышел из своего укрытия, настороженно озираясь и принюхиваясь. Раз его обнаружили, то скрываться уже смысла не имеет. Теперь остаётся надеяться на удачу и придерживать инстинкты, чтобы не сбежать от первого резкого движения. Но тут его окружили маленькие бесенята, пытаясь дотронуться до меха гостя и потрепать по загривку. Оборотень ошалевшими глазами смотрел на смелую ребятню, понимая, что если его и захотят убить, то сделать это сейчас лучше всего – он никогда не причинит детям вред. Только не им. Старик бодрым шагом подошёл к остолбеневшему зверю и небрежно потрепал спину. Отряхнувшись и поворчав, волк всё же посмотрел в глаза человеку и… пропал. Его сердце гулко ухнуло, лапы нежданно задрожали, а оторваться от доброго и понимающего взора мужчины было невозможно. Они заманивали своей глубиной, тайной и задорными искорками. - Пошли, молодой, может, дам пару советов. Им будет не до нас, и мы с тобой прекрасно можем провести время, - старик поднял свои глаза к потемневшему небу. – Говорят, что хищники любят ночь. И не потому, что она скрывает их. Она оканчивает день, каким бы он ни был, даёт спокойствие и озадачивает своей мистичностью. За это они хранят её, как свою семью. Они прошли к одному из костров, где мясо уже полностью прожарилось. Старик сел прямо на землю, мимоходом потрепав по головке пробегающую девчонку. Волк, немного потоптавшись, тяжело вздохнул и отдался судьбе: он лёг полукругом, прикрывая мужчину от внезапных искр и пригревая теплом своего тела. - Ешь, - одна палка честно отдана молчаливому собеседнику, - мы помогаем всем в надежде, что тот в своё время отплатит той же монетой. Безумные мы. Но мы цыгане, нам надо на что-то надеяться. Знаешь, я многое повидал в жизни. Это по-своему нудно и захватывающе, но я ни о чём не жалею. У меня была прекрасная жена, весёлый табор, прекрасная дочь и лихие кони. Всё разрушилось в единый миг. Ты ведь никогда не видел мир людей. Он во многом превзошёл своего допотопного брата. Вместо этих повозок с тягающими их конями ты увидишь четырёхколёсных монстров: груды железа, разъезживающих туда-сюда на поразительной скорости. Вместо полыхающих живыми огнями костров придумали компактные ящики, в которых можно приготовить настоящие кулинарные шедевры. А вместо писем сейчас придумали Интернет и телефоны. Ты, конечно, не поймёшь сейчас, но позже обязательно разберёшься. Если ты приехал за писком моды и груды денег. А если нет… Ты не увидишь искренние улыбки. Все они спрятаны в бездушных смайликах, которые отправляют сообщениями друг другу. Многочисленные маски или же истинную дурость скрывает это лицо? Ты никогда это не поймёшь. Ведь общество – это стадо с одной или двумя, редко тремя, точками зрения. А лик, данный от рождения, тебе не покажут никогда – себе ведь дороже. Даже бедняки… и те забыли свою свободу и дружелюбие. Все всем должны, всем всё надо. Это коварство. Даже детей некоторые рожают ради денег. Что за муть?! А ведь кто мы? Люди. А что такое люди? Кто даст ответ? Многие порят чушь об индивидуальности, про личность… А где она, личность эта? Общество гнобит тебя, если по ошибке врачей или каким-то недобрым намерениям мира тебе поставят диагноз… Даун, например. Ты, конечно, не знаешь, кто это, и слава богу. Но их не принимают. Принижают. Ломают, в конце концов. Всё упирается в «оно» - в общество. Оно тут главное. Богатые не примут бедного, бедные не поймут богатого. Ведь везде двойное дно. Ты не думай, что всё так плохо. Есть ещё что-то светлое. Оно теплится, сверкает, негодует – но не угасает. Богатый поможет бедному, смахнув всё на «он занимается делом», бедный постоит за богатого, когда тот неожиданно скатится и потеряет веру. Но что такое «дело»? Что такое «вера»? Что они из себя представляют? Что есть дело, а что нет? Где вера, а где заблуждение? И мнения, мнения, мнения. И власть. Тут уж замолкают все. Ждут, выжидают, чтобы грозными псами набросится на новую кость или послушными щенками преданно смотреть в рот. Мы все в одной лодке. Ничто нигде не меняется. Везде всё одно… Так вот что я хочу сказать, молодой. Будь свободным. Не завись от чужого мнения, иди своим путём. Вслушиваясь в советы и отсеивай ненужное. Оставайся самим собой. Добрый ты, злой ли – всё одно. Мы все не без грешка. Запомни это. Тебя будут давить. Тебя закуют в оковы и нацепят кожаный ошейник с массивной цепью. Перегрызи всё. Ничего невозможного нет. Есть неправильно выбранный путь, плохо оценённые силы. Всё давно перевернулось, рухнуло, и где правда, где ложь, где добро и зло и что разделяет их – всё поймёшь только ты. Своим сердцем и душой. Ведь для каждого они свои. Но есть то, что не исчезнет никогда. Любимая семья. Лю-би-ма-я. Слышишь? Не по расчёту или другой брехне. А желанная. И когда твоё дитя, неважно – кровное ли, приютил ли, а ТВОЁ дитя, чуешь разницу? – так вот, когда оно подрастёт, твёрдо встанет на ноги и с улыбкой скажет: «Спасибо!» - тогда знай, что свой долг ты исполнил, и на тот свет, если он существует вообще, можешь отправиться с лёгкой душой. А пока… Моё тебе направление: там, на западе, есть город. Он большой, по-настоящему большой! И этим он нисколько не прекрасен, он, скорее, пугает. А за вычурной дороговизной ты найдёшь самую бедную и самую грязную её часть – трущобы. Так вот, встань ровно на границе этих двух миров и сделай свой выбор сам! Куда пойдёшь, там и начнётся твоя дорога. Но запомни: скатиться в грязь можно с полтычка, добраться же до вершины с самого низа практически невозможно. Ведь это самый тернистый путь. А теперь спи сегодня у наших костров, и пускай мои слова правильно донесутся до твоих ушей и прочно засядут у тебя в голове. Сегодня ты свободен, завтра можешь попасть в каторгу. Но у тебя есть гордость! Не склони свои колени, не преклони свою голову! И тогда останешься свободным, пусть даже посмертно… …Утро наступило столь неожиданно, что не верилось во всё произошедшее вчера. Красно-оранжевые глаза лениво обвели пустую поляну, отмечая два кострища и что-то странное у себя на лапах. Подняв голову, Тсунаёши носом подкинул вещицу, внимательно рассматривая её. Это был кулон из волчьего клыка на длинной чёрной верёвке. Такой же был у того старика на шее. Старый врун. Цыган он, видите ли. Хотя, мало ли, что пришлось ему пройти в жизни. Кулон легко наделся на шею и расположился ровно в центре груди, будто он всегда был тут. Весело пофыркивая, молодой волк посмотрел на чистое небо, увлекающее своей лазурью и недосягаемостью, а потом бодро потрусил в указанную сторону, впервые не ощущая прожигающего огня метки изгоя. Сегодня он свободен. Он запомнит.