***
Прижавшись ноющим виском к прохладе стекла, Иваки бесцельно смотрел на раскрашенную неоновыми огнями панораму города. В голове и на сердце было пусто. Вспомнился почему-то другой, далёкий вечер, когда он вот так же поджидал Като после пресс-конференции, посвящённой началу съёмок сериала по мотивам "Весны". Тот вечер стал началом их отношений. Весьма вероятно, что сегодняшний положит им конец... Вероломный Мартин, ничтоже сумняшеся, швырнул под ноги Ёдзи столь долго хранимый и тщательно оберегаемый секрет Иваки, унизил и растоптал его перед любимым человеком. Но не это было самое ужасное. Открывшаяся правда разбивала вдребезги одну из самых сокровенных и лелеемых иллюзий Като о том, что он был первым и единственным у своего возлюбленного. Смогут ли его гордость и самолюбие смириться с этим, или горечь разочарования перевесит чувства любви и доверия, выросшие между ними? Решение зависело целиком от Ёдзи, и Кёске ничем не мог ему помочь. Лёгкий щелчок дверного замка вернул мужчину из тягостной прострации, он обернулся. Като на мгновение замер на фоне освящённого проёма, а затем стремительно пересёк комнату, затормозив буквально в шаге от него. — Прости меня, Иваки! Прошу, прости меня! — тихо, чуть задыхаясь произнёс запыхавшийся золотоволосый эльф. Иваки замер, не в силах поверить в происходящее. Он ожидал чего угодно - упрёков, оскорблений, ненависти, но только не этой безумной просьбы о прощении. Отравленный сомнением взгляд впился в порозовевшее от волнения лицо, ища следы подвоха, злой шутки или издёвки. Но янтарные глаза, смотревшие в его зудящие от слёз, воспалённые, были полны только подлинной любви и раскаяния. — За что… За что я должен простить тебя? — хриплым от потрясения голосом спросил Иваки, боясь поверить неожиданной надежде, толкнувшейся в сердце. — За ту мою истерику, за то, что позволил себе, пусть мысленно, но осуждать и проклинать тебя. За то, что целых пять минут я ненавидел тебя, любимый! — Голос дрожал и прерывался, выдавая неподдельную искренность и страдание. Като сделал жест, словно хотел дотронуться до возлюбленного, но на полпути остановился. Глаза, полные непролитых слёз, внезапно стали серьёзными и сосредоточенными. — Твоё прошлое, Иваки, — это неотъемлемая часть тебя. Так или иначе, всё, что происходило с тобой, оставляло свой след, меняло тебя, формировало таким, какой ты есть, таким, каким я люблю тебя. И я не имею права... Я никогда не буду укорять или винить тебя за это. Мне нужен ты настоящий! Мне важно только наше с тобой настоящее и будущее. И я не позволю никому разрушить ни то, ни другое! Иваки слушал его, затаив дыхание и боялся лишь одного, что стоит ему пошевелиться - и прекрасный сон растает. Волна невероятной, почти невыносимой нежности затопила сердце, мешая вздохнуть. Он чувствовал, что сейчас и именно с ним случится та самая пресловутая истерика. Разом на него навалилось всё: напряжение, не покидавшее ни на минуту с того момента, как он узнал о возвращении Мартина, отвратительная сцена на банкете, долгие часы ожидания приговора от любимого… Всё это грозило вылиться грандиозным, непредсказуемым выбросом эмоций! Последним усилием воли Иваки сжал кулаки и нервно втянул в себя воздух, стараясь остановить уже подступающие слёзы. — Ты простишь меня? — тихо и тоскливо спросил Като и, наконец, протянув руку, коснулся щеки любовника, привлекая его к себе. И… бастион рухнул! С полувсхлипом-полустоном Иваки уткнулся в родную шею и разрыдался. Сила и исступленность его реакции испугали Ёдзи. Крепко прижимая к себе бьющееся в конвульсиях плача тело, он осторожно опустился на диван. Ни на секунду не отстраняясь, гладил смоль шёлковых волос, собирал губами текущие без остановки слёзы, тихонько дул в побелевшее, несчастное лицо и укачивал… Укачивал, как маленького, не выпуская ни на миг из своих объятий Наконец, истерика стала стихать. Судорожные рыдания перешли в жалобные всхлипы. Последний прерывистый вздох… Като смотрел на его осунувшееся, залитое подсыхающими дорожками слёз лицо, помертвевшие веки, ресницы, слипшимися стрелками обрамлявшие черные глаза Кёске, и понимал, что никого и никогда не любил так, как своего Иваки! В этот момент он был готов убить любого, кто посмеет причинить ему боль. И в первую очередь эту белобрысую сволочь, из-за которой им пришлось пройти через такое испытание. Ну, и немного себя тоже, ведь он обещал любимому, что тот никогда не будет плакать из-за него. Глядя на лежащего в его объятиях возлюбленного, Като внезапно испытал странное щемящее чувство - словно они уже были разлучены и, вдруг, по невероятному счастью, возвращены друг другу. Чувство было столь острым и пронзительным, что он испугался. Ощущение неясной тревоги и плохого предчувствия наполнило душу необъяснимым страхом. "Предчувствие"… Как часто потом он вспоминал это слово. Ёдзи мотнул головой, стараясь изгнать пугающие ощущения. Он потянулся к губам Иваки, всем сердцем, телом и душою чувствуя ответное желание. Возбуждение, подстёгиваемое стрессом, заполнило остатки сознания, вытесняя реальность и заполняя её наслаждением. Казалось, в эту ночь они заново открывали и открывались друг другу, погружаясь в полное и абсолютное слияние телесной и духовной сущности, дарованное не многим. И эта ночь в самых прекрасных и кошмарных снах приходила к Като — то как дар, то как наказание — очень долгое время. Ибо это была их последняя ночь перед разлукой.***
С утра, по молчаливому уговору, ни тот ни другой не произнесли ни слова о происшедшем накануне. Иваки был откровенно счастлив, а Като… Като терзало смутное воспоминание о странных откровениях, занозой застрявших в памяти и мешающих наслаждаться безоблачностью момента. Ему предстояло отсутствовать несколько недель – планировались масштабные натурные съёмки. Уже в дверях, прощаясь, он решился нарушить молчание и заговорил на болезненную тему: — Иваки, прошу тебя, будь… осторожен, — и, видя непонимание в глазах любимого, неохотно пояснил: — Он показался мне опасным человеком. Като не хотел называть эту сволочь ни по имени, ни как либо ещё. Показалось, или в угольно-чёрных глазах и вправду промелькнул страх? Но Иваки лишь презрительно фыркнул в ответ. — Забудь о нём! — прошептал он, приникая к губам Ёдзи. Чувство неясной тревоги утонуло в прощальном поцелуе.