***
Белые стены и давящая тишина реабилитационной клиники. Бесконечные часы неподвижного созерцания больничного потолка. Мозг, оглушённый препаратами. Сочувственные взгляды медсестёр и потрясённое лицо Канэко возле его постели. Капельницы, уколы, таблетки… Много таблеток. Сколько он пробыл в таком состоянии? Недели, месяцы? Не суть… Долгие беседы с психологом и антидепрессанты завершили двухмесячную реабилитацию. Теперь он опять мог жить, разговаривать, улыбаться. Вот только не знал – зачем? Тоскливыми, бессонными ночами в новой, снятой для него менеджером квартире Като раз за разом прогонял перед глазами чудесные видения своей прошлой жизни. Наплевав на советы психолога, с мазохистским наслаждением извлекал из глубин памяти самые счастливые моменты их с Кёске любви и смаковал каждую деталь, дотошно вспоминая каждую подробность. Он не мог и не хотел отказываться от этих погружений в прошлое, не замечая, как боль и отчаяние, неизбежно накрывающие его после каждого такого "свидания с Иваки", медленно, но неуклонно, сводят на "нет" все усилия врачей и вновь подталкивают к опасной грани. Память выхватывает следующий фрагмент… Канэко… Милый, преданный Канэко! Как он убивался, как приходил в отчаяние, видя самоистязание своего подопечного. Как гневно сверкал глазами, в очередной раз, находя диск с "Весной" или каким-то другим фильмом с Иваки, купленным взамен унесённого им вчера. Как упорно, часами "висел" на телефоне, через "десятые руки" разыскивая рекомендованного ему гения психоаналитики. А потом мольбами, угрозами, пинками заставлял упирающегося Като посещать сеансы. Что бы он делал без Канэко? Сцепив зубы, из месяца в месяц упорный менеджер старался найти для Ёдзи работу. Естественно, сплетни о неожиданном отъезде Иваки Кёске и странной болезни Като, последовавшей за этим, активно муссировались и в СМИ, и на студиях; и, в большинстве своём, были недалеки от истины. Поэтому неудивительно, что предложений для Като практически не поступало. Мало кто из режиссёров хотел связываться с актёром, находившемся в "нестабильном психическом состоянии". Спасение пришло почти случайно. Стараясь опровергнуть домыслы и слухи, Канэко заставлял своего подопечного как можно чаще появляться "на людях" и активно таскал его на разного рода корпоративные тусовки. На одном из таких мероприятий Като и познакомился с молодым режиссёром Х., только планировавшим приступить к съёмкам своего первого полнометражного фильма. Проект был малобюджетный, затеянный, по сути дела, на свой страх и риск группой единомышленников. И в обычных условиях Х. никогда бы не заполучил актёра такого уровня, как Ёдзи, в свою команду. Но Като неожиданно увлёкся идеями молодого энтузиаста и, проникнувшись к нему дружеским расположением, сам изъявил желание сыграть главную роль. В агентстве пожали плечами и, учитывая обстоятельства, предоставили актёру право участвовать в этом бесперспективном, с точки зрения руководства, проекте. Фильм, к удивлению многих, имел невероятный успех. Студию завалили письмами, требуя продолжения. Ещё вчера, никому неизвестный, режиссёр Х. проснулся знаменитым, а имя Като Ёдзи, предсказуемо, вновь взлетело в верхние строчки рейтингов. Проблема безработицы более не омрачала его горизонт.***
Может показаться странным, но до этого момента Като ничего не знал и не пытался узнать о вероломном возлюбленном. По неписанному уговору ни в кругу друзей, ни среди коллег никто в его присутствии не упоминал имени Иваки. И если кто-то и владел какой-либо информацией о его нынешней жизни, то до сведения Ёдзи её благоразумно не доводили. Так случилось, что лишь спустя полгода, разыскивая в интернете кое-какие данные об одном американском актёре, Като случайно наткнулся на сайт светской хроники и окаменел. Репортаж с какого-то элитного увеселения, щедро дополненный яркими фотографиями и кричащими комментариями к ним. На одной из них смеющийся белокурый гигант в идеально сидящем смокинге, приобняв за талию, что-то шепчет на ухо изящному молодому азиату. На лице японца лёгкая ироничная улыбка, в полуопущенных глазах сверкают лукавые искорки. "Мартин Каллахен и Иваки Кёске даже средь шумного бала не расстаются ни на минуту!" Като показалось, что в сердце с размаху всадили нож. В ужасе оттолкнув от себя ноутбук, он выскочил из-за стола и заметался по комнате. Боль разрывала на части. Хотелось кричать, крушить всё кругом, разбить ненавистный компьютер, чтобы никогда не видеть эту улыбку на любимом лице, обращённую не ему! Упав на диван, он сжал руками пылающую голову. Вот, значит, как! Похоже, у тебя всё хорошо, Иваки? Тебя любят, холят, лелеют. Ты просто счастливчик, чёрт побери! Как ты мог? Как посмел?! Ты… Ты — предавший, растоптавший, бросивший меня в самый страшный круг Ада… Ты смог стать счастливым?! Смог? Ёдзи взвыл от захлестнувшего его отчаяния и ярости и рванул обратно к ноутбуку. Когда он вернулся в реальность, за окнами давно опустилась ночь. Сколько времени он провёл у монитора, воспалёнными глазами впиваясь в мелкие строчки текста? "Светские хроники", "Новости из мира кино", репортажи со съёмок, пресс-конференции… По мелочи, по капле, час за часом он "выдавливал" из интернета любую доступную информацию о неверном любовнике. Информации набралось на диво много! К тому моменту Иваки уже успел неплохо "засветиться" в нескольких популярных сериалах и сняться в одной, но очень яркой, роли второго плана. Критики были к нему благосклонны, отмечая талант и необычайную красоту. Режиссёры хвалили его профессионализм и работоспособность. Актёры тепло вспоминали совместные съёмки с японским коллегой. А на фоне приближающейся премьеры нового голливудского блокбастера "Повелитель барханов", с Кёске в главной роли, интерес и ажиотаж в прессе вокруг него рос не по дням, а по часам. Не обходилась вниманием, естественно, и личная жизнь актёра. Родина "сексуальной революции" давно привыкла к однополым отношениям, и это никого не шокировало. Ну а осуждать наклонности и предпочтения одного из богатейших людей Америки и вовсе никто не собирался. "Этот белобрысый ублюдок", как называл его про себя Като, был, по-видимому, большой любитель тусовок. Недели не проходило, чтобы не появлялось снимков этой "сладкой парочки" с какой-нибудь "звёздной" вечеринки, открытия очередной арт-галереи, "пати" на райских островах или даже сенаторских выборах. И на всех, ну, почти на всех, фото они были вместе. Всегда возле Каллахена рядом или чуть позади маячил Иваки. Он редко улыбался, но по лицу нельзя было сказать, что всё это ему не нравится.***
Прикрыв рукой покрасневшие глаза, Като вытянулся на диване, пытаясь переварить полученную информацию. Голова раскалывалась от обилия новостей, но ещё сильней болело сердце. Оказывается, боль никуда не ушла. Он просто привык не замечать её, окунаясь без остатка в работу, выматывая себя и физически, и психически на съёмочной площадке. Но сейчас, пользуясь рассеянностью своего хозяина, напитавшаяся, как пиявка кровью, лицезрением своей причины, боль выползла наружу и теперь медленно растекалась по жилам, наполняя собой, казалось, каждую клеточку тела, и безжалостно кусая отравленный ревностью мозг. Значит, вот чего ты хотел, Иваки? Вот куда рвались твои амбиции? Голливуд, мировая слава, обожание прессы… Вот чего ты жаждал в глубине души больше, чем любви. Больше, чем меня… Почему я не видел этого прежде? Слишком ослеплён был своей любовью к тебе? А ты? Знаешь ли ты вообще, что такое любовь? Теперь я уже сомневаюсь, любишь ли ты этого своего американца. Ни на одном фото я не увидел в твоих глазах, обращённых к нему, ни капли нежности, ни искры желания! Значит, это всё — расчёт, грамотно разыгранный гамбит, чтобы получить всё и сразу, всего лишь растоптав одно глупое сердце. Разве ж это цена за обретённое тобою счастье?! Когда я думал, что ты полюбил другого, мне было больно, страшно, мучительно представлять тебя в его объятьях; знать, что ты смотришь на него этим твоим особенным, просветлённым, полным нежности и ласки взором, даря первый утренний поцелуй; выкрикиваешь в экстазе его имя, так же как выстанывал когда-то моё… Это было невыносимо! Но я терпел эту муку, потому что понимал — твоё сердце сделало свой выбор, и я готов был с ним смириться. Но оказалось, это всё ложь! Ты выбирал не сердцем! Ты любил меня, Иваки, я знаю. Конечно, не так сильно, как я тебя, но любил. И, тем не менее, это не помешало тебе переступить через всё, чтобы шагнуть к славе и богатству. Это не просто предательство — это самая большая подлость. И ты оказался на неё способен… Я больше не могу тебя любить! Не могу и не хочу! Говорят, от любви до ненависти — один шаг. Я сделаю его, Иваки, не сомневайся, обязательно сделаю! Я уже чувствую, как любовь по капле покидает моё сердце. Я научусь ненавидеть тебя! Я буду каждый день напоминать себе об открывшейся мне сегодня истине. Я буду насыщать мою ненависть твоими новыми взлётами и успехами. Я буду постоянно показывать ей твоё лицо в окружении "великих мира сего", дабы никогда больше не забыть, кто её породил! Я чуть не умер по вине любви. А теперь я научусь жить благодаря ненависти. Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ, ИВАКИ КЁСКЕ! Като открыл глаза и взглянул на первые рассветные лучи, пробивающиеся над городом. Боль ушла, словно выпив из тела все соки и оставив его наполненным странной вибрирующей пустотой. Удивительно, несмотря на то, что ему так и не удалось заснуть, Ёдзи не чувствовал усталости. Внутри разгорался какой-то новый, холодный огонь. Молодой человек поёжился от непонятных пока ощущений. Подойдя к окну, он долго смотрел на предрассветную какофонию красок, вспоминая свои ночные мысли. — Я ненавижу тебя, Иваки Кёске… — прошептал он, словно пробуя на вкус эти впервые произносимые им слова. — Я ненавижу тебя! — повторил он громко, чеканя каждый слог. Вместе с вступающим в свои права днём на свет рождался новый Като Ёдзи, выбравший исцеление ненавистью.