***
Больше получаса мы стояли в очереди регистрации. С утра барахлил телефон и приходили какие-то звонки с неизвестного номера, но я не успевал отвечать, слишком занятый прохождением таможни, посадкой, сдачей багажа. Пока мы наконец не плюхнулись в сидения эконом-класса вместе с Чонином (рядом со мной должен был сидеть какой-то старик, но он без колебаний поменялся с нами местами, тем более что у Чонина был бизнес-класс), и я смог облегченно вздохнуть и заняться своим телефоном. — Господи, как же в экономе неудобно! — жаловался Чонин. Мы взлетели, когда время было около девяти часов утра, а впереди нас ждала пересадка в Шанхае. Мы много разговаривали с Чонином о том, что произошло, пока меня не было, но больше мои мысли были заняты незнакомыми номерами. Кому я так срочно понадобился, но не мог сам дозвониться? В Шанхай мы прилетели около восьми часов вечера, когда до Инчхона оставалось около часа ожидания в Шанхайском аэропорту и еще столько же перелета. Моя связь наконец наладилась. Пока я ждал Чонина, который ушел к автомату за кофе, решил попробовать еще раз набрать один из номеров. Пошли гудки, а затем сбросили. Зато мне тут же ммс-сообщением пришло что-то, что выбило землю из-под моих ног. На присланной фотографии растрепанная, связанная стояла Чхве Дани, а позади нее Ким Шинхен. Мне хватило доли секунды, чтобы обо всем догадаться. — Кофе, Чан! — протянул мне стаканчик Чонин и испугался выражения моего лица. Я был не просто зол. Я был готов разнести здесь все, а мои пальцы уже снова набирали этот незнакомый номер. — Что случилось?! — Дани… у Ким Шинхена. Чонин побледнел. — Считай, что ты уже не живой, Ким Шинхен, — я боялся сорваться на крик, и впервые я чуть ли не сходил с ума, потому что она была в смертельной опасности, а я был далеко. - И, если хоть что-нибудь случится с Дани, я разорву тебе глотку собственными руками, выпотрошу все органы и оставлю на съедение твоим собакам. Ты меня слышишь?6
5 мая 2015 г. в 16:15
Я видел Ким Чонина насквозь. Надменность, самолюбие, горделивость и хорошая интуиция, ни капли добродушия или веселости в глазах, казалось, от прежнего Чонина не осталось ничего. В этом была принципиальная разница между ним и его сводной сестренкой, которая по истечении многих лет не утратила былых положительных качеств, за которые они могла мне нравиться просто как человек. Я называл Чонина лучшим другом много лет, и я не лгал, когда искренне и самоотверженно хотел начать все сначала, только на этот раз не делать таких непростительных ошибок. Увы, из нас троих наивным был лишь я, когда надеялся исправить то, что разрушил сам. Я безжалостно сжигал мосты, оставляя родных людей далеко позади, колесил по миру, где так и не нашел пристанище для своей души. В отличие от остальных, я старался не держаться за прошлое, но людям свойственно долгие годы копаться в себе, чтобы понять: в какой момент что-то пошло не так?
Все до смешного просто. Я был и остаюсь самым сильным из нас троих. Ведь я никогда не держался за Чонина, это он всегда старался держаться за меня. Так же было и с Дани. Они просто утратили веру в того, кого считали близким, и именно я разрывал все связи. Я, которого они ценили и в которого верили. Я и сам знаю, что это такое, когда теряешь веру в то, в чем был убежден много лет. Я гонялся за иллюзией идеального для меня мира, родного местечка, но в конечном счете этого идеального мира не существует. А веру, подорванную однажды, почти невозможно возвратить.
И что самое главное — я мог, и я вернул ее с Дани. До тех пор, пока не ушел и не оставил ее.
Истекло три дня с момента моего звонка Чонину. Я обошел всю округу, прилегающую к отелю, зашел даже в парк аттракционов Lotte World, находившийся в нескольких километрах от Скай-Харбора на одной из центральных улиц восточной части Финикса. Не было никакого желания прокатиться на американских горках или залезть в кабину огромного колеса обозрения, поэтому я просто купил себе большую пачку попкорна домой, но, пока добирался на автобусе, схомячил ее. Есть в такую жару хотелось мало, но я не пренебрегал завтраками и ужинами в ресторане самого отеля. Ежедневно там подавали и завтрак, и обед, и ужин из блюд самых разных кухонь, и, пока я за все это платил, не упускал возможности попробовать что-нибудь, чего еще никогда не пробовал.
За всю историю моих путешествий длиною в пять лет я ни разу не был в Америке. Больше года я провел в Гуанчжоу, где познакомился с Крисом. К тому времени, как он появился в тюрьме в камере напротив меня, я уже отсидел почти полмесяца, дожидаясь приговора. На тот момент мне было девятнадцать. Путешествуя по Гуанчжоу, однажды я наткнулся на мужчину по имени Хим Чеынь. Китаец тридцати с лишним лет безошибочно высчитал жертву, которая еще не была знакома с китайской полицией. Он предложил мне подработку в своей фирме, и моя задача заключалась лишь в поставке продукции заказчикам. Все накрылось медным тазом уже через неделю — меня поймали, когда я вез крупный заказ медикаментозных средств, которые оказались запрещены на территории Китая. Так я, подставленный своим начальником, попал в тюрьму, как и еще несколько молодых парней, работавших на него, а сам Хим Чеынь исчез из Гуанчжоу на следующее утро после моей поимки. Я несколько раз успел послать все к чертям и несколько раз смириться со всем. Сидя в тюрьме в стране, языка которой не понимаешь и на половину, волей-неволей привыкнешь, потому что выхода оттуда нелегально точно не было. Не знаю, каким макаром обо мне узнал старый приятель моего отца, но через полтора месяца, которые я провел с Крисом в полуночных разговорах, меня выпустили под залог, что я так и не отдал другу моего отца. С финансами стало совсем туго, а через неделю я уже пересек границу между Китаем и Россией и попал во Владивосток.
Существование в России, в которой я провел больше полугода, было самым тяжелым. Языка я совсем не знал, изъясняясь с теми, кто понимал, на английском. Работать меня из-за опять же языкового барьера и вовсе не брали, а денег, которые мне выслал приятель из Китая, скоро не стало. Нужно было срочно искать работу, и к тому времени я сам на себя перестал быть похожим. Удача улыбнулась мне в Румынии. Я смог устроиться официантом в небольшой ресторанчик, и моего английского стало хватать, чтобы принимать заказы и обслуживать клиентов. Там я познакомился с Софией, белой девушкой чуть старше меня. Она, видя, что я питаюсь только остатками на кухне и тащу все, что не доели посетители, с собой после рабочего дня, привела меня к себе домой. Она была дочерью начальника, который взял меня к себе в ресторан, и знатно откормила на десять дней вперед. В благодарность я готов был любить ее целую ночь, наутро после чего она дала мне денег, чтобы я совсем не умирал с голоду. По правде, мне и спать было негде, и я не раз порывался попроситься к ней еще, но после первой же зарплаты уволился из ресторанчика и поехал дальше.
София стала первой в бесчисленном списке европейских девушек, на ночь у которых я оставался и наутро исчезал. Некоторые готовы были платить хорошие деньги за горячий секс с азиатом, и пару раз у меня возникала мысль, что я похож на проститутку, продающуюся за кусок хлеба и стакан вина. Но, в конце концов, трахал их я, а не меня, и это позволяло мне выживать.
Когда мне исполнилось двадцать один, одним теплым весенним днем я бесцеремонно появился на пороге крисовской мастерской. Понятия не имел, как мне удалось отыскать его мастерскую, ведь я помнил только то, что Крис перед смертной казнью в Гуанчжоу говорил, что, если по неведомым обстоятельствам останется жив, хочет уехать в Прагу. Я не спрашивал почему, да это и не нужно было. Увидев город собственными глазами, я понял. В стиле азиатского художника, с скромной праздностью и потаенными секретами на каждой из улочек кукольной Праги.
Но даже здесь не было моего дома. Я много времени провел с ним и Анной, повстречал красивых европейских женщин, но ни одна из них не могла затронуть и частицу моего сердца. После стольких скитаний я наконец-то понял…
— Я заставил тебя ждать? — прозвучало у меня над ухом. — Ничего, ты заставил меня ждать пять лет.
…понял, что устал. Понял, что хочу домой. Но в тот дом, где ничего не будет сломано, где я перестану разбивать все то, что дорого мне.
— Я тоже рад видеть тебя, Чонин.
Но не успел я приветливо улыбнуться ему, вставая с кресла в уютном кафе совсем недалеко от отеля, в котором остановился, как он заехал мне по лицу кулаком, и я обмяк в кресле. По челюсти бить зря: и себе больно, и меня не очень-то задело, но Чонин даже не поморщился.
— Моя глупая сестренка сейчас сидит и плачет где-нибудь по тебе, ублюдку, снова, а ты притащился сюда? — его голос был устрашающим, в отличие от безмятежного лица. Я сплюнул и невесело засмеялся.
— Мы не виделись пять лет, не думал, что ты так повзрослеешь и возмужаешь. Раньше везде за мной таскался.
— Какого черта, Пак Чанель? — гнул мой друг свою линию.
Еще в тот вечер, когда мне пришлось позвонить ему из-за его же сестры, которая была упрямая и творила глупости, нам было что рассказать друг другу, только имело ли значение, как я провел эти пять лет жизни вдалеке от дома? Чонин закончил школу уже в США, поступил в университет, но сейчас я знал, что он хочет вернуться домой. Я смог выдержать без родного дома так долго, будучи убежденным, что свобода — вот мой принцип жизни. Но зачем мне свобода, если не будет никого, с кем я мог бы чувствовать себя счастливым?
— Я приехал за тобой.
— Это я уже слышал. Назови мне хоть одну причину, по которой я должен послушать тебя и поехать вместе с тобой, — Чонин даже не выглядел раздраженным.
— Ну… я скучал? — он усмехнулся. — Твоя сестренка скучала? Тебе надоело в чужой стране?
Казалось, Чонин вот-вот рассмеется мне в лицо и уйдет, но он терпеливо ждал, пока я заговорю серьезно. Я очень пожалел, что не заказал нам обоим выпить.
— Слушай, я заслуживаю самого жестокого обращения, — начал я, - но, когда я уехал, я был глубоко убежден, что Корея — это не то место, в котором я бы хотел провести всю свою жизнь. Мне было тяжело, когда я уезжал, не попрощавшись, но, зная, что вы с родителями могли меня остановить, я уехал молча. Я искал себя, мне было тяжело сидеть на одном месте под вечным контролем, где люди от меня непременно чего-нибудь ждали. Но я устал. И я наломал много дров, я заставил Дани испытать столько боли, я знаю… И я предал тебя, — не мог поверить, что это говорил я, Пак Чанель. — Я хотел измениться, но я снова бежал в кусты, и теперь я точно знаю, что твоя сестра мне этого не простит. Но я хочу все исправить. Возможно, я не поменяюсь и останусь все таким же отъявленным ублюдком, но я хочу попробовать. Восстановить нашу дружбу. Я больше не буду причинять Дани боль, и, если ты захочешь, я никогда не приближусь к ней, чтобы не было снова, как тогда. Но, Чонин, я…
— Все, я понял, только не заплачь мне тут еще! — перебил меня Чонин, подняв руки. — Пак Чанель, сукин ты сын… Ведь я тоже столько раз хотел найти тебя и начать все сначала.
Я не мог поверить в это. Чонин говорил на полном серьезе.
— Но я, пожалуй, все же убью тебя за свою, хоть и порядком надоевшую, но все же сестру. Понял?
— Значит, ты полетишь со мной в Сеул? — переспросил я.
— Да. У меня билет был забронирован на середину июля, но думаю, если очень попросить, мне перебросят на твой рейс.
— Завтра? Ты правда полетишь?
— Я же сказал! — раздраженно фыркнул он и встал. — Не хочу сейчас предаваться воспоминаниям, у нас с тобой впереди больше двенадцати часов перелета. И да, Чанель. Я давно тебя простил.