Музыкальная кофейня "City Lights"

Я плакала ночью. Не знаю, слышал ли Чанель, да и даже если слышал, я не стеснялась своих слез. В последнее время на меня навалилось много чего, что могло меня сломать, и я почти поддалась давлению. Я не видела смысла сопротивляться, предпочитая плыть по течению, и мне было неважно, если течение окажется слишком быстрым и в конце концов потопит меня. Я чувствовала себя запертой в клетке, пока Чанель находился в моей квартире. При нем я не могла позволить себе кричать от злости, хотя уверена: он бы не сказал мне по этому поводу ничего. Я заснула под утро, размышляя обо всем, что произошло. В десять Чанель разбудил меня, собираясь снова куда-то уйти. Он приготовил мне на завтрак рисовую кашу, положив в тарелку горсть ягод черники — я любила ее в детстве, и пообещал вернуться ближе к обеду. Он все так же бесцеремонно брал мои ключи, запирая меня снаружи, потому что знал, что мне никуда нельзя уходить. Показаться врачу я должна была через полторы недели, ближе к концу июля, и только тогда я смогу вернуться к работе. Меня это угнетало. Лежа без дела, щелкая по кнопочкам пульта от телевизора, я очень скучала и впервые понимала, что долгий отдых не для меня. Какое-никакое, но мне нужно было движение. Звонила мама. Она переживала, что я не отвечала ей всю эту неделю. Я отнекивалась, что, поскольку я лежала с температурой, мне ничего не хотелось: даже говорить. Она спрашивала, что сейчас было с кофейней. Честно говоря, я и сама не знала, что было с ней, но Бэкхен успокаивал меня, что они работали в привычном режиме. Пока я находилась дома одна, мне не раз приходила в голову мысль, что давно пора было завести какое-нибудь животное в доме. В предпоследний день лета мы с Чанелем взяли ко мне домой щенка по имени Джек из приюта, но я вернула его через несколько дней. Ему нужна была хорошая хозяйка, но никак не я, которая после ухода Чанеля забывала сама поесть, не то чтобы его покормить — да еще и выгуливать. Кроме того, я не очень любила зависать в социальных сетях. В подростковом возрасте - да, я искала друзей по переписке из разных городов и даже стран, но вскоре поняла, что вряд ли за всю свою жизнь смогу встретиться хоть с половиной из них. Я очень старалась заводить друзей в своем городе. У меня осталось много знакомых со школьной скамьи, но с ними я виделась крайне редко. Большинство сейчас, в отличие от меня, училось в университетах. Я всегда хотела заниматься музыкой, и в итоге это привело меня к тому, что близких друзей я так себе и не нашла, к тому же не получила никакого высшего образования, которое было ценно в обществе нашего времени. В каком-то смысле меня даже можно было назвать отшельницей. Несколько лет назад, когда мама и Чонин только собирались жить в США и мама уже продавала квартиру, она уговаривала меня лететь с ними. С иностранными языками я не дружила, жить в другой стране для меня было бы большой тяжестью, я очень любила свою родину. Я могла бы получить там образование, мама всегда хотела видеть меня в сфере экономики, например, банковским работником или менеджером, как она сама. Мне это не было интересно. Ей пришлось купить мне однокомнатную квартиру в этом же дворе, где находилась наша трехкомнатная, которую она продала. В итоге к семнадцати годам, когда я только заканчивала первый курс колледжа и стала участницей музыкального ансамбля, они с Чонином оставили меня одну. Шел второй год, как Чонин потерял лучшего друга, который уехал, ничего никому не говоря, и я понимала, что ему нужны были перемены. Я лишь сильно злилась на него за несправедливое обвинение в мою сторону. Мне надоело лежать в одном положении и размышлять, и я медленно поднялась и села, сгибая ноги в коленях и откидываясь на спинку дивана. Укутавшись в одеяло, я вполуха слушала полуденные новости и разглядывала свою полку, полную книг, выбирая, какую из них перечитать. В углу около окна стоял небольшой стол, на котором пылился старый чониновский ноутбук еще две тысячи девятого года выпуска. Я пользовалась им редко, хотя в мою квартиру был проведен вай-фай. В основном он был необходим мне при поиске нужного места, если я знала адрес, но не представляла, как пройти, при поиске информации или при просмотре дорамы, трансляцию которой я пропускала по телевизору. Меня нельзя было назвать любительницей сопливых дорам, какими они были в большинстве своем, но иногда сюжет захватывал, и я старалась досмотреть до конца. Я вдруг вспомнила Криса и Анну, к которой так глупо ревновала Чанеля. Мне стало очень жаль, что я не познакомилась с ними поближе. Харизматичный, внешне источающий холод Крис и миловидная, скромная Анна понравились мне с первого взгляда — в необычную пару сложно было не влюбиться. Они смотрелись почти идеально. Наверное, мне для представления идеальной картины их семьи не доставало их маленького сынишки Артура, о котором они много рассказывали, но которого я так и не увидела. Наверное, будь я несколько младше и наивней, чем сейчас, я бы воображала себя с Чанелем в образе идеальной семьи. Наверное, у меня бы не получилось представить даже тогда, когда у нас все еще было будущее. — Я вернулся, — входная дверь хлопнула, и на пороге в коридоре появился Чанель. Стрелки на часах показывали чуть больше часа дня, и за окном снова светило солнце. — Ты не вставала? Прости, ты, наверное, голодная? Я принес тебе кое-что вкусное. Кое-чем вкусным оказались слоеные пирожные с клубничным, абрикосовым и банановым джемом внутри. Я ахнула, потому что он принес их из моей кофейни, только у нас делали такие. Но он не дал мне их съесть, заставляя сначала расправиться со вчерашним супом. — Ты был в моей кофейне? — спросила я, нехотя беря ложку и начиная хлебать бульон. — Зашел по пути, — кивнул Чанель. — Очень уютное местечко. Я уставилась в тарелку, с явной неохотой отправляя в рот очередную ложку. Чанель постоял с минуту в проеме комнаты и пошел на кухню, включая телевизор. Я вздохнула, доедая суп. Я давно не ела сладкого, поэтому слопала все до конца, не капризничая. Пак сделал мне горячий черный чай и достал из пакетика одно пирожное. Он протянул мне кружку с горячим напитком и поставил в пластиковом стаканчике на колени пирожное. Оно оказалось с абрикосовым джемом внутри. — Бэкхен просил передать, что не зайдет сегодня. — Почему? — спросила я. — Понятия не имею. Я ждала Бэкхена. За целый день я чуть не умерла со скуки и надеялась, что встреча с ним поднимет мне настроение. Он отличался от Чанеля тем, что был гораздо легче в общении. Он мог понять по одному выражению лица, что что-то не так, и попытаться развеселить и отвлечь от грустных мыслей. Но сегодня у него появились дела, и я поникла. Мне захотелось наорать на Чанеля и выгнать его, но вряд ли моя истерика могла сдвинуть его с места. Более упертого человека, чем он, мне еще встречать не доводилось. Он с непроницаемой маской напускного спокойствия сидел напротив меня на стульчике и следил за тем, как я отправляю кусочек за кусочком абрикосового пирожного себе в рот, запивая чаем и обжигая язык. — Почему ты не ночуешь дома? — раздраженно фыркнула я. — А вдруг ночью тебе понадобится моя помощь, а меня не будет рядом? — он вскинул брови, когда оставшийся большой кусочек пирожного я проглотила целиком и поперхнулась. — Куда ты так торопишься? Прожевывать хорошенько надо и маленькими кусочками есть. — Если мне ночью приспичит в туалет, и без тебя отлично справлюсь, — ядовито выплюнула я. Он поджал губы и гневно посмотрел на меня. — Ага, — вздохнул Чанель, продолжая сверлить меня взглядом. Вот как я благодарила его за принесенное мне сладкое. Я не сомневалась: он был стойким парнем, но терпения у него всегда было мало. Я усмехнулась. Будь я мальчиком, он бы давно врезал мне, потому что с теми, кто язвил в его сторону, у него разговор был короткий. — Надо же, ты все еще терпишь меня, — заметила я. — А то в противном случае давно ответил бы мне в том же духе. Или вообще ударил, будь я мальчиком. — Больных и лежачих не бьют, — пожал плечами он и встал. — И потом, будь ты мальчиком, я бы никогда в тебя не влюбился. — Стой! — крикнула я. — Что? — Дай мне еще одну пироженку, — попросила я. — Хватит на сегодня, мне вообще по идее запретили кормить тебя чем-нибудь тяжелым для желудка. — Дай мне еще одну, — с нажимом повторила я. — К черту предписания врача. — Смотри давай дораму. О, вон «Школа 2015» началась, я схожу за продуктами. Я надулась и сложила руки на груди. Ему было абсолютно по барабану. Если у него была такая тактика игры — притворяться, будто ничего не случилось, то она срабатывала: я начинала злиться. Но я не собиралась сдаваться. Кажется, я слишком сильно желала показать Чанелю то, что испытывала все это время. Он пришел с двумя полными пакетами продуктов. На мой немой вопрос невозмутимо ответил, что собирается побаловать меня вкусным ужином, который я заслужила после недели больничной еды. Когда он спросил, не нужно ли мне чего-нибудь постирать, я потеряла свою челюсть где-то на полу и задалась вопросом, с какого перепугу он вообще собрался стирать. Раньше моя домашняя работа ограничивалась генеральной уборкой раз в месяц, когда я все стирала, убирала квартиру и гладила. Он умудрился сломать систему на второй день пребывания в моем доме. — У тебя там целая корзина грязного белья, как ты думаешь, чего это мне вздумалось постирать? — В жизни никто не поверит, что ты стираешь белье… Женское! Даже не вздумай! — Что в этом такого? — не понял он. — Кто тебя вообще просит делать лишнюю работу? Мне хватает того, что ты кормишь меня и перевязываешь рану. Не переусердствуй. Он явно перегибал палку со своей заботой. Если он так хотел показать, какой он заботливый и надежный, то зря старался. Я в его игру не верила. Я не знала другого Пак Чанеля. Он приготовил мне салат с кусочками вареной курицы и рис, а еще мягкие яичные роллы с рыбой. После невкусной больничной еды я действительно очень соскучилась по нормальной. Готовила я редко, поэтому уплетала с удовольствием, хотя старалась этого не показывать. Я съела все, что он мне дал, до последней крошки, но Чанель не собирался вечером побаловать меня десертом, и я снова надула губы. — Ну дай ты мне пирожное, жадина! — Ты еще и растолстеешь… — он будто издевался, потому что имел преимущества надо мной. — Да иди ты тогда… Сам знаешь куда! Я, сидя в позе лотоса на диване, демонстративно развернулась лицом к окну и сложила руки на груди. Он меня бесил! Чанель басом хохотал, убирая тарелки после ужина, а затем в квартире снова стало тихо. Он выключил везде свет, намекая, что пора спать, но я все еще сидела спиной к двери в комнате. Я не заметила, как он вошел, протягивая перед самым моим носом пирожное. Я, как зверь, ухватилась за него лапками, надкусывая, а он сел сзади мне, продавливая подо мной сидение дивана. — Забавная… — протянул он, но я не поворачивалась к нему, продолжая есть. Краем глаза я следила за тем, что он делает. Он вдруг резко развернулся и вытянул ноги по бокам, обхватывая меня за талию и утыкаясь носом в мою шею. Я затаила дыхание. Его руки грели меня, и ощущалось дыхание на шее. Он устало и глубоко вздохнул, перебирая длинными пальцами ткань моего домашнего платья и вдыхая аромат волос. Я вздрогнула. Мы просидели так, пока я не съела все пирожное. Он ничего не говорил, не выпускал меня, как будто выдерживал паузу и ждал определенного момента, чтобы вновь заговорить. Если бы сейчас у меня был выбор, я бы предпочла, чтобы Чанель никогда не менялся. Следовать за ним, а не чтобы он следовал за мной. Мне не нравилось, что он пытался поймать упущенные возможности. Я думала, что была не готова вот так его простить, но внутри все трепетало от каждого его прикосновения. Словно я ждала следующего его действия с замиранием сердца. Ждала, когда его слово или поступок заставит меня сдаться. — Дани… — прошептал Чанель. — Я просто запутался… Я ничего не могла ему ответить. Я попросту не знала, что сказать. Все было настолько сложно, что я боялась сделать что-то не так. Но я ведь любила его, верно? Я могла его простить? Я ненавидела его больше, чем любила… — Я просто не смогу тебя потерять… Прости, что понял это слишком поздно.