***
Оставшуюся неделю до приема у врача я не разговаривала с Чанелем. Несколько раз я и сама хотела завести с ним дурацкий разговор о дурацкой погоде, но одергивала себя и продолжала держать дистанцию. Он также не нарушал ее. С утра, как только он убеждался, что я позавтракала, уходил куда-то, возвращался после полудня, снова кормил меня, менял повязку, если это было необходимо, а на вечер опять куда-то исчезал. Но как ни в чем не бывало утром он снова оказывался у меня, даже раньше, чем я успевала проснуться. Меня сильно беспокоило, как обстоят дела в кофейне, но Бэкхену я доверяла всецело, да и он заверил меня, что все в кофейне хорошо. Он заглядывал ко мне раз в два дня, принося новости. Ему пришлось взвалить на себя слишком много, ведь раньше я распределяла расходы, договаривалась с поставщиками продукции и следила за работниками на кухне. Теперь все выполнял он, продолжая оставаться баристой. Мне было стыдно перед ним, и не только за это, но он говорил мне, чтобы я не переживала ни о чем и шла скорее на поправку. В последний понедельник июля, за день до того, как я должна была появиться у врача, меня вызвали в суд для дачи показаний в отношении нападавшего на меня Ким Шинхена. В тот день Чанель впервые заговорил со мной за всю неделю. — Могли бы мной и Чонином обойтись, зачем надо было тебя тащить в суд? — пробурчал он, садясь напротив, пока я застегивала белую рубашку. — А где, кстати, Чонин? — спросила я, с непривычки разговаривая с ним робко. — Он не заходит ко мне всю неделю, будто это я твоя сестра, а не его. — Весь в поиске работы, — пожал плечами Чанель. — А вообще: еще скажи, что это тоже я виноват, что вы с братом в ссоре! — Но это ты виноват! — воскликнула я. — Не надо было уезжать! — Если бы я не уехал, сейчас чувствовал бы себя запертым в клетке, — пробурчал парень. — А так я хотя бы понял, что не это мне нужно было. — Ты законченный эгоист, Пак Чанель, — зло выдавила я, направляясь к выходу. — От эгоистки слышу, — он вышел вслед за мной, и мы отправились в здание суда. В мои планы не входило очередной раз ссориться с Чанелем, но именно так все и вышло. Благо, рана меня почти не беспокоила, и ходить было не больно. Нам пришлось сесть в автобус, проехать четырнадцать остановок, прежде чем мы добрались до нужного места, где нас уже ждал Чонин. Слушание по делу Шинхена начиналось в два часа дня, мы приехали за полчаса. Его обвиняли в покушении на убийство, и было понятно, почему они не могли обойтись без меня. Я была той самой жертвой, которую он ранил, но, к счастью, рана была не смертельная. — Волнуешься? — спросил меня Чонин, покосившись на нас двоих. — Что вы двое не поделили на этот раз? — Может, это вам уже пора перестать делать вид, будто вы не брат и сестра? — встрял Чанель. — Так мы и не брат с сестрой, — хмыкнул Чонин. — Я же сказала, — вздохнула я. — Начинается, — взвыл Чанель. — Ладно, с вами я после суда поговорю. А ну быстро зашли и сели рядышком: хорош нервы мне трепать, птенчики, или я вам сам их потреплю, — с этими словами он улыбнулся а-ля маньяк и втолкнул нас в главный вход огромного зала корейского суда, скрывающегося за дубовыми дверьми. Я посмотрела на пустующий стул, где должны сидеть судьи, на присяжных и просто людей, которые были за ограждением. С правой стороны от меня сидел Ким Шинхен, опустив глаза в пол, а рядом с ним — мужчина-адвокат с очками. С левой стороны напротив них сидела молодая прокурор, листая свой журнал. Когда Шинхен поднял на меня свои глаза, я поняла, что, не будь на нем наручников, он бы кинулся на меня или на Чанеля и стал бы душить. Я неосознанно схватилась за руку рядом со мной, и это оказался Чанель. Он удивленно вскинул брови, но, заметив страх в моих глазах, сжал мою ладонь покрепче и подтолкнул к сидению. Я села напротив стойки для свидетелей. — Встать! Суд идет. Все заседание я просидела в прострации, не поднимая глаз на обвиняемого. Он сам сломал себе жизнь, но почему-то я чувствовала себя виноватой. На самом деле, я была ответственна за несколько жизней и чувствовала вину за все. Больше всего мне хотелось выбраться из сетей, стягивающих меня, почувствовать свободу и не быть ответственной ни за какую жизнь, кроме своей. — Вызывается свидетельница Чхве Дани! Я встала, подошла к стойке и подняла левую руку. — Клянусь говорить только правду. — Мисс Чхве, — ко мне обратилась судья, — как нам известно, недавно вас выписали из больницы. Вы проходили лечение в связи с получением ножевой раны в области живота, верно? — Все верно, — кивнула я. — Расскажите нам, что случилось вечером одиннадцатого июля. Я глубоко вздохнула. — В тот день мы с Бен Бэкхеном, моим другом, вышли из кофейни в районе пол-одиннадцатого. Ему кто-то позвонил, и он уехал, а на мои последующие звонки не отвечал. Я поехала за ним, предполагая, что он находится на восточной трассе, где расположены гаражи и домики. Он и правда оказался там. Ким Шинхен схватил нашего друга, Ким Чена, и сломал телефон Бэкхена, поэтому он мне не отвечал. Это было приманкой для меня. А я в свою очередь — для Пак Чанеля. По присяжным прошла волна шепота. — Продолжайте, — попросила судья. — Шинхен и его парни поймали меня, Бэкхена и Чена и затащили в один из гаражей. Он угрожал нам, а потом позвонил Чанелю. В тот момент Чанель находился… — Я был в Шанхае. У меня была пересадка в Шанхае, — Чанель вскочил с места. — Что произошло потом? — подала голос прокурор. — Через несколько часов Чанель нашел нас, — продолжила я. — И тогда Шинхен начал угрожать ему и мне. Он все повторял, что Чанель поплатится за что-то, а потом ударил меня ножом в живот. На самом деле, если бы я не помешала ему, он бы накинулся с ножом на Чанеля, мне кажется, — уже тише добавила я. — Но я оказалась ближе и умоляла его не трогать Чанеля, и он ранил меня. — Спасибо, можете присесть. На дрожащих ногах я вернулась на свое место, и вперед вышел следующий свидетель — Чанель. — Итак, Пак Чанель. Мы услышали, что обвиняемый Ким Шинхен угрожал Вам и повторял, что вы за что-то должны поплатиться. За что мстил Вам Ким Шинхен? Чанель вздохнул и оглянулся на меня. Я кивнула ему в знак того, что со мной все в порядке. — За девушку, которую любил, — Чанель тяжело вздохнул. — Я даже немного понимаю его. Я бы за свою тоже мстил.***
Мы вышли из здания суда, когда солнце уже наполовину было на западе. Я позвонила Бэкхену и сообщила ему новость — Шинхена приговорили к девяти годам лишения свободы. Очень некстати сыграли его прошлые «заслуги»: он не раз избивал прохожих по пьяни, на него поступали жалобы от оскорбленных и униженных девушек. Если он вел себя со многими так, как хотел в первый вечер и со мной, девяти лет ему было мало. Бэкхен не смог вырваться с работы, но я уговорила его зайти на чай после ее окончания. Он обещал принести мне печенье. — Какую работу ты ищешь, Чонин? — обратилась к брату я. Мы все еще были не в тех теплых отношениях, которые должны быть у брата с сестрой, но каждый из нас все равно волновался за другого. — Что-то связанное с финансами. Или я зря оканчивал институт? — Ты его окончил? — удивилась я. — Еще в прошлом месяце, — с хвастливой улыбкой заявил Чонин. — Только я не захотел оставаться в Штатах с мамой, устал от американщины, вот и вернулся. — Заходи на чай, — робко добавила я, а затем пошла в сторону автобусной остановки. — До скорого! — усмехнулся Чанель и поплелся за мной. Нужного автобуса мы ждали долго. Я снова ощущала это воодушевляющее чувство ритма большого шумного города. Странно, ведь за последние два месяца я совершенно не слышала музыки Сеула. Я так была погружена в собственные переживания, что не хотела замечать никого вокруг. — Устала? — Чанель пристроился рядом, вытягивая свои длинные ноги-шпалы в укороченных светло-голубых джинсах. Жара не спадала последние несколько недель, дождя и подавно не было, и я представить не могла, как сейчас тревожно садоводам и фермерам, у которых весь урожай засохнет. — Да, немного, — я выдохнула. — Хочу мороженого. — Куплю, как дойдем до дома. Наверное, ты сильно испугалась. — Знаешь, после всего, что произошло со мной, когда в моей жизни снова появился ты, меня уже ничем не испугаешь и не удивишь. — Зато ты будешь стрессоустойчивой, — попытался пошутить он. Приехал автобус. Мы запрыгнули, примостившись на последние сидения. — Во сколько мне завтра к врачу? — спросила я у Чанеля, потому что забыла совершенно. — В одиннадцать вроде бы. — Я хочу скорее вернуться к работе, — я отвернулась к окну, смотря на отражение лица Пака, что глядел на отражение моего лица. — Почему ты бросила студию? — посерьезнев, спросил он. — Не хочу больше заниматься музыкой. — Почему ты мне врешь? — он изогнул бровь, и его губы покраснели от покусываний. — С чего бы мне тебе врать? — обиженно хмыкнула я. — Я знаю, что музыка для тебя значит. Почему ты ее бросила? Почему занялась какой-то кофейней? Не ты ли мне говорила, что если подождать, то все будет? Что надо добиваться того, что тебе дорого? — Чанель, прошу, — я закрыла глаза. — Я не хочу это обсуждать. Я не вернусь в студию, и мне нравится моя кофейня. Это не из-за тебя, я сама так решила. — Маленькая лгунья, — прошипел он. Бэкхен появился в моей квартире, когда солнце уже почти село. Я заварила нам чай на маленькой кухоньке, а Чанель снова ушел куда-то, обещая утром вернуться. Бен принес мне вафельки и мягкое бисквитное печенье с изюмом. — Спасибо, Бэкхен-а, — я была очень рада его увидеть. — Я уверена, завтра меня уже выпишут, и я вернусь к работе со среды. — Без тебя в кофейне все равно скучно, — улыбнулся устало Бэкхен. — Вы с Чанелем по-прежнему никак, да? — Это… все равно я больше ему не поверю. Я не… я не знаю. Я обещала тебе и просила дать мне время… — Давай сегодня не об этом, — он протянул мне вафельку. — Слушай, а ты не скучаешь по гонкам? — вдруг посетила меня мысль. — Ведь ты уже давно помогаешь мне с кофейней, и я не помню, когда в последний раз вы собирались снова погонять. — Это будет сложно устроить, — задумчиво произнес Бэкхен. — Конечно, мне хочется снова погонять, но сейчас вся команда Шинхена, которая не вышла из строя, заляжет на дно. И вообще. Пока Чанель не уехал впервые пять лет назад, мы собирались, когда он устраивал что-то. Не думаю, что теперь когда-нибудь мы все соберемся снова, чтобы просто, без цели, погонять и посоревноваться. — Я бы тоже хотела с тобой прокатиться… — Еще чего! — воскликнул он. — Тебя вообще надо под замок! — Мы с тобой так и не поговорили нормально с того дня, как меня ранили, — упрекнула его я. — Я хочу сегодня расставить все точки над «i». — Почему сегодня? Что-то случилось? — Я просто не хочу больше жить в вечном ожидании чего-то. Не хочу давать Чанелю шанс и не хочу заставлять тебя ждать. — А я не хочу, чтобы ты заставляла себя меня любить, когда любишь другого, — Бэкхен встал со стула, и я растерялась. — О чем ты? — Я не настолько слепой и не хочу, чтобы ты через силу была со мной, — кажется, Бэкхен злился. — Просто признайся самой себе, что все еще любишь его. Я понял, что мне не нужна девушка, если она меня не любит. А если не хочешь прощать его за просто так, дай ему шанс исправиться. Он бы не вернулся, если бы не захотел. — Ты просишь меня… простить его? — в изумлении я уронила чашку, но, к счастью, она не разбилась. — Да я и сам ненавижу себя за эту правильность, но заставлять тебя больше не хочу. Я буду твоим лучшим другом, Дани, — он подошел ко мне и коснулся моей щеки, — самым близким, знающим все твои секреты и любящим, как родную сестру. Но я уверен, что ты меня не любишь. Давай оставим так, и я хочу, чтобы вы оба перестали друг друга мучить. — Я тебя не понимаю… — Поймешь обязательно, — он снова улыбнулся и подошел к двери. — И потом, милая Дани… Кажется, я уже люблю другую. Прости меня. С этими словами он пошел к выходу, оставляя меня в смятении. Я услышала, как мягко закрылась дверь. Смешанные чувства одолели меня. Я не знала, как мне поступить, и одной ночи на принятие решения было мало. Кажется, сегодня я потеряла Бэкхена. И не так, как теряют навсегда, он просто перестал быть тем, кого я могла бы полюбить. Он оказался потрясающим парнем, но, вопреки всему, я уже была влюблена в другого. И я не хотела прощать Чанеля и не знала, хватит ли у него терпения вернуть мое доверие, останется ли он со мной теперь уже навсегда. Предательство — самое сложное, что я когда-либо переживала. Но ведь я безумно его любила, и, как бы ни хотела подавить в себе это чувство, оно было больше моей ненависти к нему. Кажется, я любила Чанеля. Кажется, всегда буду, даже если он еще тысячу раз сделает мне больно.