Джеб, или внезапный удар

      Пробежав несколько кварталов, я спрятался в нише стены какого-то дома, чтобы перевести дух. Я прижался горячим лбом к камню, но холод стены не взбодрил меня.       Меня мучила совесть: я обидел друга, внезапно ударив беззащитного доктора. Вполне вероятно, я сломал ему нижнюю челюсть и, что самое ужасное, предал Джона:       «О, Боже милостивый, что я натворил!»       Внезапно до меня дошел весь ужас этого события. Я лишил себя дружеской поддержки Ватсона, его участия в раскрытии убийства на Пэлл-Мэлл. Конечно, его помощь, как всегда, была бы неоценима – доктор Ватсон поверил бы мне, и если бы…       Подводя итог, я нашел, что мое положение безвыходно: я так и не успел захватить деньги, чтобы доехать до Ист-Энда. И если даже Майкрофта сейчас не допрашивает ехидный Лестрейд, то все равно пробраться на улицу Пэлл-Мэлл, где, к несчастью, жил и мой брат, было нельзя – там сновала полиция.       «Я всегда при деньгах!» – внезапно скользнула моя мысль. – «И они стоят намного больше, чем отчеканено на монете…»       Радуясь своему открытию, я потянул за часовую цепочку, и в весеннем луче сверкнул золотой соверен – подарок Ирэн Адлер, который она вручила мне на своей свадьбе с мистером Нортоном. Именно тогда в краю монетки я высверлил отверстие и как талисман носил на цепочке часов.       Украдкой я поцеловал тяжелую монетку и вышел из тени дома в поисках кэба. Махнув рукой, я остановил повозку, назвал кучеру адрес.       - Простите, сэр, но… - благожелательным тоном возразил кучер. - Это же окраина Ист-Энда… Там неспокойно, сэр, и я бы не хотел остаться без лошади и кэба…       Я привел самый убедительный довод для кэбменов в таких случаях:       - Плачу соверен! Трогай!       Кэбмен придирчиво смерил меня взглядом: грязный пассажир, в порванной сорочке и мятом жилете не вызывал у него доверия, поэтому он попросил предъявить золотую монету. Все-таки убедившись в серьезности моих намерений, кэбмен щелкнул кнутом, и повозка тронулась.       Мимо кэба жалко зашаркали ногами толпы бедняков в лохмотьях, а воздух был насыщен смрадом. Кривые улицы состояли из длинных верениц двухэтажных домов со следами плесени, желтые кирпичи стен уже давно утратили свой цвет и стали одинаково закопченными от дыма. Некоторые камни покосились и каким-то чудом держались в стене.       Ист-Энд - преисподняя Лондона, где твориться треть всевозможных злодеяний города. Неужели всего в десятке миль от благополучного Вэст-Энда, королевского дворца и Уайтхолла, где заседает правительство, творится такое безобразие? Когда ниточка расследования приводит меня сюда, меня не покидает удивление этим страшным контрастом, как будто я попадаю в другую страну или даже Вселенную!       Спустя сорок минут пути по узким, запутанным, смердящим десятками запахов улочкам и переулкам, населенным разномастным бедным людом, мы были на месте. Я положил в протянутую руку кэбмена соверен, мысленно пообещав сувенирной, приметной монетке найти ее, где бы она ни находилась. Затем, развернувшись на каблуках, я зашагал прочь.       - Эй, мистер! – услышал я хриплый окрик кэбмена, вмиг потерявшего свою благожелательность. Я оглянулся.       - Здеся дырка, приятель… - заявил возчик на диалекте кокни (см.прим. 7), тыча грязным заскорузлым пальцем в монету. – Не-е, я так не согласный! Ее не хапнет ни один барыга овсом!       Я приблизился к кэбмену и склонился над монетой, словно коллекционер, изучая ее.       - Или берешь монету и катишься отсюда или… - тихим зловещим шепотом заявил я и показал испугавшемуся возчику револьвер. – Или твое тело найдут в вонючих водах реки Ли (см. прим. 8) , и полиция даже разбираться не будет! Обычное дело: пристрелили пьяные солдаты… Выбирай!       Кэбмен зло швырнул монету мне в лицо, жестоко хлестнул лошадь кнутом, отчего животное протяжно заржало, и, развернув экипаж, уехал. Я еще долго слышал его ругательства, пока он не скрылся за очередным кривым, грязным домом. Прикрепив неразменный соверен обратно к часовой цепочке, я тоже отправился в путь. Идти предстояло несколько кварталов, - я нарочно сказал кэбмену неточный адрес.       Между тем, следуя по мерзким улицам, по которым, возможно, ходил и Джек-Потрошитель в 1888 году, я думал о деле.       «Леди Гамильтон была сначала удушена. Затем убийца вонзил в нее нож и нанес смертельную рану. Это факт! Но зачем было душить жертву? Убийца знал о том, что дом полон людей, но это его не испугало. Он просто придушил женщину, чтобы она не выдала его вскриком? Что ж, возможно… А что, если эта догадка говорит о поле убийцы? Менять способ убийства (сначала удушение, затем удар ножом) характерно для импульсивных женщин!.. Нет! Сила удара очень высока… Да, и женщина бы оставила нож в ране, ведь, чтобы вытащить его из плоти, потребуется определенная сила и, конечно, дополнительное время… Итак, это был мужчина! Теперь о времени…»       Не заметив, как подошел к низенькому неприметному дому, я поднялся на чердак, пройдя комнатушку, в которой ютилась семья из восьми человек. Глава семейства, укрытый с головой ветхим одеялом, спал на единственной в комнате кровати. Мать - женщина с обветренными руками (видимо, зарабатывала прачкой) качала на руках спеленатого младенца. Голодный мальчуган лет двух в одной рубашонке дергал мать за подол, просил что-нибудь кушать. Остальные дети в возрасте от трех до девяти лет были заняты: они торопились сделать дюжину-другую коробков спичек, чтобы заработать на сегодняшний ужин, не в силах думать о завтрашнем дне.       Отыскав ключ в потайном месте, я открыл чердак и оказался в своем новом пристанище. Потолок был низкий, и с непривычки я ударился о балку головой. Мой высокий рост не позволял обычной свободы передвижений, и я стал более осмотрителен. В целом, обстановка моего жилья хоть и аскетичная, все же не была лишена определенных удобств. Возле двери стоял кувшин с водой и таз для умывания, на гвозде висело свежее полотенце. Меблировку составляли: старый кривоногий стул и шкаф, дверца которого отсутствовала. В углу комнатки располагалась низкая кровать, застеленная одеялом.       Я закрыл дверь на замок и привел себя в порядок. Затем поставил фотопортрет Ирэн Адлер на подоконник круглого слухового окна. Положив на сиденье стула заряженный револьвер, а на спинку повесив жилет, я блаженно растянулся во весь рост на кровати.       Наконец, я оказался в безопасном месте, где мне предстояло, как позже выяснилось, провести несколько дней в абсолютном одиночестве. Теперь же мне требовался немного поразмышлять.