Глава 8. На дне
29 марта 2015 г. в 00:45
Над рекой всходило яркое солнце. Небо озарили его первые лучи красновато-рыжего оттенка. Огонь зари разгорался все сильнее и ярче, - кто-то неведомый подкинул в камин дров. Пепел ночи, словно потревоженный кочергой, почти незаметно исчез, уступая место светилу. Над Темзой клубился пар. Лучи солнца обласкали остывшую за ночь землю и, согревая воздух, заставили почувствовать, как я продрог.
Я поёжился в мокрой и грязной сорочке, поэтому посильнее прижал колени к груди, и, обхватив их руками, попытался сохранить остатки тепла, безразлично уставившись на влажную полоску песка на берегу. Мой взгляд скользнул на лес мачт вдали, - это суетились суда: от маленьких лодок ловцов угря до больших торговых кораблей, тяжело оседающих в воду под тысячей фунтов груза.
Река нагоняла хандру.
Я поставил под удар политическую карьеру Майкрофта, который теперь испытывал определенные моральные неудобства в связи с таким беспутным малым как я.
Более того, я не оправдал надежд квартирной хозяйки миссис Хадсон: она всегда с подозрением относилась к оборванным клиентам, теперь же и мною пополнятся их ряды.
Чувствуя черную тоску, я подумал о друге: причинив доктору Ватсону смертельную обидную рану, я навсегда потерял его доверие. Я собственными руками, точнее одним внезапным ударом кулака, вдребезги разбил наши долгие товарищеские отношения. Я осознал, как легко потерять дружбу из-за единственного, вскользь брошенного слова или необдуманного поступка. Быть может, я смогу вернуть это самое лучшее человеческое чувство? Возможно, Ватсон поверил гнету предоставленных Лестрейдом улик и доказательств. Но неужели доктор отказал бы мне в помощи, попроси я его об этом? Разве он по-дружески не выслушал бы меня? Я же снова был одинок среди большого людного города.
Меня терзали сомнения, вонзая шипы в мое сердце и разум: или я ошибся в догадке или плохо искал?
Батюшка Темза, как уважительно величали реку простые лондонцы, был равнодушен к людскому горю. Темные, цвета смолы, волны оберегали городские тайны. Вода являлась хранилищем разного рода мусора: прогнивших досок, бутылок, золы, обрывков веревок и канатов, кусков шлака и угля, комков старого тряпья, обглоданных костей и прочего. На дне реки счет велся сотням ключей, монет разных эпох, подков. Много лет в иле и песке ржавели листы металла, револьверы, выброшенные преступниками, кинжалы и ножи…
Я вздохнул и, усилием воли стряхнув оцепенение, поднялся. Нужно действовать, время размышлений прошло! Шагать навстречу своей судьбе, не останавливаясь на передышку! Необходимо было найти ответ на самый важный в моей жизни вопрос!
По солнцу я определил время: из двух суток, отведенного мне времени, у меня оставалось не более пяти часов. Нужно спешить! Я подобрал с песка кусок черного угля-антрацита, закатал штанины до колен и вновь направился к бурлящему потоку. С ворчанием и силой, источая зловонное дыхание, вода напоминала мне разъяренного тигра, напавшего на охотника, - она яростно вырывалась на свободу из кирпичного тоннеля высотой с человеческий рост навстречу спокойной Темзе.
Заслонив лицо от брызг, я шагнул в ревущий поток. Уровень воды был мне по пояс. Я медленно перебирал босыми ногами по дну канализационного тоннеля, размахивая руками для равновесия, словно канатоходец под куполом цирка шапито. Мощная сила воды грозила вытолкнуть меня обратно. Наконец, спустя пятнадцать минут напряженной борьбы, поток устал сражаться со мной и сдался: вода побежала ровнее, - я свернул налево в боковое ответвление, ведущее в колодец для стоков воды с западных улиц. На этих стенах еще не было отметок угля, поэтому вытянувшись во весь рост до потолка, с которого сочились капли влаги, я начертил жирную черную стрелку. По этим знакам я мог не только отмечать обследованные разветвления, но и позднее выбраться обратно, если потеряю дорогу среди пересечений «улиц» этого подземного города.
Освещая путь потайным фонарем, я обследовал каждый дюйм дна трубы, пытаясь сквозь толщу ила, грязи, песка, глины и разного мусора найти нужную мне вещь. Я искал орудие убийства. Если я ошибся, и убийца леди Гамильтон не избавился от ножа в уборной, смыв потоком воды небольшой предмет в канализацию, то я попросту потрачу время. Здесь же было множество вариантов: я заработаю ревматизм или задохнусь от смрада, или, сшибленный потоком, утону в этом дерь… Простите, я хотел написать – «в этой омерзительной клоаке»… Вообщем, ничего приятного, о чем стоило бы сообщать читателям!
Рукав рубашки, завязанный узлом с одной стороны, был мне чем-то вроде сумки: она медленно пополнялась разными находками, подходящими под орудие убийства. Я, словно директор театра, выбирал лучшую актрису из всей труппы на главную роль в спектакле: и, судя по всему, никак не мог определиться. В рукаве хранились вещицы-«счастливцы», прошедшие отбор: офтальмологический скальпель с затертым клеймом какой-то больницы, пролежавший в воде около двух месяцев; полоса железа, отточенная с одного края, но очень тяжелая; остаток металлического прута от забора с острой верхушкой и даже восточный кривой кинжал. Я надеялся позже изучить свои находки тщательнее, с удобством разместившись где-нибудь на берегу.
Пока же я брел по воде уже долгие три часа, постоянно ставя угольные стрелки. Я снова и снова щупал босыми ногами толщу песка сквозь темную жижу и, если обнаруживал что-нибудь интересное, то опускался на колени и, словно кладоискатель, раскапывал ил обеими руками, держа зубами кольцо фонаря. Его свет бросал отблески на склизкие стены, рождая странные, жуткие тени.
В мутной воде что-то мелькнуло тусклым желтоватым цветом. Я наклонился, освобождая из песчаного плена предмет, - им оказалась пуговица с солдатского мундира. Я посветил фонарем: пуговица принадлежала пехотинцу Нортумберлендского полка (в котором служил Ватсон), выпуклый герб стерт в верхней части, а, значит, пользовались ею часто, то есть она была пришита к вороту (солдаты часто расстегивают воротник, когда жарко). Пуговица лежит в воде недавно - новые нитки не успели сгнить. Я обратил внимание на ножку пуговицы: внизу латунь отполировалась до блеска, значит, пуговица перешивалась со старого обмундирования.
Равнодушно швырнув бесполезную пуговицу обратно в воду, я возмутился: «Нашел время для дедукции!» Где-то совсем рядом спасалась бегством крыса, может, вспугнутая резким всплеском воды от тяжелой пуговицы. Затем из-за угла тоннеля по тонкому бордюру пробежала еще одна, и еще, и снова несколько… С жалобным писком в воде барахталось еще одно животное, переплывая на другую сторону тоннеля. Ловко вскочив на угол кирпича, скрежеща коготками по бордюру, крыса безошибочно пробиралась в направлении выхода, словно воспользовавшись моими указателями.
Увлеченный рассуждениями, я и не заметил, что поток воды стал резко прибывать. Когда я подобрал восточный кинжал, – вода мне была по колено, сейчас отметка воды достигала уровня пояса. Я прислушался: вдали, набирая силу и сметая все на своем пути, грозно ревел поток. Очевидно, в нескольких милях отсюда рабочие чистили канализацию, перекрыв ход воде, но она рвалась на свободу. Вследствие этого тоннель быстро заполнялся зловонной жижей и мутной водой. Вода нахлынула на меня, так что сорочка надулась пузырем, словно парус попутным ветром, и в последнем усилии подбросила меня к потолку тоннеля. Рукав рубашки с моими находками вода нахально вырвала из крепко сжатого кулака, и моя «сумка» внезапно исчезла в потоке, - так карманник на оживленной улице крадет кошелек у зазевавшегося прохожего. Опасаясь разбить фонарь, я крепко стиснул его зубами, и, взбалтывая босыми ногами густую грязную воду, постарался держаться на поверхности воды, задевая круглый свод головой. Я царапал по потолку руками в надежде хоть за что-нибудь зацепиться, но лишь безжалостно раздирал ногти в кровь: склизкий кирпич не оставлял никаких шансов.
Водоворот подземной реки кружился все сильнее; отобрав фонарь, он зло разбил его о камни, прежде чем скрыть остатки тяжелой улики на дне трубы. Я остался в темноте, борясь с потоком смердящей жидкости. Глаза не успели привыкнуть к отсутствию света, как вдруг я почувствовал острую боль в виске и, перестав сопротивляться, безмятежно окунулся в кромешную тьму.