Затерянные в песках

Прошло ещё несколько дней. Хозяин, как привыкла именовать его Адель благодаря Фату, всегда уходил рано, на рассвете, унося с собой и винтовку, и возвращался лишь когда стемнеет, так что вместе они проводили очень мало времени. Но даже в те редкие минуты, когда они вынуждены были делить шатёр — или как называла его Фату, хайма, — он не говорил с ней, не проронил ни единого слова. Да и сама Адель больше не пыталась с ним заговорить — она не знала, как он отреагирует на ее слова и не вздумает ли ударить снова. Но он не то что не бил ее или не приставал, но даже и не подходил к ней. Это девушку сильно удивляло, ведь она попросту не понимала, зачем тогда держать в своем шатре на цепи человека. Если она гостья, то почему она до сих пор на цепи? Если же она рабыня или, скорее, наложница, то почему он медлит и просто держит ее в шатре? Единственная, с кем Адель могла поговорить, пока хозяина не было, была Фату. Именно она, получив разрешение от имохага, объяснила девушке что происходит. Как оказалось, туареги, найдя их, хотели оставить их у себя как гостей, ведь они помогали всем путникам в пустыне, но когда поняли, что они воры, которых почти настигла заслуженная кара, решили помочь лишь отчасти — сохранили им жизни взамен на свободу. В их небольшом поселении как раз не хватало икланов, поэтому по решению туарегов Адель с Гийомом пополнили их ряды. От Фату девушка узнала и о самом хозяине. Как оказалось, он является имохагом и, по совместительству, братом амрара, который сейчас отсутствовал и чье место занимал ее хозяин, так что, по словам Фату, Адель страшно повезло — оказаться в шатре такого важного человека! Именно он принял решение забрать их обоих из пустыни и дать шанс на жизнь, взяв за это скромную плату в виде свободы. Но много о нем Адель не узнала — Фату просто отказывалась рассказывать что-либо, заявив, что это не ее ума дело. Она не говорила ни как его зовут, ни что он за человек, поэтому тут девушке приходилось полагаться лишь на собственные наблюдения. Разве что Фату просветила ее насчёт покрывала, объяснив, что такое тагельмуст, почему и как их носят все местные мужчины. Как оказалось, по древней традиции все туареги-мужчины закрывали свои лица платками, и никто не мог видеть их лица. Если же по какой-то причине человек видел лицо туарега, то его ждала незавидная участь быть убитым туарегом; если же это таковое сделать не удавалось, то туарег обязан был покончить жизнь самоубийством. Но старые традиции отчасти забываются со временем — туареги закрывали лица либо в присутствии чужаков, либо при в присутствии высокородных женщин или родственников в знак уважения; рабы, которые видели лица своих хозяев, теперь не оказывались тотчас убитыми — это был лишь знак того, что туареги их не уважают. Фату не преминула расспросить и саму Адель, а та охотно рассказала ей про свою жизнь в Париже, про путешествия по северу Африки. Фату, конечно, сильно удивлялась, слушая ее рассказ, но, кажется, многому не верила — она просто не представляла, что такое может быть. Особенно ее поразили рассказы о море — Адель пришлось объяснить, что море — это своего рода пустыня, но не из песка, а из воды. Фату не могла поверить, что где-то может быть так много воды, и уж тем более, что по ней можно плавать на больших кораблях. Еще удивляли ее рассказы о кино — Адель пересказала ей сюжет нескольких фильмов с Чарли Чаплиным, которые она видела в Париже, и бедная таклит не могла представить себе, что такое — двигающиеся изображения людей — вообще может быть возможно. Единственное, что могло ее убедить — это внешний вид Адель, которым Фату постоянно ее понукала. Рабыня никак не могла понять, как девушка может ходить в брюках наравне с мужчинами и почему она коротко стрижёт волосы, все также уподобляясь мужчине. Она пыталась уговорить Адель переодеться в местную одежду, даже принесла ей какие-то наряды, но Адель решительно отказалась — собственная одежда напоминала ей о том, кто она такая, откуда, и что совсем скоро эта одежда понадобится ей вновь, ведь она сбежит назад, в цивилизацию. На вопрос девушки, почему другие рабы могут свободно передвигаться по лагерю, в то время как она, закованная, безвылазно сидит в этом эхане, Фату ответила, что такова воля хозяина — он знает, что она скорее всего попытается сбежать, поэтому он не даст ей этого сделать. Этим он уберегает ее от смерти, которая наверняка настигнет ее в пустыне, если она вздумает сбежать, так что она должна быть благодарна ему за такую благосклонность и заботу. Адель действительно хотела сбежать при первой удобной возможности. Ей казалось, что уж лучше умереть в пустыне от голода или жажды, чем жить в неизвестности, в кандалах и рядом с каким-то туарегом, который даже словом не обмолвился с ней. Вот только как раз-таки эти самые кандалы и мешали ей сбежать, поэтому девушка стала терпеливо ждать, когда же их снимут с неё, а потому стала тихой, покладистой и послушной. С тех пор прошло несколько недель или почти целый месяц — живя в хайме трудно было понять, сколько дней прошло. Все это время Адель добросовестно выполняла всю работу, которую поручала ей Фату: вышивала покрывала, сшивала гандуры, пряла шерсть, плела ахбег из змеевика. А пока она делала всю эту работу, она детально разрабатывала план побега. Своим честным и добросовестным трудом она надеялась заслужить хоть немного доверия и избавиться от кандалов — а тогда сбежать будет намного легче. Однажды утром в шатер зашла Фату, держа в руках два больших бурдюка, и остановилась с ними у входа. Адель, отвлекшись на пару секунд от вышивки, вопросительно поглядела на нее, ожидая, какую еще работу ей поручат. Но вместо этого женщина поинтересовалась: — Хочешь сходить со мной за водой? Адель просияла и сразу же согласно кивнула. Ведь простой поход за водой означал, что с нее снимут кандалы и она сможет сбежать! Фату улыбнулась, поставила кувшин на пол и принялась избавлять девушку от железа на ее ногах. Не глядя на Адель, она тихо проговорила: — Не вздумай сбежать. Я уговорила хозяина расковать тебя, ведь ты была послушной все это время. Иначе нас обеих могут наказать. — Не стану, — пообещала ей Адель с улыбкой. Мысленно она уже бежала прочь по песку в сторону Марокко. Наконец оковы спали с ее ног, и впервые за все это время Адель вышла наружу и сразу же остановилась на пороге шатра, зажмурившись от яркого солнца. Она отвыкла за это время от того, как солнце может слепить глаза, как пустынный ветер горячим воздухом обдувает лицо, как носимый тем же ветром песок может щекотать лодыжки, и вновь привыкала к этим ощущениям. Так Адель ощущала свободу. Оглядевшись по сторонам, девушка поняла, что находятся они уже не в пустыне. Точнее, они все еще были в Сахаре, только в ее скалистой части — с одной стороны на горизонте небольшое нагорье с хамадой перед ним, а с другой, далеко-далеко за горизонт уходил бескрайний эрг. Их селение, амазар, состоящее из почти двух дюжин шатров, стояло как будто посередине между скалами и песками. Пока они шли к колодцу, который находился на самой окраине селения туарегов, девушка разглядывала шатры, животных и проходивших мимо нее людей, пытаясь высмотреть Гийома. Но его, как и других мужчин, кроме двух стариков, она не видела. — А где остальные рабы? — спросила Адель у Фату, продолжая вертеть головой по сторонам. — Пасут коз, — ответила Фату, догадавшись, что ее интересует, — так что своего друга ты не увидишь. — А я могу повидать его позже, когда он вернется? В каком шатре он живет? — Хозяин позволил только сходить тебе за водой, не более. — Но что в этом такого? Я ведь просто хочу увидеть его, поговорить с ним. Он — моя единственная родная душа здесь. — Пока нельзя, не стоит испытывать терпение хозяина. Он и так благосклонен и добр к тебе. — Настолько добр, что держал с месяц на цепи, — фыркнула Адель, за что тут же получила подзатыльник от Фату. — Не смей такого говорить о хозяине! — шикнула она на неё. Адель обиженно замолчала, но перечить не стала. Она просто не понимала этого рабского мышления, этого слепого подчинения какому-то человеку, который вздумал называть себя чьим-то хозяином, ее раздражала эта покорность Фату. Но спорить с Фату, доказывать ей, что в нормальных странах рабства давно нет, что там люди не делятся на хозяев и рабов, что все люди свободны, Адель не хотела, ведь прекрасно понимала, что это попросту бесполезно. Все равно что младенцу объяснять устройство и принцип работы двигателя внутреннего сгорания. Вместе они дошли до колодца. Пока Фату набирала воду в свой бурдюк, Адель внимательно оглядывала окрестности, пытаясь различить хоть какие-то ориентиры и понять, в какую сторону ей надо бежать. Но днём сделать это было слишком трудно — в какую сторону ни посмотри, везде песок одинаков. Определить по тени хотя бы сторону света тоже было достаточно трудно — Адель не знала, когда был восход и сколько прошло часов с того момента, поэтому длина ее собственной тени на песке не говорила ей ровным счетом ни о чем. В такой ситуации ей могли помочь только звезды — девушка знала, как ориентироваться по ним в пустыне, какие звезды или созвездия искать. Вот только для этого надо было выйти из шатра ночью, а ей это категорически запрещалось делать. К тому же, она ещё не знала, не посадят ли ее вновь на цепь после сегодняшней небольшой прогулки. — Скажи, Фату, где мы находимся? — поинтересовалась Адель. Она решила не тратить зря время и выяснить хотя бы примерное свое месторасположение. — В пустыне, — усмехнулась таклит. — Я понимаю, но в какой ее части? Далеко ли до границы с Ливией? В какой стороне Марокко? — Не имею ни малейшего понятия. — Но как?! — Мне это знать незачем. Мы — народ кочевой, поэтому незачем запоминать название каждого места, где мы оседаем, ведь все равно мы рано или поздно покинем его и найдем себе другое пристанище. — Хорошо, хорошо… — Адель едва заметно поморщилась. Она не понимала, как можно не знать, где ты находишься. — Но здесь бывают хотя бы путники? — Именно здесь — нет. — Но как же? Здесь ведь есть колодец, да и, насколько я знаю, оазис где-то неподалеку… — Про этот колодец никто не знает. А что творится у оазиса я не знаю, да и не волнует меня это совершенно. Здесь мы в безопасности, и мне этого достаточно. А тебе это зачем? — Да так… Привыкла знать, где я нахожусь. Адель не давало покоя какое-то чувство, будто за ней все это время внимательно наблюдают. Она распрямилась и, щуря глаза, уставилась на темнеющую на горизонте точку. Что-то подсказывало Адель, что это и есть ее хозяин. Значит, сбежать сегодня у неё не получится — даже если ей удастся ускользнуть от Фату, то он все равно догонит ее. Фату, заметив промедление девушки, тоже распрямилась и поглядела в ту сторону. Хмыкнув, проговорила: — Нечего глазеть на хозяина. Работай, не то он решит, что ты бездельница, и мигом лишит тебя своей благосклонности. Адель послушалась ее слов и принялась набирать воду в выданный ей бурдюк. Продолжая поглядывать на замершую на горизонте чёрную точку, поинтересовалась: — Фату, расскажи мне о нем. — О хозяине? — казалось, женщина удивлена подобным вопросом. — О, он поистине великий человек! Его уму, доброте, щедрости, силе и смелости любой может позавидовать. Он лучший охотник среди всех мужчин, живущих здесь. Его винтовка никогда не промахивается! Он дважды переходил через Великую пустыню в одиночку! — Это невозможно, — попыталась возразить ей Адель. Она провела слишком много времени в пустыне и потому прекрасно знала, что в одиночку никто не может пересечь всю Сахару. На машине или нескольких, с большим запасом горючего, воды и еды — может быть, но только не в одиночку. Конечно, она слышала о транссахарской торговле, о том, как караваны шли через пустыню, но на то это и были караваны — у них был большой запас воды и провизии, у них были проводники, у них были гонцы, которых отправляли в оазисы за водой. — Одному там не выжить. — Он может всё! Его любит Аллах, и именно он вёл его и верблюда через Тенере. Хвали Аллаха, что он послал тебя к нашему хозяину. Именно ему ты обязана своим спасением. Ты должна ежедневно и еженощно благодарить его за такую милость! Адель едва сдержалась, чтобы снова не съязвить на тему кандалов, в которые ее заковывали до этого, но решила не испытывать терпение Фату. К тому же, она ещё в прошлый раз ощутила на себе, что рука у неё тяжелая. Адель снова подняла голову и недоверчиво поглядела на все ещё маячившую на горизонте неподвижную точку. Она не представляла, как один человек верхом на верблюде мог пересечь Сахару и вернуться оттуда живым. Тем более, пересечь ее дважды. — Если он такой добрый, щедрый и самый расчудесный, то почему он держит меня на цепи? — Ты должна быть благодарной, что тебе позволено жить в хозяйском шатре. Другим женщинам остаётся только мечтать об этом! — А почему я вообще живу у него? Почему не с другими рабами? Не рядом с моим другом? — Ты гостья, — объяснила Фату, — а гостей всегда принимают в хайме имохага. Тем более, хозяину нравится, когда его любимицы рядом с ним. Адель нахмурилась. Она все равно не понимала этой плебейской логики. Если она гостья, то почему ее держат на цепи и не позволяют самостоятельно выходить из шатра? Если она рабыня и воровка, то почему она живет не с остальными рабами в рабских условиях, а в одном шатре с имохагом? — Если будешь продолжать хорошо себя вести, — продолжала говорить рабыня, — то сможешь и дальше пользоваться его благосклонностью. Мне кажется, ты хорошенькая, хоть и тощая, как жердь, да и волосы у тебя как у мальчишки. Хотя, какое мне до этого дело? Главное, чтобы ему нравилось. — Он не прикасался ко мне, — произнесла девушка, догадавшись, что та имеет в виду. Тут же она почувствовала, как щеки ее слегка залились краской. Фату удивилась подобному заявлению и даже не нашлась, что ответить. — А у него много наложниц? — спросила Адель осторожно. Не то, чтобы ее сильно волновал этот вопрос, но раз уж разговор зашёл на эту тему, то она не преминула спросить об этом. Ведь надо заранее знать, не будут ли ей мстить другие его любовницы из этого племени за эту самую «благосклонность», о которой она совершенно не просила. За проведённое в эхане время Адель ни разу не видела, чтобы его посещала другая женщина, кроме проведывавшей ее Фату, хотя, по её словам, хозяин пользовался успехом у местных женщин. Возможно, о ней ещё никто и не знал, кроме Фату. Так не появятся ли у неё проблемы после выхода из шатра с другими женщинами, которых явно не обрадует ее жительство в шатре имохага? — Нечего лезть в чужую постель, — осадила ее Фату. Отвернувшись, проговорила чуть тише: — Это честь — получить его внимание. Любая женщина захотела бы оказаться рядом с ним. Адель лишь улыбнулась. Она бы с удовольствием поменялась местами с любой женщиной, которая захотела бы сидеть в кандалах, зато рядом со своим хозяином. — Не будет ли у меня из-за этого проблем? — спросила Адель, намекая. — Ну, с теми, кто хотел бы оказаться рядом с ним… Я бы не хотела попасть в неприятности из-за того, чего даже нет. — О чем ты… Ах, это! Можешь не беспокоиться, ревновать к тебе никто не будет. Твоему положению будут завидовать, но саму тебя никто не тронет. — Фату, скажи, если я его не интересую, то могут ли меня отпустить к моему другу? Я просто хочу повидаться с ним. — Ещё чего удумала! Нет, конечно же. — Но почему? Зачем тогда держать меня в шатре? Почему я не могу жить, например, с тобой? — Это дело хозяина, где тебя держать. А про встречу я тебе уже говорила — жди. Будь послушной, веди себя хорошо, выполняй все свои обязанности, и, быть может, я смогу попросить хозяина об этой встрече с твоим другом. Взяв отяжелевший бурдюк поудобнее, Фату направилась в сторону селения. Адель нехотя подняла свой и двинулась за ней, лишь напоследок обернувшись назад — чёрная точка наконец пропала с горизонта. На мгновение девушка решила бросить бурдюки и кинуться бежать прочь, пока оба ее надзирателя этого не видят. Но Адель понимала, что даже если она сбежит от рабыни, то ее наверняка схватит хозяин, прячущийся за ближайшим песчаным барханом. Поэтому Адель всего лишь тяжело вздохнула, с тоской поглядела на горизонт и нагнала Фату. — А кто тот руми, с которым ты хочешь повидаться? — по пути поинтересовалась женщина. — Он тебе кто? — Он мой… Адель не договорила, не зная, что и ответить. Она не знала, кто они с Гийомом друг другу. Любовники? Друзья? Соучастники? То, что происходило между ними, трудно было описать словами так, чтобы это поняла простая рабыня. — О, так это твой жених? — догадалась Фату, и ее пухлые губы растянулись в широкой улыбке. — Что-то вроде того, — пожала плечами девушка. — Вот почему ты так желаешь с ним встретиться! — Я просто волнуюсь за него. Я догадываюсь, что ему так же тяжело, как и мне, или даже ещё хуже, и наверняка он волнуется за меня… Я хотела бы просто поговорить с ним. — Ну, за него не беспокойся, — подбодрила ее Фату. — Он в первые дни получил пару розг, так что теперь присмирел немного. Адель удивилась такой новости, но виду не подала. Неужели Гийом бунтовал или пытался сбежать?.. Почему-то от такой мысли на душе у неё сразу потеплело. — Ему тоже нужно примерно себя вести и хорошо работать, чтобы ему позволили повидаться со мной? — спросила девушка не без иронии. — Да, — кивнула женщина. — Мы здесь не держим бесполезных лентяев. Но… — Но расположение хозяина заслужить нужно только мне, — закончила за неё фразу Адель. — Спасибо тебе, Фату, я все поняла. Женщина покачала головой, что-то неразборчиво пробурчала себе под нос и вошла в хайму. Адель оглянулась напоследок, ещё раз прошлась взглядом по амазару, тщательно запоминая расположение всех шатров, а затем прошла вслед за рабыней. Та велела ей вновь приниматься за работу с вышивкой, а сама взялась за ткань, которую надо было покрасить в темно-синий цвет. Но, видимо, она запамятовала о чём-то и, приказав девушке никуда не уходить, направилась на выход из хаймы. — Фату, — окликнула Адель женщину перед тем, как она вышла. Та повернулась к ней лицом, сдула прядь волос с потного лба и вопросительно взглянула на неё. — Фату, а ты не могла бы попросить хозяина не держать меня больше на цепи? Обещаю, я не сбегу. — Думаю, я могла бы похлопотать. Ни в тот вечер, ни в один последующий, Адель больше не сажали на цепь.