Затерянные в песках

Адель замерла у колодца, исподлобья оглядывая амазар. Солнце было в своем зените, и амазар казался вымершим. Туареги уехали куда-то на верблюдах, их женщины прятались от зноя в шатрах, икланов тоже не было видно, даже Фату скрывалась в одном из эханов — это был идеальный шанс для побега. Никто бы сразу и не заметил ее пропажу, так что она успела бы уйти далеко. Но Адель не собиралась уходить отсюда в одиночку. Ещё в самом начале, когда она только начинала мечтать о побеге, она уже представляла, как сбежит вместе с Гийомом. Раз уж они попали сюда вместе, то вместе и сбегут — по-другому и быть не могло. И каждый день она только и думала о том, как бы добраться до него и сбежать; каждый день думала о том, что они вдвоём наконец-то снова смогут быть свободны и счастливы. И когда они наконец встретились и смогли поговорить, Адель утвердилась в том, что желание сбежать у них одно на двоих, что оба хотят сбежать отсюда вместе. С тех пор они делали все, чтобы это желание стало реальностью. Как Фату и обещала, они смогли встретиться еще дважды и за чаем поговорить друг с другом. Они сообщали друг другу на французском все что знали — во сколько и куда уходят туареги, в какое время у икланов перерыв и они перестают так пристально следить, в какой стороне может быть Алжир, Марокко или Египет. Адель поведала Гийому, что входы во все хаймы туарегов обращены на юг, так что они могли хотя бы примерно понять, в какую сторону им надо бежать. Оставалось лишь дождаться времени, когда они смогут сбежать. И наконец это время настало. Она сама не запомнила, как ей удалось вытащить Гийома. Просто добежала до его эхана, тихо позвала его и, сказав лишь одно-единственное слово, пустилась вместе с ним в бега. Тогда сразу никто на это не обратил внимания — Адель часто крутилась возле палатки Гийома, часто перебрасывалась какими-то словами на французском, так что никто не удивился, когда она вновь пришла о чём-то поговорить с ним. Это и дало им небольшую отсрочку, чтобы уйти подальше от селения. В реальность происходящего верилось с трудом, но Адель казалось, что удача наконец-то сопутствует им. Спустя примерно месяц после первого разговора и спустя почти четыре месяца заточения в этом амазаре они всё-таки бегут отсюда прочь, причём вдвоём! За такой щедрый подарок судьбы девушка была готова благодарить какого угодно бога. Конечно же, она не представляла, как они вдвоём пересекут пустыню, без еды и воды — с собой у них был лишь один небольшой бурдюк, который Адель умудрилась прихватить с собой, — но старалась не думать об этом. Возможно, они наткнутся на бедуинов, или таких же путников, искателей приключений, какими они были сами, или какая-то высшая сила поможет им добраться до цивилизации… Но это сейчас было не главным. Все, что ее волновало — это уйти от этого амазара как можно скорее. Гийом бежал рядом с ней, крепко сжимая ее руку в своей. Он целовал ее пальцы, смеялся и что-то говорил на французском о том, как он этого давно ждал. Девушка не верила своему счастью. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Спустя несколько долгих, как столетие, часов блуждания по пустыне, первые эмоции от удачного побега немного поутихли. Жара, зной, отсутствие воды и усталость делали своё дело, сводя радость двух беглецов на нет. Оба за это время устали, вымотались и уже не бежали вперёд, а очень медленно шли, стараясь экономить силы, которых и без того осталось не так уж много. Солнце уже начало клониться к горизонту, когда Гийом попросил об очередной остановке. Из-за того, что у них не было с собой никакой провизии, а вода в бурдюке давно закончилась, идти весь день под палящим солнцем было трудно. Адель сама уже давно, ещё на половине пройденного пути осознала, насколько тяжелым будет этот путь для них; тяжелее, чем когда они бежали от преследователей в Тиндуфе, но сдаваться не желала. Если так тяжёл путь к свободе, то она готова его пройти. Адель согласилась сделать небольшой привал. Конечно, воду и еду они здесь не добудут, но хотя бы смогут немного отдохнуть и набраться сил для дальнейшего пути. По её соображениям, они отошли на достаточное отдаление от амазара, так что у них есть немного времени на отдых до того, как их найдут. Если их вообще будут искать — чем дальше они отходили, тем крепче становилась ее уверенность в том, что никто не отправится на поимку двух беглых руми. Не настолько они ценны, чтобы тратить время на их поиски по бескрайней пустыне. А если их и попробуют найти, то вряд ли их поиски увенчаются успехом — Тенере настолько огромна, что найти двух людей в ней практически невозможно. Даже иголку в стоге сена легче найти, чем ее и Гийома среди всего этого песка. О том, что с ними могут сделать за попытку побега в случае, если их все-таки поймают, она старалась не думать — подобные мысли казались ей сущим бредом, поэтому она старалась не забивать себе голову подобной чепухой. Но Адель даже и не поняла, в какой момент времени они оказались окружены противно кричащими верблюдами и восседавшими на них туарегами — те будто в одно мгновение вылезли из-под земли, стоило ей лишь прикрыть глаза на секунду. Она успела лишь испуганно вскрикнуть и попыталась подняться, а мужчины уже спешились, подошли к ним и с легкостью повалили на землю — им даже не пришлось сбивать их с ног, ведь полусонные беглецы просто не могли сообразить, что происходит и в какую сторону им бежать. Девушка ерзала по песку, как уж на сковородке, когда один из туарегов связывал ее вытянутые вперед руки веревкой. Лежавший рядом лицом в песке Гийом что-то невнятно бормотал на смеси французского и арабского, явно прося пощадить его, пока его вытянутые руки точно также связывали веревкой перед его лицом. Испугавшись по-настоящему, Адель вдруг ясно осознала, что их накажут. Они планировали побег, они почти сбежали — а ведь они всего лишь рабы, и не могут даже помыслить о таком. Конечно же, со стороны туарегов было бы намного справедливее оставить их в пустыне, ведь здесь без воды они долго не протянут в таком состоянии, но девушка чувствовала, что у них совершенно другие планы. И спустя пару секунд ее страхи подтвердились. — Двадцать ударов каждому, — раздался чей-то властный голос. Адель закрыла глаза и судорожно сглотнула, услышав этот приказ. В ту же секунду кто-то наступил на нее, неслабо придавив ногами ее конечности к земле и лишая всяческой возможности двигаться. Возможно, будь у девушки хоть немного сил, она бы попыталась дать хоть какой-то, даже самый малый и бесполезный отпор, но после проведённого под палящим солнцем и без воды времени у неё не было на это сил. Оставалось лишь смириться, хотя покоряться этим туарегам совершенно не хотелось. Первый удар она сперва даже не почувствовала. Услышала лишь как коротко свистнула плеть, как раздался громкий шлепок, а затем спину обожгло огнём. В то же время воздух рассек свистящий звук плети, и очередной удар опустился ей на спину. Девушка вскрикнула, дёрнувшись всем телом. Больше ее никто не удерживал, никто не вдавливал ее руку в песок своей обутой в сандалии ступней, а потому Адель принялась ерзать на земле. Она вжималась лицом в песок, который сыпался ей в рот и лип к губам, корчилась, стараясь будто уменьшиться в размерах, вздрагивала всем телом при каждом ударе, металась по песку как уж, но хлыст раз за разом достигал цели и оставлял кровавые полосы на ее спине. Туарегам даже не пришлось избавлять ее от одежды ради этого — после двух или трех ударов ткань сдалась и разорвалась, оголяя кожу на спине, на которой сразу же проступил след от хлыста. И если этих первых ударов Адель почти не почувствовала именно из-за одежды, то теперь каждой клеточкой тела она ощущала, как нестерпимо больно ее бьют, как на коже остаются не только следы, но и рубцы, как выступают первые капли крови. В очередной попытке отползти, она подняла голову и заметила, что кто-то стоял прямо перед ней и наблюдал за процессом. И хоть лицо его, как лица остальных, было скрыто под покрывалом, а тело пряталось под бесформенной, ничем не примечательной одеждой, но Адель узнала своего хозяина — его взгляд она узнала бы из тысячи. Он равнодушно смотрел на то, как ее бьют плетью, как она корчится на песке, плачет и кричит. И ничего Адель не видела в этом взгляде — ни сожаления, ни сострадания, ни злости, ни даже проклятого удовлетворения от происходящего. Так мясники смотрят на бездыханную тушку барана, которого только что собственноручно прирезали и собирались теперь разделывать. Он стоял близко, очень близко к ней, и если бы девушка просто протянула руку и дотронулась до ремешков его сандали, то, возможно, над ней бы сжалились и прекратили это мучение. Но Адели гордость не позволяла просить милости у того, кто держал ее на привязи, а потому сквозь ужасную боль терпела все это. Когда на ее спину опустился последний, двадцатый удар, Адель находилась в каком-то полузабытьи, лишь из-за непрекращающейся боли оставаясь в сознании. Голос она сорвала ещё на середине экзекуции, а потом сейчас лишь едва слышно хрипела, не в силах кричать, что есть мочи. Когда ее погрузили на верблюда, она случайно заметила Гийома — он тоже был без сознания, тоже весь исполосованный и в крови, и его как какой-то мешок закидывали на другого дромадера. Спина его была темно-бордовой и глянцево блестящей на солнце. Адель хотелось плакать, но она себе не позволяла этой роскоши — иначе бы туареги поняли, как она слаба. Хотелось спеть «Марсельезу», но проклятый сорванный голос не позволил даже прошептать начало песни. Конечно же, ей было обидно из-за неудавшегося побега — такая мимолетная надежда на долгожданную свободу, на счастье вдвоём манили ее, придавали сил. Но девушка знала, что это не последний раз — они сбегут снова, и снова, и до тех пор, пока они либо не окажутся свободными, либо пока их не убьют. Пусть спина ее будет исполосована, пусть останутся шрамы, пусть ее покалечат, но просто так она не сдастся. Сквозь шорох песка при каждом шаге верблюда, посвистывание ветра, скрип седла или шуршания одежды, девушка слышала тихое «Р’Ораб! Р’Ораб!» Адель знала, что именно так ее хозяин в шутку называл своего мехари. Далее она провалилась в какое-то забытье и не приходила в себя до самого возвращения в шатер своего хозяина. Всю ночь и весь следующий день она также пролежала в таком же состоянии. Девушка даже не реагировала на то, что кто-то заботливо смачивал ей губы водой. Адель пришла в себя неожиданно, будто резко проснувшись после страшного сна. Дышать было тяжело из-за того, что лежала она на животе и ей ужасно давило грудь. Она осторожно приподнялась на одном локте и, потирая лицо ладонями, осознала, что все спокойно и сейчас ей ничего не угрожает. Вокруг нее был та же хайма, к которой она привыкла за то долгое время, что провела в селении туарегов; сама она лежала на всех тех же шкурах, что и раньше, в той же самой половине хаймы. Казалось, что ничего не было, что ей просто приснился страшный сон, и сейчас придет Фату и даст ей новую работу… Воспоминания тут же навалились на неё тяжелым грузом, и страшно заболела спина, и Адель поняла, что все было взаправду. Сожалея о неудавшемся побеге и возвращении к тому, с чего все началось, Адель пошевелила ногой, ожидая почувствовать знакомую холодную тяжесть кандалов, от которых уже успела отвыкнуть, но внезапно поняла, что ее лодыжки ничем не окольцованы. Руки тоже были свободны. Неужели она настолько в плохом состоянии, что ее даже не стали держать на привязи? Тут она заметила, что рядом с ней, затаившись в полускрытом мраком углу хаймы, все это время сидел и наблюдал за ней ее хозяин, и непроизвольно отшатнулась, вздрогнув. Как и во время той экзекуции, он смотрел на неё без каких-либо эмоций. Девушка, понимала, что ничего хорошего ее не ждёт. Но чудо произошло. — Тебе лучше лежать, — на арабском негромко произнёс он, все также не отводя от неё взгляд. — Иначе раны будут заживать дольше. После своих слов мужчина вытянул откуда-то из складок своих шаровар небольшую флягу и протянул Адель. Она чувствовала, что во рту нестерпимо пересохло, что ее ужасно мучает жажда, а потому сразу же ухватила флягу и, поднеся к губам, стала жадно пить. Никогда вода не казалась ей такой вкусной. — Меня зовут Амессан, — проговорил мужчина. Спокойно и тихо. Так началось их знакомство.