Дышите, вашу мать

      Безумный – это не диагноз, это стиль жизни. Это восприятие. Это другая манера изъясняться.       Два безумца – это крепкий союз. Стопроцентное взаимопонимание; разговоры о неизбежной смерти и о жизни, которая могла бы случиться, не будь мы такими.       Такими? С крыльями, с рогами, с вечно больной головой, с рваными запястьями, синяками, кровоподтёками, кошмарами по ночам. Мы уникальны, но каждого связывает один белый коридор, на котором развешаны дипломы врачей и фото благодарных родителей. Чьи дети не мертвы. Чьи дети больше на нас не похожи – они живут в съёмных квартирах, пропадают по ночам в клубах, работают, заводят отношения, домашних животных. Они фотографируются на фронтальную камеру, чтобы показать свою счастливую улыбку; для нас их улыбки – сплошное издевательство. Пока мы пытаемся жить, раз не получается умереть, в яме, на поверхности цветёт совершенно другое поколение со своими целями. Не выжить, конечно; скорее напиться, поглубже затянуть сигарету, пойти в тренажерный зал, ночью перепихнуться, а затем двинуть на работу и получить повышение. Они другие; и их сложно понять тем, кто заперт в своём теле.       Ведь мы давно должны лететь. На небеса, заштопав там крылья, или под землю, спалив их до обугленных перьев. Не имеет значения исход, нам важна предыстория; сам полёт. Момент, когда мы шёпотом или про себя просим за всё прощения; говорим «пока» друзьям, родителям; умалчивая вопли, задираем голову и просим бабушек и дедушек, умерших ещё в начале 2000-х, накрыть стол. Ведь скоро будем рядом; скоро могилы будут тереться каменными боками о плиты родственников. Скоро они увидят наши прозрачные лица, которые мы в отчаянии правили бритвами. Скоро…       - Расскажи про крылья.       Драко сжимается в моих руках. Чувствую, жмурит глаза и облизывает подсохшие губы.       - Я видел их только один раз. Гигантские, золотые… Но мягкие. Как облака.       - Или сахарная вата, - улыбаюсь ностальгии утра. «…Ничего удивительного, что вы забыли».       - Они были прямо за спиной, когда я натягивал петлю на горло.       - Повезло. Я своих не видел.       - …Сейчас не поверишь, но я говорю чистую правду.       - Всяк в мире бывает. Давай.       - Когда я затянул узел и оторвался от табуретки… ничего не произошло.       - Ты не упал?       - Крылья трепыхались, а я так и завис над упавшей табуреткой. Она стукнулась о диван - а я всё висел.       -...Этот след на шее... – не знаю, откуда взялась нежность в голосе.       Не знаю, почему провёл пальцами по его ключицам, а потом дотронулся до розового шрама.       - Ах, это, - дрожит под прикосновениями. - Это от эксперимента, когда я примерял, насколько затянуть верёвку.       - Репетиция была удачнее самого этюда, не находишь? – слабо улыбаюсь, лаская его беззащитную шею.       Прямо сейчас мог бы его задушить… Я мог бы выбить воздух из его лёгких, затем целуя холодный лоб в благословении. За того, который полетит вместо меня. За исполнившуюся мечту хрупкого Драко.       Но всё будет так, если он сам захочет. А пока…       Отодвигаясь от плеча Драко, я наклоняюсь к его шее; он вряд ли дышит полными лёгкими, экономит – я слышу бой пульса. Провожу носом от ключиц до мочки уха, втягивая приятный аромат и ловя кончиком быстрые мурашки. Ему приятно – тело трясёт, как в лихорадке. Я высовываю язык и широким движением прохожусь по сонной артерии. Пульс учащается; биение под кожей становится слишком ощутимо. Это будет грязная игра…       Зажимаю артерию, сильно надавливая на неё языком.       - Гар-р-ри… - стон тонет в пальцах, пережимающих его горло.       - Молчи, пока я не задам вопрос.       Не отпуская губ от шеи, я встаю со стула и пересаживаюсь на край коленей Драко, почти нависая над ним. Прижимаюсь к бёдрам сильнее, рукой заставляя откинуть голову. Его шея могла бы по праву называться белой - но без ожерелья нежного шрама и засоса около сонной артерии.       В прочем, полосы и пятна смотрятся вызывающе. Он хочет поцелуя, и хочет удушения – отчаянно и развратно. Драко.       Моим небрежным движением руки его волосы зачёсаны назад. Кроткий поцелуй в оголённый лоб.       - Можешь дышать?       - Едва, - шепчет.       Наслаждается гранью ножа, где две стороны блестят по-разному. В одной моё отражение, в другой – блаженной смерти. Которую он выберет сейчас, я знаю до дыр.       Которую потом – во снах.       - Дыши из моих губ.       Воздух вокруг трещит, сталкивается, сбивается в кучи, образуя вокруг нас воронку; где ни одному нельзя глубоко втянуть кислорода по лёгкие. Где каждый вдох – на перекрёстке – ад, рай, напротив боль и эйфория. Куда пойдёт Драко? Я тоже знаю - дьявольски хороший прорицатель и психолог. А, может, друг сатаны. А, может, просто псих, которому везёт угадывать.       Который угадывает в серых глазах самые тёмные желания.       - Наклонись ближе, - не моргая, тянется навстречу.       Я раскрываю губы над его губами. Чувствую судорожное дыхание.       - Дыши, - горячим обещанием, выдохом по подбородку.       Связаны, а? Бахромой плётки, нитью, цепью, хоть наручниками.       Душа к тебе тянется.       Накрываю губы поцелуем.       - Дыши…

А воздуху легко, А воздуху плевать, "Дыши пока я есть, Дышите, вашу мать"