Музыка тишины

Над ущельем сгущались сумерки. Все вокруг, как тяжелой дымкой, подернулось тревожной тишиной. От стен древней оружейной веяло вековым холодом. Со всех сторон раздавались приглушенные голоса, лязг железа, неясный отдаленный гул - крепость готовилась к осаде. Наползающая ночь дышала предвкушением битвы. Леголас вытащил из ножен свой кинжал, крутанул его в руке - острая вороненая сталь тускло блеснула. Древний клинок никогда не нуждался ни в чистке, ни в заточке, был легким и точным. С самой юности, когда только получил его в дар, Леголас учился управляться им, как иные управляются собственными руками, и теперь мог разить им, не задумываясь, не целясь. Верное оружие, даже не так - верный боевой товарищ, и Леголас надеялся, что из его мертвых пальцев его заберет не мордорская погонь, а кто-то, в чьих руках кинжал сможет вновь засверкать. Он пересчитал стрелы в колчане - их было слишком мало. Те, что были в оружейной, плохо подходили для большого тугого лука галадримов, который подарила Леголасу Владычица. Впрочем, в темноте все равно особо не постреляешь - эльф надеялся продать свою жизнь подороже, и лук будет ему в этом не главным помощником. Он погладил гладкую серебристую рукоять - она была теплой, словно нагретой солнцем, и, прикрыв веки, Леголас на мгновение перенесся туда, где этот лук был вырезан. В золотом лесу Лотлориэна сейчас царила весна. Всю свою жизнь Леголас мечтал взглянуть на меллорны в цвету, пройтись по тропинкам между серебристых стволов, вдыхая сладкий аромат возрождающейся после зимы жизни... всю свою прежнюю жизнь. Он почти увидел сквозь толстые стены оружейной, через много лиг от Ущелья Хельма, как на вершине Карас Галадона Владыка Лотлориэна стоит, опустив тонкие руки, и печально смотрит вдаль, пытаясь отыскать своим прозревающим взглядом его - потерянного, скрытого за завесой тьмы и смерти. Келеборн предупреждал его, и, возражая ему, Леголас не мог представить, что человеческий век, о котором они говорили, окажется настолько коротким. Что ж, у всего, что имело начало, должен был быть конец - и Леголас подошел к своему. И собирался переступить черту с честью, покрыв себя славой. Он очень смутно себе представлял, что его ждет потом, за этим рубежом. Истории о смерти никогда не интересовали его прежде, и теперь Леголас гадал - сможет ли он там, за пределами смертного бытия, снова повстречаться с душой своего избранника. Эльф хотел бы, чтобы у него было побольше времени на то, чтобы расспросить об этом отца, Владыку или хотя бы Митрандира. Но времени не оставалось. Решение было принято, и теперь можно было лишь уповать на милость судьбы. Жалел Леголас и о том, что не мог послать свой разум за пределы тела туда, где на голых темных ветвях уже распускались новые зеленые листья, и Лесной Король сменил ледяной венец на корону из вешних цветов. Леголас знал, что своим уходом оставит еще одну дыру в его сердце - отец никогда не был щедр на выражение любви, от него нельзя было дождаться лишней ласки или доброго слова, но под этой броней из молчания и отстраненности Леголас всегда умел разглядеть настоящие чувства. Для его отца истинной ценностью обладали лишь два сокровища - и одним из них был он, его потерянный сын. Да, Леголас осознавал жестокость своего решения, но это не вызывало в нем ни тени сомнения. Отпуская его в Имладрис, отец, должно быть, знал, что прощается с ним навсегда. Он даже обнял его на прощание - а такого с ним никогда не бывало прежде. Леголас надеялся, что Трандуилу расскажут, что сын его пал в славной битве, познав истинную любовь. Конечно, если останется кто-то, способный рассказывать. Леголас проверил натяжение тетивы и отложил лук - он был готов и теперь с замиранием сердца, как дети ждут приближения праздника, ждал, когда зазвучат тревожные звуки рогов, возвещающих битву. - Ну да, именно так вы, эльфы, всегда и поступаете,- раздался вдруг совсем рядом ворчливый голос. Леголас обернулся - Гимли, поглаживая рукоять секиры, стоял в нескольких шагах от него и рассматривал его, нахмурив брови. - Вы научились ходить неслышно, как эльф, мастер гном,- заметил Леголас с беззаботной улыбкой. Судьбе он был благодарен хотя бы за то, что погибнет, сражаясь бок о бок с другом, и уж с ним-то он успеет попрощаться. Но Гимли на его замечание не отреагировал, продолжая хмуриться. - Вечно с вами одна и та же история,- он подошел ближе, и на мгновение Леголасу показалось, что гном хочет его огреть секирой,- я-то думал, ты не такой, как все твои сородичи. - Не понимаю,- тон Леголаса все еще звучал легко и почти весело, но взгляд стал внимательным и цепким - Гимли вел себя странно. - Все ты понимаешь, мой добрый Леголас,- хмыкнул гном и надвинулся еще,- как только возникают трудности, вы, дивный народ, тут же поджимаете хвост - и в кусты. Взять хотя бы твоего папашу. Неожиданно оскорбленный, Леголас почувствовал, как у него запылали уши. Он, конечно, понял, о каком эпизоде говорил сейчас Гимли - в Лихолесье о том случае вспоминали всегда с неохотой. - Мой отец был оскорблен твоими сородичами, мой добрый Гимли,- отрезал он,- и шел на них войной. Но, увидев, что они и так повержены, был милосерден и не стал их добивать! - Уверен, у тебя, в твоем паучьем царстве, именно так и рассказывают,- фыркнул Гимли и коротко утробно рассмеялся,- даже если и так, уж ты-то точно не собираешься проявлять милосердия. Обычная трусость - вот как я это называю. Леголас взялся за рукоять кинжала и сурово глянул на гнома. Что на того нашло, эльф не понимал - с тех пор, как Боромира не стало, Гимли, кажется, взял на себя обязанность приглядывать за ним, чуть ли не оберегать и защищать (если бы Леголасу нужна была защита), а теперь вот так насмехался и ерничал. Не происки же это Сарумана - грешным делом подумал Леголас. Но разбираться было не досуг - гном оскорблял его, а Леголас не мог понять, за что. - Объяснись,- потребовал эльф,- или мне придется проверить твою шею на прочность, мастер гном! - А чего объяснять,- Гимли поднял секиру, и выглядело это довольно угрожающе - кажется, он и правда вознамерился напасть на Леголаса,- ты и сам понимаешь, о чем я. Думаешь, я не понял, что ты собираешься сложить голову в этой битве? Леголас, подавшийся было вперед, готовый обороняться, замер, удивленно глядя на гнома. Врать он не умел и не хотел уметь, и сейчас отпираться было бесполезно. Он опустил руку с кинжалом и печально улыбнулся гному. - Я не стану спрашивать, как ты узнал об этом,- сказал он,- и я сожалею, что своим решением разочарую тебя, мой друг. Но моя жизнь принадлежит мне - теперь снова мне одному. Кроме нее у меня больше ничего не осталось. И я волен распоряжаться ею, как мне заблагорассудится. Гном несколько мгновений сжимал секиру так крепко, что костяшки его пальцев побелели. Потом, вздохнув, опустил ее. - Ладно, друг Леголас,- сказал он уже спокойней, своим нормальным немного ворчливым тоном,- никому не известно, останемся ли мы в живых после этой ночи - все идет к тому, что шансов у нас не много. И, вполне возможно, тебе и решать-то ничего не нужно было. Но тем не менее, раз уж ты называешь меня другом, я предлагаю дружеское пари. - Пари? - переспросил Леголас. Он был совершенно не настроен на игры. Атмосфера в крепости сгущалась, и откуда-то издалека, вместе с ударами грома, стал доноситься гул движущейся армии - чуткое ухо эльфа уловило неровные крики, лязг и топот - прислужники Сарумана приближались к Хельмовой Пади. Гимли тоже это понимал, но смотрел на Леголаса все также прямо и решительно. - Пари,- подтвердил он,- ты все равно, наверно, хочешь продать свою жизнь подороже - иначе сбросился бы с этой крепостной стены, и дело с концом. Так вот, я предлагаю следующее - устроим соревнование. Кто соберет больше голов, тот и победил. - Это довольно несправедливо,- заметил Леголас,- почему я должен согласиться? Ведь, чтобы подвести счет, нужно будет дожить до конца сражения. - Верно,- кивнул Гимли,- но ты же не настолько наивен, чтобы полагать, что битва эта - последняя. - Не настолько,- согласился Леголас,- и что же у нас на кону? - Ты на кон поставишь свою жизнь, друг Леголас,- ответил Гимли,- если моя секира полакомится большим количеством орочьей крови, твоя жизнь будет в моем распоряжении, раз уж это все, что у тебя осталось. Леголас нахмурился. Хитрость Гимли была прозрачной, как майский утренний воздух, но он, кажется, и не собирался таиться, сразу выложив карты на стол. - А что же, в случае победы, получу я? - поинтересовался эльф. Гимли усмехнулся. - Я мог бы предложить тебе экскурсию в тайные чертоги Дарина, куда не ступала нога ни единого эльфа,- ответил он,- но пари должно быть справедливым, а награда равноценной. Поэтому я поставлю свою жизнь. - Можно ли считать жизнь эльфа и жизнь гнома равноценными вещами? - скептически спросил Леголас,- ваша жизнь коротка. - Равноценными, если эльф все равно намеревается погибнуть,- кивнул Гимли. - и раз моя жизнь коротка, то в случае моей победы, тебе почти ничего не грозит - я не собираюсь оставлять твою жизнь кому-то в наследство. Леголас некоторое время молчал, глядя на Гимли. Он знал, наверно, почему гном делал это, почему придумал это нелепое пари и так легко разбрасывался своей жизнью. Настоящих друзей, чьи корни не терялись бы в глубоких недрах земли, у Леголаса было совсем немного. Дружба для того, чья жизнь исчислялась тысячелетиями, была понятием очень относительным. Друзья могли не видеться много веков, или надоесть друг другу за пару десятилетий. Она была не чета любви - вечной и неусыпной. Она требовала перерывов и не терпела клятв. У смертных же все было иначе. Видимо, в этом было преимущество тех, чья жизнь была ограничена временем. Они умели ценить моменты, они знали, что не сегодня, так завтра или через пару лет всему может прийти конец. Теперь и Леголас это знал. И в конце-концов, Гимли был прав во всем - они могли не пережить эту ночь и так. - Хорошо, Гимли, сын Глоина,- торжественно проговорил Леголас, протягивая руку,- я принимаю пари. - А я скрепляю его, Леголас, сын Трандуила,- ответил Гимли с не меньшей торжественностью,- раз уж больше скрепить его некому. Они пожали руки, и вдруг Гимли крепко дернул Леголаса на себя, заставляя наклониться. Из-за разницы в росте объятие вышло немного неловким - эльф чуть не ударился носом о шлем гнома, но, приноровившись, обнял его в ответ. - Постарайся не умереть и не растратить мою награду,- проговорил Гимли, и Леголасу показалось, его голос прозвучал глухо и хрипло. - И ты тоже,- ответил он, похлопав друга по спине. *** Для Леголаса битва прошла, как во сне. Он помнил рассказы Боромира о том, как сражение может захватить, помутить разум, и воин становится больше не мыслящим анализирующим существом - он становится духом войны. Разящим мечом, меткой стрелой, твердой рукой и верным сердцем. И то же самое Леголас испытал в битве за Хельмову Падь. Он стрелял, пока не кончились стрелы, не забывая вести счет поверженным врагам. Он рубил их кинжалом, чувствуя, как рукава пропитываются вражеской кровью. Он чувствовал, как снова оживает мир вокруг него. Повсюду была смерть, но в душе эльфа пылал огонь воинского азарта. Он был словно один посреди волнующегося моря кровавой темноты, и в то же время ощущал себя частью огромного могучего организма - Леголас был воином среди воинов, и у них на всех была одна цель, один дух и одна отчаянная смелость. Но когда Эстель сказал, что Гимли остался в пещерах за Гатью, отрезанный от основных сил, загнанный в угол, эльф словно бы споткнулся о камень. Тридцать девять орков - повторял он про себя, собирая стрелы и готовясь к новой волне нападения,- тридцать девять, друг Гимли, и этого может быть достаточно, чтобы жизнь твоя досталась мне. Приди и проверим. О, если бы и правда можно было решить таким образом, что кто-то останется в живых, Леголас один бы уложил еще тридцать девять, да что там - тридцать девять тысяч воинов урук-хай. Но, конечно, это было невозможно, и сейчас, заставляя свои руки двигаться, свои ноги ходить, а свои глаза оставаться сухими, Леголас всеми силами гнал от себя страх. Да, он был напуган, растерян и практически загнан в угол пониманием того, что смерть, кажется, избрала его своим любимчиком. Она забирала все, что было ему дорого, обходя его самого стороной. В этой кровавой битве Леголас не получил ни царапины, а его единственный друг был заперт в пещере, полной орков. Потому, когда в рассветных лучах он увидел среди возвращающихся из пещеры воинов невысокую приземистую фигуру, сердце Леголаса затрепетало от радости. Гимли, кажется, был ранен, но походка его осталась бодрой, а голос - звонким. Он, даже не взглянув ни на Эстеля, ни на короля Теодена, направился прямо к Леголасу. - Сорок два, как один, любезный друг,- объявил он, и было слышно, что ответа эльфа он ждет с плохо скрываемым волнением. И неожиданно Леголас почувствовал, что рад проиграть. - На одного ты меня обогнал,- ответил он, улыбаясь, и в этот раз улыбка это была настоящая. Эльф был рад, что не погиб, что отказался от своей идеи. Его раны все еще кровоточили, но боль улеглась, давая сделать новый вдох. Леголас догадывался, что так на него подействовала битва, близость новой потери и счастливое, чудесное избавление от нее. Он знал, что, стоит остановиться и начать прислушиваться, боль вернется. Его природе было свойственно любить лишь единожды, и в душе его все еще царила пустота. Но теперь жизнь Леголаса по праву принадлежала Гимли. По крайней мере, до тех пор, пока он не потребует реванша. Рохирримы, воодушевленные славной победой, уже готовились к новому походу. Отовсюду теперь доносились голоса - и хотя тьма еще не была побеждена, и успех был временным и быстротечным, нынешний день был днем славы. Леголас слышал со всех сторон обрывки песен. Люди считали потери, готовились хоронить павших и выступать дальше. Стало словно бы проще дышать, несмотря на постигшие Рохан несчастья, несмотря на надвинувшийся на них темный загадочный лес, несмотря на грядущие тяготы, воздух был наполнен весной. Леголасу и самому вдруг захотелось запеть в голос. Он поймал настроение этих людей, напился из источника их торжества. Гимли поправил повязку на голове - они сползала ему на глаза, и гном раздраженно сдернул ее после нескольких тщетных попыток закрепить получше. Рана под ней оказалась не слишком серьезной, хоть и изрядно кровила. - Славная была битва,- сказал гном. До сих пор они сидели молча в небольшом отдалении, пока остальные готовились выступать на Изенгард. - Славная,- подтвердил Леголас,- и она забрала многих. - он прислушался. Люди снаряжали погребальные костры, и отовсюду полились негромкие печальные песни. Рохирримы прощались со своими воинами, и голоса их с каждой минутой крепли, наполняя утро именами павших. - Наверно, иначе не бывает,- откликнулся Гимли,- сам-то я на войне прежде не бывал, и столько смертей прежде не видел. Хорошо, что со мной твоя верная рука, друг Леголас. Леголас улыбнулся, не переставая прислушиваться. Рохирримы пели на своем языке, и большая часть слов была ему непонятна, но в них, кроме неутолимой тоски, слышались сила и надежда. Надежда, которую сам Леголас найти отчаялся. Эти люди хоронили павших так, словно собирали их в дальний путь в надежде вскоре встретиться. Может быть, дело снова было в том, что для смертных уход слишком страшен, и, чтобы не потерять веры в жизнь, им необходимо знать, что путь смертью не заканчивается. - Ты выиграл пари, друг Гимли,- ответил Леголас наконец,- и мне интересно узнать, как именно ты собираешься распорядиться выигрышем. Гимли похлопал себя по бокам, словно что-то разыскивал, потом досадливо хмыкнул - трубку свою он оставил в поклаже, когда они убегали в погоню за урук-хаями, и теперь, кажется, был страшно этим недоволен. - Чего тут думать,- ответил он ворчливо,- пока твоя жизнь принадлежит мне - живи. Вот и вся премудрость. Леголас отвернулся от него и устремил рассеянный взгляд к горизонту. - Это сложно,- наконец сказал он, будто бы через силу. - Это сложно даже для тех порой, кто никогда не терял,- отозвался Гимли,- но все же, как видишь, как-то справляются. Леголас чувствовал, что глаза его вдруг наполнились слезами. Они заструились по щекам эльфа, застлали его взор, но он даже не всхлипнул. Леголас даже толком не знал, кого именно оплакивает. Может быть, павших воинов Рохана. Может быть, собственную судьбу или грядущие несчастья. Оплакать Боромира он был все еще не готов, хоть и с болезненной четкостью осознал - гондорец умер. И он, Леголас, не смог отправиться вслед за ним, а теперь не знал, счел бы Боромир это предательством. Он был бескомпромиссен и прям, как клинок. И Леголасу захотелось вдруг вплести собственный голос в пение рохирримов. Они прощались, но не навсегда. Эльф поднялся на ноги и двинулся по росистой траве к одному из погребальных костров. Златовласые воины провожали его взглядом - немного удивленным. Эльф в этих местах был диковинным явлением, но многие из них видели Леголаса в бою, и потому теперь даже кланялись при виде него. Он остановился, вдыхая тяжелый запах дыма, помолчал несколько мгновений, а потом тихо запел, вплетая свой голос в стройный хор рохирримов. Языка их он не знал, но слова появлялись сами собой, из них плелся легкий торжественный узор. В погребальной песне почти не было больше печали и тоски, и уж совершенно точно не было отчаяния. Она была полна силы и обещаний. Леголас слышал и повторял имена, и когда хор на мгновение смолк, он прошептал имя Боромира, отдавая его ветру, уносящему сизый дым костров. Эльф не отпускал его душу, но наконец-то прощался. Песня зазвучала вновь, и на этот раз люди пели о дальней земле - значение незнакомых слов вдруг открылось Леголасу с поразительной ясностью, будто имя возлюбленного было магическим заклинанием, открывающим сердце и разум эльфа. Он слышал, что рохирримы провожали своих павших в место с названием Чертоги Неушедших, и прежде Леголас ничего подобного не слышал. А сейчас, когда душа его была широко распахнута, он почувствовал вдруг, как в нее упали семена надежды. Он понимал, что надеяться глупо и, возможно, бессмысленно. В Рохане легенд и сказок было много, и эта могла оказаться одной из них. Но неожиданно для себя Леголас почувствовал, что теперь, храня это новое знание внутри себя, он снова может двигаться без принуждения. Может видеть и замечать. Может различать звуки и запахи. Серая пелена отчаяния спала выпуская его из липкой паутины небытия. Когда песня отзвучала, и эльф вернулся туда, где оставил Гимли, лицо его было светло и спокойно. Гимли глянул на него снизу вверх. - Мы уже отправляемся,- объявил он,- опять мне лезть на эту зверюгу. Леголас тряхнул головой, вдохнул полной грудью и обернулся туда, где высились таинственные черные стволы деревьев. - Как жаль, что уже уезжать,- сказал он,- будь у нас побольше времени, я побродил бы по тропам Фангорна. Вот уж воистину - волшебный лес.