***
Солнце уже клонилось к закату. За всеми выяснениями отношений, деталей происшествия и беседами с лучшим другом день незаметно пролетел. И все же Саске не мог позволить себе оставаться в Конохе: ему как можно скорее нужно было возвращаться. Легко оторвавшись от слежки АНБУ, которых приставил к нему Шикамару, Саске побежал так, словно под ногами у него горела земля. В каком-то смысле так оно и было: счет шел на месяцы, но никто, даже почти всемогущий в своей области Орочимару, не мог гарантировать, что у них эти месяцы были. Каждый день, проведенный вдали, мог стать последним. Но, к счастью, сегодня, как и вчера, как и неделю, месяц, даже полгода назад все обошлось. Спустя несколько часов, когда лес вокруг запылал закатными красками и начало холодать, Саске выбежал к знакомой дороге. Сбавив темп до приличного по меркам гражданских, Саске вежливо раскланялся со смутно знакомой парой — кажется, это были соседи. Или постоянные покупатели? Так и не вспомнив их имена, он поспешил дальше и завернул за угол. Искомый дом располагался на самом краю небольшого городка, почти на опушке леса. Разумный выбор для тех, кто хочет как можно реже сталкиваться с любопытными соседями и случайными туристами. В нос ударил уже ставший привычным аромат цветов: здесь любили брать работу на дом. Саске сбавил шаг и медленно отворил калитку. — Папа! — внезапно на него обрушился радостно вопящий клубок яркого красно-зеленого цвета и полез обниматься. — Папа вернулся! Ой. Вот именно что “ой”. Саске аккуратно опустил сына наземь и пристально на него посмотрел. В красных глазах мелькнули понимание и страх. Нервно икнув, его средний сын покосился в сторону дома. Оттуда уже вышел старший, кинул взгляд на отца и заметно помрачнел. — У вас большие проблемы, молодые люди, — прошептал Саске средненькому, потрепал его по красной макушке и пошел в дом. Внутри его ждали младшая дочь и Карин в защитном жесте — привычка беременных — сцепившая руки на животе. Она тревожно осмотрела вошедших, улавливая их настроение, и с трудом сдержала рвущийся наружу испуганный выкрик. Саске снова принес плохие вести. Как и в прошлый раз, как и всегда. Но в доме действовало негласное правило — не устраивать скандалы при детях, и Карин приходилось сдерживать себя. — Что-то случилось? — нервно спросила она. — Коноха знает о вашем существовании. Их видели, всех троих. Я удивлен, что ты об этом ничего не знаешь, Акахико. — Ну, па-а-а, ма-а-ам! — немедленно заорал средний сын, размахивая руками. Его ярко-малиновая кофта с зеленым принтом вызывала у Саске приступы тошноты. — Ужин уже почти готов, мойте руки! — стараясь держать себя в руках, пробормотала Карин и отвернулась к пыхтящей рисоварке. — Папочка, ты пришел! — младшенькая дождалась своей очереди, бросила альбом-раскраску и кинулась к отцу на шею. — Микото. Саске бережно взялся ее на руки и прижал к себе, как величайшую драгоценность. Она была легкой, почти невесомой и такой хрупкой, что, казалось, одним неосторожным движением можно сломать ей худенькую ручку. Сквозь тонкую ткань в руки Саске впивались острые позвонки. Акахико в ее возрасте не был таким легким, а Сарада… ее он на руках почти не держал. Не держал бы и других детей, но средний сын унаследовал не только внешность, но и бесцеремонный характер своей матери — лез в объятия тогда, когда ему хотелось, и не терпел отказов. И если Карин, особенно в прошлом, можно было оттолкнуть или резким словом принудить оставить себя в покое, то поднимать голос или руку на ребенка Саске не решался. Сейчас он был благодарен настойчивости сына: Микото не рискнула бы сближаться с отцом, будь тот с ней подчеркнуто холоден. — Все за стол, — голос Карин звучал все еще нервно, когда она раскладывала еду по тарелкам. Несколько минут они ужинали в тишине, даже присмиревший Акахико покорно жевал свой рис с яйцом и бобами, не пытаясь кидаться им в брата или строить архитектурную композицию на тарелке. В возникшей тишине стало отчетливо слышно, что в тщательно спрятанных под волосами наушниках старшего сына играет музыка. — Рюхей, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не сидел в наушниках за столом?! — взревела Карин, наверняка радуясь возможности выплеснуть свои эмоции. Прошло несколько секунд, прежде чем Рюхей понял, что обращаются именно к нему, и вежливо вынул один наушник. — Да, мам? — Немедленно выключи свою музыку, у нас семейный ужин, а не рок-концерт! — прокричала Карин. Сын мрачно покосился сначала на нее, потом на недоеденную кашу в своей тарелке и покорно убрал свои наушники в карман драных по моде гражданских джинсов. Саске вспомнил, как сетовал Какаши на то, что бедный подросток носит рваньё и недоверчиво хмыкнул. — Мой бывший учитель решил, что ты одет в какие-то обноски, Рюхей, — заметил он. — Орочимару нынче плохо заботится о своих подопытных. — Дедушка очень хороший! — немедленно встала на защиту Микото. Саске проигнорировал ее высказывание. — Меня должно беспокоить мнение этого человека, отец? — спокойно поинтересовался Рюхей, тщательно размазывая рис по тарелке. — В вопросах моды, полагаю, — нет, — покачал головой Саске, — однако тебе должно быть интересно, что на ваши поиски послали именно меня. — Значит, проблема решена и нас никогда не найдут, ведь так? — сын уставился на Саске колючим взглядом темных глаз. Каждый раз, когда Рюхей вел себя так, Саске испытывал облегчение. Его внешнее сходство с Итачи лишь росло с годами, и будь их характеры схожи — Саске признавал это — ему сложно было бы не видеть в сыне любимого старшего брата. Но вместо тихого, послушного и немного печального ребенка у него на глазах рос бунтарь. Не такой шумный как Акахико, но упрямый и жесткий по характеру. Из него вышел бы отличный шиноби, но Рюхей с раннего детства интересовался техникой, изучая искусство ниндзя в качестве хобби и обязательных физических тренировок. — Нет, Рюхей, не так. Если я не найду вас в ближайшее время, то вместо меня на поиски отправят других шиноби, и уж они будут настойчивы. На несколько секунд за столом воцарилась тишина, и дети, даже занятая поглощением своей порции Микото, уставились на мать. Карин выглядела готовой бежать прямо из-за стола. Въевшийся за долгие годы страх парализовал ее, заставив вцепиться в свои палочки с такой силой, что те были готовы вот-вот треснуть. — Где вы их встретили? — нарочито спокойным голосом спросила она. — В лесу, мам, — ответил Рюхей. — А что вы там делали, если я строго-настрого запретила вам гулять там без сопровождения? — прошипела Карин, уставившись прямо на Акахико. Тот поежился, опасаясь материнского гнева, и промолчал. На помощь ему пришла Микото. Эта добрая душа всегда готова помочь окружающим. — Братик искал там лягушек, чтобы засунуть в рюкзак Акеми-сан, ведь она их до жути боится, — объяснила она, — а я искала для дедушки змеиные шкурки, он их любит. Рюхей искал нас. — А нашли вы Хатаке Какаши, с чем я вас и поздравляю! — прорычала Карин. — Доедайте и немедленно идите спать. А ты, — она ткнула пальцем в сжавшегося Акахико, — наказан! Никакого телевизора и никакого сладкого на целую неделю. Саске сочувственно посмотрел на сына, но тут же нахмурился. Акахико выглядел таким довольным, что становилось понятно — это наказание его нисколько не расстроило и не испортило планы на ближайшее будущее. Зная сына, Саске ждал очередного вызова в школу после того как «Акума» — как метко прозвали его учителя и однокашники — взорвет туалет, устроит дождь из червей или подложит крысиную селезенку в бенто понравившейся девочке. Радовало лишь то, что дети прекрасно понимали значение слово «конспирация» и не использовали способности шиноби в обществе гражданских. Иначе на месте многострадальной школы стояло бы болото. Дети быстро доели, Карин осталась за столом — бледная и несчастная, — а Микото аккуратно выпила свои таблетки и попросила Саске уложить ее спать. Дочь никогда не требовала рассказывать ей сказки, и Саске был рад этому, ведь он не помнил ни одной. Она просто лежала тихо, еле слышно дыша, и держала его за руку, словно боялась отпустить. Засыпала она всегда быстро. Но не сегодня. Крепко держа в своей руке маленькую потную ладошку, Саске чувствовал, как быстро-быстро бьется ее сердце. Микото тяжело дышала и пыталась не морщиться от болей. — Обезболивающие перестали действовать, — пробормотал Саске себе под нос. — Нет, что ты, папочка! Лекарства дедушки замечательные, мне совсем-совсем не больно. Ты только не уходи, посиди со мной еще немножко. — Я никуда не уйду, пока ты не уснешь, — пообещал он. — Папа, — тяжело дыша, доверчиво обратилась к нему дочь, — когда я совсем усну, ты ведь проследишь, чтобы мама не плакала? Я не хочу, чтобы она плакала. И братики тоже. И ты не плачь, пожалуйста. Хорошо? Саске кивнул и слабо улыбнулся. Микото заметно успокоилась, несколько раз вздохнула и провалилась в сон. В комнате дивно заблагоухало лесными ароматами. На кровати девочки быстро вырастали и распускались цветы — проявление ее врожденного дара. Стихия дерева, дарующая невероятную силу, способная сотворить жизнь, эту же жизнь и отнимала у своей невольной жертвы. Саске не выдержал, отпустил ослабевшую во сне руку дочери и поспешил прочь из комнаты. Дойдя до кухни, он обессилено, горько зарыдал. Последний раз такую боль и отчаяние он испытывал после смерти Итачи, и сейчас ему вновь суждено было потерять дорогого ему человека. — Не трогай меня, — велел он Карин, когда та положила ему руку на плечо. — Ты так спокойна. Наша дочь умирает, она в любой момент может умереть, а тебе просто плевать! — Мне плевать? Мне плевать?! Ты приходишь к нам, когда пожелаешь, а я вижу, как она страдает каждый день! — закричала Карин. — Мне так страшно. В полумраке ее очертания казались призрачными, уплывающими. Не слушая его, она прижалась к нему своим круглым животом и положила голову на плечо. Несколько минут они стояли в тишине, Саске глотал злые слезы, а Карин молчала: разделяла его горе, как умела это делать только она. Когда они оба успокоились, Саске поцеловал ее в висок и посмотрел на часы — близилась полночь. — Мы оба устали, пойдем спать, — уловив его настроение, сказала Карин. — Иди без меня, я хочу еще немного побыть один. Карин кивнула и бесшумно, как всякий шиноби, поднялась по лестнице наверх в их спальню. Саске остался в одиночестве и сел за стол, уставившись в кружку с недопитым Карин кофе. Завтра они должны будут принять решение, и Саске уже знал, какое именно. Даже если Карин будет умолять потерпеть еще немного, подождать возможного решения от Орочимару, он ждать больше не будет. Им больше нечего терять. Тосклив оглядев кухню, Саске отметил про себя, что, несмотря на удушающий аромат цветов и яркие краски, в их дом незваным гостем прокралась скорбь. Отстающая дата на календаре; мирт с пожелтевшими листьями, прикорнувший у подоконника, и запах лекарств, который нельзя было перебить даже натуральными маслами. Все это заставляло сравнивать и погружаться в воспоминания. Первое серьезное испытание обрушилось на них с Карин почти тринадцать лет назад, и все же они смогли преодолеть его… Она смогла.***
Ее называли безумной, одержимой чувствами к теперь уже последнему Учихе и называли вполне справедливо. Но все же Карин хватило ума увидеть и принять то, что он больше не вернется. — Он не вернется, — злобно прошипела она, уставившись на Орочимару. Тот окинул ее равнодушным взглядом и согласно кивнул. Им незачем было оставаться здесь, среди шиноби великих стран, празднующих свой триумф. Жалкие остатки команды под руководством змеиного саннина бежали с поля боя. Первым исчез Суйгецу — растворился в рассветном тумане и больше не показывался никогда. Ходили слухи, что бывший нукенин вернулся в родную деревню, но никаких подтверждений тому не было. Возможно, он просто умер. А может, сменил имя и уплыл как можно дальше от континента, навевавшего тяжелые воспоминания. Следующим ушел Джуго, его местонахождение было известно любому, кто готов был его искать. “Чудовище” стало монахом и посвятило свою жизнь уединению и замаливанию грехов. В день, когда Джуго исчез, Карин проснулась с ощущением столь гнетущего одиночества, что оно вылилось во вполне осязаемый эффект — ее рвало. От страха, от отвращения к себе и к тому, что она вновь должна довериться Орочимару, чтобы выжить. Старый змей издевательски улыбался, наблюдая за ее мучениями: он ждал, когда Карин попросит дать ей кров и еду. Это было бы самым разумным поступком, но Карин никогда не была разумной. Хитроумной, жестокой, отчаянно влюбленной в единственного человека, который когда-то был ласков с ней, но не слишком разумной. Именно поэтому она тоже исчезла. Или ей так казалось. Первые несколько дней она бежала, почти не останавливаясь, словно опасалась, что Орочимару погонится за ней. Хотя это было не так. Конечно, это было не так. Карин никогда не была особо ему интересна: шумная, своенравная, но все же давно сломленная игрушка, у которой нет большого потенциала. Даже ее принадлежность к одному из величайших кланов не играла никакой роли: Карин была никем по сравнению со своими предками. Орочимару слепил из нее монстра и отпустил в свободное плавание. Прошло несколько недель, прежде чем она поняла, что беременна. Вцепившись в коротко остриженные, выкрашенные в черный цвет волосы, Карин сидела в своей комнатушке, снятой на зарплату продавщицы в магазине одежды, и думала о том, что ей делать дальше. Сделать аборт — вот самое простое и разумное решение. Для опытной куноичи, разбирающейся в ядах, не так сложно в домашних условиях состряпать нечто, что вызовет выкидыш. — Это даже не ребенок — просто паразит, который лишит тебя будущего, — бормотала она, уставившись на свои стертые ноги. — Нормальные люди заводят кошку, кошку! Не ребенка. Но она не любила кошек и потому оставила это последнее напоминание об Учихе. С тех пор, как нападение банды шиноби унесло жизни всех ее близких и сожгло родную деревню, Карин ни с кем не дружила. У нее не было даже приятелей, были только мучители и подопытные — такие же, как она сама. И еще у нее был Саске. По крайней мере, ей так казалось. Прошло несколько месяцев. Живот уже невозможно было скрыть, и хозяйка магазина — чопорная старая вдова — попросила свою работницу с подозрительно красными корнями волос написать заявление об увольнении. Так она в очередной раз осталась на улице, без средств к существованию и перспектив на будущее. Оставался только один выход — обратиться к прежнему своему покровителю и молиться, чтобы тот не отказал беременной в помощи и не положил ее под нож. Орочимару был ласков до тошноты. Одна война закончилась, а до новой оставалось еще несколько десятилетий. Нужно было подождать, пока шиноби наиграются в свой “вечный мир” и снова захотят помериться силой. Новое тело было прекрасно, не так хорошо, как если бы ему удалось забрать одного из Учих, но все же прекрасно. Саске-кун с некоторых пор был недосягаем, но Орочимару умел ждать — рано или поздно ученица Цунаде родит ему ребенка, и со временем подрастет новое поколение, из которого можно будет выбрать для себя подходящий сосуд. Орочимару был терпелив, как бывают терпеливы только те, у кого есть неограниченное время. В его руках была личная, тщательно упакованная вечность. Именно поэтому он совсем не ожидал, что судьба улыбнется ему раньше положенного срока, и на миг не поверил, когда на пороге его лаборатории, спрятанной в глубине леса, появилась совсем еще юная женщина с огромным животом. Карин Узумаки была беременна, и личность отца ребенка легко угадывалась по ужасу, с которым она взирала на стеклянные пробирки и лабораторный стол. Саске-кун был так любезен, что оставил своему старому учителю подарок — подарок, который можно было изучать и пестовать долгие годы, прежде чем поглотить целиком. — Ну что же, дорогая Карин, я предполагаю, что тебе нужны деньги? — лукаво усмехнулся он. — Мне нужна работа, Орочимару-сама, — возразила его бывшая подопытная. — Нормальная работа для опытного сенсора. Я не хочу быть тюремщицей. За те несколько месяцев, что он ее не видел, Карин резко изменилась. Повзрослела. Невзгоды оставляют свой отпечаток на людях — кого-то ломают, а кого-то закаляют. Страдания и боязнь за ребенка закалили эту Узумаки, и ему не оставалось ничего другого, кроме как продолжить свое наблюдение. За ней и за ребенком. — Ты ведь знаешь, что браки между вашими кланами никогда не заключались? — едва сдерживаясь, чтобы не прикоснуться пальцами к тонкой растянутой коже на ее животе, спросил Орочимару. — Как ты думаешь, почему? Не боишься рожать от последнего Учихи, Карин-чан? Как ты думаешь, что сделают с тобой и с твоим ребенком, если узнают, от кого ты его носишь? В глазах Карин промелькнула одержимость, характерная для всех будущих матерей. Она готова была умереть ради своего ребенка. Орочимару это устраивало. Впрочем, ее смерть прямо сейчас была ему не выгодна: за ним присматривали АНБУ всех великих селений, и появление младенца в лаборатории вызвало бы вопросы, на которые не хотелось отвечать. — Значит, хочешь получить работу? Это несложно, твои услуги понадобятся многим… влиятельным лицам. И он не солгал. Аристократы, торговцы, военные, просто случайно разбогатевшие люди обожали следить друг за другом, вынюхивать чужие секреты. Беременная женщина за столиком кафе улыбается, попивая молочный коктейль, и внимательно следит за тем, как в соседнем здании совершается контрабандная сделка. Юная мать укачивает новорожденного сына и приглядывает за неверной женой одного из даймё. Карин не брезговала слежкой и нигде не оставалась подолгу, предпочитая путешествовать из одной страны в другую. Никого не интересовала молодая, потрепанная жизнью мать с дремлющим на груди младенцем. Рюхей родился точно в срок и вопреки смутным опасениям был совершенно нормальным мальчиком. Он носил фамилию Узумаки и имя деда с материнской стороны. — Я, конечно, могу ошибаться, — протянул Орочимару, когда увидел младенца в первый раз, — но твой сын удивительно напоминает Учиху Итачи. Фамильное сходство просто бросается в глаза. Длинный склизкий язык пробежался по тонким губам. Орочимару выглядел так, как будто мечтал проглотить ее сына. Карин было страшно оставаться с ним в одной комнате, давать ему осматривать своего ребенка, но у нее не было выбора. Никто не защитит ее, никто не поможет ей, а идти в Коноху и униженно просить там помощи, ожидая, что у нее отберут сына — это было выше ее сил. Карин не верила в доброту и милосердие, она точно знала, что в мире, где правят сильнейшие, ей уготована роль вечной жертвы. Идти в ненавистное великое селение, смотреть в равнодушные глаза человека, который бросил ее ради светлого будущего… Со временем она устала бояться. Орочимару был злом, но злом привычным. Она знала, чего ждать от него, но не пыталась гадать, чашу с каким ядом ей поднесут под видом сладкого сиропа в Конохе, которая уже отобрала у нее любимого человека. Впрочем, вскоре ее планы были нарушены собственным ребенком. Рюхей быстро рос и незаметно превратился из маленького кричащего свертка в малыша с серьезным взглядом. Сын внимательно следил за матерью, опасался других детей и отказывался говорить. Не решаясь рассказать об этом с Орочимару, Карин пошла к обычному врачу, который признал Рюхея абсолютно здоровым и потребовал немедленно отправить его в специальный детский сад. — Мальчику не хватает общения с другими детьми, — увещевал ее врач, пока Рюхей крутил в непослушных пальчиках какую-то механическую игрушку. — Вы постоянно меняете место проживания, а для ребенка это большой стресс. Карин сбежала из этого небольшого городка, граничащим со Страной Молний, тем же вечером и еще несколько дней путешествовала, пока не поняла, что ей нужно остановиться. Осесть где-то ради сына. Выбор пал на небольшой городок в Стране Чая. Опасно близко расположенный к Конохе он манил воспоминаниями о Саске и радовал ценами на масла и эссенции, которые нужны были для исполнения давней мечты. Больше года Карин работала на Орочимару и скопила достаточно денег, чтобы попробовать сделать то, о чем и подумать раньше не могла. А в этом городке как раз выставили на продажу старую аптеку — место во всех смыслах подходящее для того, чтобы открыть свою парфюмерную лавку. Дела так быстро пошли на лад, что Карин поверила — это знак свыше. Она делает все правильно. Вместо старой облезшей вывески со ступкой и пестиком на здании красовалась позолоченная надпись «Карин», а внутри постепенно росло и ширилось ее собственное волшебное королевство ароматов, в котором правили две королевы: сама Карин и величественная Тубероза. Одни считали повелительницей цветов розу, другие называли королем пиона, но Карин с тех самых пор, когда она забиралась в платяной шкаф и вдыхала пропитавший одежду аромат маминых духов, отдала свое сердце туберозе. И вот теперь полдня она стояла за прилавком, обслуживая постоянно растущий поток покупателей, а все оставшееся время занималась сыном. Рюхей рос совершенно непохожим на нее — серьезным, спокойным и очень упрямым ребенком. Карин смотрела на него и не могла поверить, что этот крошечный, совсем игрушечных размеров мальчик — уже личность. Не продолжение Карин и даже не копия отца, а самостоятельное существо со своими вкусами и суждениями. Это было так захватывающе, что она поощряла каждое проявление индивидуальности сына. Это замечали не только соседи, но и редкие ночные гости. Не только Орочимару с его жадными взглядами, но и Кабуто нередко наведывались к ней, помогали лечить Рюхея от детских болезней и внимательно следили за тем, как растет и развивается их маленький эксперимент. Карин знала, что Кабуто разочаровался в учителе еще до войны, и была удивлена, когда увидела их вместе в первый раз. За прошедшие годы он разительно изменился, возмужал и перестал походить на воплощение детских кошмаров. Впрочем, нельзя было сказать, что их нынешние отношения с бывшим учителем платонические: Кабуто ежесекундно касался змеиного саннина, старался держаться поближе и походил на ревнивого молодого любовника. Глядя на них, Карин не знала — смеяться ей или плакать. Даже Орочимару смог наладить свою личную жизнь, а вот о Карин того же нельзя было сказать. Ложь разрушает любые отношения, а Карин приходилось лгать почти так же часто, как и дышать. Связываться с шиноби она боялась, а вереница любовников из числа гражданских привела к одним только разочарованиям и вспышкам ревности у Рюхея, который не желал делить свою маму с другими мужчинами. Если скрывать свои собственные способности от добродушных жителей Страны Чая было легко, то сын уже в три года пробудил свой шаринган, испугавшись бешеной собаки, и с трудом контролировал фамильное додзюцу. Или не хотел контролировать? В саду на него не жаловались, но попытки привести нового отца для сына Карин со временем свела на нет. Кому-то везет в любви, а кому-то — нет. Ей не обязательно нужен был мужчина, чтобы чувствовать себя счастливой. Так продолжалось до тех пор, пока однажды Рюхей не спросил ее, почему у него нет брата. По его словам у трех его друзей в саду родились братья, а у одного — две сестрички. И только у самого Рюхея была только мама. — Я подумаю над этим, — улыбнулась Карин и немедленно забыла о своем обещании. Вспомнила о нем она лишь спустя несколько месяцев после пятилетия сына, когда к ней в спальню приползла змея от Орочимару. Посланник принес очередной заказ на столь внушительную сумму, что отказаться от нее было просто невозможно. Три недели Карин нужно было следить за тем, как торговые представители одного влиятельного лица будут проводить подпольный аукцион. Работа несложная, но до этого Карин никогда так надолго не оставляла сына одного. Поразмыслив, она пришла к выводу, что недолгая разлука укрепляет чувства, и к восторгу сына согласилась отправить его вместе с другими детьми на морское побережье. Рюхей отбыл в свой летний лагерь, а она отправилась в Страну Ветра, где и встретила того, о ком уже почти успела забыть. Или ей самой так казалось. Карин шла по направлению к своему наблюдательному пункту в парке, когда почувствовала знакомую чакру. Обернувшись, она увидела на другой стороне улицы Саске. Он так изменился за эти шесть лет, что без своих способностей она бы его не узнала. Зато он узнал ее. — Карин?