Кровный слуга

Несмотря на по-прежнему безэмоциональное выражение лица, у Джефа дрожали руки. Невероятно странно было видеть, как он метался по кабинету от ящика к ящику, пытаясь найти нужные ему вещи. Белые листы летели в разные стороны, я едва успевал ловить их. Мужчина не смотрел на меня и благодарил за помощь едва заметными кивками. Казалось, его бледные губы срослись друг с другом. Я наблюдал за ним осторожно, пытаясь вести себя как можно тише. В его кабинете было ужасно холодно из-за постоянно приоткрытого окна. Но чужую дрожь провоцировал отнюдь не холод… Вскоре Джеф сел напротив меня и прокашлялся. — Начнем, пожалуй, — он поднял бесцветный взгляд и сжал подрагивающие пальцы в замок. — У меня есть приказ от Его Величества. В связи с последними событиями положение дел поменялось, и я должен поставить тебя в известность. Во-первых, вы с Его Величеством больше не числитесь, как ученики академии «Имени Летовской»… — Что?.. — не сдержавшись, перебил я и непонимающе уставился на мужчину, но получил в ответ ожог от ледяных глаз. — То есть… почему? — Не мне объяснять тебе, Майкл, почему Чарльз Хилл больше не сможет тратить своё время на обучение. Он стал королем, принял на свои плечи целое государство вместе с его шатким положением и… — Джеф запнулся, но взгляда не отвел, — и потерями. Во-вторых, король работает над созданием особых отрядов, чтобы выследить бунтовщиков и их главного предводителя. Министр Ватсон предупредил, что совсем скоро ему понадобится помощь, ибо он совершенно не ориентируется в замке, а уж тем более в его архивах. И ты должен будешь помочь ему в любое время, когда он попросит, это ясно? — Да. — Хорошо. В-третьих, с сегодняшнего дня ты, как слуга короля, занимаешь пост главного слуги наравне со мной. Нам предстоит чаще видеться и много работать. Достаточно большое количество людей каждый год изъявляют желание стать королевской прислугой, и ты должен будешь помочь мне проверить их и устроить. — Хорошо… Джеф замолк и принялся вглядываться в меня. Его тяжелая аура осела на плечах и придавила к стулу. Неловко было смотреть в ответ, поэтому я уперся взглядом в его бледные губы. Я не знал, как смогу работать с ним при таком явном напряжении, но сейчас это было не важно. В голове звенело слово «отчислены» и отдавалось чем-то горьким и неприятным. Тянуло что-то. Полжизни я провел в стенах академии, знал каждую трещинку, каждый кабинет и каждого преподавателя. Ведь в моих мечтах было закончить академию с отличием и в компании господина… — Сегодня я не буду рассказывать тебе всего, что будет необходимо сделать в ближайший месяц до наступления весны, — вернул меня на землю Джеф. — С твоими новыми обязанностями я познакомлю тебя… несколько позже. — Хорошо, — еще раз кивнул я и опустил переполненную информацией голову. Не мог анализировать. Вместо внятных мыслей — каша. Как я могу быть главным слугой при своей неопытности… — Надеюсь, что мы с тобой сработаемся и не будем доставлять хлопот Его Величеству, — отворачиваясь, закончил Джеф, и принялся разглядывать исписанные его же рукой бумаги. Его взгляд бегал туда-сюда, будто бы он и не читал совсем, а притворялся, желая быстрее остаться в одиночестве. — Можешь идти. Я снова кивнул и выпрямился, намереваясь удалиться, но внезапно замер. Подняв голову, я встретился с вопросительным взглядом главного слуги. Они потухшие — его глаза. Как у фарфоровой куклы. Что же он чувствует сейчас, о чем думает? Как он держится, если потерю своего кровного партнера сравнивают с оторванной конечностью, со сжавшимися легкими или переломанными костями? Как он может думать о работе, помнить о своём долге и других людях, когда дышать, должно быть, нет сил?.. Я вздрогнул и сглотнул вставший в горле противный ком. — Господин Джеф, — тихо начал я. — Я знаю, что вопрос может прозвучать странно, но… возможно вы понимаете, почему Чарл… то есть, Его Величество… — Не подпускает тебя к себе? — спокойно закончил главный слуга, а я, слегка смутившись, кивнул. Взгляд его стал задумчивым. — Думаю, ты и сам знаешь, что твой господин чувствует и почему больше никогда не будет таким, как раньше. Я, как и его отец, ожидал подобных перемен, однако никто не знал, какой ценой они достанутся, — он снова замолк и прислонился к спинке своего кресла. Глаза Джефа больше не жгли меня, они смотрели сквозь. Взгляд терялся в глубине воспоминаний. Его брови дрогнули, между ними пролегла складка. Потерянный, он, кажется, забыл, что не один. Этот надменный гордый мужчина на миг заново стал мальчишкой. — Возможно, он просто не хочет, чтобы ты испытывал на себе все его чувства, — не своим голосом ответил Джеф. — Его страх перед вашей связью и всеми её последствиями вполне понятен. Возможно, маленький принц, наконец, понял, что находится в его руках и как легко он может разбить это. Джеф замолчал и вновь плотно сомкнул губы. Тонкая седая прядь выбилась из-за уха и прилипла к болезненно впалой щеке. Слуга нетерпеливо кивнул головой на дверь, и я поспешил к ней, тихо поблагодарив за беседу. Уже за порогом краем глаза заметил, как Джеф накрыл лицо непослушными руками и с нажимом потер его, не издавая не звука. Безмолвная, застрявшая в глотке усталость. Я пошел по широкому коридору, чувствуя, как от нервного напряжения начинает болеть живот. Нахмурился и вытер холодный пот со лба. В замке так жутко холодно… Кинув взгляд в окно, я остановился и увидел заснеженный королевский сад. Его замело метелью полностью: все лавочки и беседки, прекрасные статуи, многочисленные сады, дорожки… Внезапно в голове возник его летний образ, его цветение и краски, его запахи… Молодой Томас Хилл лежал на траве и мечтательно улыбался. Его растрепанные волосы лезли в глаза и закрывали солнце, которым он наслаждался, впитывая в себя солнечную энергию. В голове созревала шутка, которую он планировал рассказать своему сидящему в тени яблонь слуге. Джеф дремал, прислонившись к стволу, и совсем не чувствовал чужого присутствия. Томас кинул на него теплый взгляд и резко запустил лежащим рядом яблоком, попадая прямиком по чужому лбу. Рассмеявшись, он едва успел увернуться от этого же яблока, брошенного с гораздо большей силой… Очнувшись, я пошел вперед, не открывая глаз от покрытых белой шапкой деревьев. Они так похожи. Так похожи на нас… Один шаг, второй, третий… Король и его слуга. *** Мне не нужно было спрашивать у кого-то или следить, чтобы знать, где он сейчас. Ноги шли туда сами. Даже если бы я шел с закрытыми глазами, то все равно нашел бы. Коридоры казались длинными лабиринтами. Ноющее волнение с каждым шагом нарастало так, что скоро я смог услышать стук собственного пульса. Он нашелся на балконе, стоящий под порывами слабого ветра и легкого снегопада, что оседал на полу и вырезанных из камня, таких же белоснежных, как и все вокруг, периллах. Я замер и вспомнил ту ночь, то черное, но вместе с этим какое-то необычайно яркое небо. Виноватые глаза Чарли, его руки, его тихий голос, его признание… Взяв легкое пальто, что специально висело на вешалке рядом с входом, я надел его и натянул высокий ворот до самого носа. Выйдя, почувствовал, как мороз окатил с головы до ног и обжёг лицо. Вид на Каралис, освещенный лучами закатного солнца, был потрясающим, но заставлял дрожать. Столицу накрыло розовым. Она казалась такой безмятежной, будто бы никогда не знала, что такое гореть изнутри. Молодой король Сирении стоял у перил и смотрел вперед. Одинокая темная фигура среди белого царства. Нерешительно подойдя ближе, я заметил, как покрасневшими от холода пальцами он крутил свою небольшую брошь-розочку. Ту самую, что покоилась на его груди в день празднования Нового года. Сейчас она, отмытая от крови, так же сияла и отражала свет. — Ты простудишься, — вдруг произнес Чарли, стоило мне оказаться в двух метрах от него. Он не слышал хруста снега под моими ногами, не слышал и дыхания. Я подошёл тихо, подобно тени. Но король почувствовал меня ещё до того, как нога моя коснулась заснеженного гладкого камня. Я не ответил, продолжая смотреть на затылок своего господина. Та корона, что принадлежала теперь ему, покоилась на голове и не давала ветру трепать рыжую шевелюру как тогда, когда эмоции переполняли обоих, когда нас резало откровениями сильнее, чем этой вьюгой. Я усмехнулся, понимая, как отчаянно хотел бы услышать его шутки, да что угодно, чтобы он снова рассмеялся с моего смущения и выкинул что-то из ряда вон выходящее. — Ты слышишь меня? — вновь позвал Чарльз, так и не оборачиваясь. Пальцы его замерли и сжали брошь. — Сейчас не лучшее время для споров… — А я не спорить пришел. Так много нужно было ему сказать, но язык словно прирос к нёбу. Намного больше хотелось оказаться лицом к лицу и прикоснуться к горячей шее, нащупать быстрый пульс. Я дрожал от холода, но не мог послушаться его. Не в этот раз. — Иди к себе, Майкл. — Никуда я не пойду, — прошептал я, зная, что никакой ветер не помешает ему слышать меня громом в своих ушах. Чарли развернулся, на секунду замер и медленно подошел ко мне. В отличие от короны, мантии снова не было. Вместо неё король был закутан в какой-то огромный, совсем не по размеру плащ с овчиной внутри, что длинной доходил Чарли до щиколоток. Он подошёл вплотную и выдохнул мне в лицо облако белого пара. Я покрылся новой волной мурашек и застыл, напрягся, перестал дышать. Господин не хмурился больше. Он смотрел на меня и сам едва дышал. Чувствовал. Тепло. Внезапно Чарли расстегнул свой огромный плащ и, резко прижав меня к своей груди, застегнул его за моей спиной. Я рефлекторно чертыхнулся, но не смог освободиться. Оказался плотно прижатым лицом к его плечу, а руками к груди. Меня тут же накрыло близостью, волнением и таким всепоглощающим чувством защиты, что возникло желание прокричаться до хрипоты и ослабнуть в его руках. Чарли знал это. Я почувствовал, как сбилось его дыхание, а вздохи отогрели замершее ухо. Пальцы сами собой сжали ткань его толстой кофты. Я не мог посмотреть на него. Вдруг вместе с этим взглядом исчезнет то воцарившееся между нами, чего так болезненно не хватало?.. Чарли завозился и, вынув одну руку из рукава, прижал её ладонью к моему животу. Я напрягся и всем своим телом почувствовал, как она скользит выше и расстегивает верхние пуговицы пальто, чтобы в следующую секунду прижаться к груди и кончиками пальцев забраться за воротник рубашки, дотронуться до кожи. В нас обоих закипела и прилипла к лицам кровь. Чарльз дотронулся до моей щеки сначала нерешительно, потом увереннее. Я поднял голову. Его губы были холодными и обкусанными. Но целовал он с той самой страстью, что и в том темном коридоре, на том холодном полу. Я вытаращился на него, но увидел лишь плотно сжатые веки. Тогда сам закрыл глаза и пустил его ближе, прижался плотнее и ответил на поцелуй. Болезненно простонал, впитывая больше ничем не сдерживаемые эмоции. Я дышал ими, жил ими, отдавая взамен свои. Резко отстранившись от меня, Чарли уткнулся носом в мое плечо и сжал пальцами грубую ткань пальто. Ему потребовалась минута, чтобы прийти в себя и восстановить дыхание. Я так и не открывал глаза, не шевелился. Страшно. — Как только я решаю не беспокоить тебя некоторое время — ты появляешься, — прошептал Чарли. — Как только я свыкаюсь с мыслью, что не смогу тебя коснуться — ты сам бросаешься ко мне. Как только я пытаюсь стать сильнее ради… Он простонал и поднял голову, чтобы взглянуть в мои распахнувшиеся глаза. В больные глаза, покрасневшие и усталые. Точно такие же, как его собственные. Я жадно рассматривал каждую черту: бледность кожи, её несовершенства, круги под глазами, ставшие слишком выпирающими скулы… — Ты, кажется, сам не хотел, чтобы я виделся с тобой, — горько напомнил Чарли и трепетно погладил мою ладонь. — Да, а когда понял, что был придурком, и попытался найти тебя — ты не позволил, — тихо отозвался я и отвел глаза, стыдясь своей какой-никакой, но обиды. Какая же это глупость. Обижаться на того, кого сам не подпустил к себе в тот момент, когда мы оба нуждались в этом. Поганый эгоист, дитя малое… Я ведь чувствовал то, как он мучился, лежа в своей комнате на просторной кровати. В одиночестве. В темноте. Я помнил, как нас вместе подбрасывало и выматывало до пота отсутствие друг друга рядом. Я до сих пор ощущал этот ледяной пол под босыми ногами и сквозняк в коридоре, сквозь который я пробирался к комнате господина. В последний момент, одергивая себя, съезжал по стенке вниз от бессилия. Это была не болезнь, это была связь. Наутро после смерти короля я проснулся, потому что не мог дышать. Меня резко вывернуло, поломало, выбросило с кровати на пол. Я в панике схватился за своё горло и, широко открыв рот, попытался надышаться. Но воздух не проникал в легкие, будто его и вовсе не было. На шум прибежала дежурившая в коридоре Джейн и, кое-как справившись с собственным страхом, приподняла меня над полом и дотащила до ванной. Сознание темнело, я бился в руках служанки и хватался за черное платье, рвал на части фартук. Дальше я услышал шум открытого крана, увидел дно ванны сквозь пелену непрекращающихся слез, а после резко дернулся от сильного потока холодной воды. Дыхание разом сперло и… воздух хлынул в легкие. Я расслабился и в полуобморочном состоянии соскользнул с бортика на мокрый пол. Грудная клетка ходила ходуном и была готова трещать по швам. Я не чувствовал ничего. Мы не чувствовали. Джейн уронила из рук чашу с водой, опустилась рядом на колени, мелко дрожа от подступающих рыданий, и принялась звать меня. Она позвала по имени, позволила себе непозволительное, а когда я смог открыть тяжелые веки и взглянуть в ответ, облегченно выдохнула и заплакала. Позже, сидя в приготовленной ею ароматной ванне, я лениво наблюдал за вздымающимися вверх клубами исходящего от кожи пара. Я не обращал никакого внимания на заботливые женские руки, позволяя им натирать своё уродливое худое тело. В то утро я почувствовал и пропустил через себя именно ту отравляющую тишину, которая зародилась в душе Чарльза. Его скорбь, которой он смотрел, дышал и накрывал все находящееся вокруг. А сейчас… — Я думал, так будет лучше, — ответил Чарли задрожавшим голосом. Темная синева глаз заблестела, раскрывая потемки его души. Я увидел его переживания обнажёнными. Чувствуя себя побитым и уничтоженным, он отчаянно цеплялся за меня. — Ты не позволял навещать себя, как бы сильно не хотел этого сам, и тогда я понял… У меня получилось бы оградить тебя от этого кошмара, только оттолкнув тебя. Ты и мама — единственные люди, благодаря которым я стою здесь сейчас… Я разделял выедающую его вину. Смаковал её вместе с ним и слизывал с губ горький отвратный сок. Мы оба виноваты в причинённой друг другу боли, нам обоим и задыхаться ею. Чарли готов был разреветься, как самый настоящий ребенок, которым он является до сих пор где-то глубоко внутри себя. Я не мог сформулировать свои мысли, запах и тепло Чарли сбивали меня. Мое собственное тело обдало жаром так, что окружающая нас вьюга перестала существовать. Я потянулся к господину и прижался тонкими губами к холодной щеке: — Не нужно отталкивать меня после всего того, что произошло в этих чертовых стенах… Я попятился назад и потянул его в помещение. Чарли расстегнул свой плащ, выпустил меня и, взяв за руку, последовал за мной. Он прикрыл глаза и не открывал их до того момента, пока я резко не закрыл за нами ведущие на балкон двери. Тепло помещения окутало нас. Иней на волосах начал стремительно таять. Я смотрел на господина, на его дрожащие губы, его морозный румянец и не смел больше ни в чем сомневаться. Хватит. С нас обоих. Ресницы Чарли дрожали, пока я целовал их, обхватив непослушными ладонями его голову. Корона соскользнула с макушки и со звоном упала на гладкий пол. Король скинул с себя плащ и стиснул меня в кольце своих сильных рук. А затем открыл, наконец, глаза, огни в которых метались от подступающей истерики. — Прости, — прошептал король, прижимаясь своим лбом к моему. Моя проснувшаяся нежность делала ему больно. — Прости меня… Горячие слезы Чарльза капали на мои щеки и губы, стекали и обжигали. Зубы больно вонзились в нижнюю губу, глуша постыдную человеческую слабость. — Прости… — повторил я и прижался к соленым от слез губам. Чарли позволил мне доминировать, скользнуть языком глубже и, переступая через смущение, поцеловать так, как раньше никогда не осмелился бы. Отпустить себя и вручить ему прямо в руки, позволить контролировать дыхание, сердцебиение, тело и разум. Взамен получить его нагое естество и все ключи от многочисленных запертых дверей в коридоре его души. Стереть с побитого лица кровь и зацеловать каждую ранку, каждый посиневший участок кожи. Господин отстранился и скинул с моих плеч тяжелое пальто, но тут же прижался снова. Во влажности глаз мелькнул азарт. Такие знакомые до слез с самого первого дня встречи искорки. В моих воспоминаниях улыбка и собственное негодование, самые первые объятия и жар его тела, тепло рук. Сердце обливалось кровью, но я улыбнулся господину в ответ. Нам не нужны были слова, чтобы рассказать друг другу, что именно болит и просится. Где именно ноет. Так долго и мучительно давалась разлука длинной в две стены и весом с предрассудки, догадки, страхи… Рука Чарли с нажимом прошлась по прямой спине и остановилась на затылке, взъерошила волосы. Он снова прикрыл глаза и вжался губами во влажный висок. — Как же ты пахнешь… — выдохнул Чарли прямо в ухо. Я задержал дыхание, чувствуя его легкие поцелуи на своей шее. Потеплевшие ладони расстегнули пиджак и заскользили по талии. Я держался и не смел шевелиться, пока влажный язык господина не прошелся по бледной коже. — Чарли, я, я… — залепетал, напрягаясь в чужих объятиях. — Я знаю, — Чарли отстранился. Глаза его почернели, на лице не было даже намека на смех. Он так жадно вдыхал воздух и пытался втиснуть меня в себя, чтобы полностью и без возможности отстраниться. — Но я больше не могу, слышишь? Я чувствую, я живу именно сейчас. И я так сильно хочу тебя… Я уставился на него и вспыхнул, на что получил легкую, прежнюю улыбку. Чарли скинул с меня пиджак и, подхватив на руки, развернул и впечатал в стену. В памяти возникла похожая картинка: там Чарли буйствовал, обливал болью и отчаянием, заставлял себя бояться. Но сейчас он был так нежен и аккуратен, так трепетно целовал и ластился. Я не мог его оттолкнуть, ведь нуждался, как в самом жизненно необходимом. Запустив руки в его мягкие волосы, я ответил на новый настойчивый поцелуй. Тихо простонав, Чарли вцепился в мою рубашку и разорвал её, обнажая часто-часто вздымающуюся грудь. Белые круглые пуговицы посыпались и покатились по полу. Я отстранился и жадно вдохнул кислород, смущенно отвернулся, позволяя королю стащить с себя остатки сшитого умелыми руками Терезы предмета одежды. Улыбнувшись, Чарли трепетно погладил покрытую мурашками кожу, надавил кончиками пальцев на возбужденный сосок и сжал его. Я выгнулся и ударился головой о стену, боль обожгла затылок. — Ты так прекрасен, — сбивчиво прошептал Чарли, держа в руках мое несопротивляющееся тело. Вжавшись носом в мою щеку, он мягко взял мою ладонь и положил на собственный живот. — Прикоснись ко мне… Я закусил губу и нерешительно забрался пальцами под широкую кофту господина, нащупывая горячий бархат кожи и бешеный стук сердца. Казалось, я мог потрогать это сердце, вырвать и забрать себе. Но Чарли дрожал вместе со мной, выцеловывал каждый сантиметр и шептал, что оно итак моё, что оно давно моё. Не удержавшись, я провел короткими ногтями по животу, цепляя кожаный ремень. Король дернулся и рвано выдохнул, взамен с наслаждением кусая подрагивающее плечо. Сжимая бедра непослушными пальцами, он вклинился между ними и приник губами к покрасневшему от ласк соску. Низ живота наполнялся раскаленной лавой. Сильное возбуждение было новым, неизведанным ранее, но таким сладким и запретным. Я вцепился в чужие плечи и не смог опустить взгляд вниз, ведь там — пожирающий глазами Чарли. Там самая настоящая смерть. От мягкости губ господина было трудно дышать. Слуга и господин были даны друг другу не в качестве возлюбленных. Мы не могли быть таковыми, находясь в разных социальных положениях, под давлением людского мнения и собственной неуверенности, принципов… Так не положено — чувствовать друг к другу страсть. Так не положено — быть настолько близко, кожа к коже. Однако почему я чувствовал Чарли всеми нервными окончаниями? Почему я так сильно нуждался в нем? Касаться его — словно трогать оголенный провод и безостановочно содрогаться… Король сжал мои ягодицы, заставляя рефлекторно сдвинуть ноги и упереться худыми коленками в чужую талию. Он оторвал меня от стены и опустил на разбросанную одежду. Теплая спина коснулась холодной грубой ткани безразмерного плаща, а сверху накатило жаром. Чарли сел между моих разведенных ног и скинул с себя толстовку, стянул брюки и нижнее бельё, представая передо мной нагим. Мне не впервой было видеть его таким, но тот шквал его ранее сдерживаемых эмоций я не мог выдержать. Чарли, возбужденный и дикий, был так красив… Я задохнулся и потянул к нему руки, как к единственному источнику света. Король улыбнулся и поймал их, приник губами. Его ресницы трепетали, губы мягко скользили по запястьям и выше — к пальцам. Он шептал что-то, вшивая в меня свои слова и чувства, разрывал грудную клетку по четким контурам и забирался внутрь навсегда. Синие глаза, что преследовали меня везде, выжигали на коже пятна. Он рисовал на мне знаки собственности, привязывал к себе не только кровными узами, но и всем своим существом, всеми своими силами и желаниями. Я принадлежал ему. Мои штаны полетели куда-то в угол. Кожи коснулся идущий по каменному полу холод, но тут же испарился, стоило королю снова коснуться моих мягких бедер и жадно сжать, развести в стороны. Он бесстыдно рассматривал меня, трогая одним лишь взглядом, доводил до грани и держал на ней. Я не знал, куда деть глаза. Как же стыдно было лежать с открытой настежь душой перед тем, кто мог собственными руками задушить и сломать тебя. Последние лучи солнца гладили кожу Чарли, скользя по блестящей от пота шее, крепкой груди. Они забрались во впадину пупка и тут же скользнули ниже — по тонкой дорожке редких волос и еще ниже… Я сжал губы, чувствуя, как неистово горит лицо, и коснулся чужого живота, изучая, чтобы оставить на нем собственные следы. Чарли простонал, выгнулся и наклонился ко мне. Я мог читать его мысли, мог видеть себя со стороны его глазами. Как же много там было любви и боли от этой самой любви… Я обхватил его спину дрожащими ладонями и впился в губы, позволяя целовать себя глубоко и долго, ласкать язык. Чарли сжал мою талию и накрыл собой полностью, дал ощутить свою тяжесть и возбужденную плоть, затвердевшие соски. Я стонал в поцелуй и выгибался навстречу уверенным прикосновениям, пытаясь отбросить такое надоедливое смущение. Я видел, как глаза господина от переизбытка эмоций наливались кровью, а сам был готов не сдержаться и расплакаться просто от того, что он рядом, что я могу его трогать, слышать, чувствовать. Как же сильно я мог его любить? Кончиками пальцев Чарли прикоснулся к головке возбужденного члена. Меня прошибло новым разрядом тока, подбросило и впечатало в чужую грудь. Это было невыносимо. Я зажмурился и прикусил свою ладонь до боли. Я шептал молитвы, стонал просьбы, но господин не останавливался, продолжая водить ладонью по возбуждению и скользить влажными от слюны пальцами между ягодиц. Он мучил меня с удовольствием, со страстью, и целовал в ответ на все просьбы остановиться. Он не смог бы остановиться, зная, насколько сильно я хотел его… Перед глазами вновь картинки. Как же мне дорог его смех, каждая его улыбка, каждое его признание или касание. Чарли ворвался в мою жизнь и поломал преграду, схватил меня за руки, развязал накрывающую глаза ткань. Он сжег мой холод, подавил мою боль, отдавая взамен себя. И сейчас, чувствуя его глубоко внутри, я кричал под этим пламенем, его напором, надрывая горло до хрипа. Огонь тек по моим венам, плавил меня, жег изнутри вместе с рваными толчками. Я полосовал ногтями мокрые лопатки Чарли и разводил ноги сильнее. Тело чувствовало кровного партнера и отдавалось на растерзание, на погибель. Нам предстояло переродиться и на следующее утро проснуться чем-то целым. Чарли накрыл меня своим телом снова и преданно взглянул в глаза. Его ногти точили ребра и тазовые косточки, дыхание терзало ключицы. На напряженных руках его вздулись вены. Они пульсировали электричеством и так сладко ныли. Переплетающаяся связь крепла, скрепляя руки и ноги вместе. Чарли касался меня везде, двигался быстрее, давил на живот и слизывал с дрожащих губ собственный горячий пот. Я закрыл глаза ладонью, вскрикивая от мешающегося с болью удовольствия. Мое тело полосовало жаром, оно тянулось к господину само, отражало мою слабость к нему. Мы были друг для друга самой настоящей уязвимостью и самым невыносимым страданием… Мое наказание. Столь желанное наказание… Содрогаясь от наслаждения, я так отчаянно целовал Чарли, кусал ему губы в кровь, не позволяя отстраниться и покинуть своё тело. Мы оба кричали в этот болезненный поцелуй, смотрели друг на друга сквозь слезливую пелену и не могли дышать. Щемило в груди. Солнце давно село за горизонт, но родилось снова — между нами и нашими дрожащими грудными клетками. Я потянулся к господину и погладил его лицо, очертил контуры мокрых кровавых губ. Я улыбнулся ему и обнял, утыкаясь носом в плечо и вдыхая пот с таким родным запахом свежих фруктов. Вспомнил нашу первую встречу, когда смотрел в эти хитрые глаза и не мог поверить в то, о чем знал с самого детства. Вот он — мой господин, моя родственная душа… Чарли обвил меня руками и трепетно поцеловал в шею. Его губы дрожали, с них то и дело слетал сбивчивый шепот. Тела стыли и покрывались мурашками. Наступающую ночь резало только наше дыхание. Я чувствовал чужие слезы, стекающие по шее, и зарывался пальцами в растрепанную рыжую шевелюру. Совсем скоро все закончится и тогда эта ночь вернется и замрет, позволив нам обоим забыть об окружающей нас черноте. Скоро все закончится.