Кровный слуга

Темная кровь медленно текла по лезвию. Оно плавилось и шипело, чернело от нечеловеческой температуры. Время остановилось, повисло в воздухе с разлетающимися в разные стороны искрами и пулями. Но густая кровь двигалась вниз, пока не достигла кожи, не забилась под ногти и не окрасила собой пальцы. Она не капала – впитывалась в запястья тяжелыми браслетами. Кровь начала жечь изнутри. От руки поднимался пар. Кожа начала слезать, ногти чернеть и отваливаться, позволяя собственной крови смешиваться с чужой. Так невыносимо сильно запахло паленой плотью… Чарли не мог одернуть руку, не мог закричать от пульсирующей боли – рот онемел. Он простонал, но не услышал самого себя. Он попытался встать, но ноги не послушались. В ушах стоял гулкий звон. Чарли медленно скользил взглядом по своей руке и по шпаге, чей конец исчезал в чужом впалом животе. А выше… Внутри все сжалось до тошноты. Бездонные глаза напротив были настолько огромными, что занимали половину лица. Это было темное мутное зеркало, в котором ничего не отражалось. Женские фиолетовые губы растянулись в отвратительной улыбке и полопались. Красные капли побежали по подбородку. Она смотрела на него и улыбалась. Она смеялась. Смеялась в его голове. И смех этот отдавался в ушах режущим диким визгом… Чарли зажмурился, но не смог зажать уши, не смог выкинуть из головы это белое лицо. Земля ушла из-под ног, он превратился в большую пульсирующую точку боли. На него давил её голос, с хрустом ломая лопатки, ключицы, ребра. Черное пространство вокруг сдавило и лишило кислорода. Чарли распахнул глаза и закричал. Впереди не было ничего… *** POV Чарли Я резко сел на кровати и огляделся. Стук собственного сердца, казалось, был слышен везде и отовсюду. Жуткая чернота постепенно рассеялась и позволила разглядеть просторную знакомую комнату. Прямо на меня падал слабый лунный свет из-за неприкрытого шторами окна. Рядом, забившись под одеяло чуть ли ни с головой, спал Майкл. Я прижал ладони к груди, чтобы она перестала ходить ходуном. Прикрыв глаза, принялся считать до ста, но это не помогло. Душно, как же невыносимо душно… Стоило мне встать с кровати, как комната поплыла перед глазами. Я обхватил руками свои дрожащие плечи и постоял подольше, чтобы прочувствовать, наконец, под ногами пол. Пошатываясь, подошел к окну и открыл его настежь. Ледяной воздух тут же остудил тело и пустил мурашки по коже. Я вдохнул полной грудью и с облегчением выдохнул. Мороз обжег горло и пробрал до костей. Придя в себя, я закрыл окно и покосился на слугу. Спит. Вымотался. Все мы вымотались до жути, обдумывая и оттачивая до совершенства план дальнейших действий. Нам всем не хватало банального тепла, а весна не давала даже намека на свое скорое приближение. Только метель затихла и не поднималась больше… Отвернувшись от окна, я тихо побрел в ванну. Там прохладная вода смыла остатки чудовищного ночного кошмара. Я зажмурился и зарылся влажными ладонями в волосы, заскулил от ноющей в висках боли. Она стала чем-то привычным, но была по-прежнему невыносима. Ощущение такой усталости, как от нескольких суток работы без сна и отдыха. Такая тяжелая, словно свинцовая. Я отрешенно взглянул на свое отражение. Когда эти синяки успели появиться под глазами? Когда краснота белков стала такой привычной? Это был не я. Это был какой-то трусливый мальчишка. Он мелькал там – где-то в глазах, в застилающей их пелене тумана. Когда-то он смеялся. Сейчас же он рыдал навзрыд, потому что судьба исполосовала ему лицо. Я взглянул на подрагивающие свои руки. Улыбка белой женщины мелькнула в сознании и заставила дернуться. Я закусил губу, чтобы не закричать и не разнести к черту всю ванную. Там – в комнате – спит уставший до жути Майкл. Единственный, кто жалел этого трусливого мальчика, кто его, в принципе, вообще видел. Улыбнувшись, я вышел из ванной и тихо подошел к слуге. Половина его лица была скрыта пуховым одеялом. Так долго спорил со мной и утверждал, что не будет здесь ложиться, а сейчас спит, совсем как дитя, и не видит снов. Я невесомо погладил его по растрепанным волосам и направился на выход. Много воспоминаний хранят в себе каменные ступени. Если прислушаться, можно услышать звонкие шлепки голых ступней резвого мальчишки и цоканье каблуков ловящих его служанок. Губы изображенных на гобеленах предков улыбались временами так, что заметить мог только кто-то мечтательный и внимательный, чья душа еще не отяжелела. Глаза же смотрели на каждого проходящего мимо человека, пытаясь найти новое, живое лицо. Возможно, души представителей династии Хилл живут именно в этих старинных изображениях. И что же они чувствуют, наблюдая за тем, как последний представитель их древнего рода дрожит от накрывающей его тоски и страха? Бессонница – отвратительная подруга. Направляясь в тронный зал, я ожидал увидеть тускло освещенное луной просторное и холодное помещение или, возможно, слуг, но никак не мать. Она сидела на полу подле высокого массивного трона, положив на него голову. Он нависал над ней могучей тенью и тянулся по полу всепоглощающей черной дырой. Я обомлел, все томящие меня мысли тут же испарились. Миранда не обернулась ни на едва слышный скрип дверей, ни на мой удивленный вздох, ни на торопливые, переходящие в бег, шаги. И даже когда я опустился рядом и взглянул на её плотно сжатые веки, она не дрогнула. – Мам, – позвал я, взволнованно оглядывая её несобранные длинные волосы и тонкую ночную рубашку, в которой она наверняка промерзла. Бледные губы Миранды дрожали, но сама она не двигалась и, казалось, даже не дышала. – Посмотри на меня, мам, пожалуйста. Она открыла глаза. И тогда я разглядел застилающие её взор слезы, их огромный поток, едва сдерживаемый остатками её внутренней силы, её самообладания. Переполненная чаша качалась из стороны в сторону, грозясь расплескать всю накопившуюся боль и такую лютую, сумасшедшую нехватку тех, кого она так сильно любила. Любила до разрыва сердца, до изломанных, искусанных пальцев, до громкого смеха, до… Миранда попыталась что-то сказать, но ни звука так и не слетело с её губ. Вместо этого она закрыла лицо ладонями и затряслась. – Боже, мам… – я кинулся обнимать её, прижимая к груди. Королева плакала совсем тихо и била меня по оголенным коленям своими слабыми руками. И это был единственный звук, помимо моего сбитого дыхания, что раздавался в этом помещении. Сколько же она выплакала, что научилась делать это так беззвучно? Насколько же бездонной может быть душа и сколько же она может хранить в себе? Достаточно ли такой боли, чтобы опустошить её, высушить до капли и оставить умирать на самом дне? Я держал бьющуюся в рыданиях мать и едва подавлял подступающую к горлу собственную истерику. Ночь не хотела рассеиваться. Она предлагала нам поддаться отчаянию и раствориться в ней всем дворцом. Притвориться, будто нас здесь и не было никогда, мы не любили, не были любимыми. Будто мы не смеялись здесь, не плакали, не жили. Это было так желанно и так легко – выбрать бессилие, чтобы выплакать все глаза и… успокоиться. Оказаться в самом центре своей боли – там, где она больше не чувствуется… Нас обоих привели сюда воспоминания об отце и томящаяся в груди скорбь. Мы оба хотели увидеть эту уставшую улыбку человека, который любил ходить ночами по дворцу, когда мучила бессонница, который раньше чуть ли не лежал на этом самом троне в одиночестве, отдыхая ото всех и безмятежно наблюдая за небом, который дарил своей королеве самодельные браслеты из ярких лент и который обожал своего единственного ребенка настолько, что просто не мог быть с ним строгим… Которого больше нет. Когда Миранда успокоилась, я слегка отстранился, чтобы посмотреть на нее. Но плотно сжатые веки не позволили мне еще раз порезаться об осколки разбившейся души. Королева слегка покачала головой и прижалась сильнее, умоляя обнять её и хоть немного согреть озябшие руки и плечи. Вскоре вымотанный организм подарил ей блаженное затмение. Посидев в тишине, я осторожно взял мать на руки и понял, что она совсем ничего не весит, что она не ангел, способный всегда хранить свою безмятежность и дарить любовь. Духовные силы иссякали в ней вместе с желанием жить. Но самым больным было осознавать, что ни я, ни кто бы то ни было другой не могли помочь ей. Отдав королеву в заботливые руки её испуганных служанок, я поспешно вернулся в комнату. Я бежал по коридорам, чтобы эта темнота не проглотила меня. В комнате, на кровати, сидел и потирал глаза проснувшийся Майкл. Его ночная не застегнутая до конца рубашка съехала с одного плеча. Слуга был таким безбожно милым, что хотелось расцеловать его колени и отпустить все негативные эмоции, чтобы они не замарали его тоже. Майкл поднял на меня сонный, но обеспокоенный взгляд и подался вперед. Собирался что-то сказать, но, приглядевшись, промолчал. Я стремительно забрался на кровать и, обхватив за талию, прижал слугу к себе, накрывая нас обоих одеялом с головой. В кромешной темноте я слышал только учащенное дыхание Майкла. Я чувствовал, как он обнял меня в ответ и, сбитый с толку моим исчезновением, не решался двигаться. Тогда я подался вперед и отчаянно поцеловал его, сильно сжимая мягкую ткань пижамы вместе с бледной кожей. После этого он так ничего и не сказал. Все в той же темноте коснулся моей щеки и придвинулся максимально близко. Так, что ресницы его могли щекотать мои губы. Руки у слуги оказались внезапно крепкими, когда он цеплялся за мои плечи и прижимал к себе, позволяя устроиться на своей груди. Майкл казался мне таким болезненно тонким, что ни кости, ни мышцы его просто не могли заглушить пульс. Каждый раз во сне он что-то всегда бормотал, опаляя дыханием моё ухо, но сейчас слуга был в сознании, а в комнате раздавалось его хриплое мягкое пение: …Опаляют шею Чувства, что болят. Вновь под кожей — змеи, Вместо крови — яд. Вместо сердца – пламя, Вместо глаз – река. Мы связаны телами И волей навсегда… *** День за днем королевская гвардия патрулировала, чуть ли не вылизывала каждый уголок города, находя ничтожно мало для того, чтобы узнать точное местонахождение основных сил бунтовщиков. От них не было больше ни звука, и это беспокоило гораздо сильнее, чем происходящие ранее инциденты. В народе говорили разное и все – неправда, потому что никто не знал, что происходит на самом деле. Одна из разведгрупп направилась на территорию пустующей академии, но не нашла ничего, кроме многочисленных помеченных деревьев, поэтому было решено оставить ее там в качестве дополнительной охраны. Параллельно с этим совершался активный набор молодых людей в действующую армию. Однако окончательный план действий не мог сложиться в моей голове из-за полного отсутствия вражеских требований и контактов, по которым можно было бы связаться с Алексом. Все это сводилось к вынужденному бездействию, умело прикрытому идущим расследованием. Все мы будто сидели на огромной бомбе, гадая, когда именно она взорвется. «…Он закрыл меня собой, чтобы защитить. Упал у меня прямо на глазах в лужу собственной, черт меня дери, крови. Я не помню, как убил того остолопа в латах. Но тело мальчика сжег, чтобы вы до него не добрались... Я ведь… никогда не вкладывал ему в голову мысль о бунте и старался держать на расстоянии от всех этих грязных разборок. Он был моим единственным сыном…» Единственным… Я положил бумаги на стол и прикрыл ноющие от непрерывного чтения глаза. Рассказ Рика Уайта о собственном сыне не давал покоя. Это человек, похоронивший всю семью. Если он действительно остался один с маленьким сыном на руках, потеряв жену после тяжелых родов, то кем мог быть Алекс? Вряд ли этот молодой человек был его ближайшим соратником, ведь восемь лет назад он был еще мальчишкой. Все, что известно о семье Уайтов – это ее гибель. Погибли все, кроме Рика и его жены, во время эпидемии сильнейшего гриппа, прокатившейся по Сирении и Аласии в 1980 году. Целая семья погибла, бедная семья, недоедающая и не имеющая средств на лекарства. Откуда ты взялся, Алекс? – У тебя голова скоро треснет, – я открыл глаза и взглянул на причесанного и переодевшегося в черную водолазку Билла Франклина, что тихо зашел в кабинет. Несмотря на произнесенную им колкость, сопровождающей ее улыбки на лице не было. – Ты что здесь делаешь? – я еще раз окинул его быстрым взглядом. – И где твои кандалы? – Твой советник велел расковать по просьбе принцессы Сильвии, – он взял стоящий неподалеку стул и, поставив рядом со мной, бесцеремонно уселся на него, сморщился. – Сказал, что от меня все равно ни опасности, ни пользы. На редкость противный старикан. – Зато он не болтает попусту в отличие от некоторых, – холодно ответил я, отворачиваясь от него. – Уходи. – Тебе даже не интересно, зачем я пришел? – Нет. – Ну, может ты все-таки… – Нет! – А если я скажу, что что-то вспомнил? – Тогда ты давно бы уже сказал, Билл, неужели ты держишь меня за идиота? – Ненавидишь меня? – тихо спросил Билл совершенно несвойственным ему тоном. Таким… печальным. Я почувствовал, как его голос жжет меня снаружи, как в свое время выжег изнутри. – У меня нет к тебе ненависти, Билл, – устало ответил я и повернулся к нему. – И не было никогда. Но я действительно не понимаю, зачем ты сюда приехал и что хотел здесь найти. И самое главное – чего ты хочешь сейчас от меня? Он глядел на меня долго, изучая заново и не замечая моё явное нежелание с ним разговаривать. Перед глазами все еще стояла та снисходительная улыбка, которой он одарил меня первый раз с последней встречи, и которая так не шла ему. Задумчивость и безмятежность Франклина были так хорошо мне знакомы. Как и прежде, я видел в его глазах поток нескончаемых мыслей и помнил его жалобы на головную боль, которых он так стыдился. Я помнил все так отчетливо и злился на себя за это. – Я и сам не знаю, точно ли моей целью являлось продвижение вверх по карьерной лестнице, – Франклин пожал плечами. Он не пытался скрыть овладевшее им смятение, и оно передалось мне, – или увидеть тебя. Мы замолчали буквально на минуту, но она затянулась ужасно долго. Когда-то время всегда застывало между нами и позволяло мне рассматривать мельчайшие детали образа моего первого в жизни друга за то недолгое время, что мы были рядом. Как вытягивалось его лицо, как пропадали щеки, как серьезнел его взгляд, как увеличивалась книжная стопка рядом с ним. Как я возненавидел эти книги, а затем и все книги мира, способные украсть у меня Билла. Как он вплетал мне в волосы мои любимые белые розы и уверял, что это не по-мужски, но можно, когда никто не видит. И как меня совершенно не удивило то, что мальчишка умеет плести девичьи косички. – Знаешь, когда я получил твое письмо с признанием в детстве, я не совсем понимал, что ты хочешь мне сказать, – заговорил Франклин, по-прежнему глядя на меня. – Я знал об этом чувстве так мало по сравнению со всеми знаниями, что мне давали. Моя бабушка втайне от отца всегда пыталась рассказать мне о простых, но более важных вещах, чем карьера и высокое положение в обществе. Она не воспитывала меня как мужчину, она всегда говорила мне, что я человек, имеющий право выбирать, что ему делать и как жить. Любовь она объясняла мне как что-то, способное заставить меня почувствовать себя больше, чем живым, больше, чем счастливым, – он сглотнул. – Или убить так быстро, что у меня не останется и секунды на то, чтобы попросить пощады. Помня ее слова и читая твои, я сам себе создал образ пожирающего меня монстра с твоим лицом, Чарли. Я понимал, что твоя любовь не нормальна, ведь никогда не видел таких пар, и испугался ее ещё больше, нафантазировав тебя, как своего врага. Когда я писал тебе ответ, то не мог понять этой тупой тоски, списывая ее на твою «убивающую» любовь и не понимая, что это был страх потерять тебя – моего единственного друга. Друга, который показал мне мир за рамками учебников и отцовского кабинета, друга, который научил меня плеваться в фарфоровые вазы, бегать босиком по замку, рвать королевские цветы и использовать выращенные мадам Абигейл яблоки как снаряд, а кусты сирени – как укрытие. Друга, который приглашал меня спать с собой в одной кровати и наваливался на меня всем телом. Друга, который был мне ближе кого бы то ни было. Билл замолчал и опустил голову, пушистые волосы упали на его лоб. Он крепко вцепился в свое плечо и предстал передо мной тем потерявшимся мальчиком, которым и был всегда. Тем, чьи желания и индивидуальность подавляла собственная семья. Мне хотелось накричать на него, и рассказать, кого на самом деле убило то давнее чувство. Встряхнуть его и выбить ту истерику, которая рвала меня на части. Но Франклин, уже повзрослевший и пропустивший через себя всю эту историю, все прекрасно понимал. Хоть и не чувствовал, но знал, однако не стремился оправдаться. За все эти годы то ответное письмо извело его, наверное, так же, как и меня. Когда он замолчал, плечи его расслабились, и он немного сполз со стула, избавляясь от своего образа эгоистичного засранца, который почти сросся с ним. Мои руки дрожали от волнения. В голове созрела куча разных вопросов. Я был в недоумении. Чего он пытается добиться? Ведь одним этим признанием ничего уже не решить. Даже смотреть на этого человека было физически неуютно, почти больно. На языке вертелось так много всего, что я не мог решить с чего начать. И в итоге… не выбрал ничего. Я вздохнул, успокаиваясь. Теперь это все не важно. – Спасибо,– я не чувствовал больше прежнего раздражения при виде этой маски, которую надел на себя Франклин, потому что он наконец-то снял ее. – Спасибо, что рассказал. Франклин удивленно посмотрел на меня и улыбнулся той улыбкой, которую я помнил. Когда-то я повзрослел и перестал испытывать к нему ту детскую и светлую влюбленность, которая обернулась для меня неконтролируемой вспыльчивостью, но ненависть к нему не могла родиться, пресекаемая всем тем, что мы дарили друг другу детьми. И Билл понимал это так же хорошо, как когда-то давно сумел понять странный придуманный мною язык жестов, чтобы передавать друг другу сигналы на расстоянии. – Но если ты думаешь, что теперь я буду всегда терпеть твое присутствие рядом, то ты ошибаешься, – съязвил я, пытаясь как-то заполнить повисшую в кабинете неловкость. Билл рассмеялся и снова состроил из себя напыщенного индюка. – О, не беспокойтесь, Ваше Величество, в скором времени я покину Ваш замок, чтобы не мозолить глаза, – он встал и направился на выход. – Покинешь замок? – недоуменно переспросил я, вставая с кресла. – В смысле? – Я вам больше не нужен, так что, если позволишь, то я хотел бы увезти Рейчал к семье, – Франклин обернулся и посерьезнел. – Но в Аласии не безопасно! – я покачал головой. – Люди Уайта все еще там на каждом шагу, я уверен, что они тщательно следят за всеми передвижениями из страны в страну ни то, что всех приближенных к королю людей, но даже обычных гражданских. – Но… – Оставайтесь здесь, – решительно сказал я, невольно сминая лежащие на столе документы. – Сейчас, пока мы не знаем, что именно замышляет Алекс Уайт, в замке безопаснее всего. Я позабочусь о том, чтобы связаться с вашими с Рейчал семьями и привезти их сюда без лишнего шума. У меня есть люди, которые могут помочь. Не глупи, Билл, доверься мне. Франклин задумался и тяжело вздохнул, отворачиваясь снова. Он подошел к двери и коснулся холодного металла ручки. – Спасибо, Дамиан, – шепнул он, очевидно улыбаясь, и вышел из кабинета. *** POV Майкл Дрожащими руками я аккуратно поставил солидную и ужасно тяжелую стопку книг на один из библиотечных столов и облегченно выдохнул. – Большое спасибо, Майкл! – выглянув из-за нее, поблагодарил находящийся в прекрасном настроении Джошуа Ватсон и тут же вернулся к своей работе. Я оглядел наставленные мною же вокруг него книжные замки и не мог понять, зачем министру понадобилось столько литературы разом. С этим даже за неделю не управиться, неужели он собрался все время сидеть в библиотеке в одиночестве? Присев рядом, чтобы немного отдохнуть от нескончаемой беготни по замку, я принялся наблюдать за рукой Ватсона, которой он безостановочно выписывал что-то из очередной книги. – Зачем вы это пишите? – Я не мог не воспользоваться шансом и не изучить некоторую интересующую меня литературу, раз уж нахожусь в королевском замке, – с охотой ответил Джошуа и кинул на меня искрящийся энтузиазмом взгляд. – Ты даже не представляешь, сколько тут хранится истории и о династии, и о государстве, о тайнах его, написанных руками тех членов семьи, о которых мы могли даже не слышать. – И вы все это переписываете? – О, нет, только фрагментами, – он с улыбкой протянул мне книгу. – Хочешь помочь мне? Я нервно улыбнулся и поднял ладони: – Ох, ну, министр Ватсон, у меня еще так много дел… Высокая дверь библиотеки скрипнула и в проеме показалась голова Лиама. Заметив меня, он заметно оживился и быстрым шагом направился в нашу сторону. Я поднялся и мы поприветствовали друг друга, затем отошли в сторону, чтобы не мешать работе вновь погрузившегося в чтение министра. В руках Лиам бережно держал конверт, который и протянул мне: – Вот, меня попросили передать вам лично в руки, – шепнул он. Я поблагодарил Лиама, принимая письмо, и принялся рассматривать до ужаса знакомый размашистый, торопливый почерк Саймона Кларка. Парнишка откланялся и поспешно покинул библиотеку, а я присел за ближайший стол, мимолетно взглянул на Ватсона и вскрыл конверт. Волнение накатило и подступило к горлу, стоило мне увидеть полностью исписанный лист. Саймон никогда не писал таких длинных писем, даже мне. «Дорогому и любимому лучшему другу, Майку, Здравствуй! Ты, наверное, сейчас занят, да? Надеюсь, мое внезапное письмо не сильно отвлечет тебя. (А так же надеюсь, что Его Величество-страшные-глаза это не увидит…) Извини, если что, за дурацкий почерк – я очень волнуюсь сейчас, и пальцы плохо слушаются. Кто бы мог подумать, что у меня могут не слушаться пальцы, правда? В общем… даже не знаю, с чего начать. Мы так давно не виделись, и мне почему-то жутко неловко сейчас. Если бы мы говорили по телефону, я бы умер, наверное, от волнения. В городе творится такой ужас, в академии того хуже – занятий нет, все перекрыто… В общем… Мы уезжаем. Я и моя семья. Мама очень сильно заболела из-за всех последних потрясений… Такая уж она, доволновалась до болезни. Отец на уши дом поднял – принял решение отправиться на соседний континент к дальним родственникам. Ты ведь знаешь, семья у меня огромная, до сих пор не со всеми знаком... Мы уже получили разрешение на выезд и защиту на время переезда от королевской семьи, так что ты не волнуйся. Может быть, это временно, а может и… Не знаю… Родителям очень неспокойно здесь уже не первый год, а в связи с последними событиями – даже добавить нечего. Мне, если честно, тоже не по себе. (Как бы я хотел, чтобы ты тоже с нами поехал, все время переживал ужасно. Но не могу же я украсть тебя, как девицу у строгих родителей, верно? Тем более, теперь на тебе так много всего висит…). Меня родители категорически отказались оставить, даже на это письмо долго не давали разрешения. Но кем бы я был, если бы пропал, не объяснившись? Да – идиотом (я знаю, что именно это слово пронеслось в твоей голове). Скорее всего, когда ты будешь читать письмо, нас уже не будет в городе, так что, если захочешь ответить, то немного подожди, хорошо? Как только мы где-нибудь остановимся, я дам тебе знать. Прости, что так получилось. У меня по-прежнему дрожат пальцы. Очень надеюсь, что ты в безопасности сейчас и что следующая встреча наша не за горами.

Твой самый любимый и самый крутой друг, Саймон»

Я смял бумагу с таким громким хрустом, что даже Джошуа сумел оторвать от его сосредоточенной работы, и буквально выбежал из библиотеки. Я задыхался. Ноги сами знали, куда мне было нужно. Сердце от волнения колотилось, как град по стеклу, звоном своим закладывая мне уши. Завернув за очередной угол, я и наткнулся на того, кого искал. Чарли неторопливо шел в свою комнату, на ходу расстёгивая зимнюю дубленку. Увидев меня, он остановился, но лицо его вопреки ожиданиям не выглядело удивленным совершенно. Он знал, что я приду. Я подошел ближе и с силой впечатал в его грудь скомканное письмо Саймона. Шок и жуткое волнение не могли уняться и к черту сбивали дыхание. Мне потребовалась минута, чтобы попытаться совладать с собой – не помогло. – Почему ты мне не сказал? – ледяным, срывающимся голосом спросил я, а Чарли, аккуратно взяв у меня письмо, взглянул на него. Вздохнул: – Саймон сказал, что должен будет сам это сделать. – Мало ли, что сказал Саймон. Чарльз, он мой друг, родители которого почему-то решили, что перебираться на другой континент в таком опасном положении – умное решение! – я все старался унять поднимающуюся тревогу, говорить ровно, но не получалось – голос трескался, как старая штукатурка. – Успокойся, – Чарли положил мне руки на плечи и не позволил скинуть их. Я посмотрел на его хмурое лицо и понял, что сам-то он отнюдь не спокоен. – Семья Саймона не единственная, кто покинул Сирению, есть другие. Мы объединили их в группы, если он тебе этого не рассказал, и помогли переселиться. Сейчас они в полной безопасности. Посмотрев Чарли прямо в глаза несколько секунд, я тяжело вздохнул и опустил голову на подставленное плечо. Руки короля соскользнули с плеч на напряженную спину в неторопливом ласковом поглаживании. Мне не хотелось рвать и метать, плакать или кричать. Однако все равно какое-то странное чувство подступило и защемило где-то глубоко внутри. А если мы никогда больше не увидимся? Я глубоко вдохнул исходящий от Чарли его собственный запах и слабый запах мороза. Мех на его воротнике все еще был холодным и влажным от снега. Я зажмурился и на пару секунд прижался к своему господину, почувствовав, как тот удивился. – Майкл, – выждав минуту, начал Чарли. – Мне надо рассказать тебе кое-что. Я отстранился от него тут же, чтобы взглянуть в глаза, но он сжал мои ладони в своих, оставляя между нами несколько сантиметров. Атмосфера вокруг вдруг изменилась, накалилась. Было ясно – Чарльз волнуется. Очень. – Мы нашли одно тайное логово бунтовщиков неподалеку от академии – как и говорил главнокомандующий. Арестовали многих из них буквально пару часов назад. Я сам присутствовал там, потому что изначально мы собирались лишь проверить… Упустили пару человек всего. Сейчас главнокомандующий формирует гвардейцев в отряды. Завтра мы отправляемся туда вновь – по следу. Чарли замолчал, внимательно наблюдая за моей реакцией. С каждым его словом ко мне по капле возвращалось напряжение. В голове возникла картина, как навстречу Чарли и множеству его солдат бегут разъяренные люди с факелами в руках. А в глазах у них отражается этот белый, беснующийся огонь… – Мне нужно, чтобы ты временно занял мое место, потому что я не знаю, как все может обернуться, – продолжал король, стискивая мои ладони почти до боли. Он читал по моим глазам эмоции, что сменяли друг друга с бешеной скоростью: от откровенного, скрытого ледяным спокойствием страха до полного непонимания. Я подошел ближе и зашептал, чтобы не слышать собственный дрожащий голос: – Мало того, что один дорогой мне человек неизвестно где, так ты еще хочешь, чтобы я сидел здесь, пока другой человек, которого я… – я запнулся, с трудом подавив желание отвернуться и не видеть, как заблестели глаза напротив. – Ты хочешь оставить меня здесь и отправиться сражаться, не имея почти никакого опыта работы с различным оружием? Рисковать жизнью, когда ты являешься единственной опорой и надеждой страны, и если она потеряет тебя, то обрушится? Ты этого хочешь? – Боже… Майкл, скажи, – будто бы не слушая меня все это время, пораженно попросил Чарли. – Что? – Первое предложение. Ты не закончил. Скажи! – Да мать твою, Чарли! – первый раз с момента нашего знакомства не выдержал я, зло пытаясь вырвать свои ладони из железной хватки – тщетно. – Почему ты не можешь быть серьёзным тогда, когда нужно?! Черт… Я вырывался изо всех сил, извивался, как только мог, только бы этот полоумный перестал издеваться. Но вместо этого Чарльз резко притянул меня за затылок и просто поцеловал, несдержанно кусая за сухие губы. Он рвал их, зализывал и припадал снова. Я мычал в его рот, упираясь ладонью в грудь, но был не в силах больше сопротивляться. Чужое сердце бешено колотилось. Королю не хватало воздуха, весь коридор заполнили его рваные вдохи через нос. – Подожди, слышишь, стой… – тут же залепетал я, когда Чарли все-таки отстранился. Мы замерли посреди коридора и уставились друг на друга, как два идиота. Я не мог смотреть ему в глаза, ведь та тяжелая пелена страсти в них была мне не по силам. Поэтому я снова уткнулся в его плечо. – Мы не можем оставить этот разговор вот так… Ответь на мои… – Все хорошо будет, Майки, все хорошо, – по-прежнему не слушая меня, Чарли прижался губами к моему красному уху. Я почувствовал, как он дрожит, и не смог ничего ответить. *** POV Автор Чарли захлопнул дверь собственной комнаты и запер на ключ. Тихий щелчок замка заставил Майкла вздрогнуть. Король ничего не говорил, был серьезным, как и просили. Но на самом деле Майк побаивался его такого, доверяя вместе с тем безоговорочно. После грубого поцелуя все еще болели губы. Но он не обращал внимания и упорно смотрел в широкое окно, пока сильные руки не потянули его в сторону кровати и не толкнули на нее. Слугу подкинуло на мягких матрасах и одеялах, он провалился в них и уставился в потолок. Чарли стянул с него ботинки, носки и, упав на колени между чужих разведенных ног, потянулся к пряжке ремня. Вскоре все вещи Майкла оказались, скомканные, на полу. Он, не решаясь говорить, глубоко дышал с закрытыми глазами, пока Чарли с напором гладил его напряженное, реагирующее на все прикосновения тело. Король не мог оторвать взгляд от плавной линии втянутого живота и возбужденного небольшого члена. Легкими поцелуями он поднимался от коленки выше, не отказывая себе в удовольствии прикусывать слишком бледную кожу бедер. Чарли вцепился в них ногтями и насадился ртом на член, выбив из Майкла задушенный полустон. Он рефлекторно сдвинул ноги вместе, зажав ими растрепанную рыжую голову, но Чарли с силой развел их снова. Долго Майкл не смог сдерживаться – закушенная губа начала кровоточить и пульсировать. Комкая в ладонях простыни, он стонал и выгибался навстречу. Чарли лизал его, ласкал и дразнил, отстраняясь. Он сам был сильно возбужден и не замечал, как ногти его продолжали вырисовывать на чужих ногах красные рваные полосы. Влажные губы короля скользили вверх-вниз быстро и неумело, ведь он делает такое в первый раз. Майкл начал метаться по кровати, не сумев удержать себя в неподвижном положении. Он зарылся руками в волосы короля, сжимая со всей силы и толкаясь в чужое горло, пока Чарльз не перехватил их и не прижал к постели, нависая сверху. Они смотрели друг на друга долгих секунд десять, пока Майкл не поддался вперед и не поцеловал Чарли, перехватывая его хриплое дыхание и пробуя свой собственный вкус. Чарли громко застонал и волной прокатился по обнаженному телу под собой, имитируя толчки и получая крупную дрожь в ответ. Встав, он снял одежду, любуясь юношей на своей постели. Майкл тоже смотрел на него своими полуприкрытыми черными глазами и не смел двигаться. Он не знал, что глаза его казались демоническими, когда он смотрел вот так вот – не стесняясь своей наготы и желания. Чарли снова навис над слугой и накрыл его влажный член ладонью, вместе с этим крепко целуя в шею. Майкл сделал тоже самое, нежно пройдясь подушечками пальцев по его торсу и чувствуя, как внизу живота скапливается жар. Другой рукой он за талию притянул к себе короля, царапая ее нещадно сильно в отместку за горящие огнем расцарапанные бедра. А король вздрогнул, выгнулся, ухмыльнулся и крепко обнял Майкла, принимаясь нашептывать что-то в его красное ушко. А Майкл громко всхлипывал в предоргазменных судорогах и не мог разобрать этого бреда, не мог расслышать ничего, кроме свистящих выдохов. Кончая, они прижались друг к другу так, чтобы не оставить ни единого просвета между влажными телами. Чарли сжал зубами простынь и зарычал прямо рядом с шеей задыхающегося Майка, посылая по его телу новую толпу мурашек. Он с садистским наслаждением сжал член слуги, чтобы услышать, как тот вскрикивает, почувствовать, как судорожно хватается за его плечи и увидеть, как запрокидывает голову. Капли пота блестели на его шее. Король смотрел на его светлые трепещущие ресницы, как он постепенно успокаивался, а руки его безвольно упали вдоль тела. Позже они забрались под одеяло и обняли друг друга, чтобы сохранить тепло. Не говорили ничего, только гладили друг другу руки, пока Чарли не переплел их пальцы и не прижал к своей груди. Майкл заснул на его плече, пока теплая ладонь гладила его по растрепавшимся волосам. Чарльз зарылся в них носом и судорожно вдохнул запах, чтобы успокоиться и не чувствовать этого пожирающего рассудок страха перед будущим своего королевства. И своего драгоценного мира, что спокойно дышит ему в плечо.