FIRE ONLINE

Моя жизнь связана историей весьма сомнительного качества почти во всех отношениях. Историей, рассказывающей о бедной девочке Цуне и её несчастной жизни в полном одиночестве. Рассказе, повествующем о чёрствости, жестокости и безответственности людей, которые даже не попытались понять страдания всего лишь немного не похожего на них существа. А не понимали Цуну из-за её воображения — фантазировать она любила много, со вкусом, строя удивительно огромные замки из облаков, задевающими своими шпилями небеса. Детишки Цуну обзывали и сторонились, взрослые в младшей школе с сомнением смотрели на её лицемерные выкрутасы, а любящая мама поощрила любовь дочери к онлайн-играм, когда той стало совсем тошно жить, позволив ей играть на компьютере отца семейства — он всё равно почти не появлялся дома. Так всё и началось. А Цуна всё терпела и ждала момента, когда же её поймут. И, короче, устала Цуна ждать. Разозлилась Цуна на таких непонятливых людей. Топнула Цуна ножкой от безвыходности. И закрылась Цуна окончательно в мире онлайн-игр. Когда пришла на смену обычным ММО игра с виртуальной реальностью технологии полного погружения, то для Цуны всё было кончено. Однако, всегда найдется «паршивая овца» (а в данном случае две, причём не овцы, а скорее бараны), которая возьмет и перекроит все прелести «розовых соплей», добавив туда нечто очень близкое и недостижимо далекое, до глупости простое и неимоверно сложное. В жизнь Cielo-Надэсико-Цуны пришли Kumo и Mukurou. Ты слышишь, слышишь её? Настоящую мелодию сумбурности. Это мелодия двух баранов, которые не знают, когда стоит остановиться. А ведь всё так прекрасно складывалось. Две пати обрушились, как карточные домики от дуновения сквозняка, и девочка уже воображала себе, как ещё немного — и она наконец-то умрёт. И ведь даже не сама! Ей не придётся лезть в петлю, сдобрив её хорошей порцией мыла, или вскрывать вдоль вены, или травиться, или ещё что. Неожиданно девочке подвернулся прекрасный способ умереть. Вернее, его ей услужливо подкинул Бермуда. Он абсолютно точно знал, кого стоит заражать вирусом. Всё шоу было устроено ради Аркобалено и Реборна. Бермуда абсолютно точно знал: Савада Цунаёши хочет умереть. Все его жертвы наверняка не были случайны. За компанию Реборна и остальных заразили, дабы немного надавить на совесть девочке. Чтобы Цуна попыталась. Иначе, какой это эксперимент? Так дело не пойдёт. Аркобалено были для девочки стимулом к жизни, хотя и таким себе, но свою работу выполняли исправно. Совесть ныла, совесть копошилась. Девочка попыталась. Вся история — пустышка, но пустышка жизненная. Дырявая в сюжетной части. Сопливая, приторная и глупая. Местами, даже занудно-отвратительная, как и сама девочка Цуна. Вечная мечта подарить жизнь утраченному. В данном случае дать стимул жить некой девочке. Это же надо! Мне — и жизнь. Нелепо-то как! Да хотя бы потому, что хоть девочка и была выношена, выкормлена, поставлена на ноги, обучена и отправлена в жизнь матерью и отцом, ничего путного у Цуны не вышло. И о чём история Савады Цунаёши? Только задуматься! Неидеальная психологическая драма, нединамичный экшен, запутанный триллер и тонкий искренний юмор, местами перетекающий даже в стёб. Всё-то у девочки не слава богу. И даже затёртая до дыр тема с виртуальной реальностью и супер-глав-героиней, у которой не всё нормально в её тихих беспонтовых буднях, кажется мне бессмысленной тратой времени. На самом деле я никогда особо не понимала, что происходит-то в моей треклятой жизни и чем я так отличаюсь от других людей. И чем больше вдумывалась, тем больше не понимала: что же происходит-то? И только заражение вирусом заставило меня собрать все эти размышления в огромную кучу. Смять. Засунуть в огромный мусорный контейнер и поджечь. И вот тогда, за клубами чёрного и едкого дыма догорающего существования я, всё же, разглядела ту маленькую девочку Цуну, которая всю жизнь была одна. Разве может быть что-то печальней и трагичней одиночества, которое преследует всю жизнь? Да я упивалась своим одиночеством и унижениями! Мне нравились издёвки сучки Кёко и то, как она вытирала об меня ноги. Не потому, что я мазохистка, нет. Этого во мне нет ни на грамм. Мне просто нравилось быть несчастной и одинокой, без реальных друзей. Раз общество откинуло меня, загнав в угол, то Цуна начала играть по правилам этого самого общества. Зачем пытаться, если от тебя всё равно никто ничего путного не ждёт? И тут, повторюсь, два барана появляются и вселяют в меня НАДЕЖДУ. Ага. Хибари Кёя столько меня донимал в реале, пытаясь выведать никому ненужную правду, а тут он добрался до меня и в моём любимом «ПО», которое вот-вот заберёт мою жалкую жизнь. Куда уж там! Я поняла, что скрываться мне больше негде. Меня нашли даже в «ПО». Проклятие! И пришлось подыгрывать. Но как же я от отчаяния ревела в тот вечер. Ты уже приготовилась к худшему, всё для себя решила и подыскивала место для смерти, выбирая местечко поукромней, где не бывает массовых замесов игроков. Где ты будешь умирать один, ибо под Рождество по таким непопулярным местам тусят разве что дебилы, но куда уж там. Пришлось приспосабливаться к новой реальности. Жалкая попытка влиться в коллектив и стать тем членом общества, который устроит окружающих меня людей. И началась новая история о самом сложном, что может быть в жизни. О взаимопонимании. О любви. Но не о той, которая творится в голове у девочек и мальчиков весной, а о самой чистой и настоящей. О любви матери к дочери и о том, на что готова пойти дочь ради собственной родительницы. О смерти. Нет, не о той смерти, которой переполнены новости по центральному TV, дорамы и голливудские фильмы. О смерти самого главного чувства, что двигает любым человеком. О смерти надежды. О её бессовестном воскрешении. Не о том, что придумали в сказках про людей, живущих тысячи лет. О воскрешении надежд, которые умерли много раньше и внезапно обрушились на голову, дав еще один стимул к жизни. Два барана. Мой бесполезный мир чист и хрустален, как слеза ребенка. Он прекрасен и ярок, как лучи солнца, играющие на поверхности мыльного пузырька. Всё в нём пропитано какими-то очень добрыми и тёплыми чувствами, но только для меня одной. Но все же это глубокая драма о девочке, которая не хотела быть спасённой. Я хотела прекрасную смерть. Сколько искренности и любви было бы моих последних шагах! Разве мог кто-либо из вас с таким чувством счастья и радости идти навстречу своей смерти? Наконец-то, наконец-то страдания прекратятся! Уверена, у меня бы светились глаза в маниакальном блеске. Я бы подошла в финале к Бьякурану со словами: «Ты — моя цель!» — и да умерла бы от луча из его пальца. Как всё было бы просто. Хотя не появись Хибари Кёя, то я бы просто выбрала одно из укромных местечек в «ПО» да и сгинула бы там без следа. Никто бы ничего и не понял. Но появление двух баранов в моей жизни всё изменило. Один баран стал лучиком света в моём беспроглядном царстве тьмы, и я уверена, не появись бы Хибари Кёя в моём «ПО», то и не стало бы Cielo, как ошибки, сбоя в программе вируса и его алгоритме. Красивая и трогательная сказка. Но как много в ней настоящего. Как спасти девочку, которую спасти невозможно? Именно так. Окружить её последние месяцы жизни теплом и заботой. Как жаль, что в жизни это случается. Меня насильно спасли, не спросив, хочу ли я этого? Но Хибари Кёя на то и Хибари Кёя. Он не спрашивает, просто вваливается в твою жалкую жизнь неумолимо, беспардонно, и заставляет хотеть жить. Он в реале, он в «ПО». Ты смотришь на него, видишь эту невероятную энергию человека, его бойкий, непоколебимый характер. Узнаёшь его с разных сторон. Понимаешь, что это не просто глава Дисциплинарного комитета, но и такой же простой парень, который хочет в конце дня отвлечься от всяких проблем и просто окунуться в мир игры. Не влюбиться в Хибари Кёю было невозможно. Прекрасное, но такое опасное существо, хищник, к которому в обычной жизни боишься близко подойти. А я бы и не подошла, я бегала от него, причём успешно. Но Хибари Кёя уже тогда влюбился в меня и просто так бы не оставил Саваду Цунаёши в покое. Вот и сейчас… Даже под крышкой ванной, в которой лежала, мои уши улавливали посторонние шумы. Я слышала, как работает дрель или ещё какой строительный инструмент — не разбираюсь в этом, — и поняла, что включился свет. — Я потом поставлю замок на место. — Донёсся до меня голос Кё-сана. — Вот уж надеюсь. — В тоне Хаято было недовольство. Неужели Кё-сан вытащил замок, лишь бы только попасть ко мне в ванную комнату? Вот же неугомонное создание. — Ты уверен, что… — заговорил Ламбо, но его прервал Кё-сан: — Просто дайте с ней поговорить. Свет проникал сквозь крышку ванной, из-за чего та выглядела как светло-бурая. Я молча слушала, как скрипнула дверь, и кто-то подходит к ванной. Неясная фигура нависла надо мной. — Цунаёши? Я молчала. Сложив на груди руки, как покойница, у меня не было никакого желания выплёвывать из себя даже звук. И Кё-сан неумолимо отодвинул в сторону крышку ванной; та, свернувшись гармошкой, отъехала к стене в ожидании, когда её окончательно снимут. Свет вновь ударил мне по глазам, и стало больно. Я чуть зажмурилась. Когда глаза удалось продрать, то стоило их открыть, как взгляд упёрся в лицо Кё-сана, присевшего на бортик ванны. — Цунаёши. Я отвела глаза, утыкаясь ими в другой бортик. Лежать в ванной было не очень комфортно, но я исправно этим занималась. А что мне ещё оставалось? Нужно было собрать мысли в кучу и… Решить, как пытаться жить дальше. — Не игнорируй меня. Прицокнув языком, что никогда бы не сделала Надэсико, я резко повернула голову и посмотрела прямо в его чуть раскосые серые глаза. В их холодной сырости играли блики. На лице прослеживалась плохо скрываемая обеспокоенность. Может, он её даже и не скрывал. — Хорошо, не игнорирую, — сказала я, не мигая. Его брови вспорхнули вверх. — Цунаёши, что происходит? Не хочешь объяснить? — Что именно? — Я глядела на него в упор, снизу вверх. — Для начала, — Кё-сан чуть сместил корпус, усаживаясь поудобнее, — почему ты сидишь в ванной? — Я думала, — честно ответила я. Он хмыкнул. — Очаровательно. И о чём же? — Что я тебя всё же ненавижу. Повисло молчание. Поднятые вверх брови там же и остались. Вот только к беспокойству примешалась лёгкая растерянность. Ни то, ни другое мне не хотелось видеть на его лице. Я вообще не хотела знать, как будет выглядеть Хибари Кёя после моей смерти. — За что? Я поджала нижнюю губу, чуть погрызла её, продолжая не мигая смотреть глаза-в-глаза. — Жить так больно, Кё-сан. Зачем ты заставляешь меня жить дальше? — Что за околесицу ты несёшь? — Серые глаза сощурились, превратившись в тонкие щелки, не предвещая ничего хорошего. Но я продолжала смотреть. — Ты серьёзно? — Более чем. Одновременно очень люблю тебя и максимально ненавижу. Кё-сан продолжал балансировать своей пятой точкой на бортике ванной. Это было даже забавно. И грустно, и забавно. — А ты знал, что бобы клещевины можно переработать в черезвычайно токсичный яд рицин? Или что можно травануться антифризом, всего-то сходив к отцу в гараж и налив себе пару стаканчиков? Я слышала, он похож по вкусу на виски. Вены лучше всего резать в тёплой воде. А если… — Хватит. Я замолчала. Мои губы дёрнулись в подобии улыбки. — Неужели ты постоянно о таком думаешь? — Даже не вопрос. Он не спрашивал. Но я всё равно ответила: — Почти каждый день. Особенно тяготят подобные мысли перед сном. Его лицо ничего не выражало. Глаза отливали холодным жидким металлом, в них играли блики света от горящей лампочки. Ночь, а мы проводим время за столь весёлыми разговорами. Чуть повернув голову, он уставился на кафельную плитку на полу, будто пытаясь высверлить в ней дыру. Не глядя на меня, он привстал и, прижимаясь к внешней стороне ванной, да сполз по ней спиной. — И как давно это началось? Я всерьёз попыталась припомнить, загибая на руке пальцы поочерёдно. Высчитывая по годам, начиная от нынешнего. — К концу начальной школы я точно поняла, что хочу умереть. Годам к двенадцати где-то. Точнее уже не скажу. Не помню. Повисло молчание. Тягучее, мерзкое. Даже не резина — изжёванная и пережёванная жвачка. Мне почти не было видно Кё-сана, так что пришлось чуть привстать на локтях и сесть поудобнее, облокотившись на бортик ванны чуть в стороне от моего собеседника. Его гордый профиль, спадающая на нос длинная чёлка, чуть заострённые уши, чёрные, точно вороново крыло волосы… Красивый и опасный. — Кё-сан? — позвала я. Он чуть повернул голову, безмолвно спрашивая меня. — Чем я так зацепила тебя? Было же полно девушек… менее проблематичных. Меня травили, я была в стороне ото всех. Отмахивалась от помощи. — Даже слушать не желала, — к моей неожиданности фыркнул он. — В тебе был надлом. Меня всегда учили, что надо выручать слабых, раз я — сильный. Не всегда следую этому правилу, но так и есть. Тебе была нужна помощь. Чем больше я смотрел, тем больше мне хотелось защитить. — Нет, чтобы спросить, нужна ли помощь, — не смогла удержаться от шпильки я. Меня тут же приморозил к месту взгляд. Колкий, пронизывающий по самое нутро. Холодный. — Человек сам зачастую не понимает, когда ему нужна помощь. Я опустила глаза, укладывая подбородок на сложенных руках. — Помощь — это здорово, но последствия слишком суровы. Знаешь, это как спасти от суицида человека, который инсценировал своё убийство и застраховал свою жизнь, чтобы после его смерти жене и детям выплатили страховку, спасшую бы их из нищеты. Вот и тут так же. Ты меня спас, но я не знаю, что мне с этим делать. Понимаешь ли… — Облизав губы, я пыталась подобрать правильные слова. — Сегодня я должна была умереть, но из-за… — По моим щекам неожиданно потекли слёзы. Вот же гадство. — Но умер очень дорогой мне человек. — Поэтому ты себя так странно ведёшь? Мне оставалось только кивнуть. Пока я старалась не думать о Cielo, всё было хорошо. Но всё не было хорошо. Совсем. — Угу. — Я кивнула. — Умерла часть моей души. Не думай, что я преувеличиваю. Умерла моя часть и я… Не знаю, как мне быть. — Цунаёши? — Серые глаза стали мутно-болотными. Вот-вот тебя затянет в эту приятную трясину. Это завораживало: то, как менялся цвет по настроению, как его искажало освещение. — Да? — Садись. — Он похлопал по резиновому коврику, на котором всё это время сидел, вытянув свои длинные ноги. Когда я послушно выбралась из ванной и села рядом, то мне на голову мягко легла его ладонь, перебирая волосы, разделяя их пальцами на прядки. Это так успокаивало. Я положила голову ему на плечо, и тогда меня настиг вопрос: — Расскажешь мне о себе? Оказывается, я ничего о тебе всё это время не знал. Всё время метался «между». Мне нужно понять, что происходит. В голове каша. И мне подумалось: а почему бы и нет? Если не Кё-сану, то кому вообще можно рассказать? Рассказывать о себе было сложно. Девочка-неудачница Цуна, у которой всё валилось из рук, но которая очень любила мечтать. Ей нравилось то примерять на себя один образ, то другой. Она могла вообразить себя волшебницей, могла гнущейся на ветру травинкой. И, как полагает ребёнку, девочка Цуна рассказывала об этом детишкам и взрослым, а они находили это странным. Потом девочка поняла, что стоит поумерить пыл. Маму на тот момент информировали сперва воспитатели в детском саду, а затем учительница в младшей школе в общей сумме около тридцати раз. Мама не просила девочку измениться, и оттого было ещё больнее. Девочка решила остановиться на образе умненькой-идеальной, надеясь, что хоть так понравится другим, но как бы не так. Непохожесть Цуны чувствовали точно за версту. Её не травили, нет. Просто избегали. Таких людей, к которым относилась девочка, никогда не травят. Просто потому, что скучно. Их избегают, потому как ожидать от них чего-то хорошего — да нафиг надо. Так и жила девочка Цуна, пока в старшей школе её не раскусила моментом такая же лицемерка Сасагава Кёко, не принимающая конкуренции. И пошло-поехало. А потом нарисовался некий Хибари Кёя, которому больше всех надо. Кё-сан слушал меня, не перебивая. Его рука гладила меня по волосам, и эта нежность меня душила. Но я продолжала. Про «ПО» говорить было тяжелее всего, но я вела свой рассказ. Игра покорила меня тем, что в отличие от всякого рода гаджетов полного погружения, которых было полно на игровом рынке (те же симуляторы в торговых центрах, игры для компьютера с очками виртуальной реальности и прочее в этом духе), она была построена на значительно улучшенной технологии. «ПО» безопасно вмешивается в работу тактового генератора мышления. И, что круче всего, она действовала так, что по ощущениям ты проводишь в погружении больше времени, чем на самом деле. Несколько игровых компаний Италии, Китая и Южной Кореи создали игрового монстра, машину, которая создаёт из полигонов мир с пламенем и суперспособностями, мало чем отличимый от реальности. Да, это цифровые данные по структуре из вершин и граней — полигонов. Да, всё создано дизайнерами разработчика. Да, кое-где едет картинка и плохо прогружается местность, если в одной локации собирается толпа игроков. Но это был целый мир того, чего я была всю жизнь лишена! Я могла попробовать кучу еды и мало того, что не поправиться, так и есть, как не в себя. Её вкус был почти идеальным. У меня было полно одежды. И пусть я играла мужским аватаром, но собирала разную одёжку как мужскую, так и женскую. Мой инвентарь ломился от неё. Я много гриндила. Фарм был неотъемлемой частью моей игры в «ПО». Как Небо я без проблем находила себе временное пати, а разыгрывать на себя шмотки костями было очень здорово. И параллельно всему этому я путешествовала по городам Италии. Куда угодно на карте. В живописные места. В омрачённые мрачностью дали. Куда угодно. А в голове был вирус. Когда Кё-сан услышал о нём, то он аж дёрнулся. Меня больше ничто не сдерживало, и я в подробностях рассказала ему и мою первую встречу с Реборном и Бермудой, и как я погружалась в отчаяние. Как потом бессовестно меня из него выдернули и вынудили надеяться. Рассказала и о разговорах о Kumo и зверьке, о том, как меня это всё веселило, но стоило выйти из «ПО», как на меня накатывала грусть. О моём первом реальном друге Ame, Ямамото Такеши, и том, как он стал мне дорог. Не промолчала я и про те дни без «ПО», которые мне пришлось пережить после падения. Но больше всего слов полилось, когда речь зашла о нашей встрече в реале. Как я морально готовилась, боясь открыть всем своё мерзкое лицемерие. Но стоило начать про ивент, как мой голос дрогнул, и я решила перевести дух. Кё-сан воспользовался этим: — Значит, ты хочешь сказать, что Cielo и Надэсико — это не настоящая ты? Я усмехнулась. — Уже и не знаю. Я сейчас вообще ничего не знаю, Кё-сан. В моей голове каша не меньше твоей. — Рассказывай дальше. Cielo — это тот парень, спасший ситуацию на ивенте? Мои руки дрожали. Я сцепила пальцы в замок и подобрала под себя немного затёкшие ноги, отмечая про себя, что они не такие длинные, как у Кё-сана. — Да. Cielo — это моя вторая частичка, за которой я прятала себя. Крутой парень с пламенем Неба, у которого много друзей во френд-листе и кто может найти со всеми общий язык. Всегда хотела такой быть. К моей неожиданности Кё-сан коротко хохотнул. В своём стиле. Очень сдержанно, но в своём стиле. — Не знаю, что в головах у актёров, но вот сколько тебя слушаю, понимаю: ты забила свою голову чушью. У всех есть свои маски. Это закон общества. Если так задуматься, то и я в школе один, а с вами — другой. В семье — третий. С тобой — четвёртый. И это отнюдь не лицемерие, Цунаёши. Это жизнь. Я нахмурилась. Вроде, он говорил и верно, а вроде и… — «Что наша жизнь, ничтожные полвека», — неожиданно сорвалось с моих губ, к моему удивлению, синхронно с Кё-саном. Он на это лишь хмыкнул и продолжил почти что а-капелла, только веера из театра Но не хватало: — «Коль их сравнить с величьем Поднебесной? Всего лишь наважденье, краткий сон. Увы, кому из наделенных жизнью, Кому из человеческого рода Уничтоженья избежать дано?» Слова Тайры но Ацумори пришлись удивительно едко и удивительно верно. Я не любила театр Но, но этот стих, символизирующий Оду Нобунагу, как-то хорошо вспомнился, пусть и не учила его никогда наизусть. Как на духу я выложила свои потаённые мысли с ивента, которые начали проглядывать наружу из-за действия вируса. О Cielo, таком родном, таком тёплом, но ныне мёртвом. О его свершении и его просьбе жить. По моим щекам нескончаемым потоком лились слёзы. Я вновь оказалась у маяка. Во мне вновь затухала надежда. Как сейчас я помнила, как Cielo исчез, распавшись на множество полигонов, растворившихся в пространстве. Кё-сан прижимал меня к своей груди и гладил по голове. А я не понимала, как мне теперь жить без Cielo. Он ведь был… мною, моей частью. А теперь в груди зияла дыра. Надэсико-Цуна не справлялись с утратой. Им было больно, как никогда. — Кажется, ты тогда не поняла, о чём я тебе говорил. — Горячий шёпот обжёг мне ухо. — Да о чём ты? — ему в грудь пропыхтела я, не желая поднимать своё зарёванное лицо. Он безжалостно подхватил меня за подбородок и заставил посмотреть в его глаза. В который раз уже за сегодня? — Я эгоистичен не меньше твоего, Цунаёши. Если я выбрал себе женщину, то она просто так от меня никуда не денется. Без причины. Я положила руку поверх его пальцев. — Это что, разговор об ответственности? Его лицо приблизилось к моему. Нас разделяли жалкие сантиметры. Лица вот-вот грозились приблизиться максимально, а губы — соприкоснуться. Серые глаза горели каким-то затаённым светом. — Для начала разберемся с твоим вирусом, а потом я познакомлю тебя с моей семьёй. В ближайшие дни будь готова отправиться в Киото, в главный дом, — прошептал мне в самые губы Кё-сан. Я уже думала, что меня сейчас начнут целовать, но идиллию прервали шаги в коридоре и распахнувшаяся настежь дверь. Мы обернулись. На пороге стоял Хаято, держа в руке мой телефон за самый краешек. У него из-за спины выглядывали остальные. Я чуть не прыснула со смеху. Выглядело комично. — Ребят, я всё понимаю, даже вывернутый замок из двери, — криво ухмыляясь, заговорил Хаято, — но нас уже достал её телефон. Реборн звонит уже в восьмой раз. — Я возьму. — Кё-сан оставил меня на полу, а сам встал на ноги и направился к двери. Его даже не волновало, что это мой телефон. Вот уж. Он забрал из рук Хаято телефон и ответил на звонок. Мелодия звонка прекратилась. — Реборн? Да. Да, сидит. Что? Забить бы вас всех до смерти, ничтожные букашки… Да, привезу тогда её с утра. Нет. Я знаю, где это. Само собой. — И сбросил вызов. — И чего он хотел? — с пола полюбопытствовала я. Кё-сан одарил меня тяжёлым взглядом. Смешок застрял в горле. — Того же, о чём думал и я. С утра тебя ждут в больнице. Вирус — не шутки, Цунаёши. Раз я несу теперь за тебя ответственность — ты не просто пойдёшь на обследование. Побежишь. — А что за обследование? — вклинился в разговор Шоичи. — Позже расскажу. Уже поздно. По второму кругу я не выдержу. — Кё-сан только махнул рукой. Я же мрачно теребила краешек юбки, думая, что вот они, первые последствия выживания после вируса. Меня теперь достанут обследованиями. Главное только, чтобы к психиатру не отправили. Всегда их терпеть не могла. «Что наша жизнь, ничтожные полвека», да? Должно быть, пришло моё время. «В настоящее время дождь выносит приговор, увы, таков мой май». Только на дворе декабрь месяц. Я поёжилась.