Steins;Gate: "One More Travel Paranoia (Name Subject to Change)"

      Самолёт, словно по рельсам, шел по глиссаде на посадку в токийский аэропорт Нарита. Стюардесса, проходя по рядам, дважды посоветовала было Окабе пристегнуть ремни. Но он, похоже, решил не прерывать свой сон ради требований каких-то там правил безопасности, поэтому Курису пришлось самой произвести на нём эту операцию, чертовски неудобную, учитывая тесноту эконом-класса. Когда самолёт коснулся своим шасси земли, Окабе наконец-то проснулся, и болтая головой от тряски, провозгласил:       — Ну вот, еще одно землетрясение, я хочу посмотреть, как эта штука развалится на кус… — Курису зажала ему рот, процедив в ответ: — Давай мы сначала выйдем отсюда, а дальше можешь сколько угодно ждать, чтобы что-нибудь там развалилось.       Стоя на паспортном контроле, Курису с облегчением вздохнула, увидев, как Окабе почти без проблем прошёл в общую зону. Вспоминая его приключения при первом полёте в Америку шесть лет назад, она уже готовилась к серьёзному разговору со здешней полицией и обдумывала фразы, которыми она будет объяснять, почему он представляется Хоуоуином Кёмой, а в паспорте написано «Окабе Ринтаро». Но, вероятно, контролёр ничего не спросил, и поэтому на этот раз обошлось.       Окабе с унылым видом тащил за собой свой чемодан, чуть позади шла — с еще большим, как ни странно, чемоданом — Курису, а в хвосте этой процессии, тяжело дыша, плёлся Дару, которого умудрились забыть в самолёте. В поисках места, куда бы он вообще смог поместиться, он обнаружил свободный последний ряд, и весь полёт провёл там. По приземлению Окабе могла бы разбудить Курису, сидевшая с ним рядом, если бы он сам не проснулся. А вот про Дару-куна вспомнить было некому. Задав друг другу внезапный вопрос «А где Дару?» на подходе к паспортному контролю, Окабе и Курису немного попрепирались, кому же идти за ним. Идти, конечно же, всё равно пришлось Курису — не пристало же Хоуоуину Кёме ходить туда-сюда, по его словам.       — Тут-туру! — чуть не сбив Окабе с ног, на него налетела девочка в шляпке. — Привет, Окарин! Маюши очень по тебе скучала. — обняв его, она осмотрелась. — И по тебе, Курис-тян… и по тебе, Дару-кун, — добавила она, увидев плетущийся невдалеке силуэт. Наш Дару, я смотрю, стал ещё больше, — улыбнулась девочка. Стоящая за десяток шагов другая девочка… нет, мальчик — смущённо помахал прилетевшей троице рукой.       — Маюри, готовься к тому, что наша лаборатория гаджетов будущего отныне будет самым великим научным заведением в мире! Мы покорим не только время, но и пространство! — громогласно произнёс Окарин. Прохожие стали оборачиваться, кто-то покрутил пальцем у виска. Но Окарину было невдомёк: ведь он сейчас уже не Окарин, а всемирно известный (теперь-то точно) безумный учёный Хоуоуин Кёма!       Окарин, несмотря на всю абсурдность своих заявлений (как это обычно бывало), всё-таки оказался отчасти прав. Почти всё научное сообщество уже несколько дней гудело по поводу блистательных выводов, представленных на той конференции некой Макисэ Курису из Токийского университета. Говорили, что когда-то она пыталась получить степень в Америке на тему нейроинформатики, но лет шесть назад внезапно радикально сменила и область деятельности, и место проживания: переехала в Токио и нивой своих исследований избрала общую теорию относительности и астрофизику. Причём, судя по всему, не зря. Она — в двадцать четыре года! — почти завершила свою докторскую диссертацию на тему, которую понимали, пожалуй, только она сама, да ещё несколько профессоров во всём мире. Быть может, так и оставаться бы ей безвестной учёной с никому не интересной сверхсложной темой, если бы не потрясшее весь мир выступление в Бостоне.       По приезду в Токио её очень радостно, если не сказать больше, встретили в университете. До того Япония не могла похвастаться значимыми успехами на передних краях науки, а теперь — теперь это даже не передний край, а далеко за краем. Однако, так или иначе, мир, похоже, был не очень готов к представленным ей результатам, поэтому на время, казалось бы, всё затихло…       У Окарина появилось новое развлечение: он взялся, по его словам, за «укрощение электричества». Собрал однажды непонятную штуковину и поставил её в центре комнаты. В тот момент, когда он рассказывал впечатлённой, но как всегда, ничего не понимающей Маюри про свой «гаджет будущего №168», пришедшая в лабораторию Курису небрежно бросила ему:       — Чего это ты тут сваял такого? — она подошла к «гаджету». — А, вижу, трансформатор Тесла. Частоту отрегулировать не забудь, помни про резонанс первичного и вторичного контуров. — Курису с отсутствующим видом села на диван рядом с Маюри, а Окарин кинул на неё взгляд, полный чувства уязвлённого самолюбия. Её это не пугало — за шесть лет, проведённых в этой тесной, но бесконечно уютной лаборатории рядом с Окарином, она уже прекрасно выучила его реакцию на любые её действия. Порой это превращалось чуть ли не в особенный ритуал:       — Да ты ничего не понимаешь, Кристина!       — Сколько тебе говорить? Нет там «-тина»!       — Молчи и не перебивай, мистер Зомби!       — Зомби, говоришь? Что ж, тогда готовь свои цветочки и защищайся, я иду за твоими мозгами!       — Нет, никому не достанутся мозги безумного учёного Хоуоуина Кёмы!       Как правило, после пары минут подобных диалогов с чувством глубокого удовлетворения они расходились по разным углам и начинали заниматься своими делами. Курису (или Кристина?) вместе с Маюри готовили разные вкусняшки — и просто повседневную еду (к счастью, у Маюри получилось научить Курису готовить так, чтобы это было хотя бы более-менее съедобно), шили платья для косплея, иногда выбирались погулять по городу и по магазинам. Окарин притаскивал в лабораторию разные непонятные железяки и собирал из них ещё более непонятные устройства, из которых до рабочего состояния — то есть до версии 1.0 — добирались хорошо, если один-два из десятка. Пока Окарин рылся в своих железках, Курису сидела в уголке протёртого, но удобного дивана и почитывала журналы типа «Popular Mechanicus», «Sciency», «Natura», а если Дару-куна не было в лаборатории — то занималась чем-нибудь за компом, не обращая внимания на подколки Окабе в стиле «опять @-чуешь капчу». А Дару как раз начал где-то пропадать и уже не так часто посещал лабораторию. Почему-то перестала пополняться пачка журналов с мангой, сваленных в уголке — его гордость, да и из завсегдатаев «Королевы Мэй» он куда-то исчез. Мистер Браун (с Наэ и со своей работницей Моэкой) уже несколько лет как переехал куда-то поближе к центру, а на старом месте появлялся только ради того, чтобы брать арендную плату. Маюри, конечно, успела близко сдружиться с Наэ, поэтому она сначала немного грустила по этому поводу, но в конце концов, Акиба не такая большая, чтобы переезд в другое место поставил крест на дружбе.       В общем, жизнь, можно сказать, текла своим чередом.       В один из таких дней Окарин сидел на полу рядом со включенным гаджетом №168. Из «короны» на его верхушке в стены били молнии. На диване, как обычно, сидели Курису и Маюри. Маюри любовалась молниями («это же как из твоей мобиловолновки, про которую ты мне рассказывал, да, Окарин?» — спросила она как-то раз), а невозмутимая Курису читала очередной номер «Natura». По лаборатории гулял еще теплый — почти летний, но с отголосками будущего зимнего холода сентябрьский ветер, придавая молниям причудливую форму, гонял по полу бумажки и изредка задувал непослушную прядь на лбу Курису в глаза, вынуждая сотрудницу то и дело откидывать её обратно.       Вдруг, будто увидев что-то важное, она внимательно перелистала несколько страниц назад, потом округлив глаза, перевернула страницы обратно и вскочила с дивана. Одна из молний едва не задела её причёску.       — Так, Хоуоуин Кёма, вырубай эту свою машинку и слушай сюда.       Когда разговор начинается так — значит, надо делать то, что скажет Курису. Иначе может быть опасно.       Показав Окарину страницы, что привлекли её внимание, она спросила:       — Тебе ничего не напоминает вот это, а еще вот это… и вот здесь, смотри?       — Э… ну, я не знаю. Если посмотреть… — Окарин вгляделся в какие-то таблички, формулы, уравнения, ромбики… Стоп! Ромбики!       — Это не то же, что ты тогда рисовала на доске? — у Окарина, кажется, пропало желание издеваться над Курису, он не добавил ни «Кристина», ни «Зомби», ни какое-либо другое из придуманных им прозвищ.       — Ну, диаграммы Пентроуза много кто рисует. Ты посмотри на форму мировой линии!       Жирная зигзагообразная кривая плавно перетекала из правого ромбика в левый. Это мало о чём говорило Окарину, кроме смутного впечатления, что он видел тогда на доске что-то похожее.       Курису посмотрела на него, как на идиота.       — Это моя статья, дурень. — отрезала Курису.       — И… что я должен делать?       — Да ничего. В марте, полгода назад, я отправила ее туда, а её уже опубликовали. Быстро они, я смотрю. — Подумав, Курису добавила: — А хотя, теперь мы должны готовиться. Ты же пообещал на той конференции устроить вояж до Бетельгейзе и обратно? Вот и будешь расхлёбывать свои обещания, ололошеньки.       — Ого, то есть мы будем первым в истории человечества межзвёздным десантом? — на лице Окарина появилась его самодовольная улыбка. — Да! Великий учёный Хоуоуин Кёма, и весь основной состав лаборатории Гаджетов Будущего — на пути к Бетельгейзе! Вперёд, покорители просторов!       Никто из присутствующих, да и сам Окарин, пожалуй, не подозревал, насколько он был прав в этот момент.       Торжественную для Окарина атмосферу нарушило шуршание на лестнице, а секундой позже раздался стук в дверь.       — О, кажется, вот уже за нами пришли.       Окарин мгновенно посерьёзнел и начал продумывать пути отступления как для себя, так и для сотрудников лаборатории. Его память отчётливо прокручивала ему моменты, которые, кажется, ему никогда не забыть: как в комнату вваливается вооружённая толпа в масках… Как посреди всего этого действа появляется Моэка… Её слова: «Вы пойдёте со мной…Сиина Маюри? Не нужна»… Тело Маюри, падающее на пол лаборатории… Врывающуюся, словно вихрь, в лабораторию Сузуху, которой не хватило доли секунды, чтобы помимо всех остальных, вырубить и Моэку… Отчаянный рывок к компьютеру, беспорядочная пальба Моэки… пуля, попадающая в Курису и её отчаянный крик…       — Окарин, эй, очнись. — хлопнула его по плечу Курису. Да, если бы сейчас действительно сюда ворвалась бы «карательная бригада» SERN-а, шансы у сотрудников были бы, похоже, нулевые.       На пороге не было ни вооружённой бригады, ни Моэки, зато была…       Сузуха?!       Рядом с ней стоял Дару, но этого Окарин уже не заметил. Впрочем, зная, как «сумасшедший учёный» относится ко всяческим внезапным появлениям того, кого не рассчитывал увидеть, Курису на всякий случай преградила Окабе путь, дабы он не наделал чего-нибудь не того.       — Юки, привет! Вот уж не ожидала, что ты здесь появишься, — начала Курису.       — Тут-туру! Маюши рада видеть тебя, Юки-тян, — Маюри поприветствовала гостью. — А, да, и привет тебе, Дару-кун.       А Окарин, похоже, в очередной раз перепутал Сузуху с Юки.       Впрочем, на этот раз у него были основания: волосы Юки были заплетены в такие же косички, как у Сузухи, а сама она была одета в синюю осеннюю курточку.       Дару ехидно улыбался, наблюдая реакцию сотрудников лаборатории. Несмотря на то, что он, кажется, был раза в три побольше Юки по размерам, его заметили не сразу.       Словно прочитав мысли Окарина, Дару проговорил:       — Не, Сузуха сейчас дома. Уже дома.       Окарин, несмотря на всю свою ошеломлённость, понял, какой смысл вложил Дару в это «уже».       Семь лет. Сузуха пообещала ему встретиться через семь лет — и вот, в сентябре 2017 года она, наконец, появилась и в этой реальности.       Схватив свой телефон, Окарин присел на корточки в углу лаборатории и начал страшно в него шептать:       — Я обязан доложить, что операция «Верданди» завершена успешно! На то воля врат Штейна. Амане Сузуха успешно доставлена в объективную реаль… — заметив, что все присутствующие смотрят на него, кто с непониманием, кто с удивлением — он замолк и отложил телефон.       — А, не обращай внимания. С ним бывает. С такими людьми нам приходится работать… — меланхолично заметила Курису. — Долго ты у нас?       — Долго?! — звонкий голос — такой же, как у Сузухи — огласил лабораторию. — Да я с прошлой осени тут.       Курису помолчала, загнув поочерёдно все пальцы на руках, кроме одного мизинца, чему-то про себя улыбнулась и сказала:       — А, ну понятно. Где ж ты пропадала всё это время?       — Да не пропадала я! Никто меня никуда просто не приглашал.       — Да мы и не знали, что ты тут, собственно. Дару нам ничего не говорил.       — Ой, да ну! — Юки переглянулась с Дару. — Не мудрено. Такой вот он, пока его не спросишь, он и не ответит.       — Ага, только не совсем вовремя комментировать разную, по его мнению, непотребщину — это он горазд, — независимо заметила Курису.       — Ну так это ж не прямые вопросы.       Окарин подумывал, не объявить ли Юки очередным сотрудником лаборатории, как раздался очередной стук в дверь — редкий, но сильный. Окарин начал было вновь прокручивать у себя в голове сцену с Моэкой, но дверь успела отвориться прежде, чем он дошел даже момента с Маюри.       В дверях появилась фигура, огромная по сравнению даже с Дару. Когда фигура вышла на свет, стало понятно, что это Тенноудзи Юго, известный в этой лаборатории как мистер Браун.       — Так, ребята… — он пнул ногой какой-то кусок механизма непонятного назначения, валявшийся на полу. — Ну и бардак тут у вас. Впрочем, я не удивлён. — он попытался пробраться немного вперёд и вынудил до сих пор стоящих в дверях Дару и Юки пройти в глубину комнаты — к возвышающейся посередине груде пластика и меди, на которой была сбоку прикреплена табличка с надписью «FG №168 v.1.3». Юго даже не посмотрел на Окабе, подыскавшего себе место около окна, а пошёл напрямую к Курису. Курису без слов поняла цель его визита, и вытащив из стоящего рядом ящика несколько бумажек в тысячу йен, отдала их Юго. Тот молча кивнул, улыбнулся и направился к выходу. Надеяться на Окабе в плане арендной платы было бесполезно, в этом Курису давно убедилась. Зато её работа в Токийском университете приносила ей приличную зарплату, и о финансовых проблемах лаборатории можно было пока забыть. Да и лаборатория… Иногда у Курису проскальзывали мысли, что пора бы уже перебраться в нормальное жильё, купить нормальный компьютер, нормальную кровать, а не этот диванчик, и вообще жить, как нормальные — по представлению большинства — люди. Но она гнала такие мысли прочь с каким-то чуть ли не отвращением. Почему? Курису сама не знала. Может быть, потому что в этих непонятных штуковинах, созданных в лаборатории и валяющихся здесь повсюду, таился какой-то дух науки, но не обычной — с нескончаемыми семинарами, конференциями, статьями, диссертациями, тоннами текста из ничего — а лихого экспериментаторства а-ля «давай соединим несоединимое и посмотрим, что получится». Может быть, потому, что здесь была плюшевая Уппа, которую всегда можно было обнять, и — правильно говорила Маюри, — на душе всегда становилось легче, что бы ни происходило до этого. Может быть, потому, что здесь было так уютно, как нигде больше. Может быть, потому, что здесь всегда можно было поговорить с Маюри, или с Дару, когда он сюда заходил, или — с таким несносным, но по своему очаровательным Хоуоуином Кё… вернее, Окабе.       А может быть, потому, что Курису любила Окабе, такого, каким он был здесь, в каком-то возвышенном единстве со своей лабораторией. Сумасшедшего учёного, что ни капельки не понимает теорию, зато обладает неповторимым талантом собрать нечто, что могло бы стать удивительным и неповторимым прибором — «гаджетом будущего». Такого, за которого порой становилось непереносимо стыдно, порой возмутительно себя ведущего — но настоящего, не сломленного принципом «так живут нормальные люди». Вечно носящего свой длиннющий халат, бормочущего в свой телефон разную ерунду, но готового прийти на помощь и выложиться на все сто процентов, если кому-то из сотрудников грозит реальная опасность. Не боящегося, пожалуй, никого и ничего. Ведь на всё воля врат Штейна, не так ли?       …Маюри уже не было в лаборатории, ушли и Дару с Юки. Ночное небо за окнами освещала луна. Окарин, видимо, удовлетворившись работой своей «адской машинки», сидел за компьютером и что-то читал. Курису бросила на него с дивана застенчивый взгляд, еле слышно улыбнулась каким-то своим мыслям, обняла плюшевую Уппу, и сама не заметив, как — провалилась в глубокий сон. Она уже не чувствовала, как чуть позже Окарин, видимо, тоже решив поспать, лёг на этот диванчик, положив голову ей на колени.       Она летела одна посреди бездонной черноты. Со всех сторон ярко светились, не мерцая, звёзды, словно опоясывая эту черноту посередине. Позади горел огромный жёлтый шар, с разных сторон и на разных расстояниях от которого были видны несколько точек: две серых, одна побольше, другая поменьше, но с окружаюшим её кольцом с небольшим разрывом. Две менее заметные сине-голубые точки, намного дальше. И на пороге видимости, около шара — три точки. Красноватая, еще ближе — серо-белая, а между ними — зелёно-голубая, от которой путешественница мчалась прочь. А впереди её ждал диковинный цветок, распустившийся в чёрной бездне — там, где недавно было «плечо Ориона».       Бетельгейзе!