Steins;Gate: "One More Travel Paranoia (Name Subject to Change)"

      Батарейки, несмотря на то, что это, по сути, мелочь, нашлись только в третьем по счёту магазине. Не мудрено: за прошедшие несколько лет Акиба усилиями Фейрис превратилась в один громадный аниме-шоп, и найти какую-нибудь редкую мангу или додзинси, или эксклюзивные фигурки коллекционных серий здесь было проще, чем элементарные батарейки.       Окарин с чувством выполненного долга вышел из магазина и по пути обратно в лабораторию кое-как вытащил из индикатора, который он зачем-то взял с собой, старые затёкшие электролитом батарейки, выкинул их и вставил новые. Удивительно — прибор работал, после стольких-то лет бездействия и зарастания пылью в дебрях лаборатории. Его лампы светились ярко-оранжевым светом, показывая число 1.048596. У Окабе вновь появилось чувство, что это ключ к чему-то важному, и он зашагал в лабораторию — чтобы, быть может, найти ответ.       Обстановка в лаборатории изменилась. Теперь Курису лежала на диване, уткнувшись лицом в Уппу, а Маюри что-то меланхолично помешивала в кастрюльке на плите.       — Тут… туру, Окарин, — произнесла Маюри, начав весёлым голоском, но не сдержавшись, закончила приветствие печально. Поймав взгляд Окарина, она пояснила: — Маюши решила снова сделать вам тот суп, что мне показала Курис-тян до того, как вы бросили Маюши тут и уехали далеко-далеко…       Он понял, откуда в Маюри такое внезапное рвение. За несколько дней до отъезда на Танэгасиму Курису с Маюри пришли в лабораторию раньше остальных и привели с собой Рукако, а также внезапно пожаловал Дару со своей, теперь уже официальной женой Юки. Такое бывало весьма редко — их Сузуха была очень активным ребенком, и почти всё время Дару с Юки посвящали ей. И то этого времени у них не хватало, и порой Курису приходилось, вместо того, чтобы сидеть в лаборатории, им с чем-нибудь помогать: три года — возраст ещё тот. Собственно, Окарин тоже попытался как-то заговорить с Курису на тему семьи и детей, но её реакция была такова, что у него мигом отпало желание заводить такие разговоры.       В тот раз Дару с Юки кому-то «поручили» девочку — кажется, отправили гулять с детьми соседей. Это неважно, главное — они почтили своим визитом лабораторию, где им все (даже сам Окарин, несмотря на его внешне пренебрежительную реакцию) были безумно рады. Столько сотрудников в лаборатории давно уже не бывало. Сотрудницы №2 и №4, объединив свои кулинарные таланты — как тягу Курису к экспериментам, так и умение Маюри понять, когда чего-то делать не стоит, приготовили тот самый суп. Все сели вокруг столика, «хранительницы очага» лаборатории поставили на него кастрюльку, раздали всем тарелки… Отчего-то зашел разговор о делах былых времён — и в лабораторию пришло то чувство радостного единства, что некогда помогало им преодолевать любые невзгоды. Будто на дворе не 2020, а 2010 год, когда они были ещё молоды, наивны и полны задора…       …В конце концов, пропавший прототип FG-204 — не настолько страшное событие, как те, что приходилось переживать Окарину в других реальностях.       Окарин — первый раз за последние несколько дней — слегка улыбнулся. Подойдя к дивану, он попытался дотронуться до плеча лежащей Курису, чтобы хотя бы узнать, всё ли у неё в порядке (хотя о каком порядке может идти речь после такой неудачи?), но она, резко вскочив, перехватила его руку и крикнула:       — Я же сказала — не трогай меня!       Выпалив эту фразу с предельной ненавистью, она резко отвела взгляд, потом вновь смущённо посмотрела на Окарина, будто бы извиняясь. Кажется, она сама уже начинала уставать от своего поведения.       — Больно же, — потер Окарин следы её ногтей на своей руке.       — Ну извини, не надо так резко подходить. И вообще — чего ты ждал?       — Я не ждал, я вот… — он поставил индикатор на стол. — Ну не злись, Кри… эээ… Курису. — он наклонился к ней. Было заметно, что последнее слово Окарин едва сумел заставить себя сказать, за что Курису мысленно расплылась благодарностью.       Она взглянула на Окарина, потом на индикатор, потом снова на Окарина и тут её сине-голубые глаза резко округлились. Окарин не на шутку испугался: их лица были в опасной близости друг от друга — сантиметров тридцать, не больше. А что могло сейчас прийти в голову «ассистенту» — об этом можно было только гадать. Курису вскочила, задев Окарина по лицу рукавом своего халата. Он даже не успел подумать, что вот, опять насилие с её стороны — как она громогласно произнесла:       — Какие же мы идиоты! Феномен наблюдателя!       Как она в этот момент была похожа на Окарина… вернее, Хоуоуина Кёму! Да, произносить подобные изречения было больше в стиле «безумного учёного». Впрочем, за десять лет в одной лаборатории можно было перенять привычки и повадки друг друга, но не настолько же? Испугалась даже Маюри, чуть не выронив кастрюльку из рук.       Непонимающий взгляд Окарина был ответом Курису.       Она вздохнула и подошла к столу с компьютером, на котором теперь еще стоял, кидая оранжевые отблески на клавиатуру, индикатор.       — Вот смотри, — начала она. — Пусть у нас есть некая замкнутая система, для которой волновая функция выглядит так… — она пододвинула к себе листок и хотела было уже начать писать на нём уравнение Шрёдингера и выписывать его решения для различных случаев, но мельком взглянув на Окарина, тут же отбросила эту затею.       — Так, понятно. Объясняем на пальцах. Что такое коллапс волновой функции, ты, конечно, тоже не знаешь. Ну и ладно. Если в самых общих чертах — то представь, что любое событие в нашем мире, если у него возможно несколько разных исходов, порождает столько же разных альтернативных Вселенных, в каждой из которых это событие имело свой исход.       — Это то, о чём говорил Тайтор?       — Практически. Представил? Вот например, у электрона в атоме… так, ладно, слово «спин» и его ориентация тебе тоже ничего не скажет. Вот, допустим, я. Могу сейчас врезать тебе книжкой по лбу, а могу подойти и… — она засмущалась. — Ладно, не будем об этом. Вот как ты думаешь, что могло бы быть исходом такого эксперимента, если я — квантовая частица?       Окарин слабо представлял Курису в виде квантовой частицы — по большей части потому, что не знал, кто такая эта «квантовая частица».       — Пожалей мою голову! — безнадёжно произнёс Окарин и закрыл глаза, увидев, что Курису, ехидно улыбаясь, встала и начинает приближаться. С закрытыми глазами боль переносится легче…       Маюри, наблюдавшая за этим действом с того момента, как закончила с супом, не закрывала глаза. Она просто тактично отвернулась секундой позже.       — …Уф. Но это было только ради науки, ты не подумай ничего! — Курису села обратно за стол через пару минут, смущенно прикрыв рукой свою улыбку и смотря на Окарина суровым, но таким счастливым в этот момент взглядом. Не зря Окарин закрывал глаза — у них с Курису это давно входило в обычный ритуал, еще с того момента, как они в одной из реальностей прощались у него в лаборатории. Или, если говорить про эту реальность, то тогда, на бескрайних американских просторах, возле машины с пустым бензобаком — с десяток лет назад.       Курису не сразу взяла себя в руки, но собравшись, продолжила менторским тоном:       — Итак, ты видишь, что в этой реальности наш эксперимент завершился исходом, который был гораздо менее вероятен, чем тот исход, который ты предполагал. Следовательно, в какой-то более вероятной реальности, ты сейчас пытаешься отойти от удара, нанесённого по твоей пустой голове. — Курису снова возвращалась в свою обычную роль. — Мы же сейчас живём в реальности, которая отклоняется от наиболее вероятного варианта…       Не сговариваясь, они посмотрели на индикатор.       1.048597.       Курису, несомненно, не была квантовой частицей. Но даже несмотря на это, такого исхода этого «эксперимента», похоже, не ожидало даже само мироздание — и изменением последней цифры дало понять Окарину, что Курису права.       — Если кратко, то, что я тебе сейчас… гхм… рассказала, называется многомировой интерпретацией квантовой механики. То, что она верна, доказать невозможно, впрочем, что она неверна — тоже. Но в некоторых случаях, а наш — яркий тому пример, удобно считать, что так и есть. То есть, если что-либо в этом мире как-то происходит, то есть и другие миры, где оно произошло иначе, или вообще не произошло.       — Дай угадаю: на машине времени мы путешествуем между этими мирами?       — Не совсем. Я бы сказала, мы расщепляем реальности в месте и времени нашего назначения. Скажем так: если мы куда-то «прилетаем», то реальность расщепляется на две. В одной факт нашего визита есть, а в другой его нету.       — И парадокс, когда я, вернувшись в прошлое, могу, например, убить того, прошлого «себя»…       — Правильно, перестаёт быть парадоксом. То есть, ты вырос в реальности, в которую ты не «возвращался», потом прыгнул в эту точку, расщепив реальность на две — и в той, в которую ты попал, убил прежнего себя. Но вторая ветка реальности, куда ты не попал и ничего не натворил, не исчезла — а следовательно и ты, то есть, тот «ты», который совершил путешествие во времени — продолжаешь жить, пусть и в новой ветке реальности, в которой изначальный «ты» убит.       Окарин смутно понимал речь Курису, несмотря на то, что она пыталась объяснить как можно проще.       — Так и куда же пропал FG-204?       — Окарин, ты идиот или прикидываешься? — она уже устала кидать сочувственные взгляды на него, поэтому посмотрела с негодованием. — В одну из параллельных реальностей. А мы живём в одной из других.       — И?       — По сути, мы — наблюдатели в квантовомеханическом смысле. Тебе этого не понять, но такая штука, как процесс квантового измерения, влекущий за собой коллапс волновой функции в многомировой интерпретации, словно бы… словно выбирает из многих реальностей одну. Говорили даже — хотя я этому верю с трудом, но вдруг? — что «наблюдатель», то есть тот, кто проводит так называемое «измерение», должен обязательно обладать разумом — без этого он не сможет осмыслить реальную величину, и она так и останется суперпозици… эээ… ну, смесью всех возможных вариантов.       — И FG-204 потерялся где-то среди этих альтернативных миров, да? — Окарин уже ровным счётом ничего не понимал, но понадеялся просто угадать подходящий ответ на мучивший их всех вопрос.       — С некоторой вероятностью — я думаю, что да, — улыбнулась Курису.       — Маюши ждёт не дождётся, когда же вы закончите и помиритесь, — раздалось слева от них. И правда, научные споры могут заставить забыть даже об аппетите. Вот Дару бы не забыл, наверное, но в этот раз его здесь не было…       Маюри поставила кастрюльку на столик и они уселись вокруг. Курису и Окарин чувствовали себя так, словно у них гора свалилась с плеч. Курису — потому что она наконец всё поняла. Окарин — потому что Курису всё поняла, и этого ему было достаточно. Понимать физику — слишком приземлённая задача для безумного учёного Хоуоуина Кёмы!       — Да пребудет с нами суп примирения и познания, и даст он нам силы и знания! — попытался срифмовать Окарин, и поняв, что не очень впечатлил окружающих своим стихотворным талантом, невозмутимо завершил фразу: — Ибо такова воля врат Штейна!       В лаборатории давно не было так уютно. Разговоры смолкли: пища для желудка сейчас была всем более интересна, чем пища для ума. Лишь уже ближе к концу этой импровизированной «церемонии», повернувшись к Курису, Окарин спросил:       — Слушай, и вот ты там что-то говорила про разум. Это что, значит, нам надо делать разумную машину времени?       — Ну ты и дурачок, — щёлкнув его по носу, ответила радостная Курису. — Достаточно делать её… ну, пилотируемой. Вот, то есть, засунуть туда кого-нибудь из нас.       — Тогда уж сразу всех, — гордо произнёс Окарин.       — И Маюши тоже? — с надеждой в разговор включилась творительница сегодняшнего обеда.       — Нет, Маюши останется здесь. Мы отправляемся в тяжелое и опасное путешествие, а я не могу жертвовать тобой, Маюри, даже ради науки! — отрезал Окарин. Конечно, он был не против взять её, да что там — всех сотрудников лаборатории, но ждал, пока она попрепирается.       — Ну Окари-и-ин… — она обиженно опустила голову.       Он промолчал.       Какое-то внутреннее чувство подсказывало Окарину, что ему нужно обязательно быть в составе экспедиции. Он не знал, но чувствовал: если экспедиция полетит без него, то есть возможность, что он окажется не в той ветке реальности, куда они вернутся. Навсегда потерять — так же, как потеряли первый образец FG-204 — кого-нибудь из своей лаборатории он не хотел. В то же время, в какую бы из веток реальности экспедиция бы не вернулась — в ней всё будет так же, как и до вылета. Та же лаборатория, те же сотрудники, те же люди, та же Земля. Да, в другой ветке реальности для них экспедиция так и не вернётся, но Окарин не хотел об этом думать. В конце концов, мало ли реальностей, в которых происходят гораздо более жуткие события?.. В его памяти вновь начали всплывать картины многочисленных смертей Маюри, лежащей в луже крови Курису, повесившейся Моэки, застрелившегося мистера Брауна… Окарин с негодованием отогнал от себя эти мысли и взглянул на по-прежнему счастливо улыбающуюся Курису, сидящую напротив — и ему внезапно стало легче.       Маюри посмотрела на них — и внезапно, как бы невзначай, произнесла:       — Как Маюши рада, что у нас снова всё хорошо!..       И приветливо, но с какой-то тоской — улыбнулась.