У каждого своя правда

Когда вчера вечером, да уж скорее ночью, полковник Иверзев в буквальном смысле выставил меня за дверь за мою попытку поговорить по душам, я понял — что-то будет, что-то произойдёт. И ведь не ошибся! Иверзев отдал-таки приказ об аресте капитана Ермакова. А чего, собственно, я ждал? Младший по званию офицер оскорбил старшего офицера, да не просто старшего, а командующего дивизией. Оставалось надеяться, что завтра мы возьмём Днепров и Иверзев смягчиться и вот тогда можно будет подумать об освобождении из-под стражи строптивого капитана. Ранее утро. Почти всё старшие командиры дивизии в командном окопе. Иверзев буквально прилип к биноклю. Рядом с ним стоит хмурый Гуляев, а позади него молодой офицер Денисов, который вместо Ермакова формировал батальоны. Наконец полковник Иверзев отдаёт приказ: — Ну, бог войны, давай! Приказ комдива передаётся по связи. Ударяют первые залпы дивизионной артиллерии. Я морщусь. Никак за годы войны не могу привыкнуть к этим оглушающим звукам и вместо того, чтобы наблюдать за ходом боя, смотрю на профиль нашего комдива, вижу, как он хмурится, потом его взгляд становится острым, губы сжимаются в одну линию. Пока наблюдал за сменой эмоций на лице комдива, то совсем упустил из виду, почему он вдруг чертыхнулся. Я стряхнул оцепенение и взглянул в сторону боя. А боя-то, собственно и не было. Как и следовало ожидать необстрелянные батальоны в бой идти боялись. Новички. Другая причина, со стороны гитлеровских войск стреляют пулемёты и поэтому наши солдаты медленно отползли в укрытие. Нутром чувствую, что в этот раз малой кровью не обойдётся. Если батальоны не поднимутся — Иверзев нам устроит такое, что мало не покажется. — Лежат ведь, лежат, — бормочет адъютант Иверзева Катков, стоя рядом с ним. Со стороны комдива демонстративная тишина. — Сюда бы капитана Ермакова, — вдруг слышу я голос Денисова. — Он-то бы поднял этот батальон. Нашёл время о Ермакове вспоминать. «Что, опять буфером работать?» — внутренне усмехаюсь я и становлюсь ближе к Гуляеву, оказавшись как раз за спиной Иверзева. Но тут Денисова поддержал полковник Гуляев. Спрашивается, а чего вчера-то молчал? Один я, как идиот, почти всю ночь пытался уговорить Иверзева не трогать Ермакова. — Да уж, сейчас бы сюда капитана Ермакова, а он в кутузке сидит. Самое время, — слова Гуляева повисают в воздухе. Сам же полковник Гуляев косится на комдива. Слышу тяжёлый выдох Иверзева, который даёт понять, что на сей раз он молчать не будет. Что я говорил? Иверзев выпрямляется. Его спина излучает напряжение. Три, два, один… Начали! — Разглагольствуете? А батальон лежит. Мы держим соседей. Мы, понимаете это, полковник Гуляев, — прошипел комдив. Хорошо хоть матом не обложил. Поражаюсь я иногда умению нашего комдива вовремя сдерживать ругательства. А ведь, по сути, он прав. Если мы сорвём атаку и не войдём первыми в Днепров — головы у многих полетят. Гуляев видимо понял, что слегка перегнул палку и пошёл на попятный, говоря при этом: — Я подниму это необстрелянный батальон… — Подождите, у нас ещё достаточно артиллерии, — мягко перебиваю я Гуляева. — Сейчас я узнаю. Мне вот только сейчас не хватает глупых подвигов, честное слово! Подвиг подвигу рознь. Я развернулся к радисту и попросил его связаться с дивизионной артиллерией. Слышу, что немецкие пулемёты и не думают смолкать. Они там, что, навечно застряли что ли? У них боеприпасы-то нескончаемые? Тут к радисту пристал Гуляев, так как парень до сих пор не мог его связать с командиром первого батальона Стрельцовым. — Что ж ты, голубчик, радист чёртов, — приговаривал при этом пожилой полковник. Радист ещё сильнее задёргал ручку аппарата. Пока мы с Гуляевым донимали радиста, я упустил из виду, как наш комдив вдруг выскочил из штабного окопа. До меня лишь долетели слова, сказанные его сорванным голосом: — Автомат мне, живо! Твою мать! Нам для полной «радости» только убитого комдива не хватает! Как же я не обратил внимания на состояние Иверзева? А вообще, этого следовало ожидать, когда за твоей спиной все зудят о Ермакове. Я успел лишь подхватить упавшую на землю блиндажа шинель Иверзева и передать её в руки лейтенанта Каткова. Все офицеры, включая меня, лишь беспомощно наблюдали, как наш комдив весьма бодро выскочил из окопа и помчался в сторону лежащих солдат первого батальона. — Комдив пошёл, — за всех высказался неуёмный Денисов. — Срежут его! Честное слово, срежут. Как я ему не врезал, сам не знаю. Тем временем поджарая фигура комдива поравнялась с лежащими солдатами и я услышал его крик: — Батальо-он, за мной! Мы заворожено смотрели, как поднялся Стрельцов, как один за другим стали подниматься солдаты… — Батальон, вперёд! — крикнул Стрельцов. Ему ответили нестройным «ура» и вчерашние новички уже смелее ринулись на укрепления противника. — Поднялись, честное слово, поднялись! — восторженно заявил Денисов и выбежал куда-то прочь. Гуляев продолжил ругаться с радистом. Связь по прежнему хромала. Я уже не мог усидеть в укрытии и поэтому выбрался наружу. Стоял и смотрел, как комдива обгоняют солдаты, видел, что из своего автомата он не сделал ни единого выстрела, а потом поле боя заволокло дымом. — Что с Иверзевым? Доложите! — слышу из блиндажа нервничающий голос Гуляева. Внезапный ветер развеял дым и я, не знаю как остальные, вдруг явственно услышал короткую автоматную очередь и комдив, схватившись за руку, упал. Так, с меня хватит! Я буквально выскочил из окопа, на ходу доставая пистолет. Мимо меня в окоп спрыгнул Денисов и я услышал, как ворчит Гуляев: — А ты что такой возбуждённый? В атаку ходил? — Мы вошли в город! — запыхавшись, ответил Денисов. — Что Иверзевым? И где Алексеев? — расспрашивает Гуляев. Что значит «где Алексеев»? Я тут, жив и здоров. А вот что с комдивом? — Ранен, — слышу я ответ Денисова и чувствую, как с моих плеч гора падает.