У каждого своя правда

      Когда ко мне со стуком ввалился мой растерянный адъютант и, запинаясь, сообщил, что вернулся капитан Ермаков, я тут же вскочил. Как?! Вернулся?! Когда я стал надевать ремень, моя жена Лида немного обиженно посмотрела на меня. Да-да, родная, виноват! Но Ермаков… Капитан Ермаков смог вернуться и вероятно привёл с собой батальон. Я понимал, что не все выжили после приказа не открывать огонь, но кто знает, кто знает… Сейчас каждый человек на счету.       Я буквально выбежал первым, мой адъютант едва поспевал за мной. В коридоре стояли полковник Гуляев и его протеже капитан Борис Ермаков. Капитан был грязен, небрит и мрачен, как грозовая туча. В принципе только по одному его взгляду можно было понять, что от батальонов мало что осталось.       - Капитан Ермаков, - пытаюсь непослушными пальцами застегнуть на ходу воротничок кителя. – Вернулись? Привели батальоны?       Злой ответ Ермакова хлестанул по моим нервам:       - Я привёл батальон, товарищ полковник. Я привёл батальон, товарищ полковник, в составе пяти человек, один из которых офицер.       Как я на ногах устоял, ума не приложу. Всё случилось так, как я и думал, хоть и гнал эти мысли от себя. Пять человек – это ещё много после такого сражения. А вот кто, скажите на милость, будет воевать завтра при взятии Днепрова? Необстрелянные люди?       Глаза капитана горели такой холодной яростью, что мне пришлось отвести глаза и начать говорить о том, что уже формируются новые батальоны, а завтра наступление на Днепров. Но, судя по всему, капитан пропускал мои слова мимо ушей. Нет, я его понимал. Ещё как понимал, вспоминая 1941 г., когда мне пришлось вытаскивать из окружения то, что осталось от полка. Там, наверху, тоже кто-то что-то приказал и нас буквально бросили в этом ржевском котле. Бросили, а потом заявили, что без потерь на Ржевском направлении не было бы наступления Красной Армии под Москвой.       Но сейчас всё было по другому, я просто не мог сочувствовать и переживать каждому по отдельности батальону, а уж тем более офицеру или солдату. Не имел права. На мне висело командование дивизией, сверху был приказ взять Днепров. А как его взять с малыми потерями, если немцы сосредоточили на том берегу войска и вооружение? А эшелон, мать его, с боеприпасами и техникой для дивизии разбомбили немецкие самолёты. Лично бы расстрелял нерасторопного начальника станции и коменданта заодно! Да что толку?       Я внутренне усмехнулся, наблюдая, как капитан Ермаков на меня волком глядит, а полковник Гуляев пытается сразу на двух стульях усидеть. Понимать-то меня понимает, старый пень, но не принимает. Правда капитана Ермакова ему ближе, сразу видно. А не далее как вчера, замполит Алексеев зудел по поводу того, что, почему я не стал просить у командующего фронтом технику и боеприпасы, раз уж нашу дивизию бросали на амбразуру первыми. Да потому и не стал, что не только наша дивизия пострадала от этого авианалёта на станцию, но и другие тоже. Морального права у меня не было просить у командующего фронтом дополнительное вооружения для двух батальонов, что я отправлял в район Новомихайловки и Белохатки. Вот и приходится делать вид, что ты бесчувственная скотина и говорить о новых батальонах, сформированных наспех из вновь прибывших, о взятии Днепрова и прочее-прочее-прочее… А капитан злится, обидные слова говорит.       Краем глаза увидел, как мой адъютант выскользнул за дверь. Буквально через две минуты тихо зашёл полковник Алексеев. Явился, вечный буфер между мной и подчинёнными. Думает, я не знаю, что он всегда и полностью на стороне моих офицеров, которые на любых заседаниях сидят, как в рот воды набрали. Не далее как двое суток назад тот же Гуляев не соизволил сообщить мне, что у батареи Кондратьева осталось всего два орудия, а не четыре, как я думал. Если бы не всё тот же настырный Ермаков, то от батальонов бы уже через час мокрого места не осталось. Однако ж, виноватым остаюсь у него я, а не Гуляев.       Я уже сообщил дежурные слова по поводу докладной о гибели батальона, как неугомонный капитан Ермаков тут же выдал тираду о погибших, о том, что они там под Новомихайловкой думали о дивизии и обо мне, а я, оказывается сухарь и он-де не считает меня офицером и человеком.       - Что? – вопрос вырвался у меня помимо воли, когда до меня дошли слова сказанные капитаном       Меня в тот момент хватило лишь на то, что бы беспомощно оглянулся, ища поддержки хотя бы от Алексеева. Поддержал, мать его. Свою руку положил мне на плечо. Её тепло даже сквозь китель чувствуешь. По его взгляду понял, что не стоит мне поддаваться гневу. Хотя бы сейчас.       Я сглотнул, с трудом находя нормальные слова. Негоже орать благим матом на подчинённого, который тебе хамит, не зная всей правды.       - Извинитесь, капитан Ермаков. Немедленно извинитесь, - единственное, что пришло мне на ум.       Объясняться с ним по поводу гибели батальона я не намерен.       - Я не чувствую за собой вины, товарищ полковник.       Других слов я и не ожидал. Как бы там ни было, я накажу капитана Ермакова за оскорбление вышестоящего по званию. Никакой Алексеев не поможет.       У Гуляева хватило ума вытащить прочь из комнаты своего капитана, закрыв за собой дверь.       И только сейчас я чувствую потребность сесть на стул. Катков что-то там суетится вокруг меня. Алексеев пошёл следом за Гуляевым и Ермаковым. Так, хватит киснуть. Сейчас отправлю жену и займусь своими делами.