Мышьяк для души

      На протяжении всего пути Марсело находился в доселе незнакомом состоянии прострации: руки автоматически управляли рулем, а взгляд, ничего не видя и не различая, глупо вперился в лобовое стекло. Кабули не хотел ехать, не хотел принимать участие в любого рода деятельности, связанной каким-либо образом с Холопайненом, но что-то будто управляло им, вынуждая идти наперекор желанию спрятаться от посторонних глаз и повторно забыть о событиях десятилетней давности. Эти воспоминания будто кто-то старательно выкапывал из недр его памяти — они поднимались настоящим диким вихрем, кромсая мужское самолюбие в ничтожные клочки.       Кабули было и тошно, и противно. В груди вновь вскипала ядовитая, разъедающая желчь ненависти и злости. И вместе с этим аргентинец испытывал жгучее чувство стыда, мешающееся со страхом и обидой и от того становящееся особенно едким. Сердце учащенно билось в его груди и болезненно кололо, судорожно сжимаясь в склизкий пульсирующий комок. Марсело выдохнул, со свистом выпуская сквозь сжатые зубы струю воздуха и безуспешно пытаясь сосредоточиться на дороге. Это была паника — тотальная, охватывающая каждую клеточку его тела, вызывающая мелкую нервную дрожь, путающая мысли. Он чувствовал себя жалким и беспомощным, предчувствовал грядущие проблемы и проклинал себя самыми грязными словами за неумение сдерживать свою болтливость.       За окном мелькали низкие коттеджи, редкие деревья и голые обочины темных побитых дорог. Картина представляла собою скучный тоскливый пейзаж, лишенный как ярких красок, так и, казалось бы, самой жизни. Он был тусклым и невзрачным, навевающим грусть.       Вскоре они подъехали к невысокому вытянутому домику с лоснящейся на солнце черной черепичной крышей. Под окнами были разбиты прямоугольные клумбы с нежно-голубыми цветами на тоненьких стебельках, а из-за крыши выглядывали башенки деревянных пристроек, вероятно, бани и гаража. Во всём здесь чувствовалась работа жены Холопайнена: кругом было очень чисто и аккуратно. Выкрашенный в силковый цвет почтовый ящик, низкий каменный заборчик, ограждающий клумбы от усыпанной белым песком дорожки, и выглядывающие из чуть приоткрытых окон тонкие светлые занавески. Воздух здесь был свежим, насыщенным ароматами декоративных роз, растущих в глиняных горшках на крыльце, и душистого вереска с лиловыми бутонами. Марсело припарковал машину на небольшом участке, явно отведенном под стоянку — Кабули хорошо помнил, что Туомас водил машину.       Спешно избавившись от ремня безопасности, Флор выскочила из автомобиля и, не проронив ни слова, бегом направилась в дом.       - Я, пожалуй, останусь, — провожая взглядом исчезающую за дверью Янсен, неуверенно протянул Марсело.       - Пойдем, — безапелляционно заявил Эмппу, приободряющее похлопав его по плечу. — Холопайнена здесь нет, а твоя помощь может понадобиться.       Обреченно вздохнув, Кабули послушно вылез из машины. Он физически не мог отказать этому человеку, поэтому на ватных ногах, имея вид несчастной жертвы морского чудища, Марсело зашагал следом за Эрно, осматриваясь кругом и искренне надеясь на то, что эта пытка кончится в скором времени. Но его надеждам не суждено было сбыться, и понял это он лишь тогда, когда вошел в маленькую гостиную, где на диване, в подушках, сидела хозяйка дома. Она громко всхлипывала, утирая льющиеся градом слезы кружевным платком. Все трое вошли почти одновременно — Флор успела немного поплутать по небольшому домику в поисках Куркелы.       Никогда прежде Кабули не приходилось видеть Йоханну вживую — только на фотографиях, да и то два года назад, когда финские СМИ впервые объявили об их помолвке с Туомасом. Тарья почти ничего о ней не рассказывала, лишь однажды заметив, что Куркела очень милая и добрая девушка. Кабули удивленно окинул взглядом комнату: здесь царила настоящая разруха. Усыпанный землей из разбитых керамических горшков и осколками плафонов ковер, торшер, переломанный надвое, разбитое зеркало на стене с мутными алыми разводами между трещинами, — всё это напоминало сцену из фильма ужасов. Жуткую картину дополняли бурые пятна крови на подушках. Марсело не сразу заметил, что у девушки разбита голова, а из длинного пореза, тянувшегося с виска до самого подбородка, обильно сочится кровь.       Йоханна откинула пряди рыжих волос со лба и в упор уставилась на прибывших. Ее взгляд был резок и неподвижен, а лицо мертвецки бледно. Женское тело содрогалось в нервных конвульсиях, руки быстро комкали платок, ежесекундно поднося его к покрасневшим опухшим глазам.       - Йоханна! — Флор незамедлительно бросилась к ней, — что случилось? — она насильно опустила руку Куркелы, внимательно разглядывая ее лицо. В ответ девушка еще громче заплакала, не в силах подавить растущую истерику. — Принесите аптечку!       Марсело с Эмппу бросились в ближайший дверной проем. Им посчастливилось попасть сразу на кухню. Потрясенные и шокированные, они суетливо изучали содержимое кухонных шкафчиков в поисках аптечки. Но в итоге обнаружили лишь полупустую бутылку водки, целый рулон ваты и пару пластырей.       - Не густо, — заметил Кабули, недовольно оглядывая находки. — Ты видишь где-нибудь щипцы? У нее могут оказаться осколки в ране, — Марсело быстро взял себя в руки: сейчас следовало обеззаразить порезы, а об остальном можно было подумать чуть позже. Эрно молча передал найденный в верхнем шкафчике тонкий пинцет с мягкими силиконовыми колбочками на концах.       - Подойдет?       - Вполне. Нужно отвезти ее в больницу. Скорее всего, придется зашивать.       Не обнаружив больше ничего полезного, они вернулись в гостиную. К тому времени Йоханна немного успокоилась. Флор вытерла ее висок влажной салфеткой и теперь, брезгливо морщась, осторожно осматривала рану на голове, пальцами перебирая слипшиеся волосы девушки и откидывая их назад. Положив бутылку и вату на диван, Марсело поравнялся с Флор, внимательно разглядывая травму. Порезы были не глубокие, но широкие, с чуть потемневшими краями и запекшейся почерневшей кровью. Кое-где виднелись маленькие крупицы стекла, чуть поблескивающие в тусклом дневном свете, проникающем через тонкие занавеси на окнах. Невольно возникало ощущение, будто кто-то намеренно выводил лезвием царапины на ее лице — уж больно ровными казались порезы.       Йоханна судорожно всхлипывала, пытаясь унять дрожь в теле. Обезображенное шрамом лицо выглядело очень некрасиво и даже страшно: опухшие глаза, с виднеющимися воспаленными сосудами, потрескавшиеся, почти бесцветные губы, кривящиеся в слабой истеричной полуулыбке. У нее тряслись руки, грудь слабо вздымалась — девушка едва дышала, давясь частыми всхлипами, как водой. Она вздрогнула, почувствовав сильное жжение в области виска, и вдруг осмысленно посмотрела на Кабули, что сосредоточенно обтирал смоченной водкой ватой порез на ее щеке.       - А что он здесь делает? — Куркела презрительно сощурилась, неожиданно узнав среди прибывших аргентинца. Вся ее подавленность чудным образом улетучилась, сменившись демонстративной враждебностью во взгляде. Но, тем не менее, она не отстранилась, позволяя ему продолжить обрабатывать рану.       - Марсело привез нас сюда, — Флор в примирительном жесте подняла руки, привлекая к себе внимание, — так что случилось?       Кабули, аккуратно обхватив пинцет пальцами, осторожно прижал их к ране, стараясь поймать обтянутыми силиконом кончиками осколки, которых в порезе было целое множество. Острые кусочки стекла выскальзывали и еще глубже вонзались в кожу, возобновляя кровотечение. Ситуацию усугубляли прилипающие к окровавленным порезам пряди волос: все мешалось в какую-то отвратительную кашу, и ориентироваться, отыскивать осколки было крайне трудно — почти невозможно.       - Я пр-роснулась пос-с-среди ночи от того, что услышала скр-рип ключа в двери, — тяжело дыша и заикаясь, пробормотала она. — Подумала, что вернулся Туомас, и побежала откр-рывать дверь, но… это был не он, — она подняла опухшие глаза на Эрно, едва подавляя в себе очередной всхлип; Вуоринен в попытке приободрить Йоханну присел возле девушки на корточки, обхватывая теплыми ладонями её трясущие руки. — Как только я это поняла, то попыталась закрыть дверь. Но вз-зломщик был сильнее — он отпихнул меня в стор-рону и вошел в дом. Я помню, как побежала на кухню и схватила нож, помню, что он вошел в ка-абинет Туо. Такое ощущение, будто он уже здесь бывал и знал к-каждый уголок дома! — пронзительно взвизгнула она.       - Ты звонила Туомасу? Он уже едет? — Флор успокаивающе похлопала ее по плечу, сочувствующе качая головой.       - Он не взял тр-рубку!.. – и, больше не сдерживая себя, Йоханна громко заплакала, прижимаясь лицом к груди рядом сидящей Янсен.       - Ее надо отвезти в больницу, — снова повторил Маресло, поднимаясь на ноги, — желательно сейчас. Надо извлечь осколки, пока не пошло заражение.       - Он был п-похож на Туомаса, — не обратив внимания на слова Кабули, вдруг заявила дрожащим голосом Йоханна, — по кр-райней мере, в темноте. Я его почти не разглядела, но силуэт показался знакомым, им-менно поэтому я и поспешила откр-рыть дверь. Я п-помню, как он оттолкнул меня в сторону, когда я п-попыталась перегородить ему дорогу к выходу. Помню, как налетела на зеркало и разбила его, а потом свалилась на тор-ршер…, а дальше, все к-как в тумане.       - Что он взял?       - Ничего!..       - В смысле?       - Ни денег, ни документов! Ни-че-го! — ее глаза заблестели от слез, а губы мелко задрожали. Девушка имела настолько жалкий вид, что сердце Марсело больно екнуло, вытесняя прежнее желание убраться из дома Холопайнена и сменяя его благородным порывом оказать поддержку и заботу постороннему человеку. Йоханна была похожа на маленького ребенка, заработавшего царапину, но плачущего не от боли, а от мешающихся в одну массу чувств стыда, растерянности и страха, охвативших всю ее с ног до головы.       Флор рассеянно глядела на Куркелу, не зная, что еще можно предпринять, чтобы остановить новые потоки горьких слез. От собственного бессилия в сложившейся ситуации ей становилось тошно и гадко, хотелось бросить все и убежать, скрыться, оставив это тяжелое состояние беспомощности и безысходности позади. По дороге сюда Янсен мысленно прорабатывала множество возможных вариантов возникших проблем. Но к такому повороту она оказалась совершенно не готова. Флор искренне хотела помочь, но не знала, как это сделать. Ей на помощь, как нельзя вовремя, поспешил Эмппу, заметив, что паника Йоханны медленно, но верно распространяется и на Флор: Эрно налил целую стопку водки и решительно протянул ее Йоханне — успокоительного в доме не нашлось, поэтому он понадеялся на то, что алкоголь положительно повлияет на Куркелу и она немного успокоится. Так и вышло: непривыкшая к крепким напиткам Йоханна почти сразу опьянела и расслабилась, став похожей на беззащитного сонного олененка.       - Теперь можно и в больницу, — Эрно похлопал Марсело по плечу, мельком взглянув на поникшую Флор. — Сделаешь последнее одолжение? Поможешь ее отвезти в медицинский центр?       - Да, конечно… — Кабули, ощущая на себе тяжелый взгляд Янсен, помог подняться Куркеле на ноги и осторожно потащил ее в сторону выхода, на интуитивном уровне понимая, что сейчас ему просто необходимо выйти, оставив Флор и Эрно наедине. Как только его кучерявая голова скрылась за ближайшим дверным косяком, Эмппу взял в руку бутылку водки и с самым простодушным видом протянул ее Флор.       - Прекрати нервничать.       - Я не нервничаю, — недовольно заявила та, брезгливо морщась и жестом отказываясь принять презент.       - Ага, то-то сейчас расплачешься, — парень пожал плечами и поставил бутылку на маленький журнальный столик. Девушка раздраженно вздохнула, но ничего не ответила: еще чуть-чуть и Янсен бы действительно расплакалась. Ей стало обидно и противно от того, что она не смогла успокоить Йоханну — аж гадкий ком встал в горле грецким орехом, а на глазах невольно навернулись слезы. Видя, что Флор совсем не реагирует на его слова, Эрно крепко схватил ее за руку и потащил к выходу; голландка послушно подалась вперед, едва переставляя ноги. — Еще одна нашлась, — буркнул себе под нос он, — черт бы побрал этих женщин! Всегда найдут повод расстроиться и другим нервы попортить… То же мне, миссионер нашелся.       Обыкновенно жизнерадостная и деятельная, Флор редко грустила, поэтому нынешнее ее эмоциональное состояние наблюдать было непривычно и странно. Эмппу смутно догадывался о причинах ее поведения, но лезть в дебри, расспрашивать ее подробно и пытаться убедить в полной непричастности к происшествию — а он не сомневался, что до этого дело дойдет, — совсем не хотелось. На душе и без того было неспокойно. Но все же он решился сказать пару ласковых слов, потому что чувствовал, как необходимы они сейчас.       - Знаешь, — Эмппу неожиданно остановился у самого входа и решительно посмотрел на Янсен, — у тебя совершенно нет повода расстраиваться, потому что, во-первых, — он поучительно поднял указательный палец, — Йоханну трудно вывести из себя, а успокоить, если у нее началась истерика, еще труднее. Ты с ней знакома всего-то каких-то полгода, а я — несколько лет, так что, поверь мне на слово: при всех своих умениях, ты бы ни за что не привела ее в чувство… Это даже Туомасу удается редко. А, во-вторых, у нас слишком много дел. Думаю, на несколько дней Йоханна задержится у нас.       - А что Туомас?       - Что Туомас? — Эрно недовольно сощурился, — по балде получит Туомас.

***

      Весла с тихим всплеском уходили под воду и подымались обратно; острый нос байдарки неслышно рассекал ровную гладь озера. Очертания суденышка едва выделялись в молочно-белом густом тумане, плотной полосой окутавшем берега. Где-то в деревьях зычно куковала кукушка — эти звуки таинственным пугающим эхом скользили в звенящей тишине по воде и  резко, будто неожиданно падая с обрыва, затихали глубоко в лесу. До рассвета оставалось еще несколько часов; на фоне темно-синего беззвездного неба чернели ряды смыкающихся вокруг озера сосен, тянущихся ввысь сучковатых веток и едва виднеющихся тонких камышей с бурыми вытянутыми головками, плавно покачивающихся от редких порывов северного промозглого ветра.       Ежась и плотнее кутаясь в ветровку, байдарочник опустил весло и, прищурившись, посмотрел в сторону песчаного крутого берега, на котором возвышался старый двухэтажный дом с покатой темной крышей, почти сливающейся с переплетающимися между собою ветками хвойных деревьев. В одном из застекленных окон второго этажа мелькнул слабый отблеск фонаря — кто-то в доме пробирался к рамам. Тусклый лучик света бегло скользнул по берегу и опустился на ровную гладь озера, будто кого-то выискивая, но после погас так же неожиданно, как и появился.       Время!       Байдарочник отложил весло и сунул руку в карман, суетливо нащупывая гладкую, местами расплавившуюся ручку фонаря и пытаясь схватить её за металлическое кольцо-держатель. Наконец, добившись желаемого, ночной путешественник крепко взялся за фонарь и, вытянув руку вверх, принялся подавать им световые сигналы, себе под нос тихо нашептывая (чтобы не сбиться): «Два коротких, пауза. Четыре коротких, длинный. Три, два, один. Короткий, длинный…»       «Их там нет».       В клубящемся тумане свет фонаря был едва заметен и то только под определенным углом. Природа еще дремала, укутанная тонким слоем блестящего инея. Нос забивало от тяжелого сырого воздуха и тошнотворного запаха прелых листьев и грязи — здесь даже грязь пахла по-особенному, отдавая чем-то гнилостно-сладким.       Закончив с сигналом, байдарочник убрал фонарь и достал листок бумаги с карандашом, застыв в ожидании ответа и внимательно прислушиваясь к посторонним звукам: в камышах плюхалась рыба, мутя воду, в кустах трещали какие-то ночные птицы. Несмотря на ранний час, всё вокруг дышало жизнью, двигалось и шумело, раздражая и пугая.       Следующий сигнал последовал ровно через минуту. Два коротких, длинный, один короткий… На бумажке байдарочник быстро начертил буквы английского алфавита, складывая их в слова: «Ищи на острове». Свет в окне неожиданно погас; владелец судна еще с минуту не решался взяться за весло и покинуть озеро, но более ничего не произошло — разговор был завершен.       От движения в байдарке вода кругом пошла мелкой рябью. Глухой всплеск, и суденышко медленно направилось в противоположную дому сторону, огибая мыс и выплывая к старому каменному мосту, соединяющему два противоположных, но близких друг к другу берега — в этом месте река, что впадала в озеро, сужалась.       Вскоре слева показался одноэтажный коттедж и одноместная лодочная стоянка. Ловко орудуя одним-единственным веслом, байдарочник бесшумно причалил к берегу, вылез из судна и накинул придерживающую петлю на первый попавшийся пень. Кругом царила мертвая, давящая на перепонки тишина: и ночные птицы, и рыбы, и сверчки вдруг затихли, даже ветер улегся. Мягко ступая по мокрой от росы траве, байдарочник приблизился к домику, настороженно прислушиваясь: тихо ли там? ..

***

      Спросонья смутно различая силуэты окружающих ее предметов и дрожа от пробирающего до костей холода, Тарья села на кровати, протирая заспанные глаза кулаками. В теле чувствовалась ставшая уже привычной усталость: мышцы ног и рук нестерпимо ныли, точно после интенсивной тренировки, в голове пульсировала тупая боль, как от удара о дверной косяк. А сна как будто и не было, словно она и не ложилась. Единственное, что свидетельствовало об обратном — солоноватый привкус крови во рту, Тарья часто во сне прикусывала либо язык, либо внутреннюю сторону щеки. Превозмогая боль в позвоночнике и с удивлением замечая у себя некоторые симптомы простуды, Турунен нехотя поднялась с постели и, шаркая босыми ногами, поплелась в коридор.       Причиной невероятного холода в коттедже оказалось открытое настежь окно на кухне. Тарья удивленно вскинула брови: она была готова голову дать на отсечение, что закрывала вечером все двери и окна на замки. К слову, шпингалет, на котором держалось кухонное окошко, был сорван. На улице снова моросил мелкий дождь и зычно подвывал ветер, с силой нагибая к земле ветки кустов. Небо было грязно-серым, с едва различимыми золотыми просветами. Низкие волны с шипением накатывали на песок, окутывая желтую кромку берега белой пеной. Все кругом будто погрузилось в беспокойную легкую дремоту.       Она поставила на плиту чайник и присела на стул.       Тарье очень хотелось кофе. Не вкусного чая из сосновых игл, такого ароматного и расслабляющего, а именно кофе, крепкого и горького, особенно сильно согревающего горло и грудь, оставляющего во рту знакомый привкус темного шоколада и вызывающего покалывание в подушечках пальцев. Характерный удушливый запах кофейных зерен быстро распространился по всей крохотной кухоньке. Нет, Тарья никогда не испытывала особой любви к кофе, предпочитая ему чай, но сейчас вдруг ощутила острую нехватку кофеина, чего-то бодрящего и терпкого, набивающего оскомину на языке. Из задумчивого состояния ее вывел пронзительный свист чайника. Женщина порывисто вскочила на ноги, рукой задевая лежащую на столе книгу и роняя ее на пол. Жмурясь от неудовольствия, так как фолиант был старым, доставшимся ей еще от бабушки, Тарья суетливо выключила газ на плите и принялась спешно собирать разлетевшиеся по всему полу листочки и клейкие закладки из тонкого пластика, которые оставляла между страницами. Многие знаменитые философы и мыслители имели обыкновение делать заметки карандашом прямо в книге, и Тарья бы с удовольствием переняла эту привычку, однако, ее мать всегда порицала это. И только из уважения к ней Тарья до сих пор не позволяла себе делать даже мелкие помарки на страницах драгоценных произведений.       Сонливость как рукой сняло, стоило Турунен заметить странный конверт, вклинившийся между корешком и твердой обложкой толстого тома. Обыкновенный, чуть пожелтевший от старости бумажный конверт, прямоугольной формы, запечатанный большой кляксой расплавленного молочно-белого воска. «А это откуда?» — она осторожно обхватила находку пальцами и медленно потянула на себя. Следом раздался треск — несколько стежков, соединяющих корку и каптал, лопнуло, после чего письмо легко выскользнуло и упало прямо в дрожащую от нетерпения руку Тарьи. Если с окном Турунен действительно могла проглядеть или забыть, то с письмом бы этот трюк не удался — книге насчитывался уже второй десяток, да и письмо было вложено таким образом, что на него невозможно было не обратить внимания.       Пальцы несмело прикоснулись к шершавой поверхности бумаги, пробуя ее на ощупь. Что-то внутри Тарьи дрогнуло и похолодело, почему-то защипало глаза. На интуитивном уровне она вдруг почувствовала, что сильное желание заглянуть в конверт может в дальнейшем ей многого стоить, что после удовлетворения своего любопытства произойдет что-то решительно странное, что-то такое, что перевернет ее маленький опустевший мир с ног на голову, вернет ей прежнее умение видеть цвета и слышать запахи, умение чувствовать. Это таинство было соблазнительно пугающим и интригующим, заставляющим биться сердце чаще и с удвоенной силой. Тарья удивлялась сама себе: внутри что-то переменилось, заискрилось и ожило, точно после зимней затянувшейся спячки. И любопытство, как это часто бывает, пересилило предостережение разума, и женщина осторожно соскребла ногтем воск и раскрыла послание.       Внутри оказалось несколько смятых листов обыкновенной белой бумаги, сложенных пополам и полностью исписанных черной пастой. Легким движением пальцев Тарья вытащила лоскутки и аккуратно развернула их. Ее взгляд скользнул по первым строкам, остановившись на первом же предложении. Это были какие-то вырванные из полноценного текста абзацы, но даже в них угадывалось общее содержание письма. "… Я старательно убеждал себя в том, что мне не о чем жалеть — я был вынужден прибегнуть к этому, чтобы не уничтожить окончательно свое детище, чтобы дать ему новый глоток воздуха. Вот только каждый раз, видя тебя на экране телевизора, в газете, мои хрустальные убеждения в собственной правоте с треском и звоном разбивались о холодный камень реальности. Я собственноручно убил любовь. Убил прекрасную музыку и светлое будущее для нас двоих. Только спустя год я начал осознавать, что именно тоска, а не желание творить, разъедает мое сердце, что меня охватывает не буря вдохновения, а чувства полной беспомощности, ядовитой злости и отчаяния. Я долго не мог смириться с тем, что утратил Музу. Но когда смирился, стало больно. Невыносимо больно. Еще больнее, чем те страшные мгновения, когда я писал то злосчастное письмо. Я ненавижу себя за то, что когда-то осмелился на этот шаг. Глупый, безмозглый. Я бился головой о стену, напивался до черноты в глазах и сумасшедшего бреда. Но былого уже не вернуть… Когда ты заявила о том, что готова вернуться… я расценил этот жест, как жест жалости, но никак не милосердия. Гордыня и прежняя злость всколыхнулись во мне, заново разжигая ярость и ненависть. А ты ведь знала, что я умираю, гнию заживо от безысходности… (далее следовала пара размытых строк) Меня душила злоба. На тебя, на себя, на него. Я не знал, что делать. Лишь молча наблюдал, как ты медленно покидаешь мою жизнь, растворяясь вдали и окончательно забывая о моем существовании. Я врал, чтобы потешить свое самолюбие, врал, чтобы хоть как-то выгородить себя в глазах окружающих. Это было низко. И здесь недостаточно пресловутого «я сожалею». Я ранил твою душу, твое сердце, оставив неизгладимый след боли. И я ненавижу себя за это. Мой ангел! Мой милый ангел! Не надо прощать — я не заслужил, да и вряд ли у тебя хватит на это сил, но я слезно умоляю: хотя бы попытайся теперь иначе взглянуть на меня!.."       Мотнув головой, она попыталась было повторно вчитаться в содержимое, но в ключевой момент дыхание сперло, а перед глазами все поплыло. Турунен часто задышала и зажмурилась, непонимающе качая головой. Накрывшее ее с головой чувство было сродни состоянию наркомана, остро нуждающегося в новой дозе и испытывающую дикую, сосущую ломку. Ее рот исказился в беззвучном плаче, жуткий нечеловеческий вой комом встал в горле, перерастая в дерущий гортань невнятный хрип; женские руки мелко тряслись, а тело сковала болезненная судорога. Тарья забыла, как дышать, застыв в неудобной позе и сквозь застилающую глаза пелену давящей паники едва осознавая, что плачет. Неслышно, подавляя каждый всхлип, давясь им и захлебываясь. Ее разом охватили истерика и неудержимый страх, словно в руках она держала не какое-нибудь письмо, а самую настоящую гранату с вырванной чекой.       Тарья, отшатнувшись, с силой ударилась о стенку и тут же медленно по ней сползла, игнорируя и холод, и растущую в позвоночнике боль от впивающихся в кожу заноз. А пальцы мертвой хваткой вцепились в бумагу, чуть ли не разрывая ее пополам. В груди кололо сердце, в ушах, заглушая любой посторонний звук — даже звук собственного рваного дыхания, — пульсировала кипящая в венах кровь. Тарья с трудом перевернулась, удобнее устраиваясь на полу, но все так же глупо глядя на листки бумаги и совершенно не понимая, что на них написано. Как будто разучилась читать, как будто разучилась думать, как будто душа покинула тело и просто растворилась в воздухе. Судорожно вздохнув, Тарья снова поднесла письмо к глазам, едва сдерживая в себе истерический припадок, вытащила второй листок и продолжила читать: «… я никогда не переставал восхищаться тобой. Ты прекрасна во всем, начиная с самых глупых мелочей. Я всегда любил наблюдать за тобой. Издалека, чтобы не смущать, хоть ты и часто улыбалась и отшучивалась на эту тему. Твои изящные движения рук, женственность и легкость, сильный волевой и в тоже время необыкновенно нежный взгляд. Тебя невозможно было не любить. Ты казалась совершенством, шедевром самой природы. Я любил тебя так слепо, что долго не замечал изменений в отношениях между нами, явных и ощутимых. Вернее, я просто не хотел их замечать. И принять тот факт, что ты отдалилась не только от… (смазано) , но и от меня, было сложно — горько и больно. Я отказывался верить до последнего, но когда ты озвучила свое намерение уйти — я упал духом. Разбит, убит и морально подавлен. Как будто из груди сердце вырвали, разжевали его и выплюнули обратно. И тогда я совершил самую крупную ошибку во всей моей жизни: я струсил быть отвергнутым первым, так как уже ясно осознавал, что все для меня кончено и решено. И предпринял первый шаг к уничтожению последних чувств… Тогда мне казалось это правильным решением. Сгнивший до основания зуб нужно рвать. Вот только осознание того, что прогнил насквозь я, а не ты, пришло не сразу…»       Автор письма узнавался с первых строк: знакомый почерк, знакомая манера изложения мысли. С округлившимися от ужаса глазами, насквозь мокрая от пота, Тарья приложила ладонь ко рту, заглушая рвущийся из самой груди истошный вопль. Сердце, которое, казалось бы, просто перестало биться, будто исполосовали вдоль и поперек холодным острым лезвием, оставив за собой глубокие кровоточащие порезы. Все закрутилось и завертелось, оглушая и сбивая с толку пестрым калейдоскопом тех чувств, о которых на протяжении многих лет Тарья старательно пыталась забыть. Ненависть, обида, боль разочарования. Все это мощной волной накрыло ее, отрезая все пути к отступлению. В это мгновение все действительно изменилось для нее, прошлое вновь стало частью настоящего, но только одно оставалось непонятным: как быть дальше?

***

      Им стоило большого труда загрузить обмякшее тело Йоханны в лодку — в больнице ее накачали хорошим снотворным и пообещали, что раньше следующего вечера она точно не проснется; девушка хоть и казалась очень легкой, но на деле все было несколько иначе. Марсело помог Эмппу устроить Куркелу в углублении носа, чтобы та, во сне барахтаясь, случайно не вылетела за борт, попрощался и поспешил уехать, ссылаясь на оставленную у родителей жены дочь. Наблюдать его суетливые движения и фальшивую улыбку, за которой явно скрывались беспокойство и неудовольствие сложившимися обстоятельствами, Эрно не хотелось — он и сам прекрасно понимал, как неловко аргентинцу находиться в их с Флор обществе.       «Приятель приятелем, а темперамент и бывалые обиды в задницу не затолкаешь», — про себя заметил он.       Вуоринен жестом указал Янсен на корму, а сам сел за весла. Им предстояло плыть около часа, с учетом активной гребли, — путь до острова Холопайнена предстоял немалый: по реке спуститься к озеру и полностью пересечь водоем. Хуже всего было то, что, в спешке покидая остров, они взяли лодку со сломанным мотором.       - Он выглядел растерянным и грустным, — неожиданно сказала Флор, бегло оглянув пустой берег. — Прелести семейной жизни? — Эрно ничего не ответил, усиленно работая веслами. «Теперь подавленность передается воздушно-капельным путем», — подумала девушка, ежась от сильных порывов жесткого ветра. Она и сама чувствовала себя неважно, особенно после напряженного разговора с Марсело, так еще и Эмппу усугублял положение своим молчанием. — Может, я тоже погребу? Быстрее будет.       - Не стоит, — Вуоринен кивнул на свернувшуюся калачиком Куркелу у носа лодки, — места не хватит. Да и я сам справляюсь.       - Я тогда замерзну.       - Потри руки.       Флор закатила глаза и оперлась локтями о низкую спинку кормы.       - Это странно, тебе не кажется?       - Что «странно»?       - Что вор денег не взял. Ни драгоценностей, ни каких-либо документов. Это значит, что-либо он приходил за чем-то другим, либо не нашел того, что искал.       - В тебе умер Шерлок Холмс, — насмешливо фыркнул Эрно.       - Ты сам посуди: зачем залезать в чужой дом, не имея цели ограбить? Или ты думаешь, что Йоханна что-то скрыла от нас? — в ответ он неопределенно пожал плечами. — И почему она не вызвала полицию, а позвонила мне? Отчего-то мне кажется, что дело вовсе не в доверии. Ты сам сказал, что полгода — совсем не срок для дружбы с ней.       - Я такого не говорил.       - Но подразумевал! — Флор обессилено махнула рукой, — этот мир сошел с ума! Туомас отказался возвращаться домой, буквально переложив уход за своей невестой на нас, а потом повесил трубку! Он вконец рехнулся? Или я опять чего-то не понимаю? Неужели в этой жизни может быть что-то важнее любимых людей и семьи?! И нет, я не вижу во всем этом очередной коварный заговор, но все происходящее не может не вызвать подозрения. Это ненормально, — она покачала головой, — мало того, что Туо оставил нас здесь, так и возвращаться не спешит. А тот факт, что к нему в дом залезли, ничуть его не взволновал. В противном случае, он был бы уже здесь. И как Йоханна его до сих пор терпит? .. — при звуках своего имени Куркела что-то громко промычала, дернулась и уткнулась носом в мокрую канистру из-под воды, оставленную кем-то из членов группы еще несколько дней тому назад. — Странные вы люди, финны, — глухо пробурчала Флор, — и ценности у вас тоже странные. Работа и творчество на первом месте, а все остальное может и подождать. И дети, кажется, для вас уходят на второй план по сравнению с карьерой. Мне искреннее хочется верить, что я ошибаюсь… но, увы, наблюдать приходится обратное. Изо дня в день. А сегодняшний случай — очередное неопровержимое доказательство. Тарья оставила дочь и уехала из города, Туомаса совершенно не волнует, что случилось с его женой… А если бы Йоханну убили? Даже на похороны не явился бы, а?       - Флор, успокойся, пожалуйста, — перебил ее Эрно, укоризненно качая головой. — И не вмешивай сюда Тарью. Ты сейчас неправа.       - Да-а? И в чем же? — Янсен чуть было не задохнулась от возмущения, краснея прямо на глазах. Назойливое чувство того, что Вуоринен что-то недоговаривает, не оставляло ее ни на мгновение. Каждый раз, когда речь заходила о Холопайнене и его откровенно наглом побеге в Хельсинки, Эрно старался перевести разговор на другую тему, не касающуюся их усатого гения. Флор пыталась убедить себя в том, что ее предположение и видение происходящего — всего лишь наваждение, но с каждым днем верить в это становилось труднее. Эрно что-то скрывал, и это было уже очевидно.       - Туомас — человек тонкой душевной организации. И порою очень сложно понять мотивы его поступков, но это вовсе не значит, что он безответственный и бессердечный чурбан.       - Не оправдывай его.       - Флор, я слишком хорошо его знаю.       - Ты меня так и будешь тыкать тем, что я вас «недостаточно знаю»? — зло шикнула голландка, все более и более распыляясь.       - Давай мы не будем говорить об этом, ладно? Так или иначе, по возвращению Туомас будет вынужден объясниться со всеми нами. Между прочим, — Эрно примирительно улыбнулся, — сегодня у нас урок финского, не забыла?       Флор отрицательно покачала головой и замолчала, отвернувшись от Вуоринена. Ей стало крайне стыдно и неловко за свое поведение, вспыльчивость и несдержанность в выражениях — в конце концов, Эрно с Туомасом были хорошими друзьями, и подобное пренебрежение его чувствами являлось очень некрасивым жестом с ее стороны. Но Эмппу, казалось, вовсе не придал этому разговору особого значения, так как продолжил весело улыбаться и о чем-то непринужденно болтать — но Флор его уже не слушала, полностью погрузившись в свои мысли.       Вечерело. Свинцово-красные облака медленно растворялись в зловещем, стремительно темнеющем небе. Все вокруг погрузилось в мертвую тишину, даже река, казалось бы, приостановила свое течение. Звук бьющихся о воду весел приглушенным эхом скользил по ровной глади водоема, с каждой секундой все быстрее отдаляясь и затихая вместе со скрипом качающихся на побережье высоких деревьев глубоко в лесу. Ветер утих, а воздух стал тяжелым и холодным, как обыкновенно бывает вблизи рек и озер в прохладных приближающихся сумерках.       Флор вскинула голову, вглядываясь в еще цветастое небо. Плотные густые облака медленно тянулись по небосводу вперед, на север, местами разрываясь и образовывая крохотные пучки, похожие на спрыснутые акварелью куски ваты. За лесом, проглядываясь между стволами полуголых рыжих сосен, пылало алое зарево заката. Навязчивое ощущение того, что в ближайшее время должно произойти что-то страшное, не покидало Янсен последние несколько часов. Девушка пыталась подавить в себе это беспокойство, забыть или не обращать внимания на него — но безуспешно. Оно, подобно потрескавшимся от бесконечной жары и палящего солнца губам и рукам, нервировало, раздражало и вызывало сильный дискомфорт, не позволяя отвлечься хотя бы на минуту. Ожидание подвоха было малоприятно и даже мерзко: грудь давило, ладони потели, мерзли пальцы ног. И Флор на интуитивном уровне, на уровне инстинктов, чувствовала приближение беды, чего-то масштабного, способного повлиять на все течение ее жизни.       А тем временем они уже добрались до озера. Вдалеке уже виднелся остров Холопайнена, окруженный плотным кругом камышей. На фоне деревьев выделялась небольшая светлая пристройка с лодками, а за ней высился одноэтажный деревянный дом. В еще мельтешащих по поверхности озера лучиках заходящего солнца водная гладь принимала лиловые, бледно-розовые и фиолетовые оттенки, но сгущались сумерки — размашистые бесформенные пятна темнели, а после и вовсе исчезали в идущей рябью воде. Этот странный, насыщенный событиями день пролетел незаметно в суете, на душе оставив горький осадок неудовлетворенности. И, казалось бы, что за это время можно успеть столько всего переделать, но вот уже вечер, уже темнеет, а в теле дичайшая усталость, и ничего помимо горячего чая с лимоном и мягкой подушки не хочется. Наблюдая за погружающейся в безмятежный сон природой, Флор совершенно не заметила, как они подплыли и причалили к берегу. К ее удивлению, двух других лодок на причале не оказалось.       - Они собирались сегодня на рыбалку, кажется, — сказал Эрно, поймав на себе ее вопрошающий взгляд. Вуоринен привязал судно к деревянному подбитому сбоку кнехту и, ссутулившись, попытался поднять Йоханну на руки, но дно лодки оказалось слишком неустойчивым, поэтому если бы Эрно не успел вовремя схватиться за услужливо протянутую ему в помощь руку Флор, то он вместе с Куркелой уже барахтался бы в холодной воде. — Спасибо, — несколько удивленно пробормотал Эрно; в ответ девушка безразлично пожала плечами и помогла ему вытащить Йоханну из лодки. — Если я ее перекину через плечо, она не проснется, как думаешь?       - Ее накачали снотворным, конечно нет! — Флор выпрямилась, внимательно оглядывая окрестности в поисках нерадивых рыбаков: если на рыбалку брали Марко, то стоило ждать проблем, потому что басист не только сам не пребывал в трезвом состоянии ни минуты, так еще и других спаивал. А пьяные, да на озере — жуть. То в леске запутаются, то вплавь за поплавком ринутся в камыши. За последние несколько дней Флор такое довелось увидеть, что ныне ни один кошмарный сон не имел такого эффекта, как одно только упоминание приключений ее коллег на острове. Поначалу было весело, но когда эта вакханалия стала повторяться с заядлой периодичностью — стало боязно за жизнь половины коллектива и свою нервную систему.       Эмппу грубо перекинул Йоханну через плечо и, сгибаясь под тяжестью женского тела, медленно поплелся по тропинке к дому. Флор еще раз окинула взглядом местность: все вокруг будто замерло и затихло. По воде шла мелкая зыбь, птицы замолкли. Напряженную тишину прервал едва различимый всплеск у самого берега, в нескольких метрах от пристани. Янсен оглянулась, пытаясь понять, откуда донесся этот звук. Меж плотных стеблей камышей мелькнуло странное грязно-оранжевое пятно, которое секундою спустя скрылось за высокими жилистыми листьями прибрежных растений. Нахмурившись, Флор напрягла зрение: между камышами бултыхалась узкая одноместная байдарка, по бокам перепачканная серой грязью, будто в попытке приглушить яркую окраску.       - Эрно! — окликнула Эмппу Флор, — мы ждем гостей? — она рукой указала на припрятанное у берега суденышко. Гитарист прищурился, силясь рассмотреть предмет, который привлек внимание Янсен.       - Да нет… не ждали, вроде бы. Может, туристы заплутали? Такое часто бывает, — он озадаченно почесал затылок, — ты идешь?       - Ты иди, — махнула рукой Флор, неотрывно наблюдая за таинственной байдаркой, — я тебя догоню.       - Ну ладно, — кивнув головой, Эрно спешно зашагал по тропинке и вскоре скрылся за первыми кустами ракитника.       Как только Эмппу исчез из виду, Флор осторожно спустилась с пристани на край берега и медленно, но решительно, цепляясь и придерживаясь за низко висящие ветки деревьев, направилась в сторону байдарки. «Чего-то раньше туристов тут не наблюдалось, — между тем размышляла она, — а тут вдруг появились. Да и для байдарок сейчас совсем непогода: дождь и гром ежедневно. Либо самоубийца, либо… кто?» Под ногами звучно чавкала грязь, а в сапогах хлюпала вода. Мужественно терпя эти неудобства, девушка ловко перепрыгнула массивный валун, преграждающий ей путь, и остановилась в нерешительности возле небольшого, прибитого у основания камня металлического колышка, от которого тянулся тонкий черный трос к байдарке. Ухватившись за него дрожащими от холода пальцами, Янсен потянула веревку на себя. Судно, глухо ударившись о камыши, послушно налетело на берег, остановившись у самых ног голландки. Внутри что-то громко лязгнуло. Оглядевшись и убедившись в том, что никого поблизости нет, Флор смело запустила руку в отверстие для сидения и тут же нащупала что-то холодное и гладкое. Не испытывая терпения, она вытащила загадочный предмет наружу.       - Твою же ма-ать… — ошарашено пролепетала она, с расширившимися от ужаса глазами уставившись на окровавленный пистолет в собственной руке. Ей резко ударил поток снова поднявшегося ветра в лицо, и, вздрогнув от неожиданности, девушка выронила оружие прямиком в воду. Жалобно булькнув, пистолет стремительно исчез в помутившейся воде. — Туристы, значит…       Янсен легко толкнула байдарку носом ботинка, и та со скрипом слетела с берега в воду. Развернувшись, девушка бросилась в самую гущу кустов, порешив срезать путь: нужно было предупредить Эрно как можно скорее. Было предельно ясно, что никаким туризмом тут не пахнет, да и не просто так байдарка измазана грязью. Кто-то явился на остров без приглашения, да еще и с огнестрельным оружием. «Нет, здесь определенно творится что-то неладное», — отметила про себя Флор, на секунду порадовавшись, что душащее ее предчувствие беды все-таки не оказалось ложным. От пистолета она избавилась, оставалось найти его обладателя.       Флор с трудом пролезла через переплетенные между собой колючие ветки кустов, царапающих и лицо, и руки, и шею почти до крови, но эта легкая боль меркла по сравнению с одной только мыслью, что, возможно, на остров пробрался какой-то сумасшедший. И стал бы турист держать при себе пистолет? Не пневматический, а настоящий, со свинцовыми пулями — девушка без труда определила, что оружие было заряжено. Янсен вылетела на поляну возле дома, чуть ли не сбив с ног подходящего к крыльцу Эрно. Из-за тяжелой ноши в лице Йоханны Вуоринен двигался очень медленно, в связи с чем Флор успела его догнать.       - Эй, ты чего? — недоуменно глядя на активно жестикулирующую ему девушку, поинтересовался он. Янсен имела вид встревоженный и напуганный. Разглядывая ее с ног до головы, Эрно не смог не заметить ее окровавленной правой руки. — Флор? Что случилось?       - Тихо! — она схватила его за край рубашки и ткнула пальцем в сторону дома, — там кто-то есть!       Она нагнулась, прячась за первым попавшимся ящиком, сколоченным еще Туомасом для рыбалки. Эрно немедля последовал ее примеру, предварительно уложив на землю мирно посапывающую Йоханну.       - С чего ты это решила?       - Там… байдарка, — задыхаясь от волнения, прошептала Янсен, осторожно выглядывая из-за доски. — А там был пистолет… вот! — она продемонстрировала ему свою руку. Впервые в жизни Эрно видел ее в таком состоянии: девушку страшно колотило, и она едва держалась на ногах, ежесекундно приклоняясь к земле и жмуря глаза, пытаясь подавить в себе панику. Сейчас она казалась такой ранимой и нежной, что Эрно охватило сильное желание прижать ее к своей груди, успокоить, защитить. Но быстро избавившись от этой навязчивой мысли, он поднялся на ноги и смело направился к крыльцу, игнорируя предупреждающие знаки Флор и попытки остановить его, схватившись за край кроссовка. С минуту девушка продолжала сидеть в засаде и, то краснея, то бледнея от негодования, наблюдать за отдаляющимся от укрытия Эмппу, но, не выдержав напряжения, влекомая чисто женским любопытством, которое, кажется, никакой страх не в силах был затмить, ринулась следом за гитаристом, пугливо оглядываясь по сторонам.       Изначально Вуоринен ей не поверил: в конце концов, женщинам свойственно накручивать себя по пустякам и видеть то, чего на самом деле не существует, тем более, что сама Янсен на протяжении всего дня чувствовала себя неважно — мало ли что могло ей привидеться;, но открытая дверь и сломанный замок окончательно убедили Эрно в верности суждений Флор. Легко толкнув деревянную преграду рукой и корчась от незамедлительно последовавшего пронзительного, режущего слух скрипа ржавых петель, он вошел внутрь, про себя недовольно отмечая, что эффект неожиданности потерян и, если в доме действительно кто-то есть, то он уже предупрежден. А предупрежден, значит, вооружен.       Внутри царил полумрак. В редких выглядывающих из дверных проемов в коридор столпах света беспрерывно вихрилась золотая пыль, а воздух был кислым, затхлым, будто на протяжении нескольких дней помещения не проветривались. Еще утром здесь было свежо и уютно, а сейчас дом выглядел заброшенным, больше походящим на сторожку лесничего: деревянный пол заляпан засохшей грязью, по коридору разбросана обувь, и так подозрительно тихо, что тут же становится не по себе, а по спине начинает струиться холодный пот. Эрно осторожно заглянул в первый дверной проем, который вел на кухню, но никого не обнаружил.       - Возьми нож, — тихо прошептал Эмппу. Девушка послушно юркнула в комнату и схватила первый попавшийся под руку острый предмет. Вуоринен медленно продвинулся вперед по коридору, то и дело замирая на месте и прислушиваясь к любому звуку: то ветки низких деревьев били по окну, то скрипели под ногами половицы. Сердце ежесекундно замирало от волнения, а ноги сами несли его вперед, в сторону первых спален. Флор тихо кралась следом, заглядывая по пути в каждое помещение. На минуту они с Эрно приостановились и прислушались, пытаясь сориентироваться: какую часть дома следует осмотреть первой? Но долго им думать не пришлось: из кабинета Туомаса раздался непонятный шорох, а за ним последовал противный скрип. Вздрогнув всем телом, Эрно спиной прижался к стене и быстро скрылся за высокими напольными часами. Флор же спряталась за дверным косяком, не решаясь даже высунуть носа в коридор.       «Может, окно захлопнулось?» — крепко сжимая кулаки, чтобы не потерять остатки самообладания, с надеждой подумала Флор. Грудь щемило и давило от страха, голова шла кругом. Сомнений не оставалось: в доме был непрошеный гость.       Решив, что нечего ждать, пока незваный посетитель сам не вылезет из комнаты, Эрно смело обогнул часы и широким неслышным шагом направился вперед — личный кабинет Туомаса находился в самом конце коридора. Но что было странно: Холопайнен всегда запирал дверь в это помещение на ключ, который (что было еще страннее) носил на шнурке на шее, однако, следов взлома не оказалось, точно у проникшего в дом человека был ключ от этой комнаты. Приблизившись к заветной двери, что была чуть приоткрыта, Эрно остановился, соображая, что ему следует предпринять далее. Позаимствовать нож у Флор он позабыл и в итоге оказался совершенно безоружен, а рассчитывать на свои навыки рукопашной борьбы Эмппу не осмелился бы — время шло, и многие вещи стали забываться. Топот за стеной стал усиливаться, что-то хлопнуло и упало, зашелестело и внезапно затихло.       Наступила продолжительная тишина. Мертвая и глухая, как в вакууме. Все остановилось и замерло. Казалось бы, в это мгновение даже солнце скрылось за тучами, и в коридоре стало совсем темно. Растирая вспотевшие ладони, Эрно чуть наклонился и несмело выглянул из-за стены. Не успел он сообразить, как что-то с силой ударило его по голове и толкнуло в противоположную сторону, сбивая с ног. Не ожидавший нападения Вуоринен с оглушительным грохотом растянулся поперек коридора.       Флор вздрогнула и резко побледнела, чувствуя, как ее сердце болезненно сжимается, будто пожирая само себя, и колет, точно в него вонзили несколько заточенных игл. Вместе со сдавленным кряхтением из коридора донеслись торопливо приближающиеся шаги. Собрав всю свою волю в кулак, Янсен в один прыжок вылетела из комнаты в переход, выставляя нож вперед, все еще искренне надеясь, что раздавшиеся мгновением раньше звуки — всего лишь слуховые галлюцинации. Но нет. В нескольких метрах от нее остановилась высокая мужская фигура, держащая в руках какую-то запыленную деревянную шкатулку. Но нож нисколько не испугал незнакомца — он в несколько шагов оказался возле Флор и, крепко схватив ее за кисть руки, резко потянул вниз. Раздался характерный хруст, и нож легко выскользнул из женских пальцев, а сама Флор, скрипя зубами от боли, порывисто отшатнулась назад, вырвав мгновенно опухшее запястье. Эрно, услышав крик Янсен, через силу поднялся на ноги и бросился на незваного гостя, обхватывая его талию руками и коленом ударяя в подколенную ямку. Взломщик согнулся и повалился на пол, увлекая за собой и Вуоринена. Быстро сгруппировавшись и оттолкнувшись от стены локтем, Эмппу плюхнулся прямо на живот мужчины, а потом с размаху ударил того кулаком по скуле. Но незнакомец, будто не почувствовав боли, лишь насмешливо фыркнул, плюнув сгустком крови прямо в лицо гитаристу. Опешив от подобной махинации, Эрно отпрянул от него. Улучив момент, мужчина с размаху треснул все еще находившейся в его руках шкатулкой Вуоринена по голове и, как только Эмппу повалился на пол, тихо поскуливая от боли, вскочил на ноги и бегом бросился из дома. Флор попыталась было перегородить ему путь, но незнакомец ловко поднял с пола нож и угрожающе занес руку, вынуждая девушку в страхе отскочить в сторону и осесть на пол.       Громко выругавшись, Эрно сделал над собой последнее усилие и, опираясь о стену, вскочил на ноги. Он не сразу разглядел шкатулку в руках незнакомца, а когда понял, что за вещь пытаются похитить, то не на шутку испугался и разозлился. Не реагируя на жалостливо постанывающую у самой двери Флор, гитарист со всей силы, что осталась в его ослабевшем от ударов теле, бросился следом за взломщиком. Дыхание перехватило, перед глазами все шло рябью, а легкие выносимо жгло, будто в них налили серную кислоту. Перемахнув через перила, Вуоринен, спотыкаясь о каждый корешок, налетая на каждое дерево, побежал на пристань. По мокрому от пота лбу стекала горячая кровь, попадая в глаза и застилая взор, волосы липли к щекам и губам, а глотку нестерпимо давило. Когда Эрно добрался до берега, то оказалось, что байдарка в камышах исчезла, и только где-то вдали был все еще слышен суетливый плеск воды и бьющегося о нее весла.