Мышьяк для души

      Машина резко притормозила у самого крыльца коттеджа, забрызгивая липкой грязью деревянные ступени и горящими фарами освещая крутой песчаный берег. Ночь выдалась на удивление темной, холодной и необычайно тихой. В кустах едва слышно копошились проснувшиеся из-за бухтения мотора птицы, о берег неслышно плескалась посеребренная бледным светом луны вода, изредка в траве стрекотал кузнечик. Тучи расступились, и теперь черное небо сияло мириадами крохотных искрящихся звезд, точно усыпанное смесью алмазной, изумрудной и рубиновой пылей. Все кругом дышало жизнью, будто лесные обитатели никогда не засыпали, предпочтя блаженному сну вечное движение.       - Ты выбрал хорошее место для отдыха, — мягко заметила женщина, вылезая из автомобиля. — Целых три дня спокойствия и тишины. Это именно то, чего нам так не хватало… — она осторожно покосилась на спящих на заднем сидении детей. — Не будем их будить, ладно? — кивнув мужу, она улыбнулась. Мужчина следом покинул машину и осторожно закрыл дверь, стараясь издавать как можно меньше шума. Он, нахмурившись, окинул недовольным взглядом дом и внезапно замер, уловив в окне какое-то движение. С секунду он пристально разглядывал оконную раму, но потом, больше не заметив каких-либо странностей, махнул рукой, решив, что-либо ветер тормошит занавески, либо просто показалось: после бессонной ночи, проведенной за рулем, и не такое могло привидеться. — Я хочу искупаться! — неожиданно заявила женщина, принимаясь расстегивать тонкий розовый кардиган, накинутый поверх купальника.       - Холодно же.       - Арто! Не будь занудой…       - Да и не молодые мы уже. Застудишь себе что-нибудь, —, но заметив, что женщина полностью проигнорировала его предостережение и уже стянула с себя брюки, он хмыкнул себе под нос и, вытащив из багажника дорожные сумки, направился к коттеджу. Поднявшись на крыльцо, Арто с удивлением обнаружил, что входная дверь не заперта, а лишь плотно притворена. Оглянувшись и убедившись, что с женой все в порядке, а возле машины все так же тихо и спокойно, мужчина аккуратно поставил сумки на пол и, придерживая дверь ладонью, чтобы та не скрипела, осторожно проскользнул в образовавшуюся щель — благо, позволяли особенности фигуры: Арто был высоким и тощим, как доска. Металлический ключ как некстати выскользнул из его вспотевших пальцев и с пронзительным звоном ударился о какой-то керамический горшок возле двери. Этот звук глухим эхом стремительно улетел вперед по широкому коридору, взлетая по лестнице на второй этаж и внезапно растворяясь в будто поглотившей его тишине. Мужчина испуганно замер, прислушиваясь: наверху что-то дернулось и заскрипело половицами, а после резко затихло.       «Ветер ли?» — подумал он, на ощупь продвигаясь в сторону лестницы. Его глаза не сразу привыкли к темноте: сначала все вокруг было одинаково черным, но постепенно мужчина начал различать силуэты окружающих его предметов. С замирающим от волнения сердцем Арто медленно поднялся наверх, поминутно оглядываясь кругом. С улицы доносились слабые всплески воды и протяжный скрип пришедших в движение крон деревьев. В доме же было подозрительно тихо. Мужчина остановился, несколько растерявшись: чутье подсказывало ему, что бросить это дело и вернуться к жене намного безопаснее, чем в одиночку обследовать все помещения второго этажа. Но любопытство взяло вверх, и Арто, крепко стиснув кулаки, решительно ступил на пол, искоса наблюдая за дверным проемом, ведущим в крайнюю спальню: не мелькнёт ли там что-нибудь? Всё вокруг будто замерло в нерешительном ожидании какого-либо действа. Это напряжение особо остро ощущалось: Арто казалось, будто каждый предмет в доме ожил и задышал, будто то растение в ведре, то коврик для ног пристально глядит на него и что-то бурчит на своем наречии. Мужчина невольно поежился, чувствуя, как по спине начинает струиться холодный пот, а пальцы рук и ног мерзнуть. Арто старательно убеждал себя в том, что все им замеченное всего лишь мираж, но навязчивое ощущение того, что за ним кто-то внимательно наблюдает, не покидало ни на секунду, стоило мужчине только ступить на второй этаж. Нет, он не верил в существование приведений, но вот в пьяную шпану или наркоманов — вполне, ведь на дворе стояло лето, учеба во многих заведениях приостанавливалась, и молодежь уехала подальше от города, к реке или какому-нибудь озеру, отдохнуть и повеселиться. А веселились современные подростки весьма специфично… Арто мотнул головой и оперся рукой о стену.       - Эй, здесь есть кто-нибудь?       «Так-то тебе и ответят, старый дурак». Он шагнул в первую комнату, как раз в окне которой по приезду и уловил движение. Первым, что бросилось в глаза, оказался прикрепленный на охотничий нож к стене длинный сверток, ярким пятном выделяющийся в темноте. Но что было примечательно: с минуту изучив находку, Арто пришел к выводу, что это фотография, распечатанная на очень плотной, но не глянцевой бумаге. С изображения на него глядел мужчина лет тридцати пяти, черноволосый, с бородой и усами. Судя по подкрашенным глазам и (как подумал про себя Арто) неухоженному «раздолбайскому» виду, это был славный представитель общества рок-музыкантов. Пронзительный скрип вывел Арто из размышлений и заставил поднять голову. В дверях ссутулилась высокая худощавая мужская фигура, угрожающе выставив вперед массивный молоток. Чуть было не подавившись собственным криком, Арто отскочил в сторону, не сводя расширившихся от ужаса глаз с незнакомца. Все его тело вдруг задрожало и ослабло, по ногам заструилась горячая жидкость, намочившая брюки и быстро затекшая под носок, а в пересохшем горле что-то беспомощно заклокотало, силясь вырваться наружу, но никак не преодолевая сдерживающей преграды. Взломщик сделал резкий выпад вперед, задевая выступом своего оружия кисть Арто. Не в силах издать какой-либо звук, мужчина, отступив еще на несколько шагов назад, согнулся от боли в руке — зубец был заточен и с легкостью порвал тонкую морщинистую кожу на запястье. Кровь алой змейкой заструилась по испещренной трещинами ладони, скапливаясь на кончиках сухих скрюченных пальцев. Паника охватила все его существо, парализуя и лишая здравомыслия — он едва соображал, что происходит, глупо, точно идиот, во все глаза уставившись на нападающего. Но незнакомец не собирался останавливаться. Не дожидаясь, пока Арто придет в себя, мужчина рывком привлек его к себе и со всей силы ударил бойком по темечку, оставляя в качестве следа внушительных размеров вмятину в голове. Но видя, что Арто не только не упал, но и глаз не закатил, как бывает перед смертью от кровоизлияния в головной мозг, нападающий еще раз замахнулся и в один меткий удар по тому же месту проломил несчастному череп острой частью молотка. Зубец с глухим звуком вошел в нежную мякоть мозга, вызывая бурное кровотечение. Хрипло крякнув, Арто с оглушительным грохотом повалился на пол, тихо захлебываясь подкатившей к горлу желчью. Мозговая жидкость вперемешку с кровью волной хлестнула из проломленного черепа, бурой лужей растекаясь по полу и мешаясь с мутными слюнями, тонкими струйками вытекающими из раскрытого рта холодеющего тела, ещё дергающегося в страшных предсмертных конвульсиях.       С секунду подождав, пока тело Арто прекратит дрожать и замрет, убийца брезгливо пнул носом ботинка мертвеца по лицу, убеждаясь, что тот издох. Густая, как варенье, бордовая кровь покрывалась крохотными пузырьками, просачиваясь в извилистые трещинки между деревянными досками. Мелкие клочки разорванного острым зубцом молотка мозга вместе с кровью вышли из головы, чернея и слипаясь с прядями разметавшихся по полу седых волос. Крепко схватившись за рукоятку молотка, убийца наступил мертвому ботинком на горло и принялся усиленно долбить бойком труп по голове, превращая ее в сплошное грязно-бурое месиво. От последующего удара челюсти со скрипом и лязгом разъехались в разные стороны, следом сместился и разодранный до желтовато-белого хряща нос. Под ногами убийцы захрустели ломающиеся кости шеи, которые, прокалывая кожу, острыми пиками вылезали наружу, точно обрубленные ветки терновника. Глазные яблоки вдавились в остатки черепа, лопаясь и выбрызгивая всё содержимое наружу — и сдавленный в кашу белок, и прозрачную плотную слизь, мешающуюся с кровью и расползающимися корнями темно-красных глазных сосудов. Мужчина, тяжело дыша, отшатнулся в сторону и спиной ударился о стену, с расширившимися от изумления глазами осматривая труп. Ослепляющая нечеловеческая злость резко сменилась удивлением. Его лицо немного покраснело от усердных движений рук, но притом сохранило спокойное выражение. Результат убийцу более чем удовлетворил. Оставалось только разобраться: куда спрятать мертвеца?       Одежда, руки и лицо убийцы были забрызганы кровью, он даже ею отплевывался, не заметив за собой, как в порыве дикой злости глубоко дышал ртом и заглатывал каждую прилетающую ему на губы каплю. По лбу и вискам ручьем стекал горячий солёный пот, легкие жгло, будто внутри тканей пылало пламя, а руки дрожали, как у наркомана, испытывающего ломку по дозе. Не успел мужчина опомниться, как с улицы раздался женский крик:       - Арто? Ты чего там застрял?!       На полусогнутых ногах, учащенно дыша и едва удерживая выскальзывающую из вспотевших ладоней рукоятку молотка, мужчина резко выпрямился до звонкого хруста в спине и шагнул к окну, по привычке пряча лицо в занавесках: неплохой способ маскировки с возможностью наблюдать за происходящим вне дома. На улице, обтираясь полотенцем, стояла средних лет женщина и обеспокоенно осматривала коттедж, ожидая отклика своего спутника. Но ответом ей служила гробовая тишина.       Она с минуту потопталась на песке, а после, зло фыркнув себе под нос, сорвалась с места и решительно направилась в дом. Убийца нервно хихикнул и медленно отошел в сторону, скрываясь в темном углу.       Его руки мелко тряслись, широко раскрытые, выпученные, как у сдавленной полудохлой рыбы, глаза лихорадочно блестели, черные зрачки в нетерпении бегали из стороны в сторону, а дрожащие и синеющие от холода губы растянулись в злорадной полуулыбке. Мысли в его голове метались взад-вперед, сталкиваясь, сбиваясь в сплошной склизкий грязный комок из обрывков идей и остатков здравого смысла, которые стремительно меркли, уступая место клокотавшей в горле едкой, разъедающей изнутри, мутящей ярости. Мужчина оперся о стену, до крови прикусив губу: боль немного отрезвляла, и чем сильнее она была, тем яснее становилось осознание происходящее. Он сходил с ума, его тянуло в круговорот сладкого сумасшествия, но мужчина сопротивлялся этому из последних сил. Кровь на руках стягивала кожу, вызывая ощутимый дискомфорт, в нос бил затхлый воздух. И только боль, только ощущение металлического привкуса крови на языке еще поддерживали теплившуюся в самом дальнем уголке его сознания способность мыслить и действовать. Его охватила непривычная нерешительность, и, чтобы хоть немного приглушить лишающую всякой силы неуверенность, мужчина внезапно ударился головой о стену. Звон в ушах, обжигающая кожу струя крови по виску. Убийца жадно хватает губами воздух и едва подавляет в себе порыв дико рассмеяться. В голос, до хрипоты и истеричного воя, пока рот не переполнится пеной и она бурным потоком не польется на черный от спутавшихся волос подбородок, а живот не сведет спазм. Все внутри него скрутилось и сжалось, точно от пробирающего до костей невероятного холода. Его левая рука юркнула в карман ветровки и нащупала там небольшую стеклянную бутылочку. С каждым днем контролировать приступы безумия становилось труднее: лекарство было ограничено — приходилось экономить, и потому кружащая голову тряска всегда наступала внезапно, лишая мужчину возможности рационально мыслить. В такие минуты он терял самообладание и навзничь падал на землю. «Только не сейчас, — злобно подумал убийца. — Нельзя оступиться!»       Поток его беспорядочных мыслей прервал звук приближающихся шагов. Мужчина спиной вжался в угол, про себя довольно отмечая, что уткнулся одним из позвонков в торчащий из стены гвоздь и, очевидно, заработал себе новую гематому. Острая боль в позвоночнике была для взломщика сродни купанию в ледяной воде — она отрезвила его окончательно, рассеяв сомнения и придав решительности.       - Арто, это совсем не смешно! — громко заявила поднявшаяся на второй этаж женщина, — немедленно выходи, — она неслышно приблизилась к комнате, где лежал труп. – Нет, серьезно. Хватит играться. Между прочим, нам надо… А-а-а! — с расширившимися от ужаса глазами женщина дернулась в сторону и сильно ударилась о низкий дверной косяк. Перед ней, на полу возле окна, лежало человеческое обезглавленное тело, а вокруг него расползлось густое алое пятно, на поверхности которого плавали обломки верхних шейных позвонков. Ей хватило секунды, чтобы понять, что перед ней лежит ее муж. Женщина закашляла и прикрыла рот рукой, тщетно пытаясь сдержать рвотные позывы, но содержимое желудка настойчиво просилось наружу: ротовую полость быстро заполнили отвратительно сладкие слюни, а после и кислая желчь, раздражая чувствительные рецепторы языка. Плохо прожеванные в дороге куски бутербродов в молоке склизким комком вылетели из ее рта, шлепнувшись на пол прямо в кровь. Утерев губы рукавом кардигана, женщина сконфуженно обвела комнату взглядом: ее глаза быстро привыкли к темноте, и она без труда смогла различить сутулую человеческую фигуру, спрятавшуюся в углу. Сдавленно вскрикнув, жена убитого попятилась назад, все так же прижимая ладонь ко рту.       Убийца не сразу сообразил, что его заметили, а когда понял это, то было уже поздно: женщина выскочила из комнаты и со всех ног ринулась вниз по лестнице. Она спотыкалась, летела кувырком, сдирая колени в кровь, но поднималась и пыталась бежать дальше, часто оглядываясь назад. Тошнота снова и снова подкатывала к горлу, но у женщины не было выбора: приходилось терпеливо давиться и глотать рвоту. Но на этот раз фортуна ей не благоволила: входная дверь захлопнулась снаружи, а ключ по несчастливой случайности оказался по ту сторону замка. Лихорадочно прокручивая в голове множество вариантов расправы с новой жертвой, убийца с невероятной скоростью бросился за ней, но после остановился на половине лестницы, неожиданно обнаружив, что несчастная не имеет возможности выбраться из дома. Женщина обернулась, прижимаясь к двери спиной и с невольным трепетом наблюдая, как таинственный незнакомец нарочито медленно сходит по лестнице на первый этаж. И весь его вид не мог не внушить того первобытного, сковывающего все тело и разум ужаса: серое, мокрое от пота лицо блестело в полумраке коридора, грязная, потрепанная одежда мешком висела на его тощих плечах, к щекам прилипали черные сальные волосы. Женщина застыла в нерешительности, судорожно пытаясь сообразить, как следует поступить дальше. Все пути к отступлению — перекрыты. Оставалось лишь вступить в борьбу. Схватив первый попавшийся под руку предмет, женщина ринулась вперед, занося руку для удара, но мужчина ловко перехватил ее оружие в нескольких сантиметрах от своего лица и, прижав большой палец к скользкой середине внутренней стороны женской ладони, умело перегнул ей кисть. Никогда прежде ему не приходилось слышать такого жуткого, срывающегося на хрип вопля. Женщина почти сразу обмякла, парализованная дикой болью сломанного запястья, неестественно загнутого, подобно куску проволоки. В месте перегиба кожа лопнула, а из вскрывшейся вены заструилась горячая кровь.       Но на этом убийца не остановился. Схватив безвольно повисшую на нем женщину за волосы, он с размаху ударил ее головой о стену. Но это не принесло ожидаемых результатов. Тогда он отбросил обездвиженное тело в сторону и шагнул в проем, который вел на кухню. Хлопнул выдвижной ящик, за ним другой. Дрожащая рука торопливо блуждала в поисках чего-нибудь острого и вскоре нащупала вилку. «Не нож, но сойдет», — убийца равнодушно смерил взглядом растянувшуюся на полу женщину. Она была еще в сознании, но явно перестала соображать, что происходит вокруг. Ее помутившийся взгляд скользил от стены к потолку, а рот раскрывался в беззвучном плаче. Такая беспомощная и слабая, и проседь в волосах только придавала ей еще более жалкий и растерянный вид. Но это зрелище никак не тронуло сердца убийцы, он замахнулся и вонзил зубцы столового прибора в голову своей жертве, с трудом пробивая лобную кость. Незнакомка резко дернулась, тихо скрипнула зубами и выгнулась в спине, забившись в предсмертной агонии. С минуту мужчина с хладнокровной улыбкой наблюдал, как ее охватывает озноб, как из четырех дырок во лбу лениво сочится кровь, как слюни изо рта текут по подбородку и шее. И с каждым мгновением пустого ожидания эта тряска только усиливалась.       - Живучая, дрянь… — по-фински выругался он, задумчиво оглядываясь по сторонам. Но ничего полезного поблизости не обнаружилось. Недовольно клацнув зубами, он решился на приятный ему жест: мужчина ловко вытащил вилку изо лба, повернул женскую голову на бок и со всей оставшейся силы ударил ногой ей по носу, вдавливая хрящ прямо в череп. Жертва издала странный булькающий звук и резко затихла, застыв в неловкой позе. Убийца хотел было повторить эту махинацию, но неожиданно с улицы раздался тоненький, зазывающий детский голосок:       - Мам? Пап? Вы где? ..

***

      - Ему незачем мне писать, — уверяла себя Тарья, — это лишено всякого смысла! Может, это шутка? Да, чья-то очень глупая и злая шутка. Ведь подобное уже не раз случалось. Помнится, год назад по электронной почте меня заваливали письмами от лица Холопайнена с просьбами вернуться в группу. Но я-то знаю, что он никогда бы такого не написал. Он не в состоянии переступить через свои гордость и самолюбие ни сейчас, ни, тем более, тогда, да и я все равно не вернулась бы. К тому же манера изложения была не его… а здесь, — Турунен помолчала, что-то усердно обдумывая. — Впрочем, какая разница? .. Кто-то в очередной раз решил поиздеваться, а я, как дурочка, поверила и расклеилась. В конце концов, это было так давно! Пора бы уже забыть и не мусолить эту тему раз за разом. Как будто больше нет идей для разговора. Люди совсем стыд и совесть потеряли, решив, что имеют право вмешиваться в чужую личную жизнь. Она на то и личная, раз рассчитана на узкий круг людей. Неужели так трудно понять? Как же все надоело. Нет в моей жизни больше этого Холопайнена, нет. Но все почему-то верят в обратное и пытаются убедить в этом… ох! — Тарья резко замолчала, неожиданно осознав, что говорит сама с собой.       Покрасневшие от слез глаза щипало, спину ссадило от вонзившихся в кожу через трикотажный пуловер острых, как иглы, заноз, ныли затекшие суставы ног, а в мышцах ощущалась неприятная резь, грозившая в ближайшее время перейти в мучительную боль.       - Соберись, Тарья, соберись… — пробурчала она себе под нос, хватаясь за что-то твердо стоящее и аккуратно поднимаясь на ноги. — Нервные клетки не восстанавливаются, а у тебя их и так осталось с гулькин нос. — Ее взгляд уткнулся в висящее на противоположной стене круглое зеркало, в котором застыло ее отражение, искаженное тянущейся сверху вниз тонкой трещиной. На ватных ногах Тарья медленно приблизилась к нему, с замирающим сердцем вглядываясь в собственное лицо, вдруг показавшееся ей таким незнакомым и странным. Время лишь украдкой коснулось его, оставив едва заметные морщинки в уголках глаз, но совсем не пощадило рук, кожа которых заметно сморщилась, избороздившись целой сетью мелких сладок, подобно потрескавшейся от засухи земле. Но Тарья чувствовала, что совсем скоро ее лицо станет совсем безобразным от нервного напряжения и бесконечных слез. И без того осунувшееся, оно будет уродливо острым и угловатым, глаза посереют, утратив прежний живой блеск, губы побелеют, а лоб изуродует глубокая морщина беспрестанных волнений и тревог. В ее голове все чаще мелькала крамольная мысль о пластических операциях, но Турунен тут же спешила ее прогнать: естественность превыше всего — в этом ее убедили несколько лет бездумного и безалаберного злоупотребления косметикой. И все это было так непонятно, противно и страшно, что Тарья, нахмурившись, отвернулась от собственного отражения, силясь подавить в себе растущее искушение взглянуть еще раз: быть может, зеркало соврало? Но серебряная гладь не имела свойства обманывать. Наверное, зеркало было единственной вещью в мире, которая никогда ей не врала. Обманывало сердце, обманывали люди, но зеркало — ни разу. Оно всегда было предельно честно, отражая не желаемое, а действительное. Иногда хотелось как-нибудь исказить увиденное, переиначить его на свой лад. Вот только и под одним углом, и под другим содержание никак не менялось, оставаясь таким же некрасивым и нелицеприятным, толкуемое все также одинаково и однозначно.       - Что же с тобой происходит? — задумчиво пробормотала она себе под нос. Все сумбурные мысли об адресованном ей письме моментально улетучились. Не удержавшись, она бросила быстрый взгляд в сторону зеркала. Но никакой перемены не произошло. Все так же серо, невзрачно и безжизненно, как и несколько секунд назад. Тарья отвыкла жалеть саму себя очень давно, полностью посвятив себя помощи родным. Но сейчас жалость к самой себе клеймила ей сердце, сжимала его и разрывала на части. «До чего ты докатилась?» Оно тянуло в водоворот тоски и грусти, а сопротивляться сил у Турунен уже не было. Тарья терялась и путалась в собственных чувствах, уже притупленных, и не знала, как справиться со стремительно наступающим кризисом. Она уже было раскрыла рот, чтобы еще что-то сказать собственному отражению, как в спальне зазвонил мобильный телефон. Этот звук подействовал на женщину подобно электрическому заряду, полученному от глупой попытки засунуть шпильку в розетку. Вздрогнув, Тарья быстро вскочила на ноги и опрометью бросилась в соседнюю комнату, на ходу судорожно вспоминая местоположение мобильного устройства. Смартфон, припрятанный за свалившейся с тумбочки книжкой, лежал на полу. На экране высветилось знакомое имя: звонил муж. Явно обеспокоенный вчерашним поздним сообщением и весьма продолжительным молчанием в уже наступившем дне. Тарья клялась ему и божилась, что большую часть своего отпуска проведет в постели, но он знал (или чувствовал?), что все будет совершенно наоборот.       - Марсело! — ее губы растянулись в слабой улыбке. — Доброе утро. — На том конце провода воцарилась тишина. Тарья отчетливо слышала, как муж прокашлялся и только потом, пытаясь унять дрожь и волнение в голосе, заговорил:       - Ты плакала? Турунен тяжело вздохнула: как бы она не старалась придать своему голосу жизнерадостности, Марсело всегда умудрялся тонко прочувствовать ее настроение. Даже на расстоянии. Даже по телефону. Тарья никогда не переставала удивляться этой поразительной способности мужа.       - Я… нет, просто плохо спала. — А вот с ложью дела у него обстояли дурно: то ли он действительно не отличал ее от правды, то ли наивно верил Тарье, то ли отчетливо понимал, что некоторые вещи она обсуждать не хочет, и поэтому не спешил устраивать допрос. И это удивляло ее не меньше, так как эти два свойства шли вразрез друг с другом. — Как Наоми? Как папа?       - Отлично, — без энтузиазма отозвался Кабули, — едят печенье и смотрят мультфильмы.       - Оба?       - Оба.       - А что там с работой?       - В смысле?       - Андрес выходил на связь?       - Да, — Марсело замялся, — вчера он переслал мне по почте несколько вариантов одной композиции, просил оценить. Но я сказал ему, что ты уехала… Ты еще не передумала? Должно быть, там одной скучно. Хочешь, я приеду с Наоми? Мы побудем втроем.       Тарья съежилась, уловив в голосе мужа жалостливые нотки надежды. «Ну, зачем, зачем ты задаешь такие вопросы? — сокрушенно подумала она, — отвечу отказом — решишь, что-либо разлюбила, либо спятила».       - Я не знаю… — неопределенно протянула она в ответ, спешно соображая, как избежать ответа на заданный вопрос. Но ни одной порядочной мысли в голове, как назло, не было, поэтому пришлось импровизировать. — Как на счет того, чтобы привезти мне синтезатор и ту самую композицию? Не будем же мы испытывать терпение Андреса, верно?       - Хорошо, — спокойно промямлил Марсело в ответ, явно не решаясь что-либо возразить. — Еще что-нибудь с собой захватить?       - Книгу, пожалуйста.       - Какую?       - На твой вкус.       - Тогда я собираюсь и еду, да?       - Я жду. — Как можно более ласково пробормотала она в трубку. «Господи, Марсело, спасибо, что ты не стал настаивать», — нажав на кнопку завершения вызова, Тарья рухнула на кровать лицом вниз. Все сковавшее её и сознание, и мышцы напряжение как рукой сняло, стало значительно легче и спокойнее. Но пустота в груди вновь запульсировала, напоминая о своем существовании.       - Надо сходить за водой, — Тарья нехотя поднялась с постели, неожиданно вспомнив, что канистра в холодильнике совсем пустая, а всю имеющуюся в чайнике воду она употребила на мытье чашек из-под кофе и чая. Накинув поверх пуловера вязаную шаль и взяв пустую канистру в руки, Тарья легкой походкой направилась по коридору к входной двери, но вдруг в нерешительности притормозила у порога. «Так, — сказала она сама себе, — вот сейчас я переступлю этот порог и обо всем забуду, как о ночном кошмаре. Вся боль, все раздражение и тревога останутся за этой чертой». Вся ее душа изнывала по ощущению новизны во всем, начиная с обстановки и заканчивая отношениями. Потому что это могло отрезвить ее, вывести из состояния засасывающей прострации и мандража, вернуть в прежний удивительно динамичный поток жизни, в чем человек, как существо социальное, всегда испытывает острую нужду. Это было необходимо, как воздух, потому что в противном случае Турунен вяла, как сорванные и выброшенные на солнце цветки сирени, лениво желтея и разлагаясь. И, глубоко вдохнув, она сделала широкий шаг вперед, бодро спрыгнула с высокого крыльца и, расправив плечи, направилась по тропинке к колодцу. Усталость никуда не делась, но отчего-то в ослабевшем от постоянных переживаний теле вдруг почувствовался приток энергии. «Самовнушение — дельная вещь!» — промелькнуло у нее в голове.       На улице стояла безветренная тихая погода: моросил мелкий косой дождик, все вокруг зеленело и блестело, хлюпало и дышало свежестью. Воздух был сырым и тяжелым, холодным до судорожной дрожи в теле, спазма спинных мышц и острого жжения кожи лица и легких. В небе клубились темно-серые, местами вишневые тучи, и лишь изредка мелькали в узких просветах между тянущимися плотной полосой облаками тусклые желтые лучи мертвенно-бледного солнца, еще сонного, лениво колесящего по небу за пределами видимости. Ручка пустой пластиковой канистры непривычно холодила внутреннюю сторону ладони. Ежась от пронизывающего холода, Тарья свернула на развилке на узкую тропинку и, внимательно прислушиваясь к окружающим ее звукам, зашагала вперед. По обе стороны тропинки шевелились зеленые цветущие кусты с тянущимися и преграждающими путь голыми скрюченными, будто в болезни, ветками. Через тонкую подошву ботинок чувствовался каждый острый камешек, каждая ямка и торчащая из мягкой земли еловая иголка, жалящая стопы ничем не хуже осы. Тарья часто дышала полной грудью, твердо решив для себя, что, вернувшись домой, сожжет на газовой плите то злосчастное письмо. Но теперь ее занимали и другие, более важные мысли: кто автор послания и как он ее вычислил? А если он поблизости — безопасно ли это? Ей неоднократно приходилось сталкиваться лицом к лицу с обезумевшими фанатами, пересекающими целый океан, чтобы подкараулить у дома и хотя бы издалека взглянуть на нее. И это было дико во всех смыслах. Дико и ненормально. Вот только рядом всегда был Марсело, готовый защитить от любой напасти.       Тропинка круто свернула направо, и вскоре за рядом молодых сосенок показалась темная крыша старого каменного сооружения. До колодца оставалось не больше пяти метров, как Тарья резко притормозила, уловив противный лязг пришедшего в движение барабана, спускающего цепь с ведром в колодезную шахту. С бешено бьющимся от волнения сердцем она отшатнулась назад и, не удержавшись, повалилась на землю, ломающимися ногтями сгребая кору ближнего дерева в попытке ухватиться за что-нибудь твердо стоящее. В следующую секунду из-за колодца выглянул человек и во все глаза уставился на нее. И в это мгновение Тарья была готова поклясться, что увидела настоящего призрака. Она оцепенела от ужаса, не веря собственным глазам: в нескольких метрах от нее, силясь удержать железное ведро в скользких пальцах, стоял Туомас Холопайнен. И ей впервые в жизни стало страшно до потери пульса, встающих дыбом волос и струящегося по спине холодного пота. Все внутри мелко задрожало, в груди и висках кровь больно запульсировала, сдавливая тонкие вены и капилляры подобно тискам, и в какой-то момент Тарья искренне испугалась, что вот-вот лишится чувств, а слабо толкающее по артериям кровь сердце откажет и разорвется на куски от бешеного ритма. В глаза словно струя угарного дыма ударила — все мгновенно смешалось и поплыло. И одна-единственная осознанная мысль билась в ее помутившемся сознании: «Это мираж». Увиденное было чем-то невероятным и шокирующим. Туомас тоже застыл на месте, удивленно рассматривая Тарью с ног до головы. Его лицо было мертвецки бледно, и лишь судорожно бегающие из стороны в сторону зрачки выдавали в нем жизнь. Турунен, не сводя мутного взгляда широко раскрытых глаз с «видения», осторожно поднялась на ноги. Она уже не тряслась и не плакала, лишь чувствовала пронизывающий северный холод, исходящий из ее же груди и затрагивающий каждую ниточку напряженных одеревенелых мышц. Мысли комковались, а потом исчезали — в голове у Тарьи становилось совершенно пусто. Тут и сработал природный инстинкт самосохранения: внезапно сорвавшись с места, Турунен без оглядки ринулась по тропинке обратно к коттеджу. Охватившее ее состояние было схоже с летаргией — такое же болезненное, похоже на длительный кошмарный сон, в котором ты каждый раз снова и снова падаешь с обрыва, не успевая зацепиться за спасительный камень. И сердце дрожало внутри, отбивая чечетку, и ноги сами несли вперед. Сжатые в кулаки ладони потели и немели.       Тарья слышала, как позади хрустели ветки и кто-то очень громко дышал — мираж спешил за ней следом, не отставая. И от осознания погони сил бежать становилось еще меньше, а паника нарастала, липкой витиеватой паутиной оплетая сознание. Она стрелой летела мимо крупных серых валунов, по возможности перепрыгивая их, чтобы срезать путь, и когда ее ладонь касалась очередной неровной поверхности камня, суставы плеч нестерпимо начинали ныть и скрипеть, отдавая тупой болью в области солнечного сплетения. Не желая сдаваться, Тарья резко свернула направо и, ежесекундно хватаясь за прилетающие ей в лицо низкие ветки сосен, побежала по пологому холму вниз. Турунен не знала, куда бежит, но, судя по редеющим кустам и деревьям, она приближалась к реке. Вскоре скат закончился, и Тарья оказалась на узкой тропинке, за которой начинался довольно крутой песчаный склон, резко уходящий в камыши. Шум торопливо приближающихся шагов усиливался. Судорожно хватая губами воздух и с силой стискивая зубы от колющей боли в боку, Тарья прислонилась к толстой сосне, ясно осознавая, что не может двигаться дальше. Утренняя резь в мышцах ног и спины давала о себе знать, дыхание перехватило, и в груди нестерпимо кололо. Тарья обвела мутным взглядом тропинку и неожиданно обнаружила совсем недалеко от себя внушительных размеров сучковатое полено, внизу обросшее мхом. Уверенно обхватив его дрожащими пальцами, Тарья вся обратилась в слух, пытаясь угадать момент, когда страшное видение окажется совсем рядом и его можно будет оглушить. Она уже смутно осознавала, что делает. Страх отошел на второй план, уступив место холодной расчетливости и неестественному спокойствию. Туомас впопыхах не заметил притаившуюся за сосной Турунен и устремился бегом к тропинке, но внезапно ему с размаху по голове прилетело что-то тяжелое и твердое. Сдавленно крякнув и закатив глаза, он шлепнулся на землю и, по инерции пробороздив носом три метра земли, кубарем покатился с  песчаного склона в камыши. Тарья ошарашено уставилась на летящего кувырком вниз человека, с ужасом осознавая, что увиденное ею вовсе не мираж. Видение от удара растворилось бы в воздухе.       Тело с характерным всплеском упало в воду лицом вниз. Затрещали ломающиеся сухие стволы камышей. Тарья осторожно глянула вниз: Туомас лежал неподвижно, и только вода возле его головы покрылась множеством мелких пузырьков. Тот факт, что от удара он потерял сознание, был очевиден. Как бы не было велико желание оставить мужчину захлебываться в воде, Тарья все же сделала над собой усилие, осторожно съехала по песку вниз и плюхнулась в воду, которая здесь доходила едва ли до щиколоток. С большим трудом Тарье удалось перевернуть Холопайнена на спину и за руки вытащить на берег. Подняться по склону наверх с такой ношей, по весу превосходящей ее как минимум в два раза, казалось просто нереальным, но другого выхода у Тарьи не было, а оставить Туомаса здесь, мокрого, чуть было не захлебнувшегося водой и, возможно, с сотрясением мозга, было бесчеловечно с ее стороны. И в эти мгновенья Тарья сама себе удивлялась: она не испытывала какой-либо злости или жажды мести, но ей было неловко и даже страшно, потому что секунду назад по ее вине мог умереть человек. Первым делом она проверила пульс и дыхание. Все оказалось, к ее облегчению, в норме.       - Да ты по жизни везучий, — недовольно шикнула Тарья, осматривая лоб Туомаса. Холопайнен отделался лишь с одной-единственной царапиной и то неглубокой, как раз оставленной поленом. Обхватив талию мужчины, Турунен потащила его наверх. Но тело снова и снова выскальзывало из ее некрепких объятий и медленно скатывалось вниз, обратно к воде. После череды неудачных попыток, Тарья устало опустилась на песок возле Туомаса, искоса разглядывая его. Она давно не видела Холопайнена, и от того перемена в его внешнем виде стала особенно заметна: черты лица немного ожесточились, под глазами темнели круги, а щеки и подбородок украсило множество мелких порезов, красными полосками выделяющиеся среди густой щетины. Несмотря на некрасивую худобу, он оказался очень тяжелым. При виде старого знакомого Тарье стало крайне неуютно и даже противно, будто она прикасалась не к человеку, а к отвратительно пахнущей грязи, которая въедалась в кожу, как случайно опрокинутая на футболку белизна. Турунен постепенно приходила в себя и начинала недоумевать: почему она еще не ушла? И дело было не столько в каких-то старых, всколыхнувшихся внутри чувствах, сколько в исключительно женском любопытстве:, а какого черта он вообще тут делает и почему ринулся следом? Внутри нее эмоции поутихли, притупленные шоком и растерянностью, и, пока Тарья еще могла рассуждать трезво, не основываясь на личных интересах и злости, которая медленно, но верно ворочалась где-то на самом дне ее измученной души, она твердо решила для себя, что вытащит Туомаса из ямы и хотя бы попробует дотащить до своего коттеджа. Оставлять беззащитного человека, пусть и предавшего ее почти десять лет назад, ей было совестно. В конце концов, пострадал он именно от ее руки. И не морально, а физически.       Отдохнув несколько минут, Тарья предприняла еще одну попытку поднять Туомаса наверх. Как можно крепче ухватившись за пояс его брюк, она изо всех сил потянула его вперед, и обмякшее тело послушно двинулось следом, оставляя на песке извилистый глубокий след. Турунен, полностью сосредоточившись на том, чтобы Туомас не полетел снова со склона, даже не заметила, как вытащила его на тропинку. Дыхание сперло, подушечки пальцев ссадили — они припухли и покраснели. Взвалив Туомаса себе на спину, как мешок картошки, Тарья нетвердой походкой двинулась по тропинке, по возможности хватаясь за деревья, чтобы не упасть — новое падение грозило быть страшнее предыдущего, потому что с каждым ее шагом склон становился всё круче. С трудом переставляя ноги и, подобно гибкой иве, прогибаясь под тяжестью своей ноши, Тарья добралась до знакомого перекрестка и свернула в сторону коттеджа. С каждой секундой идти становилось все сложнее, но Турунен почти не останавливалась, прекрасно понимая, что если хотя бы на мгновенье притормозит, то больше Туомаса не поднимет. Силы давно иссякли, и ей приходилось ежеминутно пересиливать себя, чтобы двигаться дальше. Упрямо глядя себе под ноги, Тарья видела, как мелко тряслись и подкашивались ее ноги, как костяшки обхвативших запястья Туомаса пальцев белели, как судорожно билась синяя жилка между острых косточек. И было во всем этом зрелище что-то необычайно жуткое.       Лишь добравшись до крыльца, Турунен позволила себе передышку и буквально бросила все так же пребывающего в бессознательном состоянии Туомаса на землю. «Боже мой! Да что же я делаю? — думала она, испуганно оглядывая мужское тело у своих ног, — что будет, когда он проснется? Что я скажу?» Вопросы пчелами роились в ее голове, порождая неприятные фантазии. Тарья уже трижды успела себя проклясть за то, что не оставила Холопайнена на тропинке, а зачем-то притащила его к себе в коттедж. В очередной раз окинув застывшее в странной позе тело, Тарья неожиданно заметила, что левая нога Туомаса в районе икры заметно увеличилась в размере. Женщина несмело задрала мокрую штанину и с отвращением взглянула на опухшую мышцу, превратившуюся в один сплошной светло-фиолетовый синяк.       - Прекрасно! Вот только этого мне сейчас не хватало.       Тарья быстро втащила Туомаса за шиворот куртки в дом, в свою спальню, и уложила на кровать. Только сейчас она обратила внимание на то, что Холопайнен был мокрым с ног до головы. Да и в доме было очень холодно из-за открытого окна на кухне. Переборов свое нежелание повторно контактировать с мужчиной, Тарья осторожно стянула с него всю пропитавшуюся водой одежду, оставив только нижнее белье, и, заботливо отжав волосы, накрыла задрожавшего Туомаса одеялом. Расправив затекшие плечи, она быстро скрылась за дверным проемом, оставляя его в комнате одного, и направилась на кухню. Ее бил озноб, и руки дрожали в нервной лихорадке. Плюхнувшись на стул, она спрятала лицо в ладонях и тихо заплакала, силясь подавить громкие всхлипы. «Да что же я такого сделала в этой жизни? Да за что?» — беззвучно шевелила она губами, от досады скрипя зубами и плаксиво шмыгая носом. И от чего ей было сейчас так плохо? Не потому ли, что прошлое снова и снова бесцеремонно с ноги открывало дверь в ее настоящее и творило там настоящий беспредел? Тарья уже не понимала, почему это происходило с ней, не знала, как вырваться из этого замкнутого круга неудач, затягивающего подобно черной дыре. Она просто устала. Устала бежать, устала пытаться забыть и начать все с нового листа. Это было невероятно сложно, когда прошлое неустанно напоминало о себе. Растирая кулаком слезы по щекам, Тарья беззвучно рыдала, ногтями впиваясь в нежную кожу ладони. Но на этот раз боль не помогала. Кажется, Тарья вообще перестала что-либо чувствовать.       Тишину на улице прервали тяжелые шаги и чье-то усердное кряхтенья. Встрепенувшись, Турунен непроизвольно откинулась назад, скрываясь за рамой, и уставилась в окно. Из-за деревьев показался смуглый мужчина с сумками наперевес. Тарья не сразу узнала в этом человеке своего мужа, а когда сообразила, что к чему, то похолодела от накатившего волной ужаса. Она и вовсе забыла о том, что он планировал ее навестить и привезти кое-какие вещи. А в ее спальне лежал обнаженный Холопайнен, который мог очухаться в любую минуту. Тарья опрометью кинулась в комнату к Туомасу, лихорадочно пытаясь придумать, как избежать неловкой ситуации. Вокруг было настолько тихо, что она легко различала приближающиеся шаги Марсело, и это приводило ее в панику. Она одним движение ноги спрятала мокрую одежду Холопайнена под кровать, а потом стянула на пол и ее владельца, заталкивая его следом. Благо кровать была двуспальной. Затем она бросилась на кухню и там остатками воды умыла лицо. Мгновение спустя звенящая тишина была разорвана характерным скрипом открывающейся двери и глухими тяжелыми шагами. В коридоре показался Кабули, обеспокоенно оглядывающий помещение — он сразу почувствовал какую-то перемену.       - Тарья? Ты где? — его голос звучал встревожено.