Все пути надежды

Зима царствовала в Олларии, а казалось – во всем мире. Промелькнули дни одиночества, точнее, Зимнего Излома. Три дня Себастьен просидел в библиотеке, куда позволил ему ходить священник. Юноша надеялся найти среди книг и свитков что-нибудь о том времени, когда был жив отец. Но, увы – ничего не было, кроме политических событий, которые порядком поднадоели на уроках истории. Правда, сердце как-то стукнуло невпопад, когда попалась небольшая книга «Хроники смутного времени». Автор, имя которого почему-то было замазано чернилами, якобы «случайно», писал о беспорядках в Доре, о том, как Альдо-Самозванец мучил герцога Алву, держа в камере над пекарней и давая пить соленую воду. Кулаки невольно сжались. Белоштанная Тварь заслуживал самых жестких пыток за соберано. Хотя Моро положил разом конец мучениям и бесчинствам Альдо. Себастьен отложил книгу и потянулся. На душе стало мерзко. Священник, что остался в Лаик, помимо слуг, не оставлял вниманием унара Себастьена, впрочем, не особо навязывая свое общество. Но однажды они разговорились, и разговор затянулся, чуть ли не до полуночи. Священник рассказал притчу о воре, что залез в приличный дом, и когда хозяин застал его в кладовой, принялся бить его палкой, говоря: «Почему, видя меня за работой, ты не сказал «благослови, Создатель»? Кое-как хозяин смог позвать слуг, они скрутили вора, а затем кто-то вызвал городскую стражу. Когда вершили суда над вором, судья захотел узнать, отчего он требовал благословения. На что вор ответил - Если для него это не было добром, то для меня это зело добро. - Но это не помогло, и вора повесили, - ответил Себастьен, - а к чему эта притча? Мне кажется, она не слишком-то хороша. - А вот к чему, унар Себастьен: для одного может быть злом то, что другой считает добром. От этого разговора на душе осталось смутное беспокойство, как послевкусие от не слишком хорошего вина. Точно такое же, как от прочитанных «Хроник смутного времени». Но долго унывать не пришлось. Вернулись с каникул остальные унары, и жизнь пошла своим чередом. Снова надо было вставать ни свет, ни заря, фехтовать, рисовать, слагать триплеты и рондели (знать бы, чем одно от другого отличается), вычислять путь по карте и заниматься множеством других дел. Но без шалостей жизнь в Лаик была бы слишком скучна, напоминая переваренные овощи, которыми их пичкали ежедневно во время Октавианского поста. Однажды к полковнику Арамоне ворвался слуга и доложил, что в нежилом крыле сорван замок. Недосчитались шестерых унаров. - Мой дядя в свое время сидел в Старой Галерее со своими пятью товарищами, - сказал Арсен, когда их вынудили спуститься с башни, пообещав снизить балл по поведению и сообщить родным. Нежилое крыло не зря запирали. А вход в башню мог быть самым опасным местом в «загоне», наравне с прудом. Ступеньки на винтовой лестнице были скользкими, света в башне не было, а единственная свеча погасла от неосторожного движения того, кто ее нес. Могла случиться беда, все шестеро это понимали, и все-таки шли навстречу неведомому. Себастьен едва не вскрикнул, когда его щеки коснулось нечто, похожее на старую, склизскую мешковину. Он лишь ахнул и резко остановился, отчего шедший за ним Леонард налетел на него и оступился. Хорошо, что Арсен устоял на ногах, а то бы посыпались они с лестницы друг на друга. Влетело всем. Арсен стоял, гордо поняв голову, Леонард смотрел в пол, Рене тихо бормотал, что больше не будет, Микаэль хитро улыбался, Лоццио казался напуганным и цеплялся за Себастьена. А тот, вскинув голову и отбросив назад волосы, нагло смотрел на полковника, который устраивал им заслуженный разнос. Наконец, Арамона выдохся. - Идите. Запирать вас бесполезно, будете мыть пол в коридоре. Все вместе. Остальные унары, толпились у двери в класс, глядя, как шестеро их товарищей моют пол, бодро бегая со швабрами. Слуги и мэтр Дюбуа силой загнали их в класс, нарушители же явились к концу урока. Но вскоре стало не до шалостей. Приближались экзамены. После одного из выходных унары узнали неутешительную новость. По решению Регентского Совета будет вычисляться общий балл унара, и в соответствии с ним, место в выпуске. А значит, полковник Арамона и менторы вполне способны испортить жизнь особо «неугодным». Тут все посмотрели на Себастьена. Если кто-то и был особо неугоден лаикскому начальству, то это непокорный кэналлиец. - Раньше все решало фехтование, - словно оправдываясь, сказал Арсен. - Это неважно, - холодно ответил Себастьен, хотя в душе словно сжимался тугой холодный ком, - вряд ли в Фабианов День меня выберут. Никому не нужен бастард-оруженосец, если есть потомки знатных родов, которые родились в законном браке. Да еще – потомок Колиньяра, которому в насмешку вернули герб и титул. И, резко развернувшись, покинул общий зал. - Сейо, ну ладно, подумаешь, место в выпуске. Может, кто-нибудь тебя и возьмет, - шептал Лоццио, положив ладонь на плечо друга. Себастьен словно закаменел под этим прикосновениям. - Не надо, Ло. Я не нуждаюсь в утешениях. Фехтование унар Себастьен сдал одним из первых, победителем стал Арсен, которого оба дяди и отец учили фехтовальным приемам чуть ли не с пеленок. И то их бой был остановлен судьей, которому показалось, что Себастьен применил нечестный прием. Остальные же, с кем сражался на учебных рапирах юный кэналлиец, проиграли ему. Но вот с остальными предметами было не так гладко. Мэтр Лебран с трудом выслушал ответ Себастьена, поставив ему «удовлетворительно». Ту же отметку поставил и мэтр Кавуа, попросту придравшись к недочетам. Дюбье сказал, что худших сонетов еще не сочинял никто их унаров и хотел оставить Себастьена на переэкзаменовку, но по просьбе полковника Арамоны, поставил тот же балл. Чем ближе был конец экзаменов, тем горше становилось на душе Колиньяра. Он уже не разговаривал ни с кем, даже Лоццио обходил стороной. Природная веселость изменила ему, и лишь злой мрачный огонь порой вспыхивал в глубине темно-карих южных глаз. Несправедливость менторов удручала, а больше всего – собственное бессилие. Помог, как ни странно, тот же священник. Он попросту вызвал к себе Себастьена под предлогом исповеди, и долго утешал мальчишку, отпаивая его настойкой кошачьего корня. Себастьен сперва молчал, потом злился, а потом слова потоком хлынули вместе со слезами. Святой отец гладил темные волосы, да подливал воду в стакан, из которого Себастьен судорожно пил. Зубы клацнули о край. Успокоившись, он рухнул на койку, едва дойдя до своей комнаты, и проспал до утра. А после завтрака унары могли увидеть список мест. Первый в выпуске был Арсен, пятым – Леонард. Лоццио – седьмым, Себастьен - десятым. «Не так плохо, - сказал он себе, - все равно результаты никому не нужны, если меня не выберут в Фабианов День».