Все пути надежды

Им не удалось увидеться еще раз. После разговора с регентом и супремом отец Евы увез дочь в гостиницу, где они остановились во время визита в столицу. А наутро Окделлы отбыли в Надор. Как позже узнал Себастьен, герцог Окделл может появляться в столице только по специальному разрешению регента. «Неблагонадежен» - вот ярлык, который ни снять, ни переделать. Повелителю Скал запрещено покидать родовой замок. Мысли, мысли… У Себастьена от них начинает противно ныть висок, и чтобы развеять их, он вскакивает верхом и несется за городские ворота. Туда. По каменистой дороге, слушать стук копыт и чувствовать, как ветер бьет в лицо, откидывает назад отросшие волосы, развевает полы плаща. Ева Окделл – робкая девушка с застенчивой улыбкой и цветком в волосах. Наследница Скал, дочь эория. А кто он? Бастард, которому ради забавы Алва вернул титул отца, чтобы не прервался род Колиньяров. Думать о ней горько и волнующе одновременно. Так, наверное, отчаянно больно не было ни разу – даже когда умерла мать, когда убили Лоццио. «Почему так? Все, кого я люблю – уходят", - думает юноша, остановив коня. Вокруг расстилаются поля, вдалеке темнеет лес, а на небе сгущаются грозовые тучи. Надо поворачивать назад, вовсе не хочется попасть под ливень, да и эра он не предупредил о своем внезапном отъезде. Не найдя ответа на свой вопрос, он поворачивает мориска и скачет к особняку Приддов. - Что вас гложет, Себастьен? Валентин умеет входить неслышно. Серые поздние сумерки – время, когда день теряется, тает в подступающей темноте, когда оживают все полузабытые детские страхи. - Вы даже не зажгли свечу. Оруженосец смотрит на сеньора. Куда пропала кэналлийская лихость и неунывающие искорки в темных глазах? Взгляд кажется больным, потухшим. Даже когда мальчишка лежал раненым в своей спальне, он не смотрел настолько отчаянно-безнадежно. - Сейчас вы скажете, что я опять не умею скрывать эмоций. Голос кажется чужим, слова – нелепыми. - Не скажу. Валентин берет стул, подсаживается к Себастьену, поставив на стол зажженную свечу. - Эр, расскажите мне, почему Окделлам запрещено въезжать в столицу? - К сожалению, мой бывший однокорытник натворил много дел. Ричард не думал о последствиях, и предпочитал слушать тех, кто выдавал свои мысли за правду. Не слушать голоса ни разума, ни сердца – что может быть хуже. - И… что он сделал? - Пытался отравить своего эра. Герцога Алву. И еще много всего, только потому что много слушал и мало думал. - А… та дуэль в Нохе… тоже была из-за него? Валентин покачал головой: - Нет, Себастьен, там были замешаны интриги, но глупый разговор вчерашних унаров не стоил жизни Эстебана Сабве. Себастьен с силой сжал голову руками, потому что она, казалось, вот-вот разорвется от мыслей. Излом… Повелитель Ветра, выбравший на площади в Фабианов День сына убитого им герцога. Люди Чести, интриги Штанцлера и Дорака, месть за отца… Насмешки в таверне, семерная дуэль и гибель от руки Рокэ Алвы. Сплетни о картине, яд в кольце. Люди, лица, маски… Разрубленный Змей, как все перемешалось. - Знаете, я дам вам свои личные записи, - словно сквозь толщу воды услышал он голос Валентина, - вы сможете прочесть о тех временах и составить свое суждение. Так, полагаю, будет лучше. Легкий шелест шагов, скрип двери. Себастьен открыл глаза. Да, сейчас он попробует разобраться во всем. «Ева… Она не полюбит, никогда не полюбит бастарда. А он сам? Сможет ил простить гибель отца герцогу Окделлу? Ведь если бы он не вызвал на дуэль всех семерых, если бы Алва не поддержал слабейшую сторону, может, отец был бы жив. И, возможно, Колиньяры не погубили бы Приддов». Чёткий почерк, чуть заметный нажим пера. «В 4 День Осенних Скал 397 г. К.С. я поступил в Лаик унаром. Кроме меня было еще двадцать сыновей дворян, которым предстояло полгода жизни в братстве Фабиана». Лаик того времени отличался от «загона», где учился Себастьен. Читая, он ждал упоминания о подвале и пруде, но не нашел ничего мистического, кроме исчезновения Паоло и процессии монахов. «Будто этого мало, - мысленно сказал он себе, - но ведь неизвестно, отчего, и куда исчезли отец Герман и унар Паоло». 4 день Весенних Скал, 398 г. К.С. Меня выбрал генерал Генри Рокслей, который в свое время взял оруженосцем моего брата Джастина. А юный Ричард должен был отправиться в Надор, но неожиданно его выбрал Первый маршал Талига, Повелитель Ветра, герцог Рокэ Алва». Между событиями шли пространные описания, размышления самого Валентина Придда. Порой приводились цитаты из книг, со ссылкой на первоисточник, даже с указанием страницы. Но Себастьену все это было неинтересно. Он лихо перелистывал страницы, словно мчался вперед сквозь время, пропуская по целым страницам. Нигде не была описана та самая семерная дуэль. - Себастьен, вы слишком торопитесь, - сказал вошедший эр, - читайте вдумчиво. И, спешу напомнить, библиотека ждет вас. Пришлось перечитывать вновь то, что пропустил ранее. Почему-то запомнилась одна цитата: «Не бойтесь врагов – они могут лишь убить. Не бойтесь друзей – они могут лишь предать. Бойтесь равнодушных – с их молчаливого согласия совершается убийство и предательство». Тут же вспомнилось обстоятельство, из-за которого герцог Окделл сейчас в опале. Себастьен подумал, что того, кому принес клятву на площади, не стал бы убивать, кто бы ему не говорил о нем. Почему-то из особняка он перенесся в Лаик, и витал там незримо, видя тогдашних унаров в форме, что непохожа на нынешнюю. Заметил и русоволосого Ричарда, и Валентина с глазами, полными тоски, и еще кого-то… Но видение стало нечетким, а вскоре его потрясли за плечо: - Себастьен, лучше спать в своей постели, чем в кресле. Завтра в столице будут праздновать День Рождения Его Величества, и нам придется провести во дворце весь день и вечер.