***
Рафаэль отпил вина и поставил бокал на стол. Не находя веселья там, где его находили другие, он был не рад своему присутствию здесь. Целый день его донимали разговорами, которые навевали на него скуку. Шарль, Феликс, братья де Марсаки… И бабка Жозефина всякий раз, когда видела его напоминала, что он обязан быть здесь до конца и ему лучше бы быть дружелюбным по отношению к родственникам. Как же все наскучило. Рафаэлю не терпелось покинуть пределы Жуаля как можно скорей. Однако, к своему удовольствию, под вечер он сумел избежать общества неприятных ему людей. Но долго ли он сможет находиться незамеченным? Только бы на него не наткнулся Шарль. Тогда снова придется выдавливать добродушную улыбку и делать вид, что ему приятно общество герцога де Нарси. Нужно найти более укромное место. Залпом опустошив бокал, Рафаэль вернул его туда, где он и стоял, вытер губы тыльной стороной ладони и огляделся по сторонам. Вдалеке он заметил бабку, но она его, кажется, не видела, болтая с дамами не совсем своего возраста. Принц даже увидел осханку — гостью Жозефины, и вдруг он вспомнил про Фелисетт — единственного человека, с которым ему сегодня было приятно общаться. Он присмотрелся повнимательней, но так и не увидел ее. Тогда он поправил жюстокор и решительно направился в сторону осханской гостьи. Уж она наверняка знает где ее дочь. — Рафаэль, милый, ты такой хмурый, — громко сказала Жозефина, завидев внука. — Кто же это тебе весь день досаждает? — Никто, — глухо произнес принц. — Бедный. Он сам не свой с тех пор, как умерла его мать, — Жозефина обращалась к собеседницам. Обведя их взглядом, она пристально посмотрела на Рафаэля, и он прочел в ее глазах недовольство. Она все ждала от него лицедейства и кривляний, но он все так же не хотел этим заниматься. — К слову, дорогой, тебя искал Шарль. — Я непременно отыщу его, — Рафаэль все же выдавил из себя улыбку, но она оказалась настолько неестественной, что раскрыла его истинные мысли: ему все так же не нравилось общество Шарля, и искать его он не намеревался. Это обстоятельство разозлило Жозефину, но она, как и всегда, умело держала себя в руках, позволяя явить себя на свет лишь тому, что посчитает нужным. — Но прежде я хотел бы поинтересоваться, — Рафаэль перевел взгляд на Менолиту, — Где Фелисетт? Я давно ее не видел. — Полагаю, где-то гуляет. Она крайне любопытна, — осханка равнодушно пожала плечами, будто ей и дело никакого не было до дочери. Рафаэль в свою очередь удивился. Он нахмурился только сильнее и теперь смотрел на Менолиту встревоженным взглядом. — Как? Одна? Она же ничего не видит. — Она прекрасно ориентируется, будьте покойны. — Поверю Вам на слово, — Рафаэль изумленно изогнул бровь. Спокойствие Менолиты его поражало. В то время как ее почти ничего невидящая дочь ходит где-то по незнакомым ей местам, она пребывает в полном спокойствие и развлекает себя светскими беседами. Этого принц никак не мог понять. Его вдруг охватило волнение. А вдруг бедняжка где-нибудь заблудится? В Жуале и зрячий не всегда знает куда идти, а тут практически слепая в одиночку ходит по окрестностям дворца. — Позвольте откланяться, — Рафаэль сделал почтительный кивок, обращая его ко всем присутствующим, и спешно удалился прочь. Не зная, где искать Фелисетт, он остановился и, уперев руки в бока, огляделся по сторонам. Недовольно вздохнув, принц двинулся в сторону сада. Он даже и не надеялся найти осханскую гостью, но он надеялся побыть в тишине подальше от всех. — Рафаэль, дружище! — услышал принц за спиной. — А я тебя везде ищу. Принц почувствовал, как рука Шарля легла на его плечо. Чертыхнувшись про себя, он обернулся и выдавил улыбку, которая могла бы сойти за дружелюбную. — Мне уже несколько наскучил этот праздник, — сказал Шарль. Хочу развлечься. Не побудешь моим противником? Помнится, ты неплохо фехтуешь. Герцог искренне был расположен к Рафаэлю, чего нельзя было сказать о принце, однако же предложение пофехтовать звучало вполне заманчиво. — Я не брал с собой шпагу, — Рафаэль тяжело вздохнул. Какое бы пристрастие он сам не имел к фехтованию общества Шарля он пытался избежать. Впрочем, Рафаэль прекрасно понимал всю тщету своих попыток остаться наедине с самим собой. Сейчас Шарль ему предложит одно из своих оружий, и он — Рафаэль — не будет иметь возможности отвадить от себя герцога де Нарси. Так оно и произошло. — Не проблема. Я могу дать тебе одну из своих шпаг. Эй, Андрэ, — он обернулся, окликая своего камердинера. Вторя словам, он произвел рукой жест, призывающий подойти. — Принеси две шпаги. Мы будем фехтовать. А ты, друг мой, даже не думай отказываться, — герцог хлопнул принца по плечу. — Обижусь. — Твоя взяла, — Рафаэль тяжело вздохнул, но тут же поспешил вернуть себе добродушный вид, будто бы он рад кузену. — Но если я тебя потрепаю, не обессудь. — Это мы еще посмотрим кто кого, — усмехнулся Шарль. Он все так же был дружелюбен по отношению к Рафаэлю, и ни в коей мере не собирался относиться к нему как-либо иначе. Принц снова выдавил из себя улыбку, но в душе он был зол. Зол на то, что не успел уйти. Теперь о покое стоило забыть. Единственным положительным аспектом во всей этой ситуации было то, что Рафаэль и сам имел пристрастие к фехтованию. Оставалось только не увлечься и не нанести Шарлю серьезных увечий. Впрочем, в таком случае, принц мог получить в ответ не меньше ударов, ибо герцог де Нарси славился своим мастерством фехтования и соперником был достойным, что делало ему честь в глазах Рафаэля. Они беседовали ни о чем. Говорил Шарль, а Рафаэль лишь кивал и изредка вставлял уместные, но короткие реплики, что ни в коей мере не вызывало недовольства герцога. Так продолжалась до тех пор, пока камердинер Шарля не принес шпаги. Тогда они направились к одной из парковых аллей. Найдя подходящее место вблизи зажженных фонарей, они остановились у белых акаций. Камердинер герцога стоял в стороне в предвкушении захватывающего зрелища, Шарль и Рафаэль приняли стойку, встав друг напротив друга. Первым с места сдвинулся Шарль. Рафаэль отступил, но тут же поспешил вернуться в исходную позицию. Звон стали в ночной тишине звучал оглушительно. Но кто им мог помешать, когда все были увлечены торжеством? В противном случае они имели бы зрителей больше, чем одного, однако вблизи не было никого, кроме камердинера герцога де Нарси. — Защищайся, — задор, с каким Шарль произнес это слово, не оставлял сомнений в том, что он и впрямь считает Рафаэля за своего друга. Увы, безответно. Принц ни в чем не уступал герцогу. На удары и выпады он отвечал достойной защитой. Произведя дегаже, он оцарапал герцогу плечо, но тот лишь поморщился. Глаза Шарля по-прежнему пылали азартом, и ему дело не было до царапин. Поединок являлся для него развлечением. — А ты неплох, — подметил Шарль. Увернувшись от удара, он сделал выпад. Шпага вскользь пронеслась мимо торса Рафаэля, но тот даже не поморщился, лишь отступил назад. — Наконец-то достойный соперник, — герцог запыхался, однако сил в нем было предостаточно, и он с энтузиазмом сделал бросок. Рафаэль оскалился. Длинный, тонкий порез кровавой полосой расположился чуть выше скулы. — Не переживай. Шрамы украшают мужчину, — Шарль по-доброму усмехнулся, глядя на кузена. Принц и не думал злиться. Он входил в раж, а потому без всяких стеснений воспользовался замешательством герцога и резво оцарапал ему бедро. — Похвально, — Шарль тяжело втянул воздух. Рана, сколь бы поверхностной она не была, неприятно саднила. Впрочем, это не мешало герцогу двигаться, хоть первый шаг назад он и сделал неуклюже, слегка прихрамывая. Поединок продолжался. Увлеченные боем, ни Шарль, ни Рафаэль не стеснялись фехтовать в полную силу, но стоит отметить, что оба избегали ударов, способных нанести серьезные ранения. Это был бой равных, и каждый из них двоих отдавал дань уважения противнику, подмечая сколь искусен он в фехтовании. — Сделаем перерыв? — Шарль стоял, вытянув руку со шпагой, но не намеревался нападать. Он совсем запыхался. Уставший, он все же был доволен. — Согласен, — дыхание Рафаэля было сбито не менее, чем дыхание Шарля. Он опустил шпагу и отступил назад. — … они закончили фехтовать, — девичий голос звучал совсем близко. Увлеченные фехтованием, принц и герцог не заметили появления двух зрителей, которые все это время стояли поодаль и наблюдали за тем, что происходит. Вернее сказать, что наблюдал лишь один человек, и он же озвучивал происходящее другому, ибо тот не мог видеть. — Розали? — Шарль хмурился, разглядывая обладательницу прозвучавшего голоса. Смутно он угадывал племянницу, и был ей не рад, и как бы того не хотел, не смел сказать, чтобы она убиралась отсюда подальше. — Вот уж не думал, что тебе нравятся подобные зрелища. — Почему бы и нет, дядюшка? К тому же, фехтовали вы отменно, — в ее голосе слышался холодок, и причиной тому была взаимная неприязнь. Неизвестно кто кого недолюбливал больше, но фактом являлось то, что симпатии друг к другу они не питали никогда и ни в коей мере. Шарль презрительно относился к племяннице потому что она была к короне ближе, чем он, чего герцог никак не мог простить, а кроме того, Розали водила дружбу с Анриеттой, что в глазах Шарля являлось тяжким грехом. Что до Розали, то она с безразличием относилась к дядюшке долгое время, ибо не знала его, но как только он появился при дворе и стал досаждать любимой тетушке, она тут же прониклась к нему презрением. Она бы не наблюдала за поединком, если бы сразу увидела, кем является один из фехтующих, но полумрак скрадывал черты лица, не позволяя быстро признать нелюбимого дядюшку. Так она увлеклась достойным зрелищем. Она озвучивала все происходящее, пытаясь воссоздать в голове Фелисетт картину того, что видит она сама, да только все ее пояснения были скомканными и простыми, ибо она ничего не смыслила в приемах. Однако и того пересказа, который дала Розали, было достаточно для того, чтобы Фелисетт живо вообразило то, что происходит перед ней. Голос Шарля гостья из Осхании узнала, как и его смех. Ей вспоминалось, как днем этот человек подшутил над Рафаэлем, чем очень его огорчил. Но какого же было ее изумление, когда в голосе второго человека она признала принца Дюбуа. — Ваше Высочество, — Рафаэль почтительно кивнул принцессе и замер, внимательно смотря на ее спутницу. Вне всяких сомнений он узнал Фелисетт. — Мадемуазель, а я уже собирался Вас искать. Боялся, что Вы заблудитесь. Все же это Жуаль. Здесь и зрячий может потеряться, а уж Вы… — Не переживайте, мой друг, — Фелисетт улыбнулась, смотря туда, откуда доносился голос. Она произнесла это настолько тепло, что Рафаэль вмиг позабыл о том, что рядом находится нелюбимый кузен. — Ее Высочество была любезна, устроив мне прогулку по парку. Оказывается, здесь очень красиво. — Она слепая? — Шарль хмуро посмотрел сначала на Фелисетт, затем на Рафаэля. — Ну, дружище, и вкусы у тебя. Мог бы и нормальную выбрать. Рафаэль тяжело вздохнул и невольно сжал кулаки. Как же ему хотелось дать Шарлю по лицу, но он что есть сил себя сдерживал, остерегая от непоправимой ошибки. — Я бы попросил тебя так не выражаться, — сквозь зубы произнес принц. Он гневливо смотрел на кузена, но полумрак скрадывал все эмоции на его лице, позволяя говорить лишь голосу, и он был не из дружелюбных. — Иначе я за себя не ручаюсь. — Дружище, да я тебя разозлил, — Шарль развел руками. Взгляд его был извиняющимся, что являлось такой редкостью, что Рафаэль, не будь он так враждебно настроен к герцогу, мог бы удивиться. — Да крепко же ты влюбился, несчастный. Ну извини, извини, — он подошел к принцу и похлопал его по плечу. — Я не хотел обидеть Вас, мадемуазель, — громко произнес Шарль, обращаясь к Фелисетт. Лишь на мгновенье задержав на ней взгляд, он вновь обернулся к Рафаэлю. Осханка его ничуть не интересовала, а вот хорошие отношения с Рафаэлем он хотел сохранить, потому и соизволил извиниться. — Ладно, не буду вам мешать, — забрав шпагу из рук принца, герцог направился прочь. Вдруг он остановился, обернулся и с ухмылкой произнес: — Жду приглашения на свадьбу. Рафаэль гневливо смотрел в спину уходящему кузену. Внутри все кипело, кровь приливала к сжатым кулакам, но заносить их было уже поздно да и не к чему: Шарль извинился, и этого, кажется, было достаточно. — Вы снова злитесь, — тонкий, умиротворяющий голосок прозвучал совсем близко. Рафаэль и не заметил, как Фелисетт оказалась рядом. Робко прикоснувшись к его кулаку, она подняла взгляд, будто бы смотря на Дюбуа. — Не стоит. — Он Вас оскорбил, — принц не спешил сменить гнев на милость, но среди грозовых облаков вдруг засиял луч света. То была нежность, с которой Рафаэль смотрел на Фелисетт. Он сам еще не сознавал тех чувств, что его одолевали, но смутно догадывался, что обрел в лице осханки верного друга. Он был ей благодарен за ту легкость в общении, каковую он не испытывал уже давно. Было в ней что-то такое, что заставляло лед в его сердце таять, но Рафаэль едва ли отдавал себе в том отчет. Ему просто был приятен этот человек, и он не собирался терпеть оскорбительного отношения к Фелисетт. — Ничуть, — ласково возразила Фелисетт. — Вам не стоит так сердиться на него. Рафаэль не знал что ответить. Он тяжело вздохнул и разжал кулаки. Взгляд его был устремлен на Фелисетт. Вновь ее милый образ напоминал ему мать. Она была такая же нежная, ласковая, хрупкая, но, увы, слабая здоровьем. Не вникая в глубину своих подсознательных стремлений, он вдруг поклялся себе, что будет оберегать эту девушку, покуда она здесь — в Альвитании. А она все так же ласково смотрела на него, будто бы видела. — Ваше Высочество, — Фелисетт обернулась, вспоминая, что Розали осталась за ее спиной. — Я хочу познакомить Вас со своим другом Рафаэлем.Глава XVI. О дружбе
18 мая 2023 г. в 06:50
Королевская свадьба была торжеством несомненно пышным и веселым, однако не все разделяли радость королевской четы. Нашелся человек, который всем своим нутром противился тому, что происходит, и человеком этим была Розали. Опечаленная, она не знала как совладать с этим отвратительным чувством, в каком она прибывала с самого утра. Предсвадебная суета взывала к отчаянию, которое к полудню лишь усилилось. Во время венчания Розали стояла поодаль от родни и отводила взгляд, не желая смотреть ни на отца, ни тем более на Веронику. Отчуждение это не осталось незамеченным: тетушка Антуанетта, разглядев грусть на лице принцессы, поспешила спросить в чем причина, и, несмотря на то, что враждебности по отношению к Веронике она не разделяла, все же попыталась приободрить племянницу. Получилось это лишь отчасти, но Розали все так же не желала смотреть на то, что происходит перед церковным алтарем.
На выходе из часовни она столкнулась с маркизой д’О-Пье-де-Монатнь. Адель была расстроена, пожалуй, даже больше, чем Розали, о чем свидетельствовали ее покрасневшие от слез глаза. Бедная, она все еще любила Жозефа, но ни в коей мере не желала зла ни ему, ни его супруге. И Розали искренне была удивлена, когда услышала от маркизы следующее:
— Королева прекрасна. Надеюсь, она к Вам добра.
Опешив от того, сколь дружелюбно Адель настроена к Веронике, она изумленно посмотрела на маркизу, и охотно поддержала ее рвение переменить тему разговора. Беседа была не из долгих, однако же из приятных. Розали пыталась успокоить Адель, маркиза в свою очередь пыталась приободрить принцессу. И то, и другое удалось, однако о долговременности обретенного спокойствия говорить не приходится. Адель в скором времени уехала, и Розали вновь осталась одна. Вскоре ей посчастливилось наткнуться на тетушку Атенаис, но та оказалась сильно погружена в свои мысли, хоть и стоит отметить, что разговор с ней принес принцессе какое-никакое успокоение, пускай и на время. Оставались собственные фрейлины, но сколь бы дружественные отношения не связывали принцессу с ними, они не разделяли ее неприязни к Веронике. Приняв нейтральную позицию, они все же пытались приободрить Ее Высочество, однако вскоре Розали все наскучило.
Оставив свою свиту, она направилась по центральной парковой аллее, держа путь к фонтанам. Остановилась она у самого первого и самого большого. Света фонарей оказалась вполне достаточно, чтобы выхватить из мрака статую полуобнаженной богини, стоящей на высоком пьедестале. Подле нее находились двое маленьких детей; абсолютно нагие, они прижимались к матери, в то время, как она гневно смотрела куда-то вниз. Под пьедесталом пирамидой располагались четыре яруса. На них, кроме самого нижнего, и под ними сидели позолоченные лягушки, из чьих ртов и струилась вода. А на нижнем, самом большом ярусе выступали человеческие фигуры. Они в ужасе смотрели на богиню и в отчаянии простирали к ней руки, но она, кажется, была непреклонна.
Однако Розали было не до того, чтобы разглядывать мифический сюжет, заключенный в архитектуре фонтана. Придерживая юбки платья, принцесса села на мраморный бортик и заплакала. Несчастная, она чувствовала себя одинокой. Казалось, никто не мог ее понять. Все только и делали, что восхищались королевой, и Розали это злило. Не находя в себе сил сдерживать эмоции она дала им выход, а они-то ее не щадили, и вот теперь бедная содрогалась в рыданиях в то время, как другие предавались веселью. Не узрев радости в устраиваемом торжестве, она нашла в нем горе; не найдя причин для смеха и улыбки, она предалась слезам. Розали ничего не могла с собой поделать. Не нравилась ей ни свадьба, ни жена любимого папеньки. Уж лучше бы она и вовсе не приезжала, эта осханка! Но, увы, здесь ей были рады, и Розали находила это обстоятельство прескверным. Разум твердил, что нет причин для вражды и отчуждения, но душа противилась этим заключениям. Что-то ей не нравилось в Веронике, но принцесса и сама не понимала, что именно. Она будто бы предчувствовала что-то дурное, но и оно осталось скрытым от внутреннего взора. Остались лишь эмоции, у которых Розали и шла на поводу. Хоть что вы делайте, но никогда она не будет водить дружбы с этим человеком. Никогда! Пусть хоть папенька разозлится, но ни за что она — Розали — не свыкнется со своей мачехой, сколь бы дружелюбной она не была по отношению к ней.
Вот какой шквал одолевал несчастную.
Она и сама не знала сколько провела здесь времени и, пожалуй, она бы прорыдала еще дольше, если бы ее не напугал чей-то голос. Он прозвучал тихо, но неожиданно.
— Я могу Вам чем-то помочь?
Розали вздрогнула и подскочила. В испуге она смотрела туда откуда донесся голос. Свет фонарей выхватывал из сумрака девичий силуэт. Незнакомка стояла совсем рядом и смотрела на нее.
— Кто Вы? — заплаканным голосом спросила Розали. Рыдания, повинуясь воле испуга, прекратились, но слезы все еще стояли в глазах и делали очертания незнакомки расплывчатыми.
— Меня зовут Фелисетт, — легкий акцент выдавал в ней иностранку, но принцессе было не до того, чтобы гадать из какой страны родом та, что нарушила ее одиночество. — Я могу Вам чем-то помочь?
Голос ее был чутким, мягким. Он располагал к себе, и Розали, повинуясь внезапному порыву, выпалила следующее:
— Этой свадьбы не должно было быть! Папенька должен был жениться на Адель, а не на этой осханке.
Розали снова расплакалась и ее, кажется, вовсе не смущало, что у слез ее имеется свидетель. Она попыталась их стереть, но они по-прежнему рвались наружу и беспрепятственно находили выход.
— Ваш отец — король? — в недоумении спросила Фелисетт. Чего она никак не ожидала, так это познакомиться с Ее Высочеством. Но случай — это проказник и жуткий интриган — распорядился так, чтобы они столкнулись.
— Да, — из-за слез голос Розали звучал высоко. Она все так же вытирала слезы, а они даже не думали прекращаться.
— Ваше Высочество, — от волнения акцент стал сильней и уже звучал явно. Плохо понимая, как стоит себя вести с особами королевских кровей, Фелисетт сделала реверанс, нелепый, он все же оказался почтительным.
Она все так же смотрела на принцессу. Не видя ее слез, она слышала ее всхлипы и видела, ибо незрячий видит больше, ее печаль. Фелисетт искренне хотелось помочь, но она не знала чем и как. Ее чуткое сердце не позволяло уйти так просто, если только об этом не попросят, тогда она повинуется. Однако же принцесса ее не прогоняла, и Фелисетт все еще находилась здесь.
— Вам не нравится королева? — осторожно переспросила она.
— Пусть уезжает обратно в Осханию, — это уже походило на истерику. Розали все так же не смущалась показывать свои слезы постороннему человеку. Она и без того долго держала эмоции взаперти, а теперь никак не могла с ними совладать.
— Она Вас чем-то обидела? — сочувственно произнесла Фелисетт.
— Нет, — тут же призналась Розали, и обнаружила в том свою досаду. — Но не нравится она мне. Не нравится!
— Что Вам в ней не нравится? — Фелисетт проявила смелость, задав такой вопрос, и будь Розали надменной и вспыльчивой, она бы непременно рассердилась на нее, но принцесса, кажется, ничем не была задета и даже пошла на откровение.
— Не знаю, — она уже немного успокоилась. Слезы стали менее обильными, но все так же застилали глаза. Голос стал чуть спокойней и не таким сбитым. — Что-то в ней не то. Я всем сердцем это чувствую. Не будет папеньке счастья с ней. Она не любит его. Я же вижу. Я все вижу.
— Я могу Вам чем-то помочь? — Фелисетт была настойчиво в своем желании оказать помощь тому, кто в ней нуждается, хоть и понимала, что бессильна в том щепетильном вопросе, который подняла Ее Высочество: не ей было решать на ком жениться королю Альвитании. Но раз уж она оказалась здесь в этот момент, значит нужно оказать несчастной принцессе хоть какую-то поддержку. Но вот как — непонятно.
— Она Вам тоже понравилась? Вероника — Розали шмыгнула носиком и принялась вытирать слезы. Они наконец-то прекратились, но в голосе ее по-прежнему слышалась печаль.
— Я ее не видела. Но Рафаэль сказала, что она красивая, — Фелисетт подошла поближе. Она смотрела на принцессу, но видела перед собой лишь мутное расплывшееся пятно.
— Вы не были на венчании? — Розали снова всхлипнула. Вытирая слезы, она смотрела на Фелисетт, но ей было решительно все равно, что она ответит на ее вопрос. Она задала его по наитию, хоть и готова была позавидовать тому, кто не видел венчания.
— Я была там. Но я почти ничего не вижу.
— Как? — Розали изумленно вскинула брови. — И меня Вы тоже не видите?
— Нет, — Фелисетт покачала головой.
Принцесса так и замерла на месте. Привыкшая к тому, что вокруг нее все зрячие, пусть и в разной степени, она никогда не задумывалась о том, что существуют слепые. Ей было трудно вообразить какого это — не видеть; с таким она сталкивалась впервые.
— Я не вижу, как все. Но мне это не мешает.
— Значит Вы ее не видели…
— Рафаэль описал мне ее.
— Кто такой этот Рафаэль?
— Мой друг, — Фелисетт просияла, произнося эти слова, ибо друга, о котором говорила, она обрела лишь сегодня, и для нее это являлось прекрасной находкой. — Рафаэль Дюбуа. Он был со мной на венчании и все мне описывал.
— Я согласна с тем, что она красива. На этом все ее достоинства заканчиваются, — голос Розали звучал холодно. Лед в нем являлся свидетельством того, что она отказывается относится к Веронике как-либо иначе, и ни что не способно ее переубедить.
Фелисетт без труда уловила этот настрой и не стала спорить. В конце концов не ей судить, что представляет из себя королева и имеет ли принцесса право относиться к ней так враждебно.
— Сильно же она Вам досадила, — с сочувствием произнесла Фелиссет.
— Не хочу больше говорить о ней, — со стороны это могло показаться капризом, но Фелисетт вдруг подумалось, что принцесса этим качеством вовсе не обладает, и то лишь проявление душевного беспокойства. На деле же это было отчаянием, противоречащим желанию быть выслушанной.
Розали вытерла остатки слез и в очередной раз шмыгнула носиком. Ей нужно было выплакаться. Она это сделала и получила какое-никакое спокойствие. Слезы унесли с собой и злость, и печаль, оставив горькое послевкусие, но даже оно оказалось не таким противном, как щемящая грудь тоска.
— Как Вам будет угодно, — робко отозвалась Фелисетт. Резкость в голосе принцессы ее пугала, но Фелисетт прекрасно отдавала себе отчет в том, что причиной злости является отнюдь не она. — Но я готова Вас выслушать, если Вы захотите продолжить.
Розали пристально посмотрела на осханку. Чувствовалось в этом человеке что-то такое, что вселяло спокойствие, а кроме того, ее готовы были слушать. Это поражало, и причиной тому было то, что все, кому принцесса пыталась излить душу убеждали ее в том, что с Вероникой стоит подружиться и отнестись к ней проще. Фелисетт даже не пыталась вести подобные речи, но она предлагала прямо-таки дружескую услугу — выслушать. Это цепляло, и Розали уже была близка к тому, чтобы перестать думать о королеве.
— Вы не альвитанка, — сказала она вместо слов благодарности.
— Я из Осхании. Мы с матушкой приехали в гости к Дюбуа. Ее Высочество сказала, что мы можем поехать на свадьбу вместе с ней.
— И как Вам свадьба? — голос Розали был поникшим.
— Здесь слишком много людей. Они меня пугают.
— И Вы решили уйти от них подальше, — принцесса понимающе кивнула. Это желание было ей не чуждым. Она чувствовала себя одиноко в большой толпе придворных и гостей. В этот вечер ей захотелось побыть одной. Так что же делать, если покой был нарушен появлением незнакомки? Розали вовсе не желала ее прогонять, особенно после того, как ей абсолютно бескорыстно готовы были оказать простую человеческую услугу — выслушать, вот только выговариваться принцесса передумала. — Меня зовут Розали, — она вновь подняла взгляд на собеседницу. Сочтя неуважительным тот факт, что сама она не представилась, когда ей назвали свое имя, принцесса решила исправить это легкое недоразумение. — Но раз Вы ничего не видите… Вы потерялись?
— Нет, — Фелисетт легко улыбнулась. — Я хорошо ориентируюсь.
— Как? — Розали была удивлена.
— Мне трудно это объяснить, — теплая улыбка не сходила с губ Фелисетт. Она располагала этим к себе, и Розали, если только у нее были такие мысли, окончательно передумала ее прогонять. — Этот фонтан, — она перевела невидящий взгляд на водяные струи. — Как он выглядит?
— Этот фонтан называется Латона, — этим словам предшествовало короткое замешательство. Никогда ей не доводилось говорить об устройстве парков Жуаля, ибо все, кто в нем пребывал видели его воочию. Теперь она и сама перевела взгляд на фонтан. — На самом верху расположена богиня. Ее-то и зовут Латона. А к ней прижимаются двое детей: маленькие бог Солнца и богиня Луны. Ниже лягушки. Из них-то и струится вода. Согласно мифу дети Латоны от громовержца. Его ревнивая жена очень рассердилась и приказала людям не оказывать Латоне гостеприимства. Сама Латона с детьми долго скрывалась от ее преследований, и как-то раз остановилась в одной стране или городе. Я уже не помню. Там она хотела испить воды из пруда и напоить детей, но жители этой страны не дали ей напиться. Они вошли в пруд и подняли грязь со дна. Тогда Латона прокляла их, сказав, что они вечно будут жить в этом пруду. Так они и превратились в лягушек.
— Какая интересная история, — восторженно сказала Фелисетт. Довольная новым знакомством, она внимательно слушала все, что ей говорят. Найдя сегодня друга в Рафаэле, она готова была обнаружить оного и в Розали.
Сама принцесса отнюдь не противилась новому знакомству. Оно предвещало быть очень приятным, к тому же Фелисетт располагала к себе. Было в ней что-то такое, что цепляло Розали. Причина тому простодушие. Фелисетт резко контрастировала на фоне придворных дам. Не чопорная и не льстивая, она была собой — это-то и нравилось принцессе, хоть сама она того еще не сознавала. Ей просто было спокойно в обществе Фелисетт. Она вдруг приободрилась. Не желая возвращаться в толпу придворных и гостей, она вдруг обнаружила прекрасный предлог этого не делать, к тому же было очень приятно совершить променад по парку с кем-то, и тем лучше, что собеседница располагала к себе.
— Если хотите, мы можем с Вами прогуляться по парку и садам. Я буду Вашими глазами.
— Я была бы рада, — Фелисетт довольно улыбнулась. Давно истосковавшаяся по общению, она была ему рада.