***
Анриетта вышла на балкон. Оперевшись об оградку руками, она устремила взгляд к горизонту. Перед ней открывалось море и бескрайние небесные просторы, в этот час заволоченные темными грозовыми тучами. Отсюда не было видно неспокойных волн морской глади, но зато отлично виднелись сверкающие молнии. Грозы всегда нравились Анриетте. Было что-то завораживающее в этой грозной стихии, однако не теперь герцогиня собиралась любоваться яркими вспышками и глухими раскатами, доносящимися издалека. Оставило ли в ней хоть какой-то отклик то, что только что произошло между ней и Софи? Едва ли она думала забивать этим свою голову. Виконтесса де Люрси по-прежнему оставалась для нее другом, а об этой истории с поцелуем можно смело забыть, особенно когда голова полна мыслей иных, совсем далеких от чьих-то чувств. Война, вне всяких сомнений, тревожила Анриетту, и она винила себя за то, что не навязала свою волю королю, когда была возможность. Теперь подле Жозефа граф де Сен-Ре, человек далекий от военных дел настолько, что его дурные советы не вызывали удивления, однако же порождали сильное возмущение? Как можно было уступить этому стервятнику? Как можно было отступить и сдаться, когда Жозеф назначил ее губернатором? Да что теперь толку от этих сожалений? Уже ничего не исправить. Остается лишь надеяться, что скоро поспеет и Максимилиан, и осханский флот. Да только пока что не было ни того, ни другого. И если в герцоге де Марсальене Анриетта была уверена, то своевременная помощь короля Фердинандо вызывала ее сомнения. Долго ли продержится Альвитания, если осханцы не подоспеют? Проигрыш на море обернется тяжкими боями на суше, ибо через это самое море Итания сможет высаживать свой десант, что заметно осложнит боевые действия, и каким бы гением не был Максимилиан, ему самому в таком случае придется нелегко. Но что же делать ей — Анриетте? Только лишь ждать. Ждать, когда приедет Максимилиан. Уж он точно знает, что делать. Но это самое ожидание и тяготило Анриетту. Ей хотелось совершить хоть что-то, что пойдет во благо Альвитании в этой войне, но собственное бессилие лишало ее покоя. Вдали снова слышались раскаты грома. Казалось, сама природа внимала тому беспокойству, что творилось в душе Анриетты. Она даже не сразу отреагировала на появление камердинера. — К Вам Ваша тетушка, — сказал он, когда герцогиня наконец-то взглянула на него. Анриетта кивнула, убрала руки с оградки балкона и завела их за спину, устремив хмурый взгляд на входную дверь. Приезд тетушки не столько удивлял, сколько заставлял встревожиться больше. В Аффексьёни больше небезопасно, и Атенаис приехала зря. Придется отправлять ее обратно, как бы невежливо это не выглядело со стороны. Тетушка улыбалась, но стоило ей только увидеть племянницу, как она тут же нахмурилась. Наблюдая те же изменение, что какую-то четверть часа назад наблюдала Софи Дюмон, Атенаис поражалась тому, как изменилась Анриетта. Привыкшая видеть ее жизнерадостной, она никак не ожидала застать ее в таком утомлении и моральном истощении. Новость о войне до нее еще не дошла, хоть она по пути и видела передвижения войск, чему не придала значения. — Анриетта, милая, что с тобой? — Атенаис подошла поближе и заботливо коснулась лица племянницы. — Вы разве не слышали? — тихо ответила Анриетта. — Война началась. Итанийцы уже в Альвитании, — герцогиня тяжело вздохнула. — Вы зря приехали, тетушка. Здесь больше небезопасно. Атенаис не знала, как ей реагировать на известие о войне, но она точно понимала, что это обстоятельство вымотало Анриетту настолько, что она более не походила на себя. Тяжкие думы угадывались по нахмуренным бровям и тяжелому взгляду. Война забрала ее покой — вот что видела Атенаис. Так вовремя ли она со своим разговором? До того ли сейчас Анриетте, чтобы слушать о своем праве на престол? — Как прошла свадьба? — поинтересовалась герцогиня. — Чудесно. Жаль, что тебя там не было, — Атенаис смотрела в глаза племяннице и думала, как ей лучше поступить. Сказать сейчас или отложить разговор до лучших времен? Она нахмурилась и тяжело вздохнула. — Анриетта, я приехала сказать тебе кое-что, о чем ты должна знать, — после недолгих раздумий сказала тетушка Атенаис. Она все так же не отводила взгляда, и смотрела в глаза племяннице. Анриетта обязана это знать. Молчание и так затянулось почти на четыре года. Так стоит дать правде выйти наружу, раз уж случай распорядился завещанию быть. — Твой отец… Он завещал престол тебе, а не Жозефу. Анриетта нахмурилась только сильней. Сказанное Атенаис доходило до нее с трудом. Престол. Отец. О чем тетушка вообще говорит? Может ли такое быть? Да и какой в том смысл, когда Жозеф уже четвертый год сидит на троне? — Он говорил мне об этом перед смертью… — Корона принадлежит Жозефу, — перебила ее Анриетта. Взгляд ее стал совсем уставшим. Кажется, она не очень понимала, о чем идет речь. Не будь она в таком подавленном состоянии, она бы отреагировала на известие о своем праве на престол иначе, но в этот момент ей было не до мыслей о короне на своей голове. — И лучше бы он думал о государстве получше, — с легкой злостью сказала герцогиня. Гнев затаился и во взгляде, что Атенаис заметила. — Он промедлил, и вот результат: итанийцы здесь. В том есть и моя вина. Мне стоило настоять. Теперь же мне приходится думать об Альвитании здесь — вдали от Жуаля. Обида — вот что слышала Атенаис в голосе племянницы. Но разве можно было обвинить в том Анриетту, когда ее так подло и несправедливо отдалили от двора? Так вот она возможность вернуться — завещание Луи-Августа. — Корона принадлежит тебе, — мягко возразила Атенаис. — И размышлять об Альвитании тебе лучше в Жуале, а не здесь. — Бросьте, тетушка, — Анриетта вдруг усмехнулась, но усмешка эта была злобливой. — Что бы не сказал мой отец перед смертью, корону носит Жозеф. Не хотите же Вы предложить мне заговор против него? — она покачала головой. — Война — вот все, что меня сейчас интересует. И покуда я здесь, я никуда не уеду. Мое дело — служить государству. «Твое дело — править государством», — хотела возразить Атенаис. Но она смолчала. Теперь ей становилось ясно, почему Луи-Август видел на троне именно Анриетту. Это не мягкий и податливый Жозеф, готовый поверить всякому, кто хитрее его. Это своевольная натура, видящая свой долг в служении государству, а не собственным прихотям. Атенаис пыталась представить себе, как слова «мое дело — служить государству» произносит Жозеф, но так и не смогла. Так кто из них двоих достоин короны? Ответ был очевидным даже далекой от политики Атенаис. Но что она могла поделать, когда Анриетта без всякой симпатии отнеслась к известию о своих правах? Впрочем, и Анриетта права: заявить о своих притязаниях на корону теперь, когда Жозеф уже как несколько лет носит монарший венец, тоже самое, что ввязаться в заговор против престола. Следовало говорить об этом раньше, после смерти Луи-Августа. Быть может, тогда все сложилось бы иначе, но теперь Альвитания имела в правителях Жозефа, а Анриетта даже не дерзала покоситься в сторону престола. Но по крайней мере теперь совесть Атенаис чиста. Она сказала племяннице правду, и уж пусть та сама решает как ей лучше этой самой правдой распорядиться. — Ваше Высочество, к Вам Бонифас дю Флёри, — доложил камердинер. — Пусть войдет, — Анриетта все так же продолжала стоять на балконе и даже не подумала пройти в кабинет, когда в нем объявился дю Флёри. Адъютант генерала де Брасса сам подошел к ней. Бодро кивнул с мрачным видом и поспешил доложить: — Нам пришлось отступить. Мы понесли большие потери. Анриетта тяжело вздохнула, смотря на Бонифаса. Новость ее ошарашила. Короткий рапорт адъютанта означал, что приграничные территории окончательно потеряны, и враг неминуемо будет продвигаться вперед. Герцогиня вновь повернулась к оградке балкона, схватилась за нее руками и опустила голову. Не такой войны она хотела. Нет. Альвитания не должна была проигрывать. Как же глупо было смягчиться и не настоять на своем, когда был шанс! Теперь она об этом сожалела. Да что толку? Времени назад не вернуть. — Куда отступил генерал де Брасс? — спросила Аниетта — Его ставка теперь в Дезон-Раж. Герцогиня зажмурила глаза, пытаясь совладать с внутренним волнением. Она сжала кулак и со злости стукнула им по оградке балкона. Что-то нужно было сделать. Но что? Мысль осенила ее внезапно. Не зная, насколько она верная, Анриетта все же решила рискнуть. Со стороны это могла показаться демаршем, но другого выхода, как ей казалось, не имелось. Нужно было потянуть время до приезда Максимилиана, и она уже решила как. — Передайте генералу мой приказ: отступать дальше, до Жардэна. — Но, Ваше Высочество, — оторопело начал Бонифас. Он и сам не ожидал такого приказания, решив, что военные дела целиком и полностью лежат на Шарле де Брассе. — Вы не слышали? — Анриетта обернулась к нему. Не было больше усталости в ее глазах. Решительность, твердость, даже оттенки гнева, но не та потерянность, что каких-то несколько минут назад. И Бонифас и Атенаис подивились столь быстрой смене настроений. — Это мой приказ. Выполнять! А впрочем… Я сама отдам его де Брассу. Найдите мне д’Антргае. Срочно! — Так точно, Ваше Высочество, — Бонифас резко кивнул головой, прощаясь, и покинул кабинет размашистым шагом. — Жак! Немедленно найди мне месье Дюмона, — крикнула герцогиня камердинеру, когда дю Флёри открыл дверь за тем, чтобы выйти. — А Вы, тетушка, уезжайте, — она перевела взгляд на Атенаис и вновь завела руки за спину. — Отдохните сегодня и завтра же возвращайтесь к себе. Здесь скоро будет опасно находиться. Не просьба была в ее голосе, но приказ. Строгий взгляд вторил безапелляционному тону и не оставлял права на неповиновение. Атенаис видела в ней своего брата — ЛуиАвгуста. Тот же взгляд — строгий и тяжелый; та же манера себя держать; тот же повелительный тон. Монарх без короны, но не герцогиня. — Ты и впрямь похожа на него, — констатировала Атенаис. Но не пугал ее ни взгляд, ни голос племянницы. Сама будучи по натуре своей строптивой и своевольной, она едва ли пугалась приказаний, даже если их отдавали таким строгим тоном. Она лишь закивала, будто бы соглашаясь с собственными словами. — Делай, как знаешь. Но я не уеду, пока тебе грозит опасность. — Тетушка, Вы совсем ума лишились? Я приказываю войскам отступать до самого Жардэна. Война скоро будет под его стенами. Ни Вы, ни я, ни сам Господь не знает, чем это все обернется. Я рискую, чтобы выиграть время и силы. Я жду войск из тех областей, чьим губернатором посылала письма. Я жду Максимилиана. Я жду осханцев, чтоб их черт побрал! Но если я ошибусь, Аффексьёнь падет. Хватит итанийцам одного заложника в моем лице. А уж Вас… — Анриетта глубоко вдохнула. — Уезжайте, тетушка. И даже не помышляйте остаться. Чтобы к моему возвращению Вас здесь не было. Злобливый тон, с каким Анриетта произносила эти слова, ничуть нельзя было вменить ей в вину. То было лишь из заботы о близких. А тетушку Анриетта несомненно любила, отчего и были все эти переживания, облаченные в непозволительную строгость. Герцогиня ни в чем не соврала, когда сказала, что и сама не ведает, чем обернется то дело, которое она задумала. Но это был единственный выход, который она видела. Раз де Брасс отступает, значит бой перед стенами Жардэна лишь вопрос времени, а раз так, то стоит дать приказ отступить сейчас за тем, чтобы сосредоточить все силы, в том числе поспевающие на подмогу, в одном месте. Пусть враг подберется к областной столице, и тогда ему будет дан бой. Анриетта четко понимала, что Жозефу такая самодеятельность с ее стороны не понравится, но ей было решительно все равно, что он скажет потом, когда узнает. Пусть злиться сколько хочет, но она сделает так, как посчитает нужным. Не страшил ее ни гнев короля, ни ответственность, которую она брала на себя, принимая такое решение. Все было решено. Отступать. Отступать за тем, чтобы выиграть. — Храни тебя Господь, Анриетта, — тетушка Атенаис смотрела на нее и с лаской, и с тревогой. Страх за племянницу отчетливо читался в ее глазах, но она предпочла повиноваться. — Ты во всем права. Кто-то должен думать об Альвитании. На том они и распрощались. В скором времени явился Жюлиан д’Антраге. Выслушав мысли герцогини, он пришел в удивление, однако же быстро с ним совладал и согласно кивнул, выражая свое одобрение. Ему надлежало сопроводить Ее Высочество в ставку генерала де Брасса, причем немедля. Оставалось дождаться лишь виконта де Люрси. Впрочем, он явился весьма скоро и выслушал короткие, но четкие поручения Анриетты. В ее отсутствие ему надлежало исполнять ее обязанности, чем Ролан, несомненно, был взволнован. Отдав все необходимые распоряжения, Анриетта собралась в путь. Жюлиан взял с собой еще десять человек из своей роты, и они отправились в дорогу. Лошадей гнали рысью, но не галопом, чтобы не вымотать их скоро. Разбушевавшаяся гроза их не остановила: Анриетта приказала двигаться вперед без остановок. Промокнув насквозь, она все так же была полна решимости добраться до генерала де Брасса как можно скорей. Пару раз они останавливались в деревнях, чтобы сменить лошадей, на том весь их отдых был окончен. Не остановились они и переночевать, однако в ночи им пришлось пустить лошадей медленным аллюром, лишь бы они в темноте не ушиблись и не попереломали себе ноги. В Дезон-Раж этот небольшой отряд прибыл на следующий день. Уставшие и промокшие они добрались до штаба генерала де Брасса, который расположился в замке местного барона. Анриетта вошла к нему в тот момент, когда он имел совет с другими генералами. Завидев Ее Высочество, он поднялся первым. Его примеру последовали и остальные. — Я приказываю Вам отступать до Жардэна, — Анриетта все так же была полна решимости. Дорога, казалось, совсем ее не вымотала. Лишь мешки и темные круги под глазами давали знать, что она провела бессонную ночь и, пожалуй, не одну. — Извините, но… — де Брасс оторопел. Решивший, что только он до приезда маршала вправе отдавать приказы, генерал оказался не столь решителен в своих возражениях, как Анриетта в своих повелениях. — Именем короля я приказываю! — взгляд герцогини посуровел. Неповиновение ее злило, и тем убедительней звучал ее голос, что Шарль де Брасс обнаруживал в ней знакомые черты монарха, уже почившего, но вошедшего в историю под прозвищем Великий. — Под мою ответственность. Отступать! Маршал должен скоро прибыть. Дождемся его в Жардэне. Сейчас у нас нет иного выхода, кроме как сосредоточить все силы в одном месте. Потери слишком велики. Такими темпами побед мы не одержим. Кто несогласен, пусть возразит. Я слушаю Вас, господа. В зале повисло молчание. Генералы недоуменно переглядывались, хмурились, о чем-то думали. Узрев зерно истины в словах Ее Высочества, они готовы были согласиться. Особенно когда она продолжала смотреть на них взглядом суровым, решительным; взглядом королевы, но не герцогини. — А если нам придется сдать и Жардэн? — спросил один из генералов. — Всю ответственность я беру на себя. Мне и отчитываться перед королем — не вам. — Объявите сбор, — подал голос де Брасс. — Мы отступаем, — он посмотрел на герцогиню испытующим взглядом, затем неспешно поднялся и подошел к ней. — Надеюсь, Вы знаете, что делаете, Ваше Высочество. Но вы несомненно дочь своего отца, — он уже собирался выйти, как снова обернулся. — Вы, наверное, устали с дороги. Отдохните. Моя комната к Вашим услугам. И все же долгая дорога и бессонная ночь брали свое. К тому же, д’Антраге со своими подчиненными явно устали не меньше. Теперь спешить было некуда, а значит можно немного отдохнуть. Анриетта благодарно кивнула, спросила где ей можно разместить своих сопровождающих и вернулась к ним во двор. Гвардейцы охотно согласились отдохнуть. Голодные и мокрые, они проследовали за герцогиней. Она же вдруг остановилась, заметив подле входа знамена. Они бы не привлекли ее внимание, если бы не надпись на одном из полотен. «Анриетта д’Аффексьёнь» — вот что она прочитала на белом знамени. Значит, не врал д’Антраге, когда сказал, что ее имя пишут на королевском флаге. Ей вспомнились слова тетушки о последней воле отца. Что же это? Еще одно знамение? Так кому принадлежит корона? Анриетта быстро отмахнулась от этих мыслей. Монарший венец принадлежит Жозефу, и пусть он сам не способен думать об Альвитании, она сделает это за него.***
Клод Дюкре вот уже который день не знал покоя. А все из-за той анонимной записки, которую он получил на следующий день после свадьбы. » Завещание цело. Атенаис про него знает и собирается сообщить о том Анриетте» — вот что было в том коротком, но очень содержательном послании. Тем хуже, что разговор с Атенаис не принес никаких плодов. — Не понимаю о чем Вы, — с недоуменным видом ответила она министру. И недоумение это было настолько убедительным, что Клод, будь он простаком, а не заядлым интриганом, непременно бы ему поверил. Но он был тем, кем и являлся, и его было не так-то просто провести. Не поверив, Атенаис, он приказал лейтенанту одной из гвардейских рот обыскать ее при выезде, да только тот ничего не нашел. Дюкре даже подумалось, что записка была чьей-то шуткой, но немного поразмышляв, он пришел к тому, что на шутку это ни в коей мере не походило, потому что аноним явно знал и о завещании, и о том, что он — Клод Дюкре — пытался его уничтожить. Да только как так получилось, что бумага не сгорела вместе с дворцом кардинала? Выходит, Его Высокопреосвященство сыграл со всеми шутку и перепрятал завещание в какое-то другое место. Знать бы только куда. Но вот беда, в записке ни намека не было на местонахождение этой треклятой бумаги, которая вдруг, спустя более трех лет дала о себе знать. Клоду было неспокойно. Еще чего доброго Анриетта, узнав о своих правах, примчится в Жуаль. Так господин премьер-министр думал до тех пор, пока не пришло известие о войне. Но даже так ему было тревожно. Помеха ли война, если Анриетта имеет виды на престол? Что мешает ей в любой момент сорваться с места и вернуться в Жуаль? Отдадут ей доброжелатели завещание в руки, и что тогда? Нет, он не должен этого допустить. Но как быть? Ему неизвестны ни эти самые доброжелатели, — хоть и имеются подозрения, — ни местонахождение завещания, ни эта загадочная персона, решившая написать ему послание. Однако вскрылись некоторые факты, которые дали Дюкре пищу для размышлений, но тут стоит отметить, что дошел он до этого не сразу. Сначала Клод был зол и не решался обратиться к королю за тем, чтобы уличить его сестру в недобрых помыслах. Злость эта проистекала из-за осознания собственной несостоятельности, ведь это он нашептал королю, что поводов для беспокойства нет и проглядел войну вместе с ним. Но граф де Сен-Ре был натурой вдумчивой, потому он дал себе время и пришел к весьма интересным размышлениям. Ему следовало рассорить Жозефа с Анриеттой, и последняя сама дала ему повод злословить в свой адрес. Именно за этим Клод и явился к королю после обеда. Застав Его Величество в кабинете, он обрадовался тому, что государь все еще растерян и встревожен войной. Его неуверенность и нерешительность были лучшими помощниками в том деле, которое затеял Клод. — Сир, я вынужден Вам в кое-чем признаться, — Дюкре опустил взгляд, будто бы стыдливо, и, тяжело вздохнув, продолжил: — видите ли, Ваш отец перед смертью был немного не в себе. Он хотел отписать престол Анриетте. Клод поднял взгляд на короля и к собственному довольству обнаружил, что Жозеф сильно удивлен, ошарашен и, кажется, напуган. Такого он услышать не ожидал. И вот теперь государь смотрел на него испуганно, удивленно, он ждал дальнейших слов, но не решался сам что-либо сказать, настолько сильно было его изумление. — Я, кажется, постарался, чтобы эту историю забыли. Но Ваши враги, сир… Они не дремлют. Я на днях получил весьма интересную записку, — граф де Сен-Ре нервно сжимал руки, изображая замешательство. Этому лицедею не составляло никакого труда дурачить короля, чем он успешно и занимался. — В ней говорится, что Ваш отец, якобы, оставил завещание. Я точно знаю что его нет. Но я рискну утверждать, что Ваши враги постарались его воссоздать и уже, быть может, внушили Вашей сестре недобрые мысли. Чего только стоят ее поступки, сир. Писать письмо маршалу в обход Вас… Он ведь даже не согласился созвать Военный Совет, когда Вы потребовали. Я понимаю, — он закивал. — У Вашего брата большие заслуги, он военный гений, но… — Клод снова опустил взгляд, вздохнул, и вновь посмотрел на государя. — Это дерзость, Ваше Величество. И с его стороны, в том числе. Неизвестно, что Ваши враги могли внушить ему. Впрочем, я уверен, что брат Ваш не злоумышляет против престола, но вот Ваша сестра… Эта выходка с письмом маршалу не единственная, сир. Вы знали, что она посылала кого-то из своих доверенных лиц к осханскому послу за тем, чтобы через него, опять же, в обход Вас, связаться с Фердинандо? Жозеф по-прежнему не знал, что ему ответить. Историю про посла он слышал впервые, но все никак не мог справиться со своим замешательством. Постепенно в его голове складывалась та цепочка странных событий, которую Дюкре и хотел спровоцировать. Переписка с роксанской императрицей через жену роксанского посла, кража письма шлезского короля Влади́слава, содержательное письмо Максимилиану с призывом срочно приехать в Аффексьёнь с войсками и, наконец, беседы с осханским королем в обход него — Жозефа. Клод Дюкре вырисовывал перед глазами короля картину предательства и злоумышлений против престола, но Жозеф не знал чему ему верить: своему сердцу или тому, что ему внушали? Увы, он не сознавал, как ловко им манипулировали, и какой тропой его хотели провести. А он уже испытывал страх, видя ужасные и замысловатые игры, развязавшиеся за его престолом. Бедный, он был одурачен, но сам этого не осознавал. Так готов ли король поверить в предательство? Жозеф отчаянно хватался за братскую любовь, но поступки Анриетты говорили сами за себя. Вот только виновата ли она или это все злые происки врагов, которым сестра может поверить в любой момент? Разве не должна она была решать все вопросы и с роксанской императрицей, и с осханским королем, и с Максимилианом через него — Жозефа? Все так, но король чувствовал какой-то подвох во всем происходящем, однако же не смог уловить нужной нити, ведущей его к злому интригану, который в эту минуту стоял перед ним. — Это дерзость, сир, — после недолгого молчания продолжил Клод Дюкре. — И я рискну предположить одну неприятную вещь. Вы не задумывались о том, что Анриетта, будучи в Аффексьёни, сама спровоцировала итанийские войска на наступление? Не в этом ли причина всех ее действий? Другого объяснения я не нахожу. Если только Ваши враги не внушили ей мысль, что она должна занять Ваше место. И то, и другое — измена, сир. Клод улыбнулся. Едва заметно, самодовольно. Он верно знал, что посеял семена сомнений в голову короля, и они непременно должны дать ростки. Пусть не сейчас, но позже, когда он — Дюкре — того захочет, государь поверит в заговор. Пусть Анриетта и дальше дает поводы думать о себе дурно, ему — Клоду — только этого и нужно. А пока пусть король погрязнет в собственных сомнениях, пусть усомниться в верности сестры и насторожится. Клод Дюкре сеял ветер, но твердо был уверен, что бурю придется пожинать не ему, а Анриетте.