***
Удушливая жара последних июльских дней сильно донимала. Марио ощущал, что уже весь покрылся потом. Слишком плотный мундир никак не подходил для летнего зноя, но он не смел его снять. Казалось, сама природа силилась измотать итанийцев. Но что такое жара в сравнение с горечью поражений? Им пришлось сдать все, что они отвоевали и даже больше. Ступив на свою территорию, они все так же продолжали отступать. Сначала их разбили под Жардэном, а после уверенно гнали до Энлиля, под которым был дан еще один масштабный бой. Поначалу итанийцы изматывали герцога де Марсальена высадкой десанта на море, но вскоре подоспел осханский флот и разрушил все планы. Энлиль так и не был удержан итанийскими генералами, и теперь альвитанцы уверенно гнали вражескую армию на ее родные земли. Впрочем, итанийцы отступали сами, решив без боя сдать приграничный город Сафоджу. Местность для сражения была неподходящая, и генералы приняли решение пройти в страну чуть глубже, остановиться на удобной равнине и дать бой альвитанцам. Даже самоуверенный Чезаре — сын короля — признал достойного и опасного противника в герцоге де Марсальене. Чего уж говорить о других итанийских генералах? А ведь казалось бы еще совсем недавно они были опьянены блистательными победами, теперь же вкушали из горькой чаши поражений. Вдалеке простирался и приграничный город Сафоджа, который решено было сдать. Сдать за тем, чтобы после вернуть и одержать ряд сокрушительных побед. Да только будут ли они, когда герцог де Марсальен рушил все планы итанийских генералов? Но Марио не дрогнул. Ему до боли было неприятно отступать, и он с сожалением смотрел на полюбившийся ему город. Город, в котором он крепко и безнадежно влюбился, сознавая всю тщету своих притязаний на дочь короля. И вот он снова остановился, обернулся, чтобы взглянуть туда, куда устремлялись все его мысли и чувства, да так и замер. — Фальконе, тебе особое приглашение нужно? — дерзкий голос самовлюбленного Чезаре Фьоретти раздался совсем рядом. — Извините, Ваше Высочество. Задумался, — Марио нехотя отвел взгляд от города и слегка прижал бока своей белой кобылы. — О чем же? — Чезаре выдавил противную улыбку, смотря на Марио презрительно, свысока. — О том, как надрать задницу Максимилиану? Да ты ему даже в подметки не годишься, Фальконе. — Не сомневаюсь, — тихо сказал Марио и отвел взгляд от принца, стремясь спрятать презрение в глазах. Он всей душой ненавидел Чезаре, считая его самовлюбленной выскочкой. И этому надменному павлину отдали в распоряжение целую армию. Но стоит отдать Чезаре должное, он неплохо себя проявил в первый месяц войны, пока не подоспел несокрушимый Максимилиан. Тогда Чезаре уже не мог поделать ничего. Герцог де Марсальен во всем предупредил его стратегию и вынудил бежать. Принц злился, рвал и метал, ругался отборной площадной руганью, но не смог поделать ничего. Только тогда он соизволил внять советам опытных генералов, но те сошлись на том, что лучше отступить и дать бой в более удобной местности, лишь бы иметь хоть какое-то преимущество. Чезаре нехотя согласился и обещался покарать вероломных альвитанцев. — Ваше Высочество, — Марио переборол себя и вновь взглянул на Чезаре. По счастью тот уехал недалеко. — Чего тебе? — принц обернулся и выжидающе посмотрел на Марио. — Ваша сестра. Ее забрали из Сафоджы? — Понятия не имею, — Чезаре презрительно скривил губы. — Мне-то какое дело? Пускай Максимилиан делает с ней что хочет. Да только нужна ли ему эта дура? Он на нее даже не взглянет. Марио чувствовал, как злость растекается по телу. Он тяжело втянул воздух, испепеляя взглядом Чезаре, да только тот уже отвернулся и не мог наблюдать, с каким отвращением на него смотрят. Впрочем, не отвернись он, Марио не побоялся бы бросить ему вызов и ответить за свою злость. Как же хотелось дать по лицу этому самовлюбленному кретину, да только тот уже ускакал далеко вперед. Как он только смел так отозваться об Офелии? Об этом милом создании с лицом ангела и извечной печалью в глазах. Но раз Чезаре так беспечен, когда речь идет о его сестре, то стоит ли положиться на волю случая и поверить своей надежде на то, что король Альберто все же призвал свою дочь из Сафоджы к себе? Марио всю дорогу только и думал об этом, терзаясь сомнениями. Он не раз порывался отправиться в Сафоджу, чтобы узнать все самому, но всякий раз останавливал себя, насильно убеждая себя в том, что король, конечно же, позаботился о том, чтобы призвать дочь из Сафоджы к себе. Но теперь Марио засомневался только больше, и причиной тому были слова Чезаре. Злость ушла, уступив место волнению. Марио не мог найти покоя, находясь в неведение. Ему требовалось удостовериться лично, что Офелия находится в безопасности. И пусть его поступок сочтут дезертирством, но хотя бы он будет спокоен, что с Ее Высочеством все в порядке. Времени оставалось не так много. Следовало отправиться в Сафоджу прямо сейчас, иначе Максимилиан его опередит, если только уже этого не сделал. — Эрнесто! — Фальконе окликнул одного из капитанов. — Если меня спросят, скажи, что я поехал спасать Ее Высочество. Кажется, принцессу не позаботились забрать из Сафоджы. — Фальконе, ты ума лишился? Тебя призовут к трибуналу. — Я твой генерал! — огрызнулся Марио. — Делай, что говорят. Я лучше буду предателем, чем позволю альвитанцам забрать Ее Высочество. — Безумец, — в голосе Эрнесто слышалось отчаяние. — Поторопись. Я постараюсь что-нибудь придумать. Не снизойдя до благодарностей, Марио пришпорил лошадь и направился в сторону Сафоджы. Лишь бы успеть до того, как Максимилиан войдет в город. А он определенно в него войдет, чтобы расположить там свой штаб. Лучшего места и не найти. Герцог даст отдохнуть своим солдатам и получше продумает дальнейшую стратегию, расположившись со всеми удобствами, уж в этом сомневаться не стоит. Как и в том, что он заинтересуется Офелией, возьмет ее в плен и отправит к брату-королю. Марио мчался во весь опор. Преисполненный благородных намерений, к которым причиталось немалое волнение, он жаждал скорее увидеть Офелию. Увидеть и спасти от плена, в который она непременно попадет, если он не поспеет вовремя. Фальконе не боялся ни трибунала, ни гнева короля. Да он бы выплюнул ему прямо в лицо обвинение в безразличие по отношению к собственной дочери! Но какой в том прок, когда в глазах августейшего он абсолютное ничто? Всего лишь генерал, которого можно при желании заменить кем-то другим. Мало ли таких, как он? Честь ему делало лишь то, что Чезаре считал Фальконе своим приятелем, что, впрочем, было не в радость самому Марио, ибо он порядком устал от этого напыщенного нарцисса, но тот, когда был в хорошем духе неизменно искал компании Марио и всенепременно был уверен, что генерал питает к нему искреннею дружбу. Именно поэтому гонцом вести о замужестве был выбран именно Марио Фальконе, а не кто-то другой — исключительно по рекомендации Чезаре. Но Марио едва ли хотел сейчас размышлять о своем отношении и к королю, и к его надменному отпрыску, хотя последний и смог спровоцировать в нем сильный приступ злости. И эта злость соседствовала с волнением за Офелию. Такой необычный союз породил решимость, с которой Марио Фальконе и мчался к стенам полюбившейся ему Сафоджы. Он уже исколол бедную кобылу шпорами, но та достигла предела своих возможностей, и Марио только и оставалось, что понадеяться на случай.***
Офелия сидела в тени терассы и задумчиво смотрела на любимый садик. Легкий ветерок колыхал цветы, однако же был настолько горячим, что не приносил с собой никакой прохлады. Жара была такой же удушливой, как и отчаяние, до невозможного крепко схватившее в свои тиски нежную душу и инспирировавшее беспроглядную тщету существования. Уже совсем скоро наступит срок отбытия в Антил, и ничего уже не сможет внушить радость, так как ненавистный брак отберет последние крохи свободы, если только они еще остались. Все в ее жизни имело мрачные оттенки, будто никогда и не было ярких цветов на полотне ее жизни. Так какую она имеет ценность, если все так мучительно? Офелия тяготилась самим фактом своего существования, и каждый день неизменно думала о смерти. Однако же были и редкие моменты забытья, в которых несчастная отгоняла в сторону макабрические мысли и пыталась насладиться легкостью подаренного момента. Невольно она сдружилась с Козимо Дамико, который исправно наносил ей визиты и каждый раз неизменно справлялся о ее состоянии. Ему, казалось, было какое-то дело до ее душевных терзаний, а она охотно позволяла ему проявить участие в своей судьбе. Козимо внимательно слушал принцессу, поддерживал добрым словом, пытался внушить, что ничего в этой жизни еще не потеряно, а иногда и вовсе говорил непонятными загадками, дающими надежду. Офелия же в свою очередь охотно вверяла ему все свои переживания и мысли, хоть и стоит отметить, что осмелилась она на это отнюдь не сразу. Этот человек долгое время ее пугал своей загадочностью и угрюмым видом, но стоило только взглянуть в глаза этому странному человеку, как тут же обнаруживалась его доброта и неподдельный интерес к печалям несчастной. Он смотрел на Офелию с отеческой любовью, даруя ей оную вместо того, кто должен был проявить ее на самом деле. Даже во взгляде тетушки Летеции Офелия не наблюдала такой нежности, как в глазах Козимо, чего уж говорить об отце? Этот человек ей понравился. Он был слишком добродушен, загадочен, но в то же время прост. Даже загадки, которыми он нередко говорил, вызывали в Офелии неподдельный интерес. Он все твердил ей о скором перевороте в жизни, который принесет ей исцеление, а она грустно улыбалась и говорила, что сильно в том сомневается, хоть вся душа ее стремилась поверить в сказанное врачевателем, выдававшим себя за провидца. Офелия и сама имела странное предчувствие того, что совсем скоро что-то в ее жизни измениться, однако это ничуть не внушало ей спокойствия. Во всем она видела лишь тщету и точно знала, что уже скоро не увидит ни любимого сада, ни любимого города; Итания станет лишь воспоминанием, радостным или грустным — неизвестно, ясно только одно — совсем скоро она покинет ее пределы. Это внушало тоску. Сильную, давящую грудь. Однако что-то в глубине души настойчиво внушало, что свадьбе не быть, однако и этот факт не убережет ее от скорых перемен. Офелия печально вздохнула, смотря на жардиньерки с желтыми орхидеями, затем потянулась к остывшему чаю и сделала небольшой глоток. — Сегодня замечательный день, не находите? — Козимо сидел за столиком напротив принцессы и, щурясь от яркого солнечного света, смотрел куда-то вдаль. Его пухлых губ коснулась улыбка, и Офелия в который раз для себя подметила, что его привычная угрюмость лишь иллюзия, за которой скрывается истинное добродушие. Офелия и сама не помнила, когда именно этот человек стал внушать ей спокойствие, однако же была ему искренне благодарна за ту легкость в общение, что он дарил ей абсолютно безвозмездно. С Козимо она чувствовала себя спокойней, будто было в нем что-то близкое, родное. Даже с тетушкой Летецией она не могла в полной мере ощутить такой легкости, как с ее медиком, который взял себе за привычку наносить визиты принцессе каждый день. — Такой же, как обычно, — Офелия пожала плечами и, сделав еще один глоток, поставила чашечку на блюдце. — Поверьте, он не обычный. Скоро Вы сами во всем убедитесь, — Козимо перевел взгляд на принцессу и добродушно улыбнулся, смотря все с той же лаской отца, что и прежде. — Я буду скучать по этому саду, — печально вздохнув, произнесла Офелия. — В Вашей жизни будет много орхидей. Не тоскуйте. — Но они будут не такие, как эти, — принцесса выглядело отрешенной. Погруженная в собственные мысли, она оглядывала садик, и вот взгляд ее совсем потускнел. Она и впрямь не хотела расставаться с этим уютным уголком, будто в нем заключался весь смысл ее жизни, сама ее суть. — О, они будут даже лучше, поверьте. И они будут греть Вашу душу не только летом, но и промозглой осенью, и холодной зимой. — Откуда Вы знаете? — Я много чего знаю, дитя мое, — Козимо тяжело вздохнул и посмотрел вглубь сада. Улыбка сошла с его лица, казалось, он и сам погрустнел, заразившись тоской принцессы. — Иногда я был бы рад избавиться от этого, но я не в силах изменить то, что было мне дано. — Вы опять говорите загадками, — Офелия облокотила руку о столик и подперла ладонью подбородок. Козимо ничего не ответил. Он лишь снова вздохнул, а после резко изменился в лице: снова на нем засияла добрая улыбка. — Давайте я налью Вам еще чаю, — не дожидаясь ответа, он взял чайничек и наполнил сначала чашку Офелии, а затем свою. — Вот что я Вам скажу: сегодня Вы кое-что поймете. А уже к концу августа начнете наблюдать за тем, как меняется Ваша жизнь. Вам будет тяжело первое время, но после Вы все поймете. — Я не понимаю о чем Вы, — Офелия снова вздохнула и посмотрела на Козимо. — Вы и с тетушкой так общаетесь? Офелия ничуть не злилась на сеньора Дамико за его загадочные фразы, однако же она была не в том душевном состоянии, чтобы играть с ним в его игру. Возможно, он хотел ее приободрить, но она все так же была неспокойна, хоть и в меньшей мере. Собеседник ее больше чем устраивал, но принцесса соврала бы самой себе, если бы сказала, что понимает о чем говорит Козимо. Сплошные тайны и никакой ясности. А как бы ей хотелось слышать последнее. Уж лучше бы сеньор Дамико позволил себе ложь и напрямую сказал, что никакой свадьбы не будет и все в ее жизни непременно наладится. Впрочем, о последнем он говорил, но настолько загадочно, что понять его намеки не представлялось возможным. Этот человек, казалось, намеренно от нее что-то утаивал. Быть может, отец и впрямь передумал? Но почему тогда ей еще ничего не сказали? Возможно, тетушка Летеция что-то знает, а Козимо не хочет говорить что-то раньше нее, потому и изъясняется намеками? Как бы там ни было, Офелия отнюдь не намеревалась прогонять сеньора Дамико. — Можно и так сказать. Впрочем, с ней я более откровенен. Но что насчет Вас… Не хочу Вас испугать. Повторюсь, Вы сами все скоро начнете понимать и без моих загадок. — И все же странный Вы человек, сеньор Дамико. Офелия подняла чашку, и только поднесла ее к губам, как тут же выронила от неожиданности. На терассу ворвался человек, в котором она не сразу, но все же признала Марио Фальконе. Он был встревожен, глаза его лихорадочно блестели, а по лицу струился пот. Запыхавшийся, он опрометью бросился к принцессе и схватил ее за руку. — Уходим отсюда. Немедленно! — Сеньор Фальконе… — Офелия непонимающе смотрела на Марио. Ее пугал лихорадочный блеск в его глазах, как и его резкость. Она решительно не понимала, что он от нее хочет, и уж тем более она не ожидала увидеть его здесь, точно зная, что он должен воевать с альвитанцами. Ей хотелось задать ему не один вопрос, но он, кажется, был не намерен давать объяснения здесь и сейчас. Даже Козимо насторожился, увидев здесь генерала. Он поднялся, хмуро наблюдая за тем, как Марио пытается увести принцессу, а она только и решилась, что подняться с места, да так и застыла на месте испуганная и встревоженная. — Сеньор. Как Вы здесь оказались? — спросил Козимо, взирая на Марио недоуменным взглядом. — Нет времени объяснять, — он даже не удостоил сеньора Дамико взглядом. — Ваше Высочество, нам нужно идти. Быстро! Альвитанцы уже здесь. Они возьмут Вас в плен, если Вы сейчас же не последуете за мной. Офелия с трудом понимала, о чем говорит Марио. Все происходило слишком стремительно. Как тут не растеряться, когда полученное в спешке предостережение звучало настолько неожиданно, что вникнуть в него требовалось время? Совсем не думая о войне, Офелия не ожидала услышать весть о том, что альвитанцы вошли в Сафоджу. Да и ни о каком плене она прежде не размышляла, будто такого понятия и вовсе не существовало. — Ну же! Идемте! — Марио упорно пытался увести принцессу за собой, но не успела она сделать и двух шагов, как он услышал роковое слово: — Поздно. Марио обернулся на сеньора Дамико, который и произнес это страшное слово. Козимо смотрел на выход из терассы, Марио устремил взгляд туда же и замер в страхе. Неподалеку стояла герцогиня, а рядом с ней альвитанский маршал в сопровождение четырех кирасир. Офелия же находилась в ступоре, силясь понять, что происходит. — Генерал, — Летеция вопросительно посмотрела на Марио Фальконе. — Что Вы здесь делаете? — Прекрасно, — сказал маршал по-итанийски. Легкий акцент изобличал в нем иностранца, но он явно неплохо владел языком. — У меня целых два пленника. Марио гневливо посмотрел на герцогиню. Он верно понял, что она сама выдала свою племянницу и явно сама была инициатором своего предательства: никто ее не вынуждал. Видимо, она понадеялась, что герцог де Марсальен окажет уважение принцессе, но тот явно собирался воплотить в жизнь страхи Марио — сделать Офелию своей пленницей. Генерал настолько отчаялся, что не думая о последствиях, обнажил шпагу. Против него было пятеро, но она настолько жаждал спасти принцессу, что не сознавал всей глупости своего поступка. Он заслонил Ее Высочество собой и встал в стойку. — Я так просто вам ее не отдам, — гневливо произнес Марио, смотря на маршала. — Вы мой пленник. Советую отдать шпагу, иначе ее отберут у Вас силой, — Максимилиан, как и всегда, был холоден, однако генерал Фальконе был не в состояние по достоинству оценить его выдержку и спокойствие. Он видел, как солдаты обнажают свои шпаги и угрожающе приближаются к нему. А маршал спокойно стоял в стороне, будто ему не грозило никакой опасности. Спокоен оказался и Козимо, который приблизился к Офелии и успокаивающе взял ее за руку. Сама принцесса невольно ахнула от неожиданности. Происходящее ее пугало. Привыкшая к тому, что сад — единственное место, где ее никто не тревожит, она никак не ожидала вторжения в свою небольшую цитадель покоя и умиротворения. Ее пугали эти люди. Ей было страшно, и она крепко сжимала руку Козимо, который тщетно пытался ее успокоить. — Я просто так не дамся. И принцессу Вам не отдал, — Марио готовился защищаться. Глупец! Он не сознавал сколь бесполезен его поступок и сколь сильно запоздал его план спасения Офелии. — Генерал, выполните их требования, — безразлично сказала Летеция. — Это Вы их сюда привели! — Марио гневно посмотрел на герцогиню. Внутри все кипело от злости и он уже не следил за тем что и кому говорит. — Вы предали свою племянницу. Они увезут ее в Альвитанию. Вы понимаете, что Вы наделали? — Нет, они не посмеют. Так ведь, маршал? — она вопрошающе посмотрела на Максимилиана, ожидая подтверждения своих слов, но тот не собирался ее обнадеживать. — Генерал прав. Ее Высочество поедет в Альвитанию к моему брату-королю. — Но как так? Маршал! — Летеция засуетилась. От былого спокойствия не осталось и следа. Теперь она с тревогой смотрела то на герцога де Марсальена, то на Офелию. — Она же дочь короля. И невеста антильского принца. Вам не позволят… — Я не спрашиваю Вашего разрешения, — Максимилиан даже не взглянул на герцогиню. Он, как всегда, был холоден и непреклонен. — Отныне Офелия пленница Жозефа. Я напишу своей сестре. Она заберет ее и отправит к королю. — Но, маршал… — Я все сказал, — Максимилиан сделал рукой жест, дающий понять, что он не намерен выслушивать чьи-либо возражения. — А Вы, генерал, отдайте шпагу и проследуйте за мной. — Я же сказал, что не дамся так просто, — Марио оскалился, смотря на приближающихся солдат. Они уже окружили его, наставив свои шпаги, а он все так же был полон решимости закончить начатое. Сделав уверенный выпад в сторону одного из альвитанцев, он встретил достойный отпор. Одно дегаже и его уже под руки взяли двое других. Третий пытался отобрать шпагу, но Марио крепкой хваткой взялся за оружие, тогда его кольнули шпагой в запястье и он невольно разжал хват. Шпага со звоном упала на пол, а Марио Фальконе оказался заложником герцога де Марсальена. Ему заломили руки за спину, он пытался вырваться, но тщетно, его схватили только сильней. — В замке есть карцеры? — спросил Максимилиан, обращаясь к Летеции. — Да. — Поищите для генерала подходящее место. Пусть успокоиться. Я навещу его позже. Солдаты вывели брыкающегося Марио, а он все извивался в попытках высвободиться. — Не трогайте ее! Я прошу Вас! Я все скажу, но оставьте ее Высочество! — доносились его крики, но Максимилиан не обращал на них никакого внимания. Офелия невольно сделала шаг назад. Происходящее ее пугало. Еще каких-то несколько минут назад она любовалась цветами и спокойно попивала прохладный чай, как ее покой был нагло нарушен появлением незванных гостей. Не успела она удивиться появлению Марио Фальконе, как ее охватило волнение за ее судьбу. Только теперь она начинала смутно понимать суть происходящего. Марио пытался спасти ее, но не успел. Тепрь он пленник альвитанского маршала, и неизвестно, какая судьба его ждет. Да и сама она теперь не хозяйка своей судьбы. Впрочем, здесь никаких перемен не наблюдалось. Разница лишь в том, что ранее ей распоряжался отец, теперь же ей будет распоряжаться альвитанский король. Неизвестно, что страшнее и неприятнее: быть заложницей отца или заложницей другой августейшей персоны, о которой она толком ничего не знала. Но ей как будто никто не хотел навредить. Маршал оказался весьма обходителен, когда подошел к ней и протянул руку. — Я Максимилиан — маршал Альвитании, — сказал он, ожидая от нее рукопожатия. — Отныне Вы пленница моего брата. В скором времени я отправлю Вас в Жуаль. Но а до тех пор Вы будете жить здесь под надзором моих солдат. Извините, но это необходимость. Я не могу позволить Вам сбежать. Офелия, подталкиваемая страхом, отпрянула от маршала, но вместо того, чтобы слезно умолять его о чем-то, она озлобилась. — Убирайтесь к черту! Я не Ваша пленница и не буду ей! — Увы, этого Вам уже не изменить. — Я не поеду в Жуаль! Даже не надейтесь. Офелия, обличившая свой страх в каприз и упрямство, попыталась бежать. Она решительно сорвалась с места и направилась к выходу, но Максимилиан крепко схватил ее за руку. — Отпустите! — она пыталась вырваться, но тщетно. Маршал притянул ее к себе, тогда она свободной рукой принялась бить его в грудь. — Ненавижу Вас! Убирайтесь! — Успокойтесь. Я Вам не враг, — и вновь Максимилиан обнаруживал спокойствие там, где другой на его месте поддался бы эмоциям, пусть и скверным. — Ведите себя прилично и Вам не причинят вреда. Если Вас это успокоит, то в Жуаль Вы поедете, скорее как гость, нежели пленник. С вами будут обращаться в соответствии с Вашим титулом и не посмеют причинить вреда. — Прочь! Отпустите меня! Я никуда не поеду! Катитесь Вы к черту со своим братом-королем! Офелия все еще порывалась вырваться, но хватка Максимилиана оказалось настолько сильной, что принцесса ощутила боль в запястье, когда он сжал его сильней. — Прекратите. Отпустите ее. Вы делаете ей больно, — вмешалась Летеция. Максимилиан, не долго думая, выпустил руку Офелии из крепкого хвата. Тогда она пошатнулась и чуть не упала, но тетушка поспешила заключить ее в свои объятия. — Вы можете сопротивляться сколько угодно, но бежать Вам некуда. Кругом мои солдаты. И за этой частью замка будут следить очень пристально. А теперь прощайте. Я зайду к Вам позже, — на этом Максимилиан сделал почтительный кивок и неспешно покинул терассу. — Это Вы меня им отдали, тетушка! — Офелия расплакалась, не в силах сдержать сильный эмоциональный порыв, который в ней спровоцировало все произошедшее. Ей было страшно и в то же время она испытывала ненависть по отношению к тетушке, которая без лишних раздумий, видимо, понадеявшись на то, что Офелию убережет ее титул, выдала ее маршалу. Такого предательства принцесса не могла простить. Это было последней каплей, и уже ничего не могло вернуть ей доброго расположения к тетушке. Сначала она поддержала отца в его решении выдать Офелию замуж за антильского принца, теперь же она без лишних раздумий отдала ее альвитанцам. Что это, если не предательство? Боль щемила грудь, глаза застилала мутная пелена слез, а рыдания так и порывались из груди. Офелия, оттолкнув от себя тетушку, осела на пол и заплакала только сильней. — Уйдите! Не хочу Вас больше видеть! — выпалила она, смотря на тетушку. — Офелия… — герцогиня хотела было прикоснуться к племяннице, успокоить, но та отпрянула от нее. — Не прикасайтесь ко мне! Уходите! Летеция, печально вздохнув, посмотрела на Офелию с сожалением и все же повиновалась ее воле. Она уходила неохотно, видимо, надеясь, что племянница передумает и попросит ее остаться, но она слышала лишь ее громкие всхлипы. Герцогиня ушла, но Козимо остался. Он подошел к принцессе, опустился на корточки рядом с ней и обнял. Не крепко, но по-отцовски нежно. — Что бы ни случилось, отныне я буду с Вами, — он гладил Офелию по волосам и прижимал к себе в попытках успокоить. А она и не сопротивлялась. Сама вцепилась в него, уткнувшись лицом в плечо. — Вы не будете одна, дитя мое. Я поеду в Жуаль вместе с Вами. Поверьте, Вам не посмеют причинить вреда. Офелия обняла Козимо крепче. У нее больше никого не осталось, кроме него. Отец к ней безразличен, тетушка предала, а Марио Фальконе взяли в плен по ее вине, как считала сама принцесса. Остался только чуткий сеньор Дамико, готовый оказать ей поддержку, подарить искреннею дружескую любовь и заботу. Он — последнее, за что можно было уцепиться. Он — ее единственное спасение от полного одиночества. Он — ее друг. И ей было страшно, как бы вслед за Марио Фальконе у нее не отобрали и Козимо. Но на терассе не было никого кроме них двоих. Лишь бы только он ее не предал, как тетушка Летеция. Но разве можно их сравнить? Тетушка всегда была равнодушна, а Козимо с первых дней проявил к ней свою доброжелательность и дружелюбие. Он мог выслушать, поддержать и даже успокоить, чего никогда не получалось у тетушки Летеции. Так стало быть он настоящий друг? Все было так, и Офелия охотно верила в искренность их дружбы, потому что это единственное, что у нее осталось.