Драконья кровь

Мы привыкли, что нас узнают в лицо. Мы привыкли к шёпоту за спинами, к совершенно невообразимым пересказам наших биографий, к немому восторгу, зависти и, не удивительно, ненависти на лицах при нашем появлении. Многим было, за что нас ненавидеть. Те, кого выжженные дотла земли и разорённые деревни не остановили от братоубийственной гражданской войны, не поверили в Мор даже после того, как увидели его своими глазами. Они дали солдат, деньги и оружие, но только потому, что иначе с них спустили бы шкуру банны и эрлы земель, пошедших за нами добровольно. Да, эти «славные» люди были в меньшинстве. А потом война кончилась. И через пару лет я впервые узнал о любопытнейших слухах – Мор на совести Серых Стражей, рвущихся к власти. Те, кто пять лет назад поддерживал Логейна, снова зашептались о том, что он-де был прав, давить надо было Серых Стражей, и не слушать их лживых речей, не верить и не сдаваться. Радовало одно – их мало кто слушал. Большинство откровенно смеялось над байками о том, что на самом деле страной правлю кровожадный я, который спит и видит, как бы отомстить людям за уничтожение эльфийской цивилизации, а потому заморочил голову нерешительному бастарду короля Мэрика. Люди были заняты восстановлением страны. Как ни странно, война принесла нам огромную пользу. Работая и сражаясь сообща, многие давние противники нашли некоторое взаимопонимание. Напряжение между храмовниками и Кругом Магов ослабло и кроме совсем уж фанатичных представителей обоих лагерей никто больше не воротил нос друг от друга. Но главной нашей заслугой стала реформа эльфинажей. Как-то с трудом сочетались двое эльфов, приближённых к королевскому трону, и полуразрушенные гетто в городах. Большая часть населения эльфинажей подалась в леса, к долийским сородичам. Кто-то успешно влился в существующие кланы, кто-то основал свой. Но этого было слишком мало. Я понимал, что эльфийская цивилизация угасает всё больше с каждым днём. Мы с трудом помним исконних богов, потеряли большую часть традиций, наш язык обеднел. И не боги виноваты в том, что оставили нас. Мы сами виноваты в том, что столетия назад в борьбе за выживание предали то, во что верили. Не люди поработили нас – мы сами стали рабами. Самым послушным рабом, как и самым страшным чудовищем, становится тот, кто добровольно соглашается носить рабский ошейник. Мне повезло. Ни одна культура не исчезает полностью, ничто и никогда не стирается из памяти так, чтобы не осталось ни одной зацепки. Клан, которому мы помогли в Брессилианском лесу, отдал мне кое-какие записи Затриана, своего покойного Хранителя. В них были более полные версии Песен и сказаний, кое-какие религиозные обряды и сведения о богах. А Круг магов и Летописцы Орзаммара открыли мне и Хранителям других кланов доступ к своим библиотекам. Обрывки сведений, старинные монографии по эльфийскому языку и культуре, пылившиеся в самых дальних уголках хранилищ, поэмы, сказки, романы – из всего этого медленно, с трудом, но восстанавливалась полная картина. Перед мысленным взором мечтателей забрезжил призрак древнего Арлатана. Его восстановление в первозданном великолепии и мощи. Реалисты понимали, что до этого ещё очень далеко и что дважды один и тот же Арлатан при всём желании не получится. Но это давало надежду. Выдёргивало из нищеты и грязи семьи городских эльфов. Останавливало деградацию, заставляло двигаться, дышать, думать. Однако, как бы идея восстановления эльфийской культуры и создание для них собственного, только им одним принадлежащего города, ни нравилась мне, широкие массы относились к ней настороженно. Привычка воспринимать эльфов существами второго сорта всё ещё была достаточно сильна, а сидящий по правую руку от короля эльф-военачальник при оружии итак заставлял пересмотреть свои взгляды на расовый вопрос. А тут ещё угроза лишения части их, якобы, исконной земли в пользу остроухих ублюдков. Передо мной и Алистером стояла достаточно сложная задача. Одно неверное движение могло привести к весьма неприятному исходу, вплоть до свержения Алистера и очередной гражданской войны. Я не хотел ссориться с людьми и Алистеру я зла не желал, но, глядя на вырождающихся сородичей, теряющих остатки гордости и самоуважения, не мог отказаться от своих планов. И, что меня даже удивляло, Его Величество, кажется, понимал меня. Во всяком случае, он ухитрялся находить нужные слова для баннов, высказывавших своё недовольство и подозрения.