The Great Anderson

- О, Курт, ты приехал. Каким бы странным это не казалось, мое сердце немного затрепетало от ласковых слов приветствия кузины. Но я не позволил себе отвлечься надолго, потому что заметил, что помимо Куинн и дворецкого здесь находился еще кто-то. На соседнем диване расположилась обворожительная девушка, которая казалась мне смутно знакомой. У нее были темные длинные волосы, что показывало ее безразличие к веяниям моды, что, безусловно, вызывало уважение. Грешно было бы отрезать эти черные локоны только для того, чтобы угодить обществу. Широкая атласная лента с бисером украшала ее голову. Пушистые густые ресницы обворожительно подрагивали, а на оливковой коже прелестно играли лучи солнца. Дэйв без промедлений подошел к окну, чтобы закрыть его и буквально обречь нас на гибель от недостатка свежего воздуха. Куинн недовольно хмыкнула, но затем заливисто рассмеялась, вновь откидываясь на подушки и коротким движением пальца подзывая меня подойти. Когда я приблизился, она тут же вскочила, шепча мне на ухо фамилию этой незнакомки. Лопез. Я определенно где-то уже слышал эту фамилию, но погрузиться в воспоминания и раздумья мне не дала все та же Лопез, которая поднялась с дивана, немного потягиваясь и словно расправляя затекшие невидимые крылья. Я уже не раз отмечал, что предпочитал мужчин в смысле, в коем обычно интересуются женщинами, но было приятно смотреть на точеную фигурку этой девушки, облаченную в легкие летние брюки, сшитые с топом из тонкой светлой ткани. Куинн тут же вовлекла меня в беседу, расспрашивая о Чикаго. Ее голос был немного низким, когда ей это было необходимо, и высоким, когда она этого хотела. Наверняка мужчины, чьи сердца успели побывать в ее плену, возвращались к своим фантазиям и мечтам, в которых Куинн принадлежала им целиком и полностью, стоило им вновь услышать этот ласкающий слух тембр. - Ну так как там в Чикаго? Скучают ли? - заинтересованно спросила она. - Скучают? Мягко сказано! Все жители облачились в траурные одежды, а земля на набережной по ночам содрогается от всеобщих рыданий, - сказал я, зная, что подобная маленькая игривая ложь польстит ей. - Неужели? Дэйв, мы обязаны вернуться! Ты слышал? - спросила она с энтузиазмом, обычно присущим детям. А затем, не давая мне вникнуть во все подробности мыслей, мелькавших в ее прелестной белокурой головке, спросила: - А ты уже видел нашу малышку? - Нет, - честно ответил я. - Но я очень хотел бы. - Она уже спит, увы. Ей уже три года, ты бы ее видел, она... Внезапно повисла неловкая тишина, отчего я поежился, надеясь, что никто из присутствующих этого не заметит. Стало вдруг неуютно, словно вся обстановка намекала на то, что мне следует уйти. Как вдруг Дэйв спросил: - А чем ты занимаешься, Курт? - Кредитным делом. Разговор зашел о работе, однако беседовали мы совсем недолго. Через пару минут Дэйв воскликнул: - Еще чего! Я не так глуп, чтобы покидать это райское местечко и уезжать обратно в Чикаго. - Факт, - вдруг произнесла мисс Лопез, отчего я даже вздрогнул, ведь до этого она не издавала ни единого звука. - Ух, я вся как деревяшка! - пожаловалась она, вновь потягиваясь и усаживаясь на диван напротив меня. Я почувствовал на себе ее внимательный взгляд, отчего я невольно почувствовал некую неловкость, но секунду спустя, коротко хмыкнув, она гордо отвернулась. Правда, подобный вид ей удалось сохранять недолго, потому что в ту же минуту она вновь посмотрела на меня и спросила: - Значит, Вы живете в Уэст-Эгге... - Именно, мисс Лопез, - подтвердил я, смакуя ее фамилию на языке. - Сантана, - сказала она скорее просто для того, чтобы я знал ее имя, нежели для того, чтобы поправить меня. - У меня есть знакомые в Уэст-Эгге... - И кто же? - полюбопытствовал я. - Быть может, вы слышали фамилию Андерсон? Куинн тут же встрепенулась, будто бы это слово больно укусило ее. Но затем она спросила с присущей ей детской заинтересованностью: - Андерсон? Кто такой этот мистер Андерсон? - Я знаю его, - неожиданно сказал я. - Он мой сосед. Забавно, мой дом расположен прямо... - но договорить я не успел, потому что тут же вошел дворецкий и сказал, что ужин уже подан и нас ждут к столу. Во время трапезы разгорелась оживленная беседа, во время которой я лишь иногда вставлял пару слов, позволяя Куинн и Сантане зацепиться за них и продолжить разговор. Дэйв же имел привычку перебивать и начинать рассуждать на абсолютно отчужденные темы, что порой выводило меня из себя. Но я молчал, пряча свое раздражение, снова затыкая себя очередным кусочком сельдерея со своей тарелки. Однако полилог внезапно прервал звонок телефона, раздавшийся из гостиной. Дэйв извинился и вышел из-за стола. Затем послышались его гневные бормотания, в которых различались слова "Я же просил больше сюда не звонить". Куинн тут же напряглась, поникнув головой. Спустя несколько минут Карофски вернулся за стол. Но едва он притронулся к вилке, как тишину снова разрезало трещание все того же телефона. Куинн извинилась передо мной и Лопез и встала, отодвигая стул с тихим скрипом. Сантана тут же насторожилась. Я ни с того ни с сего решил вновь завести беседу о том мистере Андерсоне, но тут же был прерван мисс Лопез, приказавшей мне замолчать. - Я хочу знать, о чем он говорит! - объяснила она, едва ли глядя в мою сторону. Она казалась искренне заинтересованной. - А в чем, собственно, дело? - Мне казалось, что уже всем известно. У Дэйва есть женщина в Нью-Йорке. Я приоткрыл в удивлении рот, но тут же закрыл его. В моей голове сразу же возникло несколько версий того, что могло сподвигнуть Карофски изменить своей жене. И всё равно, как бы я мысленно его не оправдывал, во мне вскипела злоба и еще большее презрение к этому человеку. Спустя некоторое время Куинн и Дэйв вернулись вместе за стол, пытаясь не подавать виду, хотя я смог разглядеть в глазах кузины ужасное беспокойство, которое она так старательно прятала. Трапеза возобновилась, но не прошло и десяти минут, как мы все услышали этот знакомый и противный звук, исходивший из гостиной. Каждый из нас в этот момент словно кожей ощущал присутствие еще одного, невидимого гостя. И каждому было ужасно неловко от этого странного чувства, сдавливающего легкие и заставляющего в молчании опускать глаза.