Ты во всем виноват.

От Автора: маленькая, да удаленькая. Не бечено, поэтому - вперед, мои юные графоманы) _____ Рейтинг главы – G. Силы свои Харуо однозначно переоценил. Понял он это на полпути к школе, когда прислонился к кирпичной стене парка, до крови прикусив губу и задыхаясь от боли в ребрах. Дышать вообще стало невозможно – ни вдохнуть, ни выдохнуть, каждый раз в боку резало так, словно он проглотил с десяток острых бритвенных лезвий, и те застряли в плоти, между костей. Аясава медленно сполз по стеночке на влажную, холодную землю, держался за бок и тяжело прерывисто дышал, и радовался, что в парке в этот час никого не было: школьники уже на уроках, а мамашки с маленькими детьми еще не повыползали. И в то же время в глубине души молил, чтобы мимо прошел какой-нибудь добрый человек, уж очень не хотелось умирать вот так вот одному, под каким-то облезлым кустом. Полчаса он просидел на студеной земле, проглотил горьковатую таблетку обезболивающего, предусмотрительно прихваченную с собой, вроде полегчало. С трудом поднявшись на ноги, Харуо плюнул на школу и свою гениальную стратегию по отводу глаз от своей скромной, но чертовски обаятельной персоны, и поковылял обратно в сторону дома. Двух дней абсолютного покоя для восстановления явно не хватило, ему вообще казалось, что стало еще хуже. По ребрам расползся синяк, дышать было больно, двигаться – тоже. Юмико, видя состояние сына, но не догадываясь об истинной причине внезапного недуга, несколько раз порывалась вызывать на дом врача. Харуо же в ответ срывался на грубости и выпроваживал заботливую мамашу: обнародовать свою травму он не хотел, был риск, что именно по ней его и вычислят. Но и самолечение никакого видимого эффекта не приносило. Страдал Харуо в одиночестве в своей комнате, стены которой за несколько дней вынужденного затворничества осточертели хуже некуда, и как настоящий мужчина страдал душевно и физически, молча, переваривая все в себе. Радовал только мелкий: без лишних разговоров приносил ему в комнату еду, воду, и делал вид, что это все его никак не касается и вообще ему не интересно, что случилось со старшим, но Харуо то и дело ловил на себе его любопытный взгляд. Снова и снова. И снова. И вот опять – из угла между стеллажом и дверью, весь из себя «ненавязчивый» и «невинный», но прожигающий дырку в лице Аясавы уже секунд пятнадцать, не меньше. И дверка тихо поскрипывает, от скуки покачиваемая расслабленной рукой. - Ну что ты смотришь? – раздражаясь, спрашивал Харуо. Под пристальным вниманием этих пытливых глаз кусок в горло не лез, и так было тошно. Кано в ответ только пожимал плечами и ничего не спрашивал, молчал, как будто ему не было дела. - Может, все-таки сходишь к врачу? – закидывал удочку время от времени, да и то звучало это как-то неуверенно и неубедительно, от коротышки, мнущегося в самых дверях. - Нет. Нормально все. Отлежусь и пройдет. – Из раза в раз чеканил Харуо. Очень хотелось на докучливого братца наорать и послать с его гребанной заботой к черту, но каждый раз Харуо каким-то чудом сам успокаивался, понимая, что Кано, скорее всего, обидится и уйдет, и он потеряет своего тихого, слегка надоедливого, но верного союзника в этой незримой войне со скукой, волнением и раздражением. Мелкий вздыхал, мелкий качал головой, но дальше на своем не настаивал. А может, и надо было настоять… Но Харуо сама судьба велела рано или поздно оказаться в госпитале: не в лице младшего брата и матери, а в лице тренера, ни с того ни с сего появившегося на пороге дома в субботу, около полудня. - Где Аясава? – с места в карьер рванул мужчина в спортивном костюме и пуховике, сердито глядя на ни в чем неповинного Кано, открывшего ему дверь. - Наверху, у себя… - растерявшись, под таким напором мальчик случайно сдал старшего брата, не успев даже подумать, что, может, надо было соврать и вообще – неизвестно, кто этот сердитый дяденька… Но мужчина явно не испытывал никакого дискомфорта, врываясь в чужой дом. Мягко отодвинув подростка со своего пути, тренер со словами «не возражаешь, если я войду?» и не дожидаясь ответа прошел в коридор и быстро поднялся по лестнице. Кано похлопал глазами, глядя в спину невоспитанному незнакомцу, захлопнул дверь и тоже побежал наверх. Успел он вовремя, к самому началу действа. - Ага, лежишь… - услышал он голос мужчины, когда тормозил у распахнутой двери в комнату брата. Тренер встал посреди спальни, грозно уперев руки в бока. Аясава на постели подобрался, сделал серьезное лицо, натянул повыше одеяло. - Я же сказал – болею… - недовольно нахмурился Харуо. - Я знаю, как ты болеешь, Аясава. Сколько можно прогуливать? Ты забыл, что у тебя турнир через три недели? Нашел время «болеть»! - Но я правда… - начал Харуо, но тренер не позволил ему оправдываться дальше. - Мне твое отношение к игре не нравится, ты это знаешь. Ты не стараешься в полную силу, а этот загул накануне большого турнира – он как нельзя лучше характеризует твой интерес к спорту. Ты не единственный многообещающий теннисист в нашем клубе, Харуо, это твое последнее предупреждение: еще хоть один такой выкидон, и я снимаю тебя с соревнований. - Я ваш самый сильный теннисист! – с гонором парировал парень. - Но не единственный, - еще раз повторил тренер, угрожающе тыкая пальцем в его фигуру. – Ты силен, но ты не стараешься. В клубе много других ребят, которые каждый день тренируются до пота и крови, а ты даже перед большой игрой не можешь поднапрячься. Пусть лучше на корт выйдут они – пусть слабее тебя, но они заслуживают там быть. А ты, Харуо – нет, ты не заслуживаешь. Несколько секунд оба молчали, Харуо сверлил тренера полным ненависти взглядом, а потом отвернулся, укрываясь одеялом поплотнее. - Делайте, что хотите, - равнодушно бросил он, уставившись в стену. - Если ты не хочешь заниматься – тогда уходи из клуба. Если хочешь играть дальше – вставай и иди на тренировку, я найду тебе свободный корт. Харуо снова молчал, тренер ждал от него ответа. Кано, притаившийся в дверях, весь извелся – он знал, как Харуо любит теннис и видел, как старший мучается сейчас, понимая, что может потерять любимое увлечение. Из-за дурацкой гордости и бараньей упертости готов был все потерять, и Кано не мог ему этого позволить. - Не могу. Изрек наконец Аясава, хороня все свои надежды выбиться в большой спорт. Тренер медленно, тяжело вздохнул. - Ты хорошо подумал? Кано не выдержал и сделал шаг в комнату. Раз Харуо такой осел вислоухий, кто-то же должен был его спасать? - Извините, - позвал подросток, обращая на себя внимание мужчины и старшего брата. Харуо тут же нахмурился и изобразил страшную рожу, явно пытаясь заставить младшего молчать, но Кано лишь скользнул по нему взглядом и, проигнорировав впечатляющую мимику, встретился глазами с тренером. – Но он правда болеет. На этот раз он не притворяется. Правда. Тренер окинул невзрачного коротышку удивленным взглядом, потом перевел его на скалящего зубы Харуо. - И чем это таким ты заболел, Аясава? Что за демоническая зараза свалила самого ТЕБЯ? Харуо, стиснув зубы, отодвинулся к самой стене, перестав паясничать. - Ничем. – Ровно ответил он. Но на мужчину его ледяной тон и враждебный вид, всегда работающие как нельзя эффективно в отбивании у людей желания задавать ненужные вопросы, не подействовал. - Ну-ка встань, - скомандовал тренер, подступая к кровати. – Давай-давай, живенько… - Я не буду! – рявкнул Харуо, снова скалясь, на этот раз на мужчину. Кано сделал еще несколько шагов вглубь комнаты и снова подал голос, считая, что без него этим двоим ну никак не разобраться. - Он не может, у него… - Рот закрой! – рыкнул Аясава, - Пошел вон отсюда! - У него ребра болят! – Кано сдал с потрохами, повысив голос. - Мелкий!.. - Опять подрался? – догадался тренер, - У тебя что, шило в заднице, а, Аясава? - Не дрался я. - Дрался-дрался… - хитро улыбаясь, поддакнул младшенький. - Так, вали отсюда, пока кости целы, понял? – разозлился Харуо, и пока он был занят грозным зырканьем на своего брата, тренер быстро наклонился, сорвал с болеющего одеяло и одним движением задрал старую линялую футболку, натянув ее край на голову извергающему ругательства Аясаве. Харуо дернулся и затих, когда тренер, опустившись на край кровати, с силой надавил на плечо, веля не шевелиться. Только поднял руку и стянул футболку с лица. - Ну, ты покойник… - прошептал в бешенстве, обращаясь к младшему. - Это ты мог бы покойником стать, - покачал головой тренер, шлепнул подопечного по лбу и почесал поросший щетиной подбородок. – Аясава, я, конечно, знал, что ты избегаешь пользоваться тем замечательным серым веществом, которым одарила тебя матушка-природа, а полагаешься в основном на животные инстинкты и игру гормонов в крови, но тут даже твои природные регуляторы дают сбой. Ты про посттравматическую пневмонию слышал? А про то, что при переломах ребер страдают внутренние органы, бывают внутренние кровотечения, а если образуется кровяной застой? А слышал ли ты, жертва телевизионных боевиков и дурного окружения, что некоторые случаи заканчиваются летальным исходом, даже если оказана первая медицинская помощь? Вижу, что не слышал, дурак ты бестолковый. Мужчина поднялся с кровати, достал из кармана мобильник. - Сейчас вызову скорую, посмотрим, что они скажут. - Не надо скорую… - спав с лица, слабо запротестовал Харуо. Обрисованная тренером перспектива, похоже, напугала и его. - Рот закрой, - точь-в-точь скопировав недавнюю интонацию Аясавы, велел тренер, и приложил трубку к уху. – Алло?.. - … теперь каждый раз, чтобы ему укол сделать, приходится медсестер со всего этажа собирать. И ведь все равно вырывается! – с улыбкой жаловалась медсестричка Ёко, попивая в ординаторской зеленый чай. На плече ее лежала широкая ладонь одного из молодых педиатров отделения – Тонаки-сенсея. Его коллега и ровесник перекусывал на диванчике напротив, слушая рассказ девушки и сочувственно качая головой. - Вот за что я иногда просто ненавижу детей, - усмехнулся Тонака, ободряюще похлопывая возлюбленную по плечу. Коллега его прожевал последний кусочек из своего бенто и торопливо сложил коробочку: пришло время оставить голубков наедине и дать им время насладиться друг другом в остатки обеденного перерыва. - Ну, я пойду, - улыбнулся молодой человек, пряча пластиковую коробочку в портфель и поднимаясь с дивана. – Надо снимки рентгеновские забрать. У меня там такой клиент интересный – спортсмен с переломом ребер. - Ууу, - сочувственно протянул Тонака, хмуря брови. – Не повезло. - Ага, - кивнул его коллега, - дай бог, чтоб осложнений не было. Снимок уже ожидал его на столе в пустом кабинете в подвальном помещении больницы. Путь обратно на шестой этаж оказался долгим – помимо нескончаемых больных посетителей в это время с обеда возвращались и многие работники, поэтому лифт останавливался на каждом этаже, терпеливо выпуская и впуская всех желающих и не желающих. Ребенка, проглотившего стеклянный шарик, на третьем выпихивали из кабины всем скопом. Родной шестой встретил привычной для этого времени дня суматохой в приемной и такой же привычной тишиной в коридорах. Пациент и вправду попался занятный. Да и вся семья у него… Настолько типичная японская семья и при этом настолько необычная, что молодой специалист никак не мог на них насмотреться и нарадоваться. Взять хотя бы самого больного – молчаливый, грозно хмурящийся подросток, при этом с внешностью фотомодели мирового уровня: четко очерченные скулы, густые брови правильной формы, прямой аккуратный нос и островатый подбородок, полные, красивые губы. Характер у этого спортсмена был тот еще – пациент за время осмотра не проронил ни слова, не потрудившись даже объяснить, как получил травму, только кивал в ответ на наводящие вопросы. Дышать больно, здесь болит? Родители его – совершенно ангельская парочка. Очень красивая и молодо выглядящая мамочка, переживающая за любимое чадо, и отец – невысокого роста, с по-детски круглым и милым лицом, сразу вызывающей у окружающих симпатию и внушающий доверие. Сходства между папой и сыном было – ноль. Из чего врач сделал вывод, что они друг другу не родные. На этом знакомство с дивным семейством и закончилось бы, но потом доктор увидел в углу комнаты младшего брата больного – мальчишку с явно европейскими корнями, с таким же, как и у отца, миловидным круглым лицом, с добрыми, пронзительными глазами. Хрупкого, не слишком развитого для своего возраста, неуверенного в себе. А когда, задержав на мальчике взгляд, встретился вдруг с откровенно враждебным взглядом старшего – понял, что семейка покорила его до глубины души. Сводные братья, значит. Понятно… и вон как старшенький задергался, стоило только на его драгоценного младшего чуть дольше положенного посмотреть. Не просто так ведь, да? Не братское это чувство, дружище. Или вы уже?.. Боролось с любопытством с трудом. Не каждый день встречаешь такой колоритный однополый союз сердец, и реакция старшего сама за себя говорила – порвет за младшего, уроет любого, кто к его избраннику притронется. Сколько страсти, сколько романтики, а! Эх, молодость… «Где мои семнадцать лет?» - с тоской думал доктор, вышагивая по коридору к палате своего больного. И вспоминал, что последний раз влюблялся так на втором курсе университета, и думал о том, что сейчас, когда они вместе прожили уже шесть лет, о таком взрыве чувств и страсти и речи уже быть не может. У них любовь старая, зрелая, спокойная и надежная. Им не надо сражаться за внимание и чувства друг друга. Сражаются они только за место у раковины по утрам и за последнюю пару чистых носков, что уж говорить – бытовуха. Сладкая, уютная, но бытовуха. А у этих двоих все только начинается, все в самом разгаре, чувства полыхают огнем, вечная буря эмоций, жадность, страсть, желание обладать и желание отдаться… страх, боль, надежда. Все у этих двоих еще впереди. И секс – умопомрачительный, животный, до искр из глаз и пены изо рта. Вот тут за хрупенького младшего стоило поволноваться, вдруг у старшего крышу сорвет от переизбытка эмоций? А ведь они юные, неопытные, не знают еще ничего. И будет лежать на этой койке младший, с порванным задом и слезами на глазах. «Нет, никуда это не годится!» - решил врач, - «Будем проводить воспитательную беседу». - Осложнений, слава богу, нет, - рапортировал молодой доктор, рассматривая рентгеновские снимки на специальной панели на стене. Потом выключил подсветку и повернулся к пациенту, с траурным видом лежащему на больничной койке. Ну, не грусти, не грусти… И я не враг тебе, не соперник, дружище. Родители подростка стояли рядом, младший братишка забился в кресло в углу и вид имел такой перепуганный, словно ребра сломали ему самому. Доктор, глядя на него, не удержался от улыбки, и снова повернулся к взволнованным родителям. - Перелом не сложный, хирургического вмешательства не требует, пункция тоже не нужна. Сейчас пациенту рекомендуется только покой, постельный режим, никаких физических нагрузок, боль, если будет сильно беспокоить, можно снимать анальгетиками, но не рекомендуется. Период полной реабилитации займет от трех до четырех недель. Родители вышли из палаты вслед за доктором, чтобы получить чек за представление медицинских услуг, на смену им из коридора вошел тренер. Встал посреди палаты, с нечитабельным выражением лица глядя на своего непутевого подопечного. Харуо как-то обреченно вздохнул и поморщился от боли. - С соревнований я тебя снимаю, все равно не сможешь играть… - спокойно сообщил тренер, глядя на расстроенного Харуо. - Не надо, – вдруг попросил парень, - он сказал три недели, я смогу играть. - Даже если боль уйдет, твоя скорость и сила ударов будут потеряны. Не имеет смысла… - Я самый сильный в клубе. Отыграю, как смогу. - Харуо, выше своей головы не прыгнешь, - честно попытался вразумить тренер, но по сосредоточенному лицу подростка видел, что тот не отступится. - Я знаю, - Харуо кивнул. - С такой травмой, без усиленных тренировок ты не выиграешь, перенапряжешься – снова будешь как бревно лежать и кусать локти от злости. Лучше пропусти год… - Вы меня наоборот должны уговаривать играть! – разозлился Харуо. - Не в твоем состоянии, - мужчина покачал головой, - ты себе только навредишь. - Я лучше знаю. Трех недель мне хватит. Я смогу. Кано следил за диалогом молча, все так же сидя в своем кресле в углу. Его присутствия никто не замечал, и на этот раз мальчик этому только радовался. Всей душой он болел за своего старшего брата, понимая, каким это будет ударом для него, если он не сможет выступить на соревнованиях. А зная Харуо, Кано мог предположить, что он вообще теннис бросит – не будет Харуо ждать еще целый год, чтобы выиграть первенство на окружном турнире. Тренер все молчал, размышляя над словами своего игрока и взвешивая все за и против. Лицо его было непроницаемо, поэтому сказать что-либо по нему было невозможно, и оба брата ждали вердикта с замиранием сердца. - Хорошо, давай посмотрим, - выдохнул мужчина, - если перед игрой врач скажет нет – ты будешь сидеть на скамейке, без обид, Харуо. Или поедешь домой. Понял? - Понял, - вяло улыбнувшись, кивнул Харуо, и поспешил еще раз заверить - я смогу играть. - Это не тебе решать, - усмехнулся тренер, - поправляйся. И мелкому спасибо скажи! Иначе уже вылетел бы из клуба. Мужчина кивнул встрепенувшемуся Кано и, развернувшись, вышел из палаты. Харуо тоже кинул на младшего брата взгляд, но тут же отвернулся и больше вслух не проронил ни слова. С одной стороны, все случилось очень удачно: бросать любимое хобби не пришлось, разрешение играть вроде бы как получил, со здоровьем тоже все будет в порядке. Но на другой чаше весов было нечто, ради чего Харуо не думая готов был пожертвовать всем вышеперечисленным, и теперь «это» оказалось еще более незащищенным, чем раньше, под прямым ударом, если он случится. А мелькнув со своей травмой в официальной сводке Харуо увеличил свои шансы быть вычисленным злопамятными уголовниками. Мелкий о том, что находится под прямой угрозой, похоже даже и не подозревал. Да и с чего бы ему задумываться над этим? Это Харуо знал всю историю от начала до конца, прекрасно видел полную картину и понимал, что если его найдут и будут мстить – бить будут в первую очередь по семье, и больше всех, как самому слабому, достанется именно младшенькому. Аясава смотрел исподлобья на грустного, скучающего в своем углу брата, окидывал взглядом щупленькую фигурку и думал, что если с ним что-то случится – Харуо себе этого никогда не простит. Не простит, если у них поднимется рука сделать ему больно, если они заставят его плакать… ни себя, ни их. Раздражение в душе росло, вкупе со страхом и зарождающейся паранойей. Вот померещился в коридоре какой-то подозрительный мужчина в костюме – всего на секунду, а у Харуо уже сердце ушло в пятки. Неужели так быстро, неужели уже нашли?! Там же мама, и отец Кано… Харуо подорвался, сел, из-за растекающегося по телу адреналина не чувствуя боли, и тут же попытался успокоиться. Он же не один лежит на этом этаже, в этой больнице. Вполне возможно, что это чей-то родственник приходил. Или же ему и правда померещилось. Харуо опустился обратно на подушку, осторожно выдохнул, закрывая глаза. Нет, ребята, так от его нервов вообще ничего не останется. - Мелкий, - позвал хрипло, поворачивая голову. Кано снова встрепенулся, когда обратились к нему, выпрямился, весь обращаясь во внимание. – Одежду подай. Надо валить отсюда к чертовой матери. Помогать мрачному Харуо одеваться почему-то было очень… интимно. Держать его футболку, пока он пытается как можно безболезненнее просунуть в нее руки, потом – пуховик. Видеть, как краснеют его щеки от смущения от ощущения собственной беспомощности. Видеть Харуо слабым было интимно. Ведь никто другой не увидит его таким никогда и Харуо никогда такого никому не доверит – помогать ему, когда он не может сделать чего-то сам. И злиться на него никак не получалось – такой Харуо просто умилял Кано, и злости и обиде не оставалось места в его маленьком сердечке. Когда в палату вернулись родители, Харуо с тем же траурным лицом сидел на кровати, а Кано стоял рядом, у прикроватной тумбочки, чему-то улыбаясь, радуясь тому, что стоит всего в полуметре – а Харуо не прогоняет его. - Хочешь домой? – догадалась Юмико, едва переступив порог. – Хорошо, пошли тогда. От предложенной помощи Харуо отказался, сверкнув на всех глазами разъяренного волка, и сам вышел в коридор. Уже в приемной отделения Кано, плетущегося вслед за своей семьей, тронули за плечо. От неожиданного прикосновения мальчик вздрогнул и обернулся, и за спиной своей увидел того самого молодого врача, что занимался травмой Харуо. - Уделишь мне пять минут? – с приветливой улыбкой попросил он, указывая на пустую палату в двух шагах от себя. Кано воззрился на него недоуменно, потом развернулся к своим, тоже остановившимся рядом. - Зачем? – задал мальчик резонный вопрос. Родители его тоже глядели вопросительно, а Аясава Харуо помрачнел еще больше и смотрел скорее с подозрением и враждой. - Просто поговорить, - пояснил доктор, - это не займет много времени. Кано еще раз обернулся на семью, словно ища их поддержки в своем решении, и кивнул. - Куда это? – у Аясавы, наконец-то, прорезался голосок, он выступил вперед, быстро приближаясь к брату и своему лечащему врачу. – Что это у вас за разговоры такие? - Это строго конфиденциально, если он захочет – сам расскажет, - покачал головой молодой человек, стараясь укрыть снисходительную улыбку. - А какое у вас дело может быть к нему? – с вызовом проговорил Харуо, ничуть не смущаясь ни косых взглядов работников больницы, ни своего грубого тона, ни того, что доктор был намного старше его самого. – Вы меня лечили, а не его… - Дам твоему брату несколько советов по уходу за больными, - улыбнулся док, водружая руку на плечо младшего мальчика и разворачивая его, растерянного, к пустой палате. – А ты, если так волнуешься, можешь понаблюдать за нами через окно. Дверь за ними закрылась с тихим щелчком, повернулась маленькая ручка замка, отделяя врача и подростка от внешнего мира. Родители присели на диванчик в приемной, готовые покорно ждать, пока беседа врача с их ребенком закончится. Харуо же прилип лбом к холодному стеклу в стене, разделяющей коридор и палату, и сквозь щели горизонтальных жалюзи пытливо взирал на подозреваемого. В его взгляде доктор с легкостью прочел одно единственное послание: «только дотронься до него хоть пальцем, и я тебя убью». Улыбнулся старшему, потом младшему, и протянул для пожатия руку. - Ну, здравствуй, Мишараюми-кун. Меня зовут Икемото Такедзава, я врач-педиатр в этой больнице уже три года, и это очень удачное стечение обстоятельств, что из травматологии вас направили именно ко мне.