Ты во всем виноват.

(Опять какая-то левая заметка) от Автора: Если читатели будут лениться писать отзывы, я буду лениться писать проду. Вот так. ^_^ Пожалуйста. Что понравилось, а что нет — все это очень важно для каждого писателя! Рейтинг главы – R. Шин названивал уже третий день подряд. Подряд трое суток, с интервалом в один час, как маньяк или робот набирал номер Харуо и звонил до тех пор, пока у того не сдавали нервы и он не сбрасывал звонок или вообще отключал мобильный. Трубку Харуо принципиально не брал, потому что знал, что нужно Шину, а мириться, как он сам думал, еще было рано, потому что Харуо все еще был зол. Не только на Шина. Зол он был потому, что ему опять пришлось втихую самоудовлетворяться, запершись в комнате и включив погромче музыку, чтобы мелкий случайно не услышал ненароком слетевший с губ стон. После того, что случилось в ванной, сомневаться уже не приходилось – он заводился при виде обнаженного ладного мальчишки. Но изнасиловать малыша снова Харуо не рискнул: заниматься с ним нормальным (гейским!!!) сексом еще нельзя, у ребенка будет моральная и анальная травма, в рот он не возьмет, в руку тоже вряд ли… Так что по-любому выходило, что придется самому дергать за рычаг, а это можно сделать и не нервируя мальчишку. Господи Боже, о чем он только думает… поиметь эту мелкую пуговку в зад, засунуть в рот… Докатился. Но пока двигал ладонью вверх-вниз, Харуо представлял то, что сжимает в руке, зажатым между ягодиц мальчика, и в ответ на такие мысли очень быстро пришел оргазм. Просто потрясно, Харуо, дрочишь на своего младшего брата… Осталось тебе только премию «самый юный педофил и развратник года» дать. Или золоченый фаллос на мраморной подставке, с выгравированной надписью на табличке: «самый быстрый оргазм», как символ победы в номинации «лучшая дрочка на младших братьев» или «лучшая дрочка на недоразвитые мальчишечьи тельца» Браво, браво! Море оваций, рукоплескания, свист из зала… Вместо грамоты Харуо выдернул из бумажной коробки на столе салфетку, вытерся, а вместо золоченого фаллоса спрятал свой обратно в штаны. Вот и поиграли. Мальчики. Недовольство собой и неудовлетворенность грызли Харуо без конца. Мысли все время возвращались к обнаженному телу в молочных клубах пара, перед глазами стояли пухлые губы, дрожащие ладошки, острые плечики, тонкая, почти девичья талия, узкие бедрышки и… — …подай мячи! – прорезался женский голос с другого конца корта. — Ага, мячи… — пробубнил Харуо, не двигаясь с места, и затуманенным взглядом уставившись в мягкий резиновый настил под ногами. Отделить то, что он услышал от того, что сам себе в этот момент представлял, смог не сразу. Не те мячики! Глухой удар ракетки и зеленый снаряд с силой врезается прямо в лоб. — Бля… — поднимает руку Харуо, потирая ушибленное место. — Ты где сегодня, Аясава? – ругается тренер, подбрасывая на ракетке очередную крупнокалиберную пулю. – Мы тут, на Земле, на третьей планете! Япония, Токио, тренировочный зал! И у тебя тренировка по теннису, а не сеанс эротических фантазий. Тренер подбросил мяч, замахиваясь ракеткой, и Харуо, не дожидаясь, пока мячик достигнет своей цели, сорвался с места, подбирая с площадки снаряды и возвращая их партнерше за сеткой, которая укладывала их обратно в корзинку пулемета. Судя по количеству пропущенных мячей, он сегодня явно не в форме… Тренер на прощанье оттаскал его за ухо, приговаривая «да что с тобой сегодня такое, соберись давай, и не вздумай мне активно праздновать, у нас игра на носу…» Группа уже ушла, Харуо один копошился в своем шкафчике в раздевалке, забывая то одно, то другое, неряшливо сбрасывая носки и тетрадки в спортивную сумку, выкладывая обратно, а на выходе чуть не забыл ракетку. На улице было морозно, десятый час. Давно стемнело, но люди, в предвкушении Нового Года, сновали по заледенелой улице, играла музыка где-то неподалеку, светились гирлянды и огни, но настроение у Харуо было вовсе не праздничным. Ему вовсе не улыбалось встречать 2009ый в кругу «как бы семьи». Ему совсем не хотелось сидеть весь вечер в одной комнате с мелким без шанса притронуться к алкоголю или покурить, потому что… потому что все это в присутствии «как бы родителей». А еще мелкий будет рядом крутиться, мельтешить, и придется улыбаться, принимая ненужные подарки, и говорить какие-то слова в ответ, и самому вручать чертовы цветастые коробочки и конверты… Из-за угла, шушукаясь, выглянула парочка закутанных в шарфы девиц. Лица были новыми, и если бы не поганое настроение, Харуо бы охотно поулыбался и записал бы телефонные номера, но слушать томные воздыхания и терпеть восхищенные взгляды фанаток и обожательниц ему было лень, поэтому он молча спустился по лестнице спортивного центра и пошел в противоположную от девушек сторону. «Только бы не пристали», — подумалось ему. Он достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну, зашуршал по карманам в поисках зажигалки, и тут из-за кадки с ёлкой на дорогу торжественно выпрыгнул Шин, разводя руки в стороны и сопровождая сие действие радостным «та-даааам». — Сюрприииз! – улыбаясь во все тридцать два… тридцать один зуб, провозгласил он, все еще держа руки раскрытыми для теплых дружеских объятий. — Обосраться, как я рад. – Холодно отреагировал Харуо, выплюнул сигарету и обошел друга, намереваясь побыстрее и без задержек добраться до дома. — Эй, ну ты чего, все еще дуешься? – Шин развернулся и пошел рядом, то и дело выпрыгивая вперед и заглядывая в лицо Харуо. — Я не хочу с тобой разговаривать, отвали. – Отрезал парень, ускоряя шаг, но Шин вцепился в его локоть, не отпуская. — Слушай, уже неделя прошла… У тебя что, месячные? Купить тебе шоколадку и молочка? Много кальция и эндорфина – вот что нужно человеку, чтобы чувствовать себя здоровым и счастливым даже в такой морозный день! — Шин… — Я за тебя волнуюсь. Чувак. Ты такой нервный в последнее время… Сегодня в интернете читал, что 6 граммов шоколада в день снижает риск заболевания гипертонией на 39 процентов и является хорошим средством профилактики инфаркта миокарда и инсульта. — Сколько часов ты потратил на то, чтобы придумать эту тупую шутку и выучить этот бред про миокарды и инфаркт? — Ну, ладно тебе… ну, улыбнись. – Настаивал Шин, смешно корча рожицу. – Где твоя шапка, ты же после тренировки, с ума сошел, хочешь заболеть? — Прекрати играть в мамочку. — На, возьми мою, потом отдашь… — Да отвали ты, блять! – рявкнул Харуо, грубо отталкивая протянутую руку с толстой шапкой с огромным помпоном. Шапка упала в сугроб, и Шину пришлось остановиться, чтобы подобрать ее и отряхнуть, но потом он сразу же догнал Харуо и снова заговорил, натягивая шапку обратно на взъерошенную голову. — Да ладно. Не злись ты так… Я серьезно волновался. Ты на звонки не отвечал, на сообщения тоже… — Наверное, это потому, что я не хотел с тобой разговаривать. Ты не думал? — Думал. Поэтому решил с тобой лично повидаться… Я подумал, что ты просто забыл своего придурковатого лучшего друга… — глупая несмелая улыбка и заискивающий взгляд прямо в глаза. — Ключевое слово – придурковатого… — Ну, смотри! – Шин протянул вперед руку, стягивая перчатку. Пальцы и запястье все еще были в бинтах. – Еще болит… ношу, не снимаю. – Заверил он. — Заслужил. – Коротко ответил Харуо. — Ага… — тяжко вздохнув, согласился Шин. – Я ж не спорю… ну, долго ты еще будешь буку дуть? Новый год скоро, а мы даже не разговариваем… — Ты урод, Шин, ты понимаешь? — Ну да. — Что ну да? – Харуо остановился, поворачиваясь к другу. – Ты проигнорировал то, что я тебе сказал. Я к тебе по-прежнему должен относиться, как к другу? — Я уже извинился… — Да срал я на твои извинения, Шин. Просто это значит, что ты мои просьбы ни во что не ставишь. — Я ставлю! – разозлился парень, подступая чуть ближе и агрессивно выпячивая грудь. – Это ты меня ни во что не ставишь! Я же сказал тебе – я ничего не делал, я хотел с ним просто поговорить… Я тебе хотел помочь, раз ты такая дубина! — Сам ты дубина! – тоже повысил голос Харуо, — Я не знаю, что ты языком поганым своим там наговорил, у него после этого психоз случился. Я три дня рядом с ним возле постели сидел! Шин запнулся на минуту, недоверчиво глядя в разгневанное лицо друга. Правда?.. Не врет ли? — Хочешь сказать, это я виноват?.. – уже менее уверенно спросил он. — Да. – Отрезал Харуо. И добавил чуть тише: — Частично. — Я ничего такого не сказал… — оправдывался Шин. – Я не виноват, что он у тебя как кисейная барышня. — Уйди с дороги, Шин. – Попросил Аясава. — Никуда я не уйду, пока ты меня не выслушаешь! Ты в последнее время сам как не свой стал… Все время о нем печешься. Когда ты со мной просто пиво пил? — Ты что, ревнуешь? – попытался подколоть Харуо. — Да не ревную я! Ты сам не понимаешь… Я за тебя рад. — Чего?.. — Я за тебя рад. Но ты баран тупоголовый, я хотел как лучше… Ты же даже самому себе не признаешься. — Да о чем ты треплешься, идиот? — О мелком. – Как непроходимому дураку доверительно шикнул Шин. — Ты сам вспомни, что ты делал последние несколько месяцев? Мелкого спасал, то от одного, то от другого. Думаешь, я не знаю, что у вас там в школе происходит? У меня есть оттуда и другие друзья, так что я в курсе всего… даже про девку, которая мелкому в любви призналась. И что ты ее на следующий же день увел. Ты за ним ходишь, как цербер, к нему подходить боятся… знаешь, какой по школе слушок пошел? – Шин сделал паузу, глядя в темные глаза Харуо. Харуо не перебивал, внимательно слушая и сжимая зубы. — Говорят – у Аясавы братский комплекс. Все чиксы визжат! Браво, братец! Брутальный отморозок Аясава души не чает в своем милом младшем братике! Твоя шлюшка уже всем растрепала, в каких вы родственных отношениях… Не помню, как ее там. И хорошо, что все думают, что это братский комплекс… Потому что мы-то с тобой знаем, что это на самом деле. — И что же? – устало и напряженно вздохнул Харуо, отводя взгляд. Очередной сумасшедший бред Шина, просто бред и ничего более… хотелось поскорее добраться до дома, в тепло, в мягкую уютную постель, подкрепившись перед сном разогретым Юмико ужином. — Ты просто влюбился в него. – Огорошил Шин. Харуо взглянул на него, как на надоевшего психа. — Я не гомик. Уже сто раз говорил. — А я тебе сто раз говорил, что так тоже бывает! — Да ничего не бывает, прекрати нести чушь!.. — Да ты же просто влюбился в него, хоть сам себе признайся! — Иди нахуй, Шин. – Сплюнул Харуо и пошел прочь. Но Миядзаки как смертельная болезнь, просто так не отстанет. Снова тащится за ним, дергает за рукав, шипит в ухо, злится. — Да ты глянь на себя, ты уже вторую неделю бесишься, а все из-за чего? Я его просто потискал слегка, да, считай, ничего и не сделал, так, за руку подержал… А ты меня сразу за яйца! Еще скажи, что это не ревность… Ты же пытаешься его защитить! — Шин, я говорил тебе, не лезь к нему? – Снова остановился Харуо. И видя, как друг устало вздохнул, явно припоминая что-то такое, уже тише продолжил: — ты притащил это развратное дерьмо в мой дом, в мою семью, ты дрочил в моей ванной, ты трогал моего брата… — А, так ты уже считаешь его семьей? И когда он стал для тебя «младшим братом»? Ты же всегда ненавидел его? А, Харуо?.. – говорил Шин, тяжело выдыхая и с болью и злостью глядя в глаза лучшего друга. – И каково это, тайком от родителей дрочить крошечный член «младшего брата» и мечтать засунуть свой в его маленький тощий зад? — Я тебя сейчас ударю. — Да бей, бей, мне не привыкать… — развел руками Шин, улыбаясь, — Может, я и дерьмо, но хотя бы не такое трусливое. Я не ссыкую признать, что мне кто-то нравится. Хотя бы для самого себя признать. Харуо молча смотрит на него, забыв про холод и мороз, щипавший за нос и кончики ушей, а под пуховой курткой потея от ярости и до боли сжимая зубы, но ударить не решается. Они стоят друг напротив друга с минуту, выразительными, внимательными взглядами вперившись в лица друг друга, и Шин вздыхает первым, прикрывает на мгновение глаза. — Ты не кулаками махай, дружище… — уже спокойно говорит он. – А послушай меня. Если ты его хочешь, что прям так неймётся, что никого к нему не хочешь подпускать… — Я… — Это значит, что ты к нему все-таки что-то чувствуешь. Есть всего две причины, по которым один парень может находить сексуально привлекательным другого парня: он либо гей или бисексуал, либо чувства, которые он испытывает к этому другому парню, гораздо глубже и сильнее дружбы или братской любви. «Что, в принципе, одно и то же», — подумали оба. Он снова замолчал, вглядываясь в каменное лицо Харуо. — Перестань истерить, как девственница перед первой брачной ночью. Ты ведь не только на меня злишься, да? Ты просто злишься, потому что не знаешь, что делать. — Ты лезешь не в свое дело… — счел нужным предупредить Харуо, но Шин его перебил: — В этом нет ничего постыдного. Ну, хочешь ты его… Это секс, мы все хотим секса, какая разница, с кем именно? Ты же не козу собираешься отыметь! — Блять… — брезгливо поморщился Аясава, отступая на шаг назад. Шин улыбнулся. — Вот. Он человек, и ты человек, союз не богопротивный, удовольствие гарантировано на уровне, ну так и любите вы друг друга. Вы друг другу подходите, у вас взаимная симпатия, вас друг к другу тянет… — Его ко мне не тянет. — Тянет. Просто он этого еще не осознает. В твоих силах дать понять ему, что это будет правильно… Хоть ты и говнишься вечно и уже все усложнил, ну это ладно. Он мелкий, рохля, задохлик, он тобой восхищается. Восхищается своим старшим братом-отличником, спортсменом, лидером. Да его в два счета можно завалить! К тому же, он у тебя маленький, миленький, как куколка, так прекрати ломаться, переступи через свое дерьмо и будь ты уже с ним счастлив, трахни ты его, наконец, только по-хорошему, не насильно. В ответ на свои слова Шин получил только угрюмый угрожающий взгляд и пояснил: — Он у тебя мелкий и послушный. В целом. Покажешь ему, как хорошо, как надо, будешь с ним ласково обращаться – он и сам перед тобой ляжет и ножки раздвинет, и будет благодарен, что ты его берешь. Ты ведь взрослый парень, будь умней, не все можно решить силой… — И это говоришь мне ты… — коротко отзывается Харуо, разворачиваясь и неспешно шагая дальше по улице. Сзади послышался смешок. — Ну, я просто люблю так… А ты, я знаю, не станешь делать ему больно. На вкус и цвет товарищей нет, ха-ха! Колотый лед хрустит под ногами, музыка в светлых ларьках играет так же задорно, но это только раздражает. Чужое присутствие рядом, шум, голоса – все это такое лишнее и чуждое, что хочется просто взять и выключить звук у всего города. — А ты… ты тоже. – Невнятно говорит Харуо, глядя под ноги. Он вспомнил, что Шин недавно обмолвился о новом любовнике, «с которым можно трахаться вечно», и даже назвал его имя; несчастного парнишку, угодившего под Миядзаки, звали Сейджи. Харуо запомнил, потому что это первое имя, которым с ним поделился друг. Первое, которое Шин сам запомнил. И хотя, когда он говорил об этом, на его губах играла блудливая улыбка, в глазах застыло остекленелое выражение вины. Догадаться из-за чего – нетрудно, если ты когда-либо слышал о психованном садисте по имени Миядзаки Шин. — Что? – не расслышав, местная знаменитость подскакивает ближе и снова берет друга за локоть. — Ты тоже на самом деле не хочешь делать ему больно. — Ты о чем? – тихо спросил Шин. Улыбка на его губах медленно гасла. — Я про Сейджи. – Харуо коротко глянул на притихшего друга, и продолжил: — Ты не хочешь делать ему больно, просто ты псих и не умеешь себя контролировать. А потом тебе стыдно за это, но ты никогда этого не покажешь, потому что для тебя быть таким неуправляемым са… — Все, хватит, замолчи. Считай, что мы квиты. – Недовольно оборвал Шин. Дальше они шли по улице молча, уставившись под ноги, и на повороте ограничились сухими «увидимся» и «пока». Харуо, пройдя несколько метров в одиночестве, обернулся, чтобы увидеть сгорбленную спину лучшего друга в блестящем пуховике, глупую, вроде как модную шапку с помпоном и светлые крашеные волосы, торчащие из-под нее. Шин шел ровной, как у робота, походкой. И только по этой походке, отличной от развязного ленивого переваливания с ноги на ногу тот, кто провел рядом с ним всю жизнь, мог понять, как глубоко парня задело и заняло то, что он услышал. Легче не стало. Напротив, к злости и неудовлетворенности прибавились еще и сомнения и неуверенность в самом себе, и страх перед тем, чтобы действовать… Которого Харуо никогда раньше не испытывал, ну или, по крайней мере, не испытывал так отчетливо, без промедлений хватая и добиваясь того, чего хочет. Шин же не скрываясь его подталкивает, говорит: иди, возьми его, сделай его своим. Но Харуо было боязно, он не решался. Да и как вообще? «Взять парня»? И пусть все это его возбуждает, как он может заниматься сексом с другим парнем, Харуо себе не представлял. Но судя по тому, как резво извращенная фантазия подкидывала воображаемые картины одну краше другой, Харуо лукавил и сам себя обманывал, когда говорил, что не знает… Знает он все. И отлично себе представляет, как это и куда, и, более того, на эти воображаемые картины у него тут же встает. Гаденько получается. К тому же, проснулась откуда-то давно позабытая совесть, напомнила любезно, что Кано – мальчик, со всеми полагающимися любому мальчику причиндалами, что ему всего 14 и что он, как бы, пусть и не кровный, а только на бумаге, но младший брат. Извращение три в одном, ну, не лихо ли? В такие авантюры Харуо еще не пускался. Когда он, наконец, добрался до дома, пальцы на ногах уже окончательно одеревенели от холода, а мышцы спины болели из-за долгого и тяжелого дня. В доме было тихо, и на звук закрывшейся двери и шуршания одежды вниз сполз только мелкий и, не глядя на Харуо, с гордо выпрямленной спиной и вздернутым подбородком прошел на кухню, достал из холодильника накрытую пленкой тарелку и поставил в микроволновку. Харуо также молча зашел в комнатку, сел за стол, с безразличием наблюдая за тем, как мелкий ставит перед ним остатки салата в круглой чашке, подогревает хлеб и наливает в стакан его любимый сок. И все его движения были такими четкими и размеренными, полными уверенности и какой-то демонстративности, что Харуо сидел и тихо себе удивлялся. Это что-то новенькое. Если бы он не был таким уставшим, то обязательно что-нибудь бы сказал, язвительное, остроумное, но сил придумывать что-то, да и просто лишний раз шевелить языком, не было, поэтому он просто спросил: — А где Юмико? — Она неважно себя чувствует. – Холодно отозвался мальчик. Микроволновка запищала, оповещая всех, что ужин готов, и Кано также молча поставил тарелку перед братом и положил рядом палочки. – Поешь – убери в посудомоечную машинку и запусти. – Проговорил он менторским тоном и ушел с кухни обратно в свою комнату. Харуо только устало вздохнул. POV Кано. Приближался Новый Год. С наступлением зимних каникул резко похолодало, день за днем с неба падали белые хлопья, но, осев на гладкий асфальт, местами заледеневали и превращали тротуары и дороги в сплошной каток. После того раза в пятницу, когда мне позволили сходить в школу, чтобы повидать друзей, родители больше не разрешали мне выходить из дома, мотивируя запрет тем, что я еще слишком слаб после болезни, чтобы высовываться на такой мороз. А на улицу очень хотелось. Я сидел дома уже третью неделю, представляете, каково это, смотреть из заиндевевшего окна на улицу, залитую ярким белым светом, в сугробах, в снегах, слышать, как соседские дети играют в снежки и лепят из снежных шаров человечков? Я чувствовал себя именно так: несправедливо обиженным, чересчур опекаемым, не понятым никем. Не самое лучшее настроение в преддверии такого большого праздника. Подарки я до сих пор не купил. Для папы и Юмико я нарисовал красивый осенний пейзаж, который по цветовой гамме прекрасно подойдет классическому дизайну их спальной комнаты, а рамку надо только отыскать в подвале, из числа старых, которыми закупилась когда-то еще моя мама. Харуо я бы с большим удовольствием подарил набор для домашнего харакири, но отец вряд ли одобрил бы такую грубую шутку, и поэтому я пошарил у брата в комнате, пока его не было, и попросил Юмико купить одну видео-игру, названия которой не нашел на корешках коробочек с дисками. А в основном я целыми днями сидел у окна в гостиной и тоскливо глядел на заснеженный дворик, тешил себя мыслями о предстоящем празднике, пытался угадать, что мне подарят родители и украшал комнату гирляндами, фонариками и блестящей мишурой. Еще я вспоминал день, проведенный в школе в пятницу. Все одноклассники были очень рады меня увидеть, хлопали по спине, кто-то потрепал волосы, а на одной из перемен в класс заглянула Лала-сан и тихо присела на стул, стоящий за партой впереди меня. — Привет, Кано… — помолчав, робко начала она. Я в это время был занят тем, что рассматривал спину Харуо в окне третьего этажа напротив. Все мои мысли были заняты им, поэтому появление Лалы меня ничем не заинтересовало, и вообще, я не хотел с ней ни о чем говорить. Было бы проще, если бы мы больше не разговаривали и не виделись. — Привет. – Нехотя отозвался я, коротко взглянув на нее. Почему-то она была немного смущена. Я догадывался, почему… — Слышала, ты тяжело болел последние полторы недели. Рада, что тебе стало лучше. – Неуверенная улыбка, проигнорированная мной. Харуо смеялся. Задорно, открыто, хватаясь за живот и мотая головой, так, как никогда не смеялся при мне. Там был другой Харуо, и я его себе хотел, хотел, чтобы со мной он вел себя так же, раскрепощенно и дружелюбно… — Слушай, если ты… Я… Мне очень жаль, что в тот раз так получилось… — говорит Лала, опуская взгляд в стол. Да, именно поэтому у нее такое смущенное и виноватое выражение лица. Именно поэтому я не хотел с ней разговаривать и раздражался, не хотел выслушивать все эти бестолковые, никому не нужные извинения. — Ты, наверное, очень сердишься на меня… Харуо, наверное, тоже сердится. Он, наверное, не так понял меня… Может, он тоже просто меня не понимает. Хотя, на кой черт Харуо Аясаве заботиться о том, чтобы кого-то понять? — Нет… — невнятно отвечаю Лале, мыслями находясь в коридоре на третьем этаже напротив. – Не сержусь. — Да?.. – чуть ободрившийся голос, — это славно… Но я все равно извиняюсь. Знаешь, я думала, что я ему нравлюсь, а он меня бросил через неделю, еще и друзьям такую глупость разболтал. Это все неправда, он выдумывает. Почему это звучит, как жалкая попытка оправдаться? Почему она оправдывается передо мной? Конечно, выдумывает. Или не выдумывает. Даже если у них было то же, что он делал с другими своими подружками, меня это уже не интересовало. Я принципиально не буду ничего подбирать за Харуо! Я никак не отозвался, глядя в окно, и она продолжила: — Какой же я глупой была. Ты… ты мне все еще нравишься. Знаешь? Так что… если ты не против… если ты все еще что-то чувствуешь ко мне, то, может… — Нет. – Быстро ответил я. Пора было уже заканчивать. Я вовсе не хотел, чтобы она начала плакаться мне на то, как нечестно с ней поступил Харуо, и как она ошиблась, выбрав не меня. В школе все знают Аясаву, даже первогодки о нем наслышаны, и все знают, что Харуо – заправский ловелас, поэтому сейчас, когда она заговорила о нем, я почувствовал только отвращение. Она знала, не могла не знать, чем все закончится. И если выбрала его – значит, она не та девушка, которая мне нужна. — Нет?.. – неуверенно переспросила она, и я уточнил: — Не чувствую. Я чувствовал, как она смотрела в мои глаза, выжидающе, долго, с обидой, виной и надеждой, но мой взгляд по-прежнему был обращен к Харуо, увлеченно жующего яичный сендвич, услужливо принесенный кем-то из столовой. Его любимый. И апельсиновый сок. Почему-то меня это забавляло и умиляло, то, что даже у Харуо есть его собственные предпочтения и привычки в еде. Такие простые, обычные, как у всех людей на свете. Яичный сендвич, сок… Он не любит газировку и курицу, зато с удовольствием накладывает себе дополнительную порцию овощей и никогда не кидает на дорогу мусор. Такие простенькие и банальные детали его жизни, которые я замечал, делали меня к нему ближе. Пусть они и простенькие и пустяковые, но это были его особенности, что-то особенное, что я о нем знал. — А. О… понятно. Значит… Прости. Я правда не хотела тебя обидеть. Я не посмотрел на нее ни когда она поднималась со стула, ни когда выходила из класса. Я не был обижен, мне было все равно. Сейчас меня занимал всего один человек – мой брат, Харуо. Весь день и ночь с 31 на 1 я злорадствовал! Смотрел на недовольную рожу Харуо и едва сдерживался, чтобы не ткнуть в него пальцем и не спародировать торжествующий смех злобного гения из какого-нибудь американского фильма. А дело все в том, что родители не разрешили ему уйти отмечать Новый Год к друзьям. И правильно сделали – это же семейный праздник. Даже несмотря на то, что я бы с большим удовольствием провел эти сутки, не будь его дома, я был рад, что он остался, и готов был терпеть его отвратительное настроение, агрессивные выпадки и хмурую физиономию только из-за того, что знал, что ему сейчас гораздо хуже. Очередная тусовка накрылась медным тазом, и Харуо Аясава негодовал. И настроение его ухудшалось прямо пропорционально времени, которое оставалось до полуночи. Утром Юмико велела ему убрать комнату, и он целый час гремел дверцами шкафа, пластиковыми коробочками из-под дисков, разбросанными на полу перед телевизором и игровой приставкой, расставлял книги по полкам, протирал пыль и даже пылесосил. Потом Юмико попросила его почистить от снега дорожку, ведущую к дому. Харуо вооружился щеткой на длинной рукояти и, набросив куртку, вышел на поле боя. Затем Юмико попросила его помочь папе выбрать и принести напитки и вино из подвала, и еще на полчаса мой брат скрылся под домом. Я же бегал вокруг, поправляя мишуру и напевая рождественские песенки, ничем себя не утруждая, смотрел новогодние программы по телевизору, через каждые пять минут спрашивал взрослых, можно ли открыть подарки (в шутку, конечно, и родители легко приняли мою игру), радовался жизни и лишь изредка помогал Юмико нарезать салат или присмотреть за очередной кастрюлькой. Приближалось время обеда. — Харуо, сходи в магазин, у меня закончился соевый соус. — Пусть мелкий сходит! — Ему нельзя выходить на улицу. Давай, иди, мне нужно готовить… Я не удержался и показал ему язык. Мы втроем были на кухне, и я стоял совсем рядом с Юмико-сан, а он в дверном проеме, и поэтому он ничего не мог мне сделать. Харуо сходил в магазин. — Харуо, принесите с Кано подарки из спальни и положите под елку. — Что за тупая традиция… — Иди, не ворчи. Харуо принес сверху подарки, а я семенил за ним следом, потому что «у меня все равно руки из жопы растут», и нести подарки мне попросту не доверили. — Харуо, сходи почисти от снега почтовый ящик, чтобы завтра не намокли нэнгадзё*. — Харуо, я собрала мешок в кладовке, там старые вещи, которые надо выбросить, сходи и рассортируй по ящикам. — Харуо, помой вот эти овощи. — Харуо, собери опавшие с елки иголки. — Харуо… К четырем часам я утомился злорадствовать и ничего не делать и тихонько прикорнул на диване в гостиной, сделав телевизор потише. Спал я обычно как убитый, поэтому ни звон посуды, ни шум вытяжки с кухни, ни голоса взрослых, ни раздраженный топот брата не помешали мне слепить глаза и выключиться на какое-то время. Моего отсутствия никто, кажется, долго не замечал, потому что когда я приоткрыл глаза, на часах было почти семь. Я еще лежал и пытался проснуться, когда с кухни послышался приглушенный голос Юмико-сан: — А где Кано? — Дрыхнет в гостиной. – Невежливо ответил Харуо. – Наверное, он очень устал смотреть телевизор. — Не будь злюкой, он еще не оправился после болезни. Принеси плед из моей комнаты, накрой его, не хватало, чтобы он еще простудился. — Еще чего, перебьется. – Отрезал он. — Будь добр, сделай… — Я ему не нянька! — Харуо! Харуо ничего не ответил, но я услышал, как он поднимается по лестнице, потом спускается вниз, и я закрыл глаза, притворился спящим. Харуо встал передо мной, расправляя теплую мягкую ткань, я почувствовал движение воздуха и чуть не улыбнулся, представив его сморщенную от пренебрежения физиономию, но он тут же скомкал плед и с силой швырнул в меня, развернулся и ушел. Я все-таки улыбнулся. Иногда Харуо такой предсказуемый! Через пятнадцать минут я окончательно проснулся и прибежал на кухню, чтобы помочь накрыть на стол. Харуо же присел на диван на нагретое мною место. Наверное, он присел отдохнуть впервые за весь день, поэтому я не стал к нему докапываться даже мысленно. Мы с Юмико накрывали на столик перед телевизором, как раз вернулся со срочного вызова папа, и мы все сели, чтобы начать праздновать с горячих блюд. Юмико была настоящим мастером кулинарии, и я набивал пузо разными вкусностями, не заботясь о том, что потом у меня могут возникнуть проблемы с желудком. Папа и Юмико были в отличном настроении и шутили, я тоже улыбался, так как проникся атмосферой семейного праздника и Новогодней ночи, а вот Харуо как-то не разделил нашего восторга: сидел безразличным лицом, ел неохотно, потянулся к бутылке с вином, но тут же получил от Юмико по руке. Ближе к полуночи, правда, ему разрешили выпить бокал, и даже мне накапали немного для тоста. Но Харуо не будет Харуо, если хоть раз в день не выкинет какую-нибудь фигню и не испортит кому-нибудь настроение. Я один видел, как он незаметно подливает себе вина, когда родители отворачиваются, и, наблюдая за тем, как его лицо и поза постепенно расслабляются, появляется румянец на щеках и на губы выползает ядовитая улыбка, и я все больше волновался, потому что понимал, что этот придурок пьянеет, а чего ожидать от пьяного Харуо, я не знал. Но он вел себя вполне прилично – молчал, гаденько улыбался своим мыслям и ни к кому не лез, за что я был ему очень благодарен. За полчаса до полуночи я постучал ложечкой по бокалу с соком, прося у всех внимания. — Я хочу сделать объявление! – заявил я. Папа и Юмико смотрели на меня внимательно и с улыбками, и это приободрило меня. — Со следующей недели я решил записаться в клуб дзюдо в нашей школе. И я замолчал, ожидая реакции. Родители заулыбались еще шире, папа похлопал меня по плечу, похвалил, Юмико тоже похвалила, одобрила идею и попросила быть осторожнее… А Харуо только засмеялся. Я не стал обращать на него внимания, но он все равно влез, хоть его никто и не спрашивал. — И кто тебя с татами будет соскребать? — Харуо… — шикнула Юмико-сан, пнула его ногой под столом, но Харуо только покачал головой, улыбаясь так, будто вокруг него одни беспросветные идиоты. – Что плохого в том, чтобы поддерживать хорошую физическую форму? К тому же, Кано сможет постоять за себя в будущем… -… полежать за себя. – Пробурчал Харуо, закрывая глаза рукой. Все-таки напился. – Его там по полу размажут и все… Пуф – ничего не останется от маленького Кано. Шел бы ты лучше в балет или еще куда… — Иди воды выпей и не болтай ерунды. – Рассердилась Юмико, тоже заметив, что ее сын уже успел нализаться и отставила подальше бутылку. Но Харуо не двинулся с места, поудобнее устраиваясь на диване. — Не хочу. – Устало сообщил он. — Не слушай его, Кано. – С улыбкой попросила Юмико, убирая со стола грязные тарелки и относя их на кухню. – Харуо просто завидует… — крикнула она уже оттуда. — Я не завидую. – Равнодушно возразил Харуо. — …потому что его самого выгнали из клуба дзюдо в позапрошлом году. Юмико вернулась в комнату со свежей порцией салата. Вот это да! Да нет, не салат. Харуо! Я неверяще уставился на него – вот этот мрачный тип занимался когда-то дзюдо? Поверить в это было трудно, зная, какой у Аясавы мерзкий характер, но это объясняло его выдержку, силу духа и слухи, ходившие о его легендарном мастерстве в уличных драках. — Меня не выгнали. Я сам ушел. – Так же безразлично вставил мой брат, отпивая из стакана сок. Вообще-то, это был мой стакан, но я ничего не сказал, потому что побоялся разозлить его пьяного, хоть он и выглядел сейчас спокойным, как удав. Он вспыльчивый, кто его знает, от чего он рванет… — Тебя попросили уйти. – Саркастично напомнила Юмико. – А все из-за твоего поведения, из-за этих постоянных драк, споров с семпаями и прогулов… Никакой дисциплины. — А как долго он занимался? – поинтересовался я. То, что Харуо был не только хулиганом, отличником и спортсменом, но еще и дзюдоистом… — С шести лет. Я поперхнулся конфеткой. Ничего себе… С 6 лет заниматься спортом, стать почти профессионалом, и уйти из-за неподобающего поведения – из-за такой ерунды! Интересно, жалел ли он об этом? Вряд ли. Харуо такой человек, если бы он захотел, он бы остался. С 6ти до 14ти… 8 лет! Харуо 8 лет занимался дзюдо, и если он занимался этим так же серьезно, как сейчас теннисом, то он, наверное, очень-очень-очень силен… Чтобы я еще хоть раз полез к нему и спровоцировал на драку? Ну уж нет. Мне еще пожить хочется. Оказывается, рядом со мной, в соседней комнате, живет почти что машина для убийств, и как я еще не огреб от него как следует… Ну и выдержка у него. И я снова посмотрел на Харуо. Харуо был крут. Но говнился. И если бы нам не приходилось проводить столько времени вместе и так тесно общаться, если бы я не знал его лично и видел бы только мельком, издалека, я счел бы и это крутым… но так как мне приходилось испытывать весь его дурной характер на своей собственной шкурке, вместо восхищения такой «крутостью» я регулярно желал ему сдохнуть в адских муках. Мы еще поговорили о дзюдо, Харуо только недовольно морщился и качал головой, словно пытаясь сказать – в этом нет абсолютно никакого смысла! – но молчал, пил сок, так как бутылка с вином благодаря Юмико теперь была вне досягаемости. Вместе с ведущими на телеэкране мы вели обратный счет, кричали «ура» (вялое мяуканье пьяного Харуо только насмешило меня) и «с Новым Годом», пили вино, я запивал эту гадость сладким соком, а потом разворачивали подарки… Папа притащил мне из подвала мольберт, Юмико подарила дорогой и теплый вязаный синий шарф, такой мягкий, что на нем можно было спать, как на подушке. Родителям понравилась моя картина, а выражение лица Харуо не изменилось, когда он распаковал подаренную мной видео-игру. А я с опаской разворачивал маленькую плоскую коробочку в коричневой обертке. Когда я достал из нее его маленький подарок, мне внезапно стало очень стыдно за то, что я злорадствовал над ним весь день, мне вообще вдруг за все, что я о нем думал, стало стыдно. Я держал в руках тоненькую упаковку заколок для волос: шесть тоненьких песочного цвета невидимок, шесть таких же потемнее, четыре коричневые пошире, с узором, и две большие, с красивой гравировкой и вылитой фигуркой маленькой птички на конце. Он заметил, что я ими пользуюсь, закалываю волосы, и заметил, что я все время их теряю, что они валяются тут и там и как я бегаю по утрам и перерываю все полочки в ванной, чтобы отрыть хотя бы одну, чтобы заколоть волосы… Он как-то заметил. Он как-то додумался мне их подарить. Каким-то образом он оказался очень-очень внимательным… Чего я никогда за ним не замечал. Внимательность к другим людям – это что-то, что совсем не вяжется с избалованным самовлюбленным Харуо. Это же так сложно – приметить такую маленькую деталь чьей-то жизни! Какие-то заколочки, которые я все время терял… Даже отец никогда не покупал и не дарил мне их. Не удивлюсь, если он вообще не знает, что его сын ими пользуется. Я держал в руках коробочку и плоскую упаковку заколок для волос, которую подарил мне мой мерзавец-брат, и мне было страшно поднять глаза, повернуть голову и посмотреть на него. Но я все же осторожно взглянул в его сторону. Он сидел на диване, разворачивая новенькую портативную игровую консоль. Я так долго пялился на него, что он, в конце концов, почувствовал мой взгляд и тоже посмотрел на меня и быстро отвернулся, встал с дивана. — Потеряешь – убью. – Пробормотал он тихо, но так, чтобы я услышал, и вышел из комнаты. А я сидел на полу у праздничного столика и пытался не расплакаться, потому что это было очень трогательно. Я еще никогда не получал таких милых и таких говорящих подарков. Тем более – я получил такой подарок от Харуо, я-то думал, что он вообще не подарит мне ничего… Моя видео-игра, купленная для галочки, показалась мне просто позорищем, несравнимым подарком с тем, что получил я. Харуо купил эти заколки явно не от балды, он выбирал: они были очень красивыми, элегантными, изящными, но сдержанными, такие запросто могли носить и девушки, и парни с длинными волосами. И то, что он вообще додумался до такого подарка… Он был наблюдательным, внимательным, заботливым. Я и думать не мог, что пока мы занимаемся моими домашними заданиями, Харуо подмечает за мной такие детали… Я вспомнил, как он завязывал мне галстук, готовил бенто, вытирал пот, помогал пить и есть, пока я болел… Стыдно, Кано, стыдно. Я сидел на полу, виновато разглядывая пластинку. Рядом на кресло присел папа. — Что такое, Кано? Выглядишь так, будто тебе только что подписали приговор. Вот именно. Точно. Подписали. Приговор о том, что я самовлюбленный эгоист, не желающий видеть ничего, кроме своих обид и своих страхов. — …ну же, Харуо! – настаивала Юмико, вталкивая брата в комнату. — Я не буду этого делать, отстань от меня! – упирался Аясава, пытаясь увернуться от цепких рук матери. – Не буду! — Что такое? – засмеялся папа. Я посмотрел на порозовевшее лицо Харуо, и мне показалось, что этот цвет вовсе не от алкоголя, а от смущения… Он прятал глаза. — Давай, сынок. – Просила Юмико, пихая его в мою сторону. – Поцелуй брата! — Чего?! – удивленно воскликнул я, поднимаясь с пола. Совсем что ли все сбрендили?.. Он – меня?! — Я – его?! – вторил мне Харуо, словно прочитал мои мысли. – Я отказываюсь! Кто он такой, чтобы я его целовал? — Он твой младший брат! Я не понимаю, чего ты так упираешься, это в порядке нормы, поцеловать в щеку брата на Новый Год! — Мы не кровные! – продолжал вопить Харуо. — Давай же, Харуо! Порадуй свою мать! – умоляла Юмико, обнимая папу. – Нам так приятно знать, что наши сыночки такие дружные! Дружные, такие дружные, что аж словами не передать. — Давай, Харуо… — подначил мой отец. Папа, ну а ты-то куда? За что мне все это, о Господи? — Харуо, давай, Кано ждет! Я жду? Я не жду!!! Не очень хочется обижать Юмико-сан, но целоваться с Харуо мне не хочется еще больше. — Я не девочка, чтобы с парнями целоваться! – протестую я, отступая на шаг назад. — Целуйтесь! – Велит Юмико. Харуо обреченно вздыхает, закрывая лицо руками, и идет ко мне. Я в ужасе шарахаюсь от него в сторону. Как бы этот идиот еще чего не учудил! — Ну, ладно… — говорит он и хватает меня, пытающегося протиснуться куда-то между елкой, диваном и креслом, за руку, разворачивает лицом к родителям. У них такие умиленные лица, что я на минуту забываю, что ненавижу его… Он наклоняется, я чувствую его горячее дыхание на коже, и он грубо целует меня в щеку. Вообще это было похоже не на поцелуй, а на толчок… Но он в процессе прихватывает зубами кожу и прикусывает, а его рука оказывается на моей попе, он больно стискивает ягодицы, и… стискивая, просовывает руку между ног так, что пальцами касается… У меня выражение такого ужаса на лице, что родители начинают смеяться. Харуо отрывается от моей щеки, напоследок звонко шлепает меня по заду и молча уходит. Я, краснея, непроизвольно тру место, за которое он меня ущипнул… Вот гад, а. Хорошо, что родители не заметили… Наверное. Они все еще смеялись и обнимались, пока я присаживался на диван, и говорили, какие у них хорошие сыновья… Судя по всему, в эту ночь в этой семье только я единственный не был пьяным. Кажется, я снова задремал на диване… Время уже второй час ночи. Родителей в гостиной нет, зато есть Харуо – он подходит ко мне, наклоняется, бережно берет на руки и несет наверх. В его руках почему-то очень удобно, надежно и тепло… И мне кажется, что я совсем-совсем легкий, ему не тяжело. Он заходит в мою комнату, закрывает ногой дверь, и аккуратно опускает меня на кровать. Я улыбаюсь сквозь сон, устраиваясь поудобнее, и снова начинаю ровно и глубоко дышать, погружаясь в царство Морфея. А Харуо стоит рядом с моей кроватью на коленях и смотрит на меня, на мое лицо. Я чувствую его взгляд, но даже если бы я открыл глаза и посмотрел на него, то не увидел бы его глаз, потому что его лицо было скрыто тенью. Он протягивает руку и гладит меня по голове – совсем как тогда, когда я болел, ласково, как это всегда делают Юмико или папа, только его прикосновения волнуют и будоражат меня. Его пальцы скользят вниз по моему лбу, переносице, вправо по щеке. Очерчивают линию подбородка и невесомо касаются шеи. Мне щекотно. Он наклоняется вперед – чувствую его дыхание, и горячие губы прихватывают кожу щеки, горячий язык касается губ, скользит, гладит, ласкает так мягко, и проникает внутрь. Он заполняет всего меня, не боясь разбудить, напористо смыкает зубы, всасывает мои губы, язык, его руки обхватывают сначала мою голову, удерживая на месте и притягивая к себе, хоть я и не вырываюсь. Потом они опускаются на плечи, плавно движутся к груди… Я слышу, как бьется мое сердце, и как в унисон бьется его, я задыхаюсь, потому что он не дает мне вздохнуть, засасывая весь мой рот, и тяжело дышу, чувствуя, как по телу расползается щекочущее и трепетное возбуждение. Я хочу его прикосновений всем телом, хочу снять разделяющую нас одежду, это нелепое препятствие, стесняющее мои движения. Его ладони гладят мою грудь, пальцы касаются сосков, гладят сквозь рубашку, я вздрагиваю, дрожу, чувствуя, как удовольствие сосредотачивается на округлых кончиках плоти и волнами опускается вниз, к паху, делая меня очень чувствительным там… Он торопливо расстегивает рубашку, отрываясь от моих губ, его пальцы снова скользят по моей обнаженной груди и я с трепетом жду, когда он… подушечками пальцев трогает налитые соски, покручивает их в разные стороны, я не могу сдержать короткий задыхающийся стон. Он наклоняется ниже и… я с восторгом… ощущаю его мягкие губы на сосках, его сильный язык и руку, скользнувшую в трусы и сжавшую… Я сейчас закричу от удовольствия! — Кано, Кано! – голос Юмико-сан. — А? Что? – не могу понять, что происходит. Хлопаю глазами. Я в своей комнате, только уже светло, и Харуо нет… Рядом с кроватью стоит Юмико-сан и вешает на стул какую-то одежду. — Вставай, милый, надо сходить в Храм. – Ласково говорит она. — А где Харуо? – я все еще озираюсь по сторонам. Не мог же он так быстро исчезнуть! — Он еще не вернулся. Не будем его ждать, все равно теперь дня два гулять будет. Поднимайся, завтрак готов. – Еще раз говорит она и выходит из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Я сажусь на кровати. Не вернулся?.. Смутно вспоминаю, что вчера Харуо таки ушел к Шину. Еще до того, как мы все улеглись спать… значит, все это мне действительно приснилось. Заглядываю под одеяло и с отчаянным стоном обхватываю себя, потому что сил терпеть уже нету. Да что же это такое! Этот урод даже когда его нет умудряется делать со мной такие странные вещи! Впервые в жизни мне приснился эротический сон, и главным героем в нем была не миленькая девушка, а мой старший брат. Ну что за досада! Снова заглядываю под одеяло, с ненавистью глядя на маленького предателя. Он так возбудился, что просто держать его было невозможно, он изнывал от томления и близости удовольствия, которое могла доставить ему рука… Я почти непроизвольно чуть сжал и разжал ладонь, чтобы хоть чуть-чуть сбавить напряжение, но это только усилило его. Черт, ну и что мне делать? Я не хочу заниматься этим в собственной постели, утром Первого Января, только потому, что мне приснился Харуо. От того, что это был именно он, мне было еще обидней. Что же это, получается, он встал на него, на мысли о нем? Это значит, что я подсознательно хочу этого?.. Нет, Харуо просто запудрил мне мозги своими грязными играми! Он сделал это один раз, мне было приятно, маленький предатель запомнил это и теперь хочет еще. Ну уж нет! Чтоб тебе пусто было, Харуо. «Держи себя в руках!» — велел себе я, но именно это я сейчас в прямом смысле и делал. Терпеть было невозможно, я даже не мог спокойно лежать. Я отпустил его и повернулся на бок, чтобы никакие лишние прикосновения не возбуждали еще больше, и попытался выровнять дыхание, успокоиться, что-нибудь в уме посчитать… Это помогало, когда я чувствовал, что начинаю заводиться, но, видимо, не тогда, когда у меня уже во всю стоял. План А провалился… Я лежал и уже начал подумывать, что ничего страшного не случится, если я немного… Ну уж нет, я не доставлю Харуо такого удовольствия! Он же предполагал, он догадывался, еще тогда, в ванной, когда спрашивал, что я там делал… Он все знал! Я возненавидел его еще больше. Вскочив с постели, я побежал в душ. Холодная, холодная вода. Ледяная. Уж лучше заболеть… Чувство было отвратительное. Весь день после этого. И на следующий день – тоже. Не знаю, что это такое, но я мужественно терпел, хоть это и стоило мне неприятного ощущения в паху и поганого настроения. Ненавижу Харуо. Ненавижу его! *нэнгадзё — новогодние открытки с пожеланием удачи, которые японцы рассылают родственникам, коллегам и друзьям. От обычных открыток нэнгадзё отличается тем, что их начинают доставлять ранним утром Первого Января, в то время, когда все уходят в храм, и продолжают доставлять еще в течение нескольких дней. Для доставки Новогодних открыток существует специальная почтовая служба. Не ответить на нэнгадзё, если этому человеку ты сам ничего не отправил, считается невежливым. Поэтому по возвращении домой японцы садятся за стол и всей семьей отвечают на открытки.