Ты во всем виноват.

От Автора: сделала обложку к рассказу, кому интересно, как в моем понимании в реальной жизни выглядят главные герои - пост открыт для всех в моем дневнике (ссылка в профиле или в шапке рассказа). ________________________ Рейтинг главы – R. Я видел, что он все еще хромал. Уже меньше, к тому же, он явно изо всех сил старался скрывать это и мало двигался, в школе не покидая коридора третьего этажа… Во мне иногда даже просыпалось чувство, подозрительно похожее на сочувствие, но я уверенно гнал его от себя. Я знал, что оно ему не нужно, ни жалость, ни сочувствие, ни помощь. Его дружки тоже ходили в пластырях и с фингалами: видимо, он не соврал, когда говорил, что был там не один. Еще несколько дней Харуо был тише воды, ниже травы: не высовывался лишний раз из своей комнаты, забил на ежедневные тренировки, утренние пробежки, ходил только в школу и после уроков сразу же возвращался домой. Никаких тусовок, полуголых девиц, вгоняющих в стыд стонов из соседней комнаты и никаких, абсолютно никаких придирок ко мне с его стороны. Выглядело это так, словно он просто напросто забыл о моем существовании. Сначала я просто не понимал этого и удивлялся – ведь Харуо никогда не упустит шанса отпустить какую-нибудь плоскую шуточку по поводу моей неуклюжести, глупости или моей внешности. В школе он никогда особо не обращал на меня внимания, наверное, не хотел, чтобы кто-то подумал, что мы знаем друг друга (что как раз таки намекает на его умственную отсталость: благодаря пущенному кем-то слушку уже вся школа, включая преподавателей, знает, что мы братья и живем в одном доме, и только один Харуо из всех трех сотен учеников старшей школы продолжает делать вид, что мы не знакомы). Так что в школе для меня сильно ничего не изменилось. Но теперь, когда мы сталкивались дома, в гостиной или в коридоре, или на кухне, или у двери в ванную комнату – он даже не смотрел на меня. И не разговаривал. Обходил или небрежно отталкивал (небрежно, но не грубо, как у него это было заведено, пихнуть так, чтобы я потерял равновесие), и шел дальше по своим делам, весь из себя такой безразличный и погруженный в раздумья. Я недоумевал. Если он хотел ошарашить меня своим поведением, то у него это получилось. Я почти поверил, что он забыл обо мне и о своих навязчивых идеях на мой счет, я поверил, что ему просто не до этого, но я не мог понять – почему, из-за чего все вдруг так резко изменилось. Что я сделал не так? Или что я сделал такого, что он решил махнуть на меня рукой? Я чем-то его обидел? Или он заболел? Или, может, родители догадались о чем-то, и хорошенько промыли ему мозги? Я украдкой поглядывал на него – болтающего с друзьями, смотрящего в телевизор, поглощающего ужин, и ни разу не встретился с ним глазами. По идее, я должен был радоваться: ведь случилось то, к чему я так стремился, меня оставили в покое, но вместо облегчения я чувствовал неуверенность, беспокойство и тревогу. Как будто что-то было не так. Все факты были на лицо – он забил на меня, но я отчаянно не хотел в это верить. Я дал самому себе обещание игнорировать его и твердо стоять на своем, если он полезет, чего бы мне это не стоило, но теперь мне не надо было ничего делать… Вообще. Как будто меня просто бросили. Даже не попользовавшись, что хуже всего… О чем я, о чем я?! О, Боже! Не попользовался… Я для него недостаточно хорош? Я размышляю, как какая-нибудь влюбленная дама легкого поведения! С каких это пор я мечтаю о том, чтобы Харуо поимел меня? Я говорю какие-то глупости… Мне надо поступить точно так же – просто выбросить его из головы. Все к этому и располагает, но, по каким-то неведомым мне причинам, я этого сделать никак не могу, как бы ни пытался. Так продолжалось какое-то время. Харуо полностью игнорировал меня, а я боролся с всевозрастающей тревогой. Я чувствовал, что что-то не так. Затем я однажды поймал на себе его взгляд. И не дома, а в школьной библиотеке. Мы сидели за разными столами, он в окружении трех своих одноклассниц, увлеченно шушукающихся о чем-то, а я с друзьями, поглощенный решением задачи по химии. Я сидел так долго, не отрывая головы от тетради, изредка переговариваясь с ребятами, и ничего не чувствовал, а когда у меня совсем затекла шея и я выпрямился, разминая ее, и поднял глаза… То встретил внимательный, спокойный взгляд Харуо, направленный на меня. Такой же, каким он смотрел на меня, когда я обрабатывал ему раны в тот день… Без угрозы, без насмешки, без тени презрения или вожделения, без посторонних неприятных примесей, чистый, уверенный, даже не изучающий, а… какой-то непонятный, ничего не выражающий взгляд. Слишком «обычный» для такого необычного во всех смыслах Харуо. Я думал, что он сразу же отвернется, когда поймет, что я заметил его, но он продолжал смотреть. Ни в его глазах, ни в его взгляде абсолютно ничего не изменилось, мы смотрели друг на друга, я не мог оторвать взгляда и начинал медленно краснеть. Как долго он смотрел на меня? Почему он смотрит? Это впервые, или я просто раньше не замечал? О чем он думает в этот момент? И почему не разрывает зрительного контакта? Его подружки заметили, что он не слушает, и стали оборачиваться на меня. Когда я, наконец, отвел взгляд, оказалось, что мои одноклассники тоже смотрят поочередно то на меня, то на Харуо. - Эй, Кано, чего он на тебя пялится? – взволнованно спросили меня. Еще бы, никому в здравом уме не захотелось бы оказаться объектом пристального внимания Аясавы Харуо. Я нервно пожал плечами: - Не знаю… - Ты что-то натворил? - Ничего! – заверил я, снова опуская к тетради голову, а сам начал лихорадочно вспоминать, где и когда и в чем мог накосячить. Даже провел рукой по лицу, проверяя, нет ли на губах хлебных крошек или белых разводов от клубничного молока. А проводя пальцами по волосам, наткнулся на маленькие тонкие заколки, придерживающие мою отросшую челку. Коричневые, которые мне на Новый Год подарил Харуо. Он на них смотрит, да?.. У меня целая коробка этих заколок, которые Юмико собирает по всему дому, но я ношу только эти. Наверное, не надо было… Что в этом плохого? Он злится, что я их ношу, или радуется поэтому? Задача по химии теперь казалась уравнением, присланным иной цивилизацией с другой планеты. Я никак не мог сосредоточиться. С какой бы стороны я не подступался к формулам, мои мысли непременно возвращались к Харуо. Макушкой я все еще чувствовал его взгляд и оттого ощущал ужасную неловкость, словно делаю что-то постыдное, а он смотрит на это и осуждает меня… А может, он просто задумался о чем-то и смотрел перед собой, а я оказался перед его взглядом по случайности, и смотрел он вовсе не на меня. Может, он меня вообще не видел. Но случайным совпадением тот взгляд не был. Наверное, он хотел свести меня с ума. Если в течение недели он просто меня игнорировал, то теперь я то и дело натыкался на его внимательный взгляд. Спокойный. Взгляд, по которому нельзя было понять, о чем он думает, и поэтому это только пугало и заставляло нервничать, я даже злиться на него не мог. Чего ему надо? Чего он пялится? На органы решил меня сдать? Я не мог его понять, его мотивов и его мыслей, поэтому ударялся в панику всякий раз, оказавшись с ним в одной комнате. Люди боятся того, чего не понимают, а я совсем-совсем не понимал Харуо сейчас, он в мгновение ока сделался для меня как никогда опасным, потому что я снова не знал, чего от него ждать. Лучше бы он смотрел с похотью или ненавистью, тогда я бы мог чувствовать отвращение или злость, это было бы лучше, чем неопределенность, тревога и непонимание, которые мучили меня сейчас. Но не это было самым страшным. Он смотрел – просто смотрел на меня. Как я двигаюсь, как ем, как разговариваю с родителями. Как будто оценивал. Иногда в его взгляде мне чудились тоска или раздражение, но эти фантомы настоящих, понятных мне эмоций, на которые я мог хоть как-то реагировать, тут же исчезали, стоило мне задержать свой ответный взгляд хоть чуточку дольше, чем на секунду. Если я тоже начинал на него пялиться, он прятал глаза. Самой большой и неразрешимой загадкой для меня были вопросы: о чем он думает, почему так ведет себя, что с ним происходит? Это же связано со мной, такое его поведение, но я не имею ни малейшего понятия, что тут происходит на самом деле, что я сделал не так? Еще несколько дней все продолжалось в том же духе, я чувствовал, что за мной следят, чувствовал себя хомячком в клетке или подопытным в камере с прозрачными стенами. Лучше бы он продолжал меня игнорировать… Я и представить себе не мог, что чужой взгляд, неотступно следующий за тобой, может так выматывать. В конце концов, я начал прятаться от него в своей комнате, потому что я больше не мог этого выносить, этого ощущения постоянной, беспрерывной слежки. Будто он чего-то ждет, высматривает во мне, в моих движениях, в моем лице… Иногда мне хотелось наорать на него, иногда – просто сесть на пол там, где стоял, и заплакать, причитая сквозь слезы «не могу, не могу так больше, не могу…» Я был измотан его идиотским, не поддающимся логике поведением. Я не мог расслабиться ни на минуту, чувствуя, как его взгляд держит меня как за поводок, не отпуская, не давая шевельнуться или вздохнуть. Он превращал мое пребывание дома в искусную пытку, и я с каждым днем все больше чувствовал, что еще чуть-чуть – и у меня снова случится истерика или нервный срыв. Однако позже я пришел к выводу, что Харуо не пытается свести меня с ума, терроризируя своим вниманием, и это не какая-то изощренная пытка и не месть – это он сам с катушек поехал. Потому что его «слежка» взглядом постепенно перешла в настоящее «преследование», и хотя взгляд его оставался тем же, непривычно, пугающе спокойным и взрослым, он зачем-то давил из себя улыбку и шутил… Как какой-то псих. Лучше бы он не улыбался. Я даже не злился на него, я просто не знал, как ему помочь, что сделать, чтобы он перестал… Нервы у меня начали сдавать. Его неведомая болезнь явно прогрессировала, делая из него еще большего сумасшедшего, и я все больше пугался: ведь что-то же происходило в его голове, он что-то себе там думал, размышлял, принимал решения, в его голове сейчас творилось что-то, явно грозящее опасностью мне. Мне очень хотелось верить, что это просто очередная его игра, но ни один человек не способен играть со своими же чувствами такое долгое время. Сначала полный игнор, потом он постоянно смотрит, а теперь… Он ведет себя словно кот, которому в миску налили валерьянку вместо молока. Словно запертый надолго и оставленный в одиночестве питомец, он ходил за мной следом и всячески пытался привлечь мое внимание к себе. Где-то что-то щелкнуло в его больной голове, и он словно с цепи сорвался. Сразу видно – почувствовал себя лучше. Он преследовал. Пялился на меня. Ухмылялся. Пытался со мной заговорить. Молчал, стоя за моей спиной, сверля взглядом мой затылок. Я терпел. Пока он не начал делать это. Тогда я понял, что это он так клинья подбивал, твердо нацелившись на мою задницу. Хоть я и догадался об этом, в моем отношении к нему ничего не изменилось – была только усталость и легкое раздражение. Он следовал за мной из комнаты в комнату. Не по пятам, лениво, словно это был его собственный и естественный душевный порыв – перейти в другую комнату, а я там оказывался чисто по счастливой случайности. Я никак не мог научиться игнорировать его присутствие рядом, поэтому мое раздражение росло с каждым днем. Может, его передвижения по дому и выглядели бы естественно, если бы я не чувствовал на себе его взгляд… Но он следил за мной, он постоянно за мной следил, и это выматывало, выводило меня из себя, это было отвратительно! Я героически выдержал выходные в одном доме с ним. А в понедельник враг перешел в наступление. Я вернулся из библиотеки, позже него – возвращаться к прежнему образу жизни мой старший брат не спешил. Харуо поджидал меня в гостиной, перед телевизором. Я прошел на кухню, чтобы приготовить себе поесть, Харуо приковылял спустя минуту, уселся за стол, подпирая голову рукой, лениво следил за моими действиями. Это уже стало почти привычным, поэтому я просто не замечал его. Я достал из холодильника продукты, нарезал хлеб, выдавил несколько капелек из лимона, смазал майонезом. - Я хочу сэндвич. – Сообщил мне Харуо. Заговаривал он со мной редко и, как правило, говорил исключительно какую-нибудь фигню, поэтому и эту не слишком умную реплику я тоже смело проигнорировал. Делаю вид, что ничего не слышу и вообще на кухне нахожусь один. - Сырный сэндвич. Отрываю от свежего зеленого кочанчика листья салата, укладываю на кусочки хлеба. То, что Харуо не умеет готовить, и скорее сдохнет от голода, чем поднимет свой ленивый зад, для меня не новость. Но то, что он голодный, меня не волнует. Не маленький, сам о себе позаботится. - Сэндвич с сыром. Поджаренный хлеб, соус и сыр. Много сыра. Я знаю, что Харуо любит сыр. А еще яичные сэндвичи и сок. Кроме него он почти ничего не пьет, только воду, и никакого кофе или чая. С садистским удовольствием припоминаю, что в холодильнике стоит последняя, почти пустая пачка сока… Откладываю нож, достаю упаковку, беру стакан, выливаю все до последней капли и выпиваю. Ставлю стакан в раковину, а пустой пакет кладу в ящик для бумажного мусора. Вот так. Не везет тебе сегодня, Харуо! Не твой день. Он смотрит, молчит. - Сделай мне сэндвич. - Невозмутимо продолжает он, а я возвращаюсь к своему обеду. – Я умираю с голоду. Я не собираюсь с ним говорить. За последние несколько дней он так меня доканал, что я боюсь, что если открою рот, то случится что-то непоправимое. Тонко нарезаю огурчик, помидорку, ветчину. В обратном порядке выкладываю на хлебушек. У меня уже текут слюнки! - Сыыырный сеееендвич… - грустно тянет позади Харуо. Открываю новую пачку сыра. Чеддер Майлд… мой любимый. Мягкий, молочный, но все равно крошится. Харуо его тоже любит. Нарезаю, кладу поверх своего творения, ставлю тарелку в микроволновку. Харуо подходит сзади, я подозрительно оборачиваюсь – он берет меня за руку, тянет к лицу… Я не успеваю понять зачем, а он уже облизывает с пальцев крошки сыра. Смотрит мне в глаза и улыбается. Выдергиваю руку. Тупая идиотина. С опаской говорю ему об этом. Он улыбается. Раньше он бы мне сразу оплеуху дал… А тут стоит и улыбается. И мне от этой задорной улыбки становится совсем нехорошо. Глаза-то те же, холодные, цепкие, внимательные – словно хочет заглянуть прямо внутрь меня, в мою душу. Этот взгляд в сочетании с этой его наигранно непринужденной улыбкой кого угодно заставит чувствовать себя не в своей тарелке. Надо отсюда бежать. Отхожу в сторону, а он наклоняется и смотрит, как в окошке микроволновой печи крутится тарелка и медленно плавится сыр. Я, наконец, понимаю, почему он так спокоен. Злюсь на себя из-за того, что отошел в сторону и потерял позицию: теперь у микроволновки стоит он. Пытаюсь оттеснить его в сторону. - Отойди. – Говорю ему. Он не двигается, смотрит в окошко. Осталось 10 секунд. - Отойди! – повторяю. Ноль внимания. 7 секунд. 6. 5. - Харуо, отвали отсюда!!! Он стоит, смотрит. Я толкаю его, он покачнулся, но продолжил стоять на месте. 2. 1. Пиииип-пиииип-пиииип. Он с довольной рожей протягивает руку, открывает дверцу, хватается за тарелку, шипит – она горячая, – торопливо ставит на стол, ищет глазами кухонное полотенце. Я замечаю его первым, хватаю, толкаю брата в бок, но куда уж мне, он на голову выше. Потеснил его всего на полсантиметра, обхватываю тарелку – он больно сжимает мои запястья. Чертовски больно, у него не руки, а клешни! Но не сдаюсь, мычу и пытаюсь лягнуть его ногой. Бутерброды – моя добыча! - Уйди! – шиплю. - Неа. – Мотает он головой. Потом внезапно отпускает, я радуюсь, поднимаю свой обед… Он протягивает руки к моим бокам, щупает ребра, щекочет. Вскрикиваю, зажимаюсь, смеюсь, роняю тарелку обратно на стол… Он подхватывает ее, убегает в гостиную. - Харуо! – бегу за ним. – Это нечестно! Я себе приготовил! - Ммммгм… - он откусывает. Со злостью бью подушку, ухожу обратно на кухню, готовить еще раз. Огурчика осталось мало, на два таких же бутерброда не хватит… Он зачем-то возвращается на кухню, садится, ест себе, как ни в чем не бывало. Ну, правильно, ему-то что. Халявная жрачка… Животное. Он закончил, когда я загрузил вторую партию в печку. Встал, обошел стол, остановится позади меня. Затылком чувствую, что что-то тут неладно, но не поворачиваюсь, вцепляюсь руками в столешницу по обе стороны от печки на случай, если он еще не наелся… А он обнимает меня и прижимает мою голову к своему плечу. - Было вкусно. – Говорит он. Ну, просто супер, спасибо, Харуо, а теперь отцепись от меня. Такая внезапная близость мне неприятна, она заставляет сердце биться сильнее, учащает пульс, утяжеляет дыхание. Дергаюсь из стороны в сторону, потом понимаю, что он тихонечко меня ощупывает. Объятия и прикосновения сразу становятся двусмысленными, а его дыхание – обжигающим. Он прижимается ко мне бедрами – вот урод, а! Машу руками, удачно заезжаю локтем ему в ребра. Харуо отступает, трет бок, молчит. Забираю тарелку, иду наверх. Он идет следом за мной. Блин. Как только захожу в комнату, пытаюсь сразу закрыть дверь, но он отталкивает меня и проходит, с абсолютно безмятежным видом садится на кровать. - Выйди, я собираюсь переодеться. - Зачем, мы оба парни, чего стесняться? - Мальчик-девочка стесняется. – Парирую я. - Ого, у тебя там что, за неделю сиськи выросли? Дай посмотреть. - Слушай, вали отсюда! – срываюсь я. - У тебя что, месячные? – подкалывает он с улыбкой. - А у тебя что, приступ идиотизма или брачный период начался? Иди к своим девушкам, хватит доставать меня! - С тобой интереснее. Я же говорил – это игра. Хватаюсь за голову и вздыхаю – от этого придурка не отвязаться, пока ему самому не надоест. Беру сменную одежду и иду переодеваться в ванную. Когда возвращаюсь, вижу его, сидящего на кровати, с моей тарелкой в руках. Бутерброды еще живы, но… Готовить в третий раз уже вообще никак не смешно. Оставить еду без присмотра было стратегической ошибкой. - Отдай, - говорю. Он мотает головой, лицо серьезное, а в глазах – насмешка. А у меня уже нервы сдают. Я всегда был очень спокойным, но сейчас прямо так и хочется врезать, однако, после того, как я узнал, что Харуо 8 лет занимался дзюдо, лезть к нему с кулаками, даже если он до белого каления доводит - это уже не тактическая, это фатальная ошибка. - Хочешь кушать? – участливо спрашивает он. Я молча и устало смотрю на него, не вижу смысла отвечать на такие дурацкие провокационные вопросы. – Тогда обними меня. Ну вот, приехали. Что-то подобное я уже слышал. Сначала «поцелуй меня», а потом… Стыд и срам потом. Вспоминать тошно. Нет уж, увольте, второй раз я на такой трюк не куплюсь. - Я не буду тебя обнимать. Я ничего не буду делать! И я не буду играть в твои дурацкие игры, ты уже достал меня! - Ты всегда такой злой, когда голодный? - Иди к черту. – Машу на него рукой, сажусь за стол делать уроки. В школе я съел бенто, а стакан сока ненадолго займет желудок, так что пока можно жить. - Эй, поешь. – Почти заботливо зовет меня Харуо. – Всего за одни обнимашки. - Только обнимашки? – с сомнением спрашиваю я. - Ага, обещаю. Одни невинные обнимашки, и я верну тебе тарелку. Бутерброды стынут, между прочим. - Я не верю тебе. – Не глядя, говорю ему. Харуо недовольно бубнит что-то под нос, ерзает по кровати, вздыхает. – Нууууу. Правда-правда. Всего одни обнимашки. Он ведет себя как надоедливая влюбленная школьница. Издевается, гад. - Нет. – Переписываю пример в тетрадь. - Тогда я сам тебя обниму! Слышу, как скрипнула кровать – он встал. - Я тебе глаз ручкой выколю! – предупреждаю я, разворачиваясь и показывая орудие брату. Харуо смеется. - Ты медлительный, не выйдет у тебя ничего. - Чего тебе от меня надо? - Я уже сказал. - Вообще – чего тебе от меня надо? Что ты за мной ходишь, нужно тебе от меня чего? - Мне нравится. - Достал ты меня, Харуо, сил уже нет. – Отворачиваюсь, пишу дальше. И не двигаюсь, когда он подходит сзади, наклоняется, прижимается к моей щеке и руками обвивает грудь. Стоит так с минуту, а я пишу. Иногда проще уступить, он же больной, он не отвяжется. А его руки и его грудь – горячие. Приятно горячие. - Ну вот, а ты боялся. – Говорит он. - Пообнимался? Отпусти, мешаешь. - Хорошо. На, поешь, - ставит передо мной тарелку. Я игнорирую этот благородный жест, и он без предупреждения выдергивает из-под руки тетрадку: ручка оставляет на бумаге большой рваный росчерк. - Сначала поешь. – Просит он и треплет мои волосы, снова садится на кровать, листает тетрадку. Я притягиваю к себе тарелку и ем. Ну что взять с этого идиота? У меня только один выход – ждать, пока ему самому это надоест и он уйдет. Краем глаза замечаю, как он тянет со стола ручку, начинает что-то исправлять в тетради… Я его не просил. - Давай помогу с уроками. – Предлагает он. - Не надо. – Размечтался, я не собираюсь давать ему лишнего повода оставаться в комнате, путь катится ко всем чертям… - Ну давай помогу. - Я сам справлюсь. - Ты делаешь много ошибок… - Сам разберусь. Он вздыхает. У него, наверное, и в самом деле брачный период. Или детство взыграло в одном месте. Или это он так с девушками обычно заигрывает? Было странно видеть его таким – не злым и не хмурым, он добрый только тогда, когда ему что-то нужно. Я отодвигаю пустую тарелку, вытираю руки салфеткой, отбираю у него тетрадь и смотрю исправления… Тут ошибся. И тут тоже… Тут неправильно посчитал. Становится стыдно. Зачеркиваю и решаю правильно на полях, хорошо, что эту старую домашку учитель еще не видел. Харуо придвигается к изголовью кровати, облокачивается о стол и заглядывает в тетрадь – ему словно неймется. - Тебе что, заняться нечем? – не выдерживаю я, когда он в третий раз подсказывает мне правильное решение. Он косится на меня и задумчиво тянет: «нуууу…» И этот косой игривый взгляд, и это многозначительное «нуууу» говорят сами за себя. Так вот, оказывается, зачем он ко мне в комнату пришел. Вот к чему все это показательное представление… Преследования, задирки, якобы забота – подкатывает ко мне, всего лишь подкатывает, чтобы сделать свое грязное дело! Решил, что уже пора, да? Решил, что уже довел меня, и я сдамся? Обломись! Собираю вещи и перебираюсь в спальню родителей, запираю дверь… Харуо дергает ручку спустя пять минут. В очередной раз с каким-то равнодушием вспоминаю, что у него ключи есть. И с каким-то таким же равнодушным, пассивным ужасом жду, когда щелкнет дверной замок. Харуо как по часам: сходил в свою комнату, взял ключи, открыл дверь, лениво завалился рядом на кровать. Лежать рядом с ним – самое опасное для меня положение, я уже начинаю нервничать: он третий день преследует меня, что означает серьезность его намерений, а его намерения мне теперь известны, и сейчас мы находимся в доме одни. Ситуация – хуже некуда. Он словно по лицу читает мои мысли и улыбается. Я начинаю трусливо сползать с кровати, но он хватает меня за руку, тянет на себя – я упираюсь, он все равно тянет, я замахиваюсь для удара – он подсекает меня коленом, и я падаю прямо на него. Отлично, просто отлично… Чувствую, как он обнимает меня за плечи, так крепко, что становится трудно дышать, и чувствую под собой его тело, его тепло и твердость ужасно смущают. Он тянется к моим губам, и я мотаю головой – еще чего вздумал! Паника тихо подступала – Харуо зажал меня на постели, а это значит, что он снова собирается это сделать… Он резво переворачивается, почти кидая меня под себя, ложится сверху. Обвивает конечностями мою ногу, и я чувствую трение его бедер о мои… Ужас-то какой, у него же там… И у меня… он… Пока я задыхаюсь от волнения, Харуо целует меня в щеку, чуть влажными теплыми губами, потом в губы, придерживая голову руками, чтобы я не вырывался… Я думал, что он сделает это грубо, ткнется, как на Новый Год, прикусит, сделает больно… но прикосновение его губ было очень мягким и кротким. Он чуть отстранился, потом снова поцеловал, совсем невесомо. Потом еще раз, чуть уверенней и дольше, и прижался к моим губам, сжимая их своими. Я почувствовал его язык, осторожно полизывающий самую кромку, его пальцы, ласкающие мочку уха и шею, его твердую грудь и глубокое размеренное дыхание. Было очень тихо – раздавались только негромкие чмоки, да было слышно мое прерывистое неглубокое дыхание и тяжелое размеренное его. Он не был агрессивным, он не нападал, и это путало – я то готовился орать, брыкаться и драть его наглую похотливую морду в кровь. Он поглаживал пальцами мое лицо, и это очень расслабляло, а скромные полизывания и мягкие движения губ были ужасно приятными, завораживающими, и их было недостаточно… Прежде, чем я разомкнул зубы, я вспомнил свой сон. И я укусил его. Вот, что он задумал! Думает, если сможет возбудить меня, я отдамся ему?! Ни за что! Но Харуо проигнорировал нападение, продолжил лизать меня, чуть всасывая губы, и тогда я вцепился в него зубами со всей силы. Он напрягся, сморщился, зашипел, но не пытался даже отстраниться. Он позволял мне делать ему больно! Он терпел и терпел, а я сжимал зубы сильнее и сильнее, пока скулы не свело от усталости и я не почувствовал во рту солоноватый привкус крови. Я понял, что это бесполезно. Я могу ему губы хоть откусить, он из принципа не сдвинется с места! Проклятый упертый урод! - Отпусти меня! – злобно прошептал я. Все, шутки кончились, теперь идет борьба за выживание… Харуо продолжал нависать надо мной, расширенными зрачками глядя мне прямо в глаза. С его губ прямо на мои упала капля крови. Отлично, теперь еще могу и крови его хлебнуть… Выдергиваю из-под него руку, пытаюсь ладонью вытереть эту гадость с лица, пока она не попала внутрь, но он перехватывает мое запястье, отводит в сторону, сжимает, словно в тисках, и наклоняется вниз. Приоткрывает рот… И снова целует, на этот раз грубо, царапая зубами и проникая внутрь, больно всасывая в себя мой язык, вдавливая мою голову в родительскую постель и выворачивая мне шею… Мне хочется плакать, до того это отвратительно – чувствовать во рту вкус его крови! Я хотел, чтобы меня вырвало прямо ему в рот, но, видимо, мой желудок не расценивал его кровь как столь же опасное и мерзкое вещество, каким ее считал я. Он чуть приподнялся, меняя положение, и я использовал этот короткий миг, чтобы выполнить старый добрый трюк – впился пальцами ему в ребра и защекотал. Харуо дернулся, заржал, отпуская меня, и я вывернулся из-под него, сваливаясь с кровати на пол. Он тут же схватил меня за ногу, но я с размаху, со всей своей злости и силы ударил другой по его больному колену. Он закричал, дернувшись так, словно его ударили током. Вот так тебе, урод! Я поднялся на ноги, вставая возле кровати, с удовольствием глядя, как он корчится от боли, не в силах сдерживать грязную ругань. Ворочается, сжимая руками ткань покрывала и брюк возле колена. Несмотря на то что у меня всегда болезненно сжимается сердце, стоит мне услышать о каких-либо ранах или увидеть или услышать, что человеку больно, - сейчас я не чувствовал абсолютно ничего, кроме злого торжествующего чувства совершающегося возмездия. Сейчас, в этот миг, утолялась моя жажда мести! Получил? Поиграл? Ублюдок! Сдохни от этой боли, умри! Я стоял так, пока он не затих, не расслабился, развалившись на кровати, и не отдышался. Я даже подумал – может, еще разок ему дать?.. Не будет ли это слишком жестоко? - Это подло. – Хрипло сказал он, повернув ко мне голову. Глаза у него были красные, словно он вот-вот расплачется. Это от боли, вряд ли он симулировал, когда я со всей дури вмазал ему по голому мясу под повязкой. И не смотри на меня такими несчастными глазами, ты заслужил! - Подло? – звенящим голосом переспросил я, - У тебя учусь, Харуо! Ты самый ужасный во всем мире подлец, я тебя ненавижу! Он продолжал смотреть на меня с тем же забитым и растерянным выражением. Такого лица у Харуо я еще никогда не видел. Вряд ли кто-либо вообще его видел… Но мне было плевать. Я вышел из комнаты, хлопнув дверью. *** Родители вернулись, а Харуо заперся у себя в комнате. Настроение у меня было таким поганым, что улыбнуться вечно заботливой Юмико удалось всего раз, и то натянуто… Вышло неправдоподобно, и она сразу поняла, что я не в духе. А еще она как-то догадалась, что виноват в этом мой брат. - Вы поругались с Харуо? – как бы невзначай спросила она, очищая кочан капусты. Я глянул на нее подозрительно, но тут же выдохнул и сознался: - Да… Это ведь была почти правда, да? То, что происходит между нами, наверное, можно и так назвать. Мы же подрались. Ну, почти. Вот кому-кому, а Юмико можно было доверять. Какая же у Харуо все-таки классная мама… Правда, если бы она узнала, что вытворяет в ее собственном доме ее сынок, она бы, наверное, за минуту поседела и постарела лет на 5. Поэтому рассказать ей обо всем я не мог, но вот пожаловаться, что с Харуо трудно общаться, мог легко, что я и сделал. - Я не знаю, как с ним обращаться. Вообще не знаю. – Посетовал я. – Он вообще не слушает и делает, как ему вздумается… Но так же нельзя! Как я могу до него достучаться? - Ну, знаешь… - протянула она. У меня создалось такое впечатление, что я разговариваю не с приемной матерью, а со своим хорошим другом – настолько открытой и искренней она была. – Я, его мать, прожила с ним 16 лет бок о бок, и с уверенностью могу сказать, что рычагов управления у Харуо нет. Я подобрался и с интересом взглянул на Юмико. Она, увидев, как я смотрю на нее, улыбнулась и продолжила, не прерывая готовки. - То есть, если его лишат денег на карманные расходы, посадят под домашний арест, отстранят от уроков, отберут все игры или запретят видеться с друзьями… - Я подивился тому, как смешно все это звучит в применении к Харуо, - вот, видишь? Даже ты это понимаешь… Он слишком независим, к тому же, эта его бунтарская натура… Все эти вещи ничего для него не значат. Для него важно только одно – его свобода, а уж добиваться свободы он умеет любым способом, в том числе, он и из дома готов уйти. Мы это уже проходили… Я удивленно приоткрыл рот. Харуо пытался сбежать из дома?.. А, впрочем, почему я так удивляюсь… Это вполне в его духе, бросить все и свалить. Он может! Харуо не боится трудностей. - Так что… - Юмико хитро глянула на меня, - не пытайся им управлять. По крайней мере, в открытую. Не ставь ему условия, будь хитрей, если чего-то от него хочешь. Он не любит, когда ему выставляют требования, когда давят – он не умеет подчиняться. Я все больше убеждаюсь в том, что Харуо нужна сильная, волевая, но очень мудрая девушка, которая сможет им разумно манипулировать. Если появится такая – я буду спокойна за него. Юмико замолчала, сбрасывая с доски в кастрюлю нарезанную капусту. Значит, единственное, чем можно взять Аясаву Харуо - это искусная манипуляция? Чтобы им манипулировать, надо быть сильным, но притворяться слабым, чтобы он не мог ожидать подвоха; надо быть мудрым и хитрым, чтобы он не заметил, как его дергают за веревочки; надо быть кем-то близким для него, чтобы он хоть немного доверился, чтобы был уверен, что знает об этом человеке все. Если бы я был таким, я бы смог им манипулировать. Если бы я был поумнее, то придумал бы, как отвадить его унижать и домогаться меня. Но сейчас я ни малейшего представления не имел о том, что надо сделать, как себя вести, за что дернуть, чтобы он от меня отстал. Ну, не за пенис же… Вдруг ему еще и понравится, тогда мне точно не жить. Если бы была такая девушка, он бы занимался этим с ней, а не лез ко мне со скуки, чисто для развлечения. И как-то не похоже, что он остановится, если я не буду ему противиться… скорее, наоборот, он пойдет до конца. Но в последнее время я ясно дал ему понять, что не боюсь его – по крайней мере, хоть это мне удалось… До меня вдруг дошло, что сегодня я впервые побил Харуо. Дзюдоиста, хулигана и своего старшего брата… Пока он, возможно, и не способен мне навредить, потому что с трудом может передвигаться, но когда он поправится… Он точно мне отомстит. Я непроизвольно сглотнул. Правильно говорил Харуо. Я тормоз, каких поискать. Пылу в Харуо явно поубавилось с того дня. Он зыркал на меня, как на кровного врага, и в его взгляде читалось желание убить, но дальше этих зрительных угроз никогда не заходило. Подозреваю, это только до тех пор, пока он хромал на левую ногу, не в состоянии на нее опереться, смешно ковылял и хватался за мебель и стены. Пока он был недееспособен… Но однажды нога перестанет болеть, и тогда, даже если я побегу, я уже не смогу от него оторваться. Ожидая часа расплаты и пытаясь что-нибудь придумать, я возвращал ему полные ненависти взгляды, а один раз даже показал брату фигу. Зря я это сделал, поддался моменту, но тогда я подумал – чего уж мелочиться, все равно потом получать. Как говорят, перед смертью не надышишься… Я дышал. Я надеялся, что он меня побьет. Я хотел, что бы он меня побил, это всяко лучше, чем быть использованным вместо женщины, как подстилкой. Теперь-то он от меня отстанет, или как? Я все еще думал о том, чтобы попытаться им манипулировать, но у меня не было ни одной идеи. Чтобы манипулировать им, между нами должно быть доверие, мы должны быть близки, а вся наша близость ограничивается взаимной ненавистью и позорными моментами, которые мне лучше не вспоминать. Не та это близость, которую можно использовать, совсем не та. Попытаться поставить ему условия? Но что я могу ему предложить? Себя? Да упаси Господи, еще чего! Тем более, он и так может меня взять, силой. Я удивлялся, почему он до сих пор этого не сделал, и понимал, что он так просто играется, и еще понимал, что на этот раз доигрался я. Но тогда у меня ведь не было выбора? Неизвестно, что бы еще он сделал, не ударь я его…. Поговорить с ним по-человечески? Ха, да Харуо даже не станет меня слушать… Ему это интересно, вот и все. Ему интересно – и он не остановится. Чтобы стать неинтересным ему – надо было сдаться, а я не хотел, я упрямился. Я нормальный здоровый парень, почему я должен ложиться под него?! Не сдаваться. Не сдаваться. Не сдаваться. Это было бы слишком просто, это сломало бы меня. Я бы никогда больше не смог уважать самого себя, я бы никогда больше не смог с улыбкой посмотреть на себя в зеркало, я стал бы ненавидеть самого себя и свое грязное использованное тело. Я не собирался до конца своих дней жить в этом отвращении. *** - Кано. - М, что? – я оторвался от просмотра телевизионной программы. Юмико обошла вокруг дивана с тряпкой в руках – она вытирала пыль с подоконников. - Завтра мы с папой идем ужинать в ресторан, так что вернемся, скорее всего, поздно. Я приготовлю еду, поешь и ложись спать, не дожидайся нас. - Хорошо. И я повернулся обратно к экрану. А мне стоило забеспокоиться еще тогда. Ведь я оставался с ним на ночь. Я понял это только когда в десять хлопнула входная дверь – Харуо возобновил свои тренировки и как раз вернулся с тенниса. Он был очень задумчивым и хмурым и даже не заметил меня, сидящего на кухне за столом с тарелкой кукурузных хлопьев, - просто разулся, повесил куртку и прошел наверх. Когда наверху закрылась его дверь и дом погрузился в мертвую тишину, я замер с поднятой ко рту ложкой. Мы опять одни. Я и Харуо. Романтика, да. В фильме ужасов... Я опустил ложку в тарелку, торопливо выплеснул содержимое в раковину, смыл, затолкав разбухшие хлопья в дырку размельчителя пищевого мусора, сполоснул посуду и тихо вышел в коридор, прислушиваясь к звукам сверху. Сейчас Харуо, наверное, переодевается, а потом пойдет в душ. От спортивного зала до дома не так уж далеко, поэтому он почти всегда моется после возвращения, а не в общей душевой в центре… Скрипнула дверь, хлопнула дверь ванной. Вот он, мой шанс незаметно скрыться в своем убежище. Я по-кошачьи быстро и мягко взлетел вверх по лестнице, юркнул в свою комнату, запер дверь за замок и выключил свет. Надеюсь, что он устал, что не в настроении и его смутит то, что я уже лёг спать. Я даже свет выключил! Я по памяти прошел по комнате и сел на кровать. Глаза привыкали к темноте, слух был обострен – из ванной доносился звук льющейся воды, ровно раз в три минуты коротко попискивала сигнализация в доме соседей, которые уехали отдыхать. С чего я вообще взял, что он попытается сделать это сегодня? Родителей нет дома, это да, но Харуо такие мелочи никогда не смущали. Если захочет – он прикончит меня в любой момент, и это не обязательно должно быть сегодня, это могло случиться и завтра, и послезавтра… Но – интуиция. Я чувствовал что-то. Как будто воздух сгустился, наполненный его желаниями и намерениями, наполненный опасностью. А может, я выдумываю. Может, на почве всех переживаний, это паранойя играет у меня… Время шло, я сжимал руками коленки, Харуо мылся. И чего он там себе намывает, а? Сколько уже можно… 13 минут. Нельзя же быть таким расточительным! Вода - дорогое удовольствие в Японии… Всему надо меру знать. Я вздыхал и тер колени, словно ждал его, ждал, пока он выйдет, хотя надо было наоборот – желать, чтобы он не вышел оттуда никогда. А потом воду в ванной комнате выключили. *** Харуо шел домой с тренировки – тренировка не задалась, настроение было подавленным, хотелось просто прийти домой, поесть, помыться и завалиться спать. Но Шин, как всегда, найдет самое лучше время для того, чтобы позвонить и испортить настроение еще больше. Он нес какую-то чушь и дышал в трубку, Харуо это раздражало, и он выключил мобильник. Потом он встретил у своего дома Кико. Вот уж кого точно черт послал… Что они все, сговорились сегодня его достать? - Хааруо! – радостно воскликнула она, едва завидев его, трусливо сворачивающего обратно за угол. Харуо чуть не споткнулся. Бежать было поздно. – Харуо, как хорошо, что я тебя нашла! - Да. Привет. – Холодно поздоровался он. - Прости, я хотела встретить тебя у спортзала, но опоздала, из бара пешком шла… представляешь, какой-то урод вытащил из сумочки деньги! – слезно пожаловалась она. - Чего тебе надо? – нетерпеливо перебил Харуо. Заветная калитка была всего в нескольких шагах, а тут эта тупая Кико… Кажется, они уже давно прекратили всякое общение, так чего она тут забыла? - Ты знаешь, у Фумии на следующей неделе будет День Рождения, он всех нас из старой тусы пригласил, кажется, он арендовал какой-то клуб в Роппонги… Он не знал твоего номера, поэтому я вызвалась тебе сообщить! – она улыбнулась, заглядывая парню в глаза. – Ты же пойдешь, да? У Фумии всегда были самые лучшие вечеринки, ты ни за что не пропустишь, я знаю! Можно мне пойти с тобой? У меня как раз сейчас нет парня, ты же не против, да? - Ммм… - неопределенно промычал Харуо. Сейчас настроения никуда идти нет. Но потом… На следующей неделе – это еще долго. К тому же, он давно ничего не слышал от Фумии. Может, и стоило пойти… - Не знаю. – Выдавил он, - Неохота как-то. Да и экзамены скоро… - Ну же, это всего одна вечеринка! – настаивала Кико, - Ты так давно никуда не выходил из-за своего ранения, дай себе хоть немного расслабиться и отдохнуть! - Посмотрим. - Соглашайся, пойдем со мной, Харуо! - Ладно, хорошо. Но я ничего не обещаю. Если у меня изменятся планы… - А ты постарайся сделать так, чтобы не изменились! – Кико взяла его за руку. - Слушай, холодно как-то… Не угостишь меня чаем? Обещаю, я сразу уйду. Харуо безразлично посмотрел ей в глаза. Скользнул взглядом по лицу, пухлым накрашенным губам, выглядывающей из-под расстегнутой куртки груди в весьма откровенном вырезе платья… И понял, что не хочет. Совершенно не хочет. Ни эти губы, ни эту грудь, хоть Кико и была очень искусной любовницей… Не хочет, и все тут. - Знаешь, на самом деле уже поздно и я сегодня устал, так что давай как-нибудь в другой раз… - он выдергивает локоть из ее пальцев и идет к дому. - Но… не будь врединой, Харуо! – кричит девушка вслед. Харуо машет ей рукой на прощание. В окне на кухне горит свет – дома Кано. Харуо на секунду задерживается на дорожке, смотрит, как мальчик в окне подносит ложку к губам, погружает ее глубоко в рот и облизывает, снова опускает в тарелку… У него такое довольное выражение на лице и полная сосредоточенность в глазах, что Харуо незаметно для самого себя улыбается. «Как можно так есть хлопья?» - думает он. Но потом мотает головой, поднимается на крыльцо, игнорируя зовущую его Кико. Заходит и, не глядя на замершего мальчика, поднимается наверх. Не смотреть и не задерживать взгляда. Сейчас помыться, поесть… Ванная комната стала проклятьем. Стоило комнатке наполниться молочным горячим паром, как перед глазами в этом тумане мерещилось обнаженное тело мальчишки. Хрупкий торс c выступающими ключицами и тонкими ребрышками, узенькие бедра, худые ровные ноги, оголенное маленькое плечо… Вот так абсолютно без задней мысли идешь помыться после тяжелого рабочего дня – а там волнующие видения, галлюцинации, эротические фантазии. То, что было, вперемешку с тем, чего не было. И стараешься об этом не думать, но… Харуо-младший не считается с желаниями Харуо-старшего. Харуо-младший бунтует против хозяина и восстает. Харуо-младший не слушается. Просит ласки. Просит мальчика. На половую принадлежность партнера Харуо-младшему наплевать. Ванная комната и молочный пар – и это уже рефлекс. И хочется большего. Зря он отослал Кико… придется опять самому. Или… Наверное, уже можно. Харуо выключил воду.