Ты во всем виноват.

Рейтинг главы — PG-13. POV. С тех пор я больше не видел Харуо. До самого переезда. Юмико-сан звонила несколько раз, приходила в гости и мы вместе обедали: я, отец и она, но Харуо никогда не появлялся и не давал о себе знать. Шли месяцы, и само его существование стало казаться мне немного мифическим. Не приснилось ли это мне? Неужели он и правда станет частью моей семьи? Но с той самой встречи я так много думал о нем, и его образ так четко запомнился мне: та вычурная белая рубашка, от души выглаженная заботливой рукой его матери, самодовольная улыбка и серые глаза, серьги в ушах и растрепанные и смазанные гелем волосы, броский, змеиной кожи ремень с большой пряжкой; было видно, что мать изо всех сил старалась придать сыну прилежный вид, чтобы не пугать будущего мужа и меня, Кано, но хулиган все же остался хулиганом, даже в такой идеально-официальной одежде – это все я запомнил так ярко, что в подлинности того Харуо, которого я видел, мне не приходилось сомневаться. Я воображал себе, как Юмико уговаривает его надеть эту одежду, к которой он не привык, и как он возмущается и плюется, но все же натягивает рубашку и брюки и кривит недовольно лицо. Да, таким я представлял себе Харуо… И несмотря на то что я видел и слышал, мне не хотелось верить, что Харуо настолько плох. Но он унизил меня при первой же встрече и ясно дал понять, что ему на предстоящее мероприятие наплевать. Как он сказал? «Мне плевать, что моя мать выходит замуж»? Мать. Разве можно так называть свою маму? Неужели он и вправду настолько плох?.. Я думал об этом поздней ночью, лежа в своей постели. Свежевыглаженное белье, высушенное на солнце – вот что всегда так радует меня, и я не могу не улыбаться, забираясь под одеяло и чувствуя кожей всего тела мягкое прикосновение холодных простыней. Не могу не улыбаться, но мысли о Харуо, о том, что он за человек, не дают мне покоя. Для такого застенчивого парня, как я, его дикое поведение было восхищающим. Я не верил, что такой яркий и будоражащий воображение человек теперь будет жить рядом с нами. Наш дом мы продали: он был слишком маленьким, чтобы в нем уместилась семья в 4 человека, к тому же, был уже очень стареньким и требовал капитального ремонта. У нас не было денег на ремонт и на пристройку еще одной комнаты для Харуо, к тому же, это было бы некрасиво – приводить в наш дом, в дом, который обустроила мама, другую женщину, а для отца – спать с ней в той же самой постели. Поэтому мы попрощались с нашим жилищем, стены которого хранили много трепетных воспоминаний о прошлом, и, набрав в грудь воздуха, уверенно шагнули в новую жизнь. Юмико-сан и Харуо жили в двухкомнатной квартире, и разместиться у них тоже не было никакой возможности. Поэтому Юмико-сан тоже продала свой дом, и на скопленные, полученные в кредит и вырученные от продажи деньги они вместе купили просторный двухэтажный дом, где всем хватило бы места. Мы все ждали переезда чуть больше двух месяцев, а если свериться с моими заметками на настенном календаре — два месяца и одиннадцать дней. И, наконец-то, когда до начала учебного года оставалось всего пять дней, я дрожащей рукой, под сочувствующим взглядом отца, бросил последнюю связку ключей в уже не наш почтовый ящик, вытащил из рамочки бумажку с фамилией нашей семьи, и сел в машину. Наверное, то чувство, которое я испытывал, будет понятно только тем, кто когда-либо переезжал. Или покидал свой дом надолго. Хотя, нет – это совсем другое, когда знаешь, что покидаешь это место навсегда, и никогда уже больше сюда не вернешься. Конечно, мне было немного грустно, когда я думал о том, что скоро этот дом, эта комната перестанут быть моими… Но я совсем не ожидал, что расплачусь, сидя в машине. Грузовик с мебелью и крупногабаритными вещами уже уехал, в машине рядом со мной лежало только несколько сумок. Я, развернувшись к заднему стеклу, взобрался на сиденье с коленями, и провожал взглядом удаляющуюся калитку, окна, крышу дома… Мне было немного печально, но я улыбался. А потом, когда мы выехали из нашего района на совершенно незнакомое шоссе, когда я посмотрел в окно и увидел проносившиеся мимо незнакомые дома, вывески, какие-то совсем чужие строения, я почему-то заплакал. Было такое странное чувство, что в этот момент у меня не было дома. Ни старого, ни нового – я был где-то между ними, в пути, и эта мысль так расстроила меня, что я закрыл руками лицо, пряча выступившие слезы. Они были тихими, эти слезы, они текли ручейками, сдавливая горло, но я не издавал ни звука. Отец наверняка бы и не догадался, что я плачу всего в полуметре, позади него, но я все равно закрыл лицо руками, чтобы ни дай бог… Это был счастливый день, день, в который начиналась наша новая жизнь, и я не должен был плакать. Когда я успокоился и вытер рукавом рубашки нос, отец обратился ко мне: — Ну, впереди нас ждет кое-что прекрасное. А, Кано? В ответ я согласно закивал головой. *** Когда мы подъехали к новому дому, там уже были Юмико-сан и Харуо. Грузчики помогали им заносить в дом вещи, которые привез наш грузовик – с пожитками Юмико-сан и ее сына мой отец уже расправился вчера. Я, чтобы не мешаться под ногами у взрослых, решил перенести сумки из нашей машины – они были сравнительно легкими, и я со своими кривыми руками вполне мог управиться с ними сам. Папа обнял Юмико-сан, а когда она увидела меня, приветливо улыбнулась и поздоровалась. Из дома как раз вышел Харуо, он скользнул по мне невидящим взглядом и прошел мимо к грузовику. Я не обиделся. Ведь я обещал не надоедать ему. Мы закончили разгрузку только спустя пару часов, а затем немного привели дом в порядок. Юмико-сан настояла, чтобы все вещи, пусть нераспакованные, но были убраны по своим местам – в гардеробы, комоды, чуланы, поэтому к тому времени, как мы закончили со всем этим, на улице уже стемнело. Все валились с ног, и голодное урчание желудков доносилось то с одной, то с другой стороны, и мы втроем застенчиво краснели, когда этот звук исходил от кого-то из нас. Харуо же был невозмутим, или просто настолько устал, что сил не хватало на то, чтобы стесняться. Надо отдать ему должное, Харуо не отлынивал от работы и честно таскал тяжелые коробки и мебель. Отец заказал нам китайской еды – из местного ресторанчика ее привезли уже через пятнадцать минут, — мы с увлечением принялись за лапшу, а Харуо, едва закинув содержимое своей коробки внутрь, пожелал всем спокойной ночи и покинул гостиную. Поев и поблагодарив отца и Юмико-сан, я тоже поднялся наверх. Спальни располагались на втором этаже – сначала моя, поменьше, затем комната Харуо, напротив его двери – ванная и туалет, а в конце коридора – спальня родителей. Дверь Харуо была заперта, и из-за нее не доносилось ни звука. Если бы не напряженные отношения с ним, я бы зашел к нему узнать, как он устроился, или просто поболтать, но если бы я это сделал, Харуо бы, скорее всего, даже не впуская меня, разбил бы мне нос о дверной косяк. Поэтому я молча вздохнул и зашел в свою комнату – почти ничем не отличающуюся от той, в которой я жил до этого. Стены здесь были покрашены в светло-зеленый цвет, а мебель была новая – деревянная, стильная, натуральных цветов. Кровать односпальная, с деревянной спинкой – отец все же решил купить новую, потому что я расту, и вскоре (я надеялся) я не смог бы помещаться на старой, детской кровати. Напротив кровати, у двери, книжный стеллаж, заставленный моими коробками с мангой и учебниками. Слева от кровати – большое окно с зелеными занавесками, под ним – широкий письменный стол, деревянный стул, чуть покосившийся, еще в пупырчатой бумаге старый торшер, стоявший раньше в моей комнате, настольная лампа. В левой стене был встроенный шкаф купе с зеркалами-дверцами. Это, наверное, единственное, о чем я сожалел – я предпочел бы вообще не смотреться в зеркала. С другой стороны от двери еще один книжный стеллаж. Комната была небольшой, но уютной. Она мне нравилась, даже несмотря на огромные зеркала. Постель уже была услужливо заправлена Юмико-сан, и я, забыв принять душ и найти пижаму в сваленных у шкафа сумках, разделся и залез в кровать. Я успел еще подумать о Харуо – сегодня он вовсе не выглядел счастливым и не промолвил ни слова за весь день, — но стоило моей голове коснуться подушки, как меня тут же сморил сон. Шло время, мы обустраивались в новом доме, стараясь успеть к началу учебного года. Этой весной я перевелся в старшую школу, и это рождало во мне еще более взволнованные чувства, чем раньше, когда я просто переходил из класса в класс. Так как мы переехали в другой район города, все мои друзья и знакомые остались очень далеко, к тому же, я переводился в новую старшую школу, в которой учился Харуо. Харуо, между прочим, честно помогал с перестановкой и уборкой, но выглядел хмурым и необщительным – ни слова лишнего не скажет, а когда со всеми делами на день было покончено, он старался уходить из дома, и не возвращался допоздна. Как-то раз ночью я проснулся от хлопка дверью – Харуо вернулся домой. Так как моя комната была у самой лестницы, я прекрасно слышал все, что происходило внизу. Наверное, он был пьян, потому что создавал слишком много шума. Сначала он, кажется, упал, затем тяжело протопал по лестнице, мимо моей двери, и сразу ушел к себе. А на утро вид имел весьма помятый, за что получил по шее от Юмико-сан. Наблюдать за ними было весело – она отвела его в сторону, чтобы мы с отцом не услышали, и отвесила ему подзатыльник, встав на цыпочки. Высокий, всегда недовольно хмурившийся Харуо, покорно склоняющий голову к своей маленькой матери, выглядел настолько комично, что я не смог сдержаться и засмеялся, впрочем, тут же подавившись молоком. Юмико-сан, услышав, что я закашлялся, тут же вернулась на кухню, а Харуо, бросив на меня короткий презрительный взгляд, ушел к себе в комнату. — Ничего с ним не сделаешь… — посетовала Юмико-сан, отнимая у меня салфетку и вытирая пролитое молоко. – Гуляет, как хочет. Взрослый уже… Хоть ты у нас тихий, Кано. – И женщина ласково погладила меня по щеке. *** Следующим утром я впервые отправился в старшую школу. Я проснулся ни свет ни заря, без будильника, когда стрелки настенных часов показывали 5-40. У меня было еще несколько часов, чтобы поспать, но я был так взволнован, что не смог сомкнуть глаз. Я встал с постели, не заправляя ее, и проверил сначала школьную сумку, потом новую форму, висевшую в шкафу, потом открыл учебник по истории, чтобы убить время. В 7-30 я переоделся и спустился к завтраку. С кухни доносились приятные запахи жареных яиц и бекона – почувствовав их еще на лестнице, я не смог сдержать счастливую улыбку, и ею встретил довольную Юмико-сан. Позже спустился отец, который тоже собирался на работу, и мы втроем сели за стол. Харуо все не было. Дверь его комнаты хлопнула ровно в 8, когда нам уже надо было выйти из дома: его торопливые шаги раздались на лестнице, он молча прошел мимо кухни, ни сказав никому и слова, и принялся натягивать обувь. Мне пришлось быстро отставить в сторону стакан с молоком и последовать за ним. Юмико-сан тоже вышла в прихожую, держа в руках две коробочки с бенто. — Харуо, дорогой, проводи Кано до школы, – ласково попросила она сына. Харуо бросил на нее недовольный взгляд и кивнул. – Вот, возьми свой бенто. Она протянула ему пластиковую коробочку, но он отмахнулся, открывая дверь. — Не надо. А ты, — обратился он ко мне, — Если отстанешь, будешь сам искать дорогу. Я показываю ее тебе один-единственный раз. Он вышел, а я торопливо бросился надевать туфли, боясь за ним не успеть. — Подожди, возьми с собой обед, Кано, – Одернула меня Юмико-сан. Я с благодарной улыбкой взял у нее обе коробки и запихал в школьную сумку. — Не волнуйтесь, я ему отдам! – ответил я на ее вопросительный взгляд и выбежал из дома. Харуо и в самом деле меня не ждал – он уже шел вниз по улице, и мне пришлось догонять его. Услышав мой топот совсем рядом, он остановился, развернулся и вытянул вперед руку. — Не иди рядом со мной, – приказал он. Я остановился в нескольких метрах от него и покорно кивнул. — И в школе никому не говори, что мы… знакомы. Понял? – резко спросил он. Я снова кивнул. – Только заикнись об этом, и между нами больше не будет НИКАКИХ связей, ни школьных, ни родственных. — Хорошо, хорошо, – а ообещал я. Я думал, что после этого Харуо не скажет мне больше ни слова, но он вдруг громко, задорно рассмеялся. Я поднял на него взгляд и увидел, что он смотрит на меня. Я быстро оглядел свою одежду: все было в порядке, и пуговицы застегнуты правильно, и галстук, накануне завязанный отцом, сидел на мне идеально. — Сопляк, вытри с губ молоко! – все еще посмеиваясь, бросил Харуо и развернулся. Я торопливо вытер ладонью губы – они и в самом деле были мокрыми, – и густо покраснел. Я глядел в его удаляющуюся спину и шел за ним следом, сохраняя дистанцию, и в эти минуты я ненавидел сам себя. Надо же было так опозориться! Но хорошо, что он сказал это сейчас, и я не пришел в таком виде в школу. Тогда бы мне пришлось немедленно переводиться… Харуо остановился у очередного поворота и повернулся ко мне. — Школа там, сам дойдешь, – сказал он, указывая рукой направо, а сам пошел в другую сторону. Я дошел до поворота и заглянул за угол – в конце улицы действительно виднелось здание школы. Я еще раз посмотрел в спину Харуо, который приветственно похлопывал по плечу приятелей в такой же форме, как у нас. Наверное, это была моя судьба – вечно смотреть в его спину, и никогда не иметь возможности встать наравне, рядом с ним. Я не нашел своего брата на церемонии начала учебного года, он, скорее всего, попросту на нее не пришел, но увидел его на перемене, сидящего в саду со своими одноклассниками. Их шумные голоса доносились сквозь распахнутые окна моего класса, и я, вспомнив про бенто, схватил коробочки и пошел к нему. Он сидел на краю высокой цветочной клумбы, окруженный своими друзьями, искренне хохоча в ответ на какие-то шутки, и то и дело затягиваясь сигаретой. Я долго топтался за деревом, не решаясь подойти, и с неуверенностью поглядывал на его красивое смеющееся лицо и спины его одноклассников. Он вел себя так открыто, и выглядел так естественно, что я невольно залюбовался им: такой Харуо, полностью отличающийся от того, каким он был дома, просто завораживал меня. Какой он настоящий? Такой, веселый легкомысленный парень, шумный, общительный, или замкнутый мрачный тип, избегающий общения и отвергающий любое внимание? Почему для них он такой, и так некрасиво ведет себя с нами? Я никогда не видел его улыбку — такую чистую и искреннюю. Там, в десяти метрах от меня, стоял совсем другой человек, другой Харуо. Громкие голоса парней, что были старше, их грубые шутки, грязные ругательства, от которых краснели уши, и хохот умаляли мои с трудом собранные силы. Я всего лишь первогодка, а они выпускники. Нормально ли это, прерывать их, когда они болтают? Наверное, нет. Да еще по такому глупому поводу… Я вспомнил лицо Юмико-сан, когда Харуо развернулся и ушел из дома, оставив в руках матери аккуратно завернутую коробочку бенто. Нет, это будет хорошим уроком для него! Еще раз вздохнув, набрав в грудь воздуха, я вышел из своего укрытия. Они не замечали меня, пока я топтался в метре от них, пряча за спиной свою ношу и не зная, как привлечь к себе внимание. Харуо был увлечен разговором – он переводил взгляд от одного лица к другому и громко торопливо говорил: — Я даже сообразить ничего не успел, как она меня бросила! Я не понял, что там произошло, но эта сука просто швырнула мне это в лицо и поколотила сумочкой, представляете? Прямо на глазах у всех! Клянусь, я отдеру ее при следующей встрече – она поставила мне синяк, она вспомнит это, когда в следующий раз надумает закатывать такие скандалы посреди торгового центра… — Идиотка, — заржал кто-то из его собеседников, — да по ней сразу было видно… — Я слышал, она теперь с Рембо из школы Касай встречается. — Что, уже? Ну и шлюха… — Но это, блин, того стоило! – заверил Харуо и все они дружно заржали, многозначительно переглядываясь. — Ам, Харуо! – громко позвал я. Смех медленно стих, и старшеклассники стали недоуменно оборачиваться. Лицо Харуо тут же помрачнело, его рот прямо перекосило от злости, а взгляд потемнел и стал тяжелым. От образа живого, смеющегося парня не осталось и следа. — Тебе чего, малыш? – спросили меня насмешливо. – Иди, ешь свой бенто в другом месте. — Харуо! – уже более настойчиво позвал я. Харуо нервно дернулся, поднося ко рту сигарету, и затянулся, вдавливая меня в землю взглядом. — Эй, ты его знаешь, Харуо? – обратился к нему громила. — Нет! – Коротко ответил он. – Вали отсюда, сопляк. — Да, давай, топай к своим подружкам… — Мне нужно поговорить с Харуо! – смело заявил я. Парни снова переглянулись и кто-то присвистнул. — Что, собираешься признаться ему в любви? Ха-ха-ха! — Нет. Мне нужно поговорить с Харуо, – настаивал я. — Ну, тогда говори. У Харуо от нас нет секретов, видишь – мы его друзья. – Старшеклассники чуть расступились, освобождая мне обзор. Я смотрел прямо в глаза Харуо, отбросив прочь все свои страхи и сомнения, и пытался взглядом дать ему понять, что то, что я собираюсь сказать, это что-то серьезное. Но Харуо не желал ничего делать – он сплюнул под ноги и приказал: — Ну, говори. Ну, раз так… — Харуо, ты забыл дома бенто, что приготовила твоя мама, – выпалил я, зажмурившись, и протянул вперед руки с коробочками. На мгновение повисла гробовая тишина, в которой, наверное, всем было слышно, как бьется мое сердце, а потом раздался лошадиный гогот, заставивший дребезжать стекла в окнах, выходивших в сад. Я осмелился открыть глаза, и увидел, что не смеялся только один Харуо. Он был бледен, как полотно, и его перекошенное яростью лицо медленно покрывал лихорадочный румянец. — Вы… вы это слышали?! – взревели парни и с новой силой принялись ржать. Харуо выпрямился, истерично отбросил сигарету и быстрым шагом подошел ко мне. Я испуганно задрожал, когда он приблизился, и вжал голову в плечи, а он схватил меня за шкирку и дернул к себе. — Не жди пощады, щенок, ты нарвался… — еле слышно прошипел он, вероятно, чтобы его дружки, притихнувшие и внимательно наблюдавшие за нами, не услышали. – Значит, тебе хватило смелости сделать это? – уже чуть громче продолжал он. – Может, скажешь еще что-нибудь перед своей смертью? Не знаю, откуда во мне взялось столько храбрости – или безрассудства, но я заговорил, подняв к нему свое лицо, и пусть мой голос дрожал, а дыхание сбивалось, уверен, в этот момент я выглядел куда достойнее своего старшего братца. — Твоя мать приготовила для тебя этот бенто, встав пораньше, хотя ей тоже с утра идти на работу! Она потратила время и вложила в него всю свою любовь, а ты презрительно отмахнулся от нее! Неужели так трудно быть хоть капельку благодарным за то, что о тебе заботятся, и съесть на обед это несчастное бенто?! Харуо побледнел еще больше и встряхнул меня, чуть не оторвав от земли. Я зажмурился, подумав, что вот сейчас он, скорее всего, меня ударит, но он почему-то отпустил меня. Вокруг было неприятно тихо. Его друзья уже без улыбок, с недоумением переводили взгляд с меня на Харуо и обратно, и я был уверен, что если что, они не станут меня спасать. Я захотел было развернуться и убежать с места происшествия, но Харуо вдруг совершенно спокойным голосом сказал: — Благодарным? Ну что ж, давай сюда это свое бенто. Я удивленно уставился на него, не веря своим ушам, но он выглядел абсолютно серьезным. Тогда я протянул ему одну из коробок, и он взял ее. — А палочки есть? – так же легко спросил он. — Д-да... – дрожащим голосом ответил я. – Там, в коробке. — Отлично! – подытожил он. Я смотрел, как он привычным движением открывает коробку, смотрит на аккуратно уложенные овощи, яичные рулетики и сосиски-осьминожки, довольно усмехается, потом берет палочки и зачем-то засовывает их мне в нагрудный карман. — Благодарным? – еще раз спросил он, насмешливо усмехаясь, и перевернул коробочку с бенто над моей головой. Я чувствовал, как по моей голове катятся сосиски и горошек, как отпрыгивают упруго яичные рулетики, и как рис сыпется за воротник. Я видел, как по пиджаку скатываются рисинки и падают на траву кусочки огурца, помидорки-черри и кругляшки тушеных кабачков. Одноклассники Харуо восторженно завопили, заулюлюкали, хлопая в ладоши, а на мои глаза наворачивались слезы. Я был полнейшим глупцом, когда ожидал от Харуо хоть капельки понимания и уважения к чужому труду… Я в самом деле ожидал от него этого? Нет, Харуо не способен… Ни любить, ни ценить чужой труд. Он вообще ни на что, кроме грубости и издевок не способен. Он игнорирует и обижает даже собственную мать… Пластиковая коробочка с глухим стуком ударилась о мою голову и упала на землю вслед за своим содержимым. Мой взгляд был опущен, и я не мог набраться смелости, чтобы посмотреть этому жестокому мерзавцу в глаза. — Считай, что я пообедал, – весело, будто извиняясь, сказал Харуо и отряхнул руки. Я больше не мог выдержать такого унижения – от обиды сжималось сердце, слезы потекли по щекам, и, чтобы Харуо не видел этого, я развернулся и убежал, оставив улюлюкающих мне вслед старшеклассников.