Белое и черное

Наступление войск было запланировано на утро. Но для Андрея Черного и его звена бой мог начаться намного раньше. Однако осознание таких вещей уже давно не пугало, это поначалу перспектива полета в одном небе со смертью несколько тревожила. Сейчас же мысли были совсем иные. Ночь выпала морозная – впрочем, как и все последнее время. Что же вы хотите – не май месяц, но это даже бодрит. А там, на высоте, будет ощущение полета, будет чувство, что машина слушается каждого движения летчика, словно он и самолет являют собой одно целое. Многие грешили на ИЛ-2, дескать, в этой машине слишком многое было недоработано. «Неповоротливый», «летающий танк», а то и вовсе «гроб с крыльями» - такими эпитетами частенько награждали этот штурмовик, но у старшего лейтенанта Черного было на этот счет иное мнение, которое он выражал одной фразой: «Нечего пенять на машину, если не умеешь летать». Вначале из-за упрямства, а потом и потому, что он действительно уже практически сроднился с самолетом, Андрей бы ни за что не согласился променять ИЛ-2 ни что другое. Недостатки машины были ему хорошо известны – как уже и лично им изобретенные способы компенсировать их за счет имевшихся достоинств. В общем, никакой холод бы не сумел отравить Черному сладкое предвкушение полета. В принципе, за успех миссии летчик тоже почти не беспокоился, испытывая скорее нетерпение. В подчиненном ему звене он был уверен как в самом себе и верил, что вместе они способны выбраться из любой передряги. Поэтому, осознавая сложности порученного ему задания, Андрей четко намеревался вернуться и не иначе, как с победой. …А вот Юрий Анатольевич пребывал в гораздо менее приподнятом состоянии духа. Это от Андрея не ускользнуло: даже при том, что отец и командир в некоторой степени всегда волновался за них, это никогда прежде не выглядело столь очевидно. Впрочем нет, это и сейчас было очевидно разве что для Андрея и Женьки, ведь другие знали Антонова менее хорошо, во всяком случае, не настолько, чтобы заметить некоторое количество показательных мелочей. А чисто внешне командир выглядел эталонно спокойным, каких бы трудов ему это ни стоило. …Звено уже было в воздухе, а Юрий Анатольевич все стоял перед глазами Андрея, и мысли последнего вновь и вновь возвращались к замеченному беспокойству. «Всё же слишком…. Что-то не так, - подумал в очередной раз Черный, и сам себя одернул: - Хватит. Скоро линия фронта, пора забираться выше. А то так задумаешься – и точно далеко не улетишь…» - Поднимаемся до пяти, – скомандовал он. Звено, почти не меняя построения, стало набирать высоту. Ему предстояло преодолеть самый сложный участок пути, но ночь служила хорошим прикрытием. Внизу оставались вражеские зенитки – да и пусть бы их, благо, целью полета была не немецкая ПВО. Главное, чтобы не заметили – иначе поднимут шум, а там, глядишь, еще и их авиация подключится…. Напряжение нарастало. Звено шло высоко, три самолета – не так много, да еще, на их счастье, откуда ни возьмись набежала легкая облачность – прикрыла дополнительно. «Проскочим, - думал Андрей. – Теперь точно не заметят». Им предстояло возвращаться тем же путем. Но об этом думать пока было рано. В последний момент Андрей только что не затаил дыхание – а потом как камень с плеч свалился: на сей раз повезло. - Ну как, проскочили? – весело спросил Женька, довольно четко просчитав момент, когда этот вопрос уже можно было задавать. - Проскочили, - с улыбкой подтвердил Андрей и отдал следующее распоряжение. - Теперь снижаемся до километра и берем на десять градусов левее. Теперь долететь оставалось всего ничего. Подледный в какой-то паре километров, до атаки считанные минуты, еще немного – и ночь взорвется грохотом и заревом. Отбомбиться и обратно, с победой… Рано. Андрей получил координаты расположения колонны. Но засечь ее ему пока не удавалось. Мешала темнота и хорошо, если маскировка… на мгновение стало страшновато-противно: вдруг колонны здесь просто нет, не дошла или сменила дислокацию?... Он повел самолет еще ниже – без толку, колонны видно по-прежнему не было. Но вдруг внизу вспыхнул огонек. За ним второй, потом еще в нескольких местах. Кто-то внизу разжег что-то вроде факелов или мелких костров, с неба это было непонятно – зато цепочка колонны наконец-то стала видна. - Жень, а похоже, не врал Юрий Анатольевич про своего человека в Подледном, - поделился докадкой Андрей. - С чего ты взял? – стрелок не успел понять, что произошло. - Потом расскажу. Выруливаем на заход! …Звено приготовилось пройти прямо над колонной – но в этот момент небо вокруг загрохотало очередью выстрелов. «Мессеры!» - мысль взорвалась не хуже, чем любой из тех снарядов, которые только чудом с первой попытки не уничтожили ни один самолет из звена Андрея. - Двое! – воскликнул Женька, но это Черный видел и сам. Два истребителя. Это было очень плохо. Этой паре, в принципе, ничего не стоило оставить от их звена одно мокрое место. Да какого же черта их принесло в эту тыловую дыру, когда им самое место на линии фронта, где вот-вот начнется прорыв?! - В строй! – распорядился Андрей. Это был единственный шанс хоть как-то продержаться: в строй и держать каждый свой сектор. Было бы их больше, хотя бы два звена – можно было выйти на круг и там еще посмотреть, кто кого. Но у тройки такой маневр не выйдет. Поэтому прижиматься к земле и пытаться уйти, всем вместе…. Стоп. Да, так они, возможно, уйдут. Только какой тогда смысл от их вылазки? Их отправили разбомбить автоколонну. Особой важности, что было неоднократно подчеркнуто. Возвращаться ни с чем…. Да проще было не вылетать. Вот она, опасность, еще одна, о которой не подумали, но которой следовало ожидать, ведь странным было бы предположить, будто столь важная колонна не охраняется…. Впрочем, что если не подумал он, Андрей? И не в этом ли кроется разгадка странного настроения Юрия Анатольевича? Их отправили уничтожить колонну. Их отправили на огромный риск. Значит в приоритете – колонна…. Не звено. Андрей еще не успел довести свою мысль до конца, но уже знал, какой приказ отдаст следующим. Значит – так. Главное сейчас не думать, что будет потом. Самоубийство? Увидим. - Рома, выруливай на колонну, – Андрей будто со стороны услышал свой собственный голос. Всё. Сделано. Двойке не по силам удержать прикрытие, но придется попробовать. - Макс, держимся парой и прикрываем Ромку. Женька, следи, стреляй… Андрей прекрасно понимал, к чему ведут отдаваемые им приказы. Но в конце концов – может же им просто повезти! Говорят чудеса редко, но всё-таки бывают…. …Повинуясь приказу Андрея, один из Ил-2 вырулил над колонной, готовясь ее атаковать. Мессершмитты, разумеется, не спустили такой наглости – на атакующего колонну они пикировали оба – но нарвались на лобовую атаку еще двух зарвавшихся русских штурмовиков. - Держим строй, держим дистанцию! Прорвемся! – закричал по связи Андрей своему ведомому, уже почти сам начиная в это верить. От собственной безрассудности его начала захлестывать какая-то шальная радость – вернее, уверенность, что все будет как надо. Пути назад не было – оставались небо, самолеты и необходимость сотворить невозможное, чтобы не умереть. - Прорвемся! – в тон ему отозвался Максим, тоже явно не собирающийся умирать. Мессершмитты открыли огонь по ним, вынужденные отвлечься от третьего, чтобы не подставиться сумасшедшим штурмовикам самым дурацким образом. Андрей когда-то краем уха слышал, что немцы тоже горазды награждать Ил-2 разными прозвищами, причем если русские отзывались о «летающем танке» презрительно, то враги – скорее со страхом. - Сейчас мы отработаем свои имена, - почти неслышно прошептал Андрей. – Держи дистанцию! Маневрируем! Удалось! Опять повезло! Раздался грохот кононады – бомбы достигли своей цели. Судя по чудовищным раскатам, колонна была буквально напичкана снарядами. Что ж, если так пойдет, второй заход не нужен. Собрать строй и уходить….. …Увы, шальной надежде было не суждено сбыться. Озверевшие от произошедшего с автоколонной мессершмитты атаковали с особой силой. Андрей понял, что еще немного, и штурмовикам не выдержать этот натиск. Броня Ил-2 порой позволяла ему выходить из невообразимых передряг, но мессеры выигрывали и в скорости, и в маневренности, плюс их пушки…. Самолет, шедший бок о бок с Андреем, взорвался прямо в воздухе. Достали. Прощайте, ребята. Если выживем, если прорвемся – помянем… Эмоций не было. Осознание еще не пришло. Это все будет потом – если будет, сейчас – некогда. Один против двух истребителей. Ну нет уж, еще не конец! Мессершмитт зашел сбоку. Самолет тряхнуло. Женька позади сдавленно вскрикнул – только этого не хватало! - Жень! Женька! – глухо. Ответа нет. Дерьмово, как же дерьмово…. А что ты хотел, отдавая приказ бомбить? Знал же. Женька…. Ранен? Убит?... Рули вынесло к чертям. Теперь не было ни стрелка, ни возможности маневрировать. Женька – ранен. И иначе не думать. И мы выберемся. Обязательно…. …вот только самолет не слушается… Неужели всё-таки конец?.... В этот момент сбоку вырулил Ромка – на максимальной скорости он направил свой самолет прямо на истребитель. - Лейтенант! Отставить! - Андрей не помнил, чтобы еще когда-нибудь он так орал по связи. - Да что ты творишь!!! Он едва не сорвал голос – но тщетно. Ромка, который мог, отбомбившись, уйти под шумок, вернулся в самую гущу. Вернулся ему на помощь – ценой своей жизни…. Таран лоб в лоб разнес и штурмовик, и мессершмитт на куски. Зачем, зачем….? Не успевал сбить его иначе?... Бессмысленно…. Теперь не легче от того, что остался один противник. Машина самого Андрея стала неуправляема и удерживать ее воздухе было невозможно. Какого ж черта, Ромка? …Финальная очередь мессершмитта прошила и без того едва удерживающийся самолет. Последний сорвало в штопор. Андрей уже чисто инстинктивно дернул штурвал на себя, до упора – и каким-то чудом вдруг почти выровнял самолет. Вот оно! Хотя бы так… За их с Женькой жизни только что заплатили слишком дорого. Самолет шел все ниже, теперь его надо было только посадить, причем уже не выбирая места…. Ха, посадить. Громко сказано. Скорее просто упасть помягче…. Насколько возможно. Ты сможешь. Давай. Пока жив, надо пытаться, ради Жени, ради Ромы, ведь не зря же он так… Самолет несло аккурат к лесу. Левое крыло снесло первым попавшимся деревом, все, что происходило дальше, было слишком стремительным. Удар об землю дернул Андрея назад. Казалось, падение продолжается бесконечно…. Глубоко в темноту. Уже только казалось…. … - Гауптштурмфюрер, вы целы? – Эрих бросился к Фальке, как только стало возможно. Но тот уже сам поднимался на ноги. - Что это было? - Бомбежка, я же предупреждал, - почти прошипел Радель, забыв по такому поводу о всякой субординации. Впрочем, ненадолго. – Простите, гауптштурмфюрер. Вы ранены? Боли Фальке не чувствовал – он вообще пребывал в некотором шоке после столь близкого взрыва, только чудом почти его не задевшего, однако левая кисть онемела настолько, что казалось, будто ее нет. Манжет и перчатка пропитались кровью, которая капала на снег. Фальке, морщась, приподнял руку и осмотрел ее. - Наверное, осколком задело. Мелким. Так, мерзкая царапина, жить буду. Эрих, помогите мне разрезать перчатку и замотать руку пока хоть чем-нибудь. - Что? – грохот кононады мешал Раделю как следует расслышать слова. Фальке пришлось повторить. …Воздушный бой подходил к концу. Вскоре бомбежка прекратилась, и единственный уцелевший истребитель вернулся на свой аэродром. …Фальке стоял, потрясенно глядя на зарево, все еще время от времени озаряемое взрывами каким-то образом еще уцелевших снарядов. Пожар никто не пытался тушить, осознавая полную бесполезность этого. Вот и все, миссия провалилась, а поездка оказалась бессмысленной. И, что самое отвратительное, от Химмельштайна это все никоим образом не зависело – ведь беда пришла с воздуха, оттуда, где гауптштурмфюрер вполне себе наземного гестапо не имел никакой власти…. Нет. Кое-что все-таки не доглядел он. Маскировка могла спасти, если бы не те огни, про которые говорил Эрих…. Фальке попытался сжать кулаки – левая рука отозвалась такой болью, что ему невольно пришлось закусить губу, чтобы не застонать. - Герр фон Химмельштайн, - это вернулся Эрих, - я осмотрел всё, что мог. - И? – Фальке обернулся к нему. - Гауптштурмфюрер, вам нужно к врачу, вы ранены, - Радель попытался быть убедительным, но Фальке пропустил советы мимо ушей. - Итак, что же вы осмотрели и что вы увидели? Эрих обреченно вздохнул: - В общем так. Несколько машин удалось увести. Разумеется, это почти ничего, но все же… Далее. Насчет зажженых сигналов. Выжившая охрана клянется, что никого чужого не было и близко. Пока нет возможности подойти ближе и понять, что именно там зажгли. Возможно, фонари или что-то иное. К сожалению, не факт, что когда мы сможем осмотреть место, там что-либо останется. Слишком большая температура – горит всё. - Понятно, - кивнул Химмельштайн. – Выживших будем допрашивать. Не может быть такого, чтобы никто не видел ничего. Значит, говорите, вся колонна…. - Практически вся, - подтвердил Эрих. Фальке кусал губы. Эта колонна была не единственным, что шло в качестве подкрепления фронту. Но и этого куска кому-то теперь не хватит. Кому-то, от кого зависит удержание блокады. Перевес и так был не на стороне вермахта… - Чем закончился бой в воздухе? – спросил гестаповец вслух. - Из двух наших истребителей один уничтожен. Советских самолетов было три. Один расстрелян в воздухе и взорван там же, второй протаранил мессершмитт, от него тоже ничего не осталось. Третий был сбит, но, похоже, все-таки сел к юго-западу отсюда, в лес. Взрыва не последовало. - Вот как? – Фальке поднял бровь. – Отправьте людей. Пусть прочешут район предполагаемого приземления. Если выжил экипаж…. - Я знаю, гауптштурмфюрер, - спокойно кивнул Радель. – Всё уже сделано, люди с собаками туда отправлены. … - Ну что, как он? Пришел в себя? - Нет, похоже, ему крепко досталось…. Голоса раздавались откуда-то издалека, но сознание понемногу возвращалось. Тупая, пульсирующая боль, казалось, собиралась расколоть голову на части. Медленно-медленно сквозь нее начали пробиваться воспоминания о случившемся. Было задание…. вылет… внезапно появившиеся мессеры… потом бой, уничтоженная колонна, таран одного из истребителей…. После падения в лес Андрей уже не помнил ничего. Вернее, ему смутно казалось, что он слышал лай собак и немецкую речь, но он не был уверен, что это не было сном или галлюцинацией. Сейчас, во всяком случае, вокруг говорили по-русски. Неужели все-таки попал к своим? Черный с трудом открыл глаза, пытаясь понять, где он находится, и сразу об этом пожалел. Даже приглушенный свет резанул глаза, а к горлу подступила тошнота. В следующий момент, правда, свет заслонила седая голова – над Андреем склонился какой-то дед. - Ну наконец очухался! – искренне обрадовался последний. – Сильно тебя приложило, сынок. - Не получилось мягкой посадки, - мрачно отозвался Андрей, которому наконец удалось выстроить недавние события в единую цепочку. А вслед за этим пришло и осознание. Звена больше нет. Никого. И Женька…. Жив ли он? Летчик попытался сесть, хотя от этого мгновенно закружилась голова. Очевидно, что-то такое отразилось на его лице, потому что незнакомый дед тут же забеспокоился и подал воды. - Спасибо, - Андрей сделал глоток и только тогда понял, насколько у него пересохло в горле. От воды стало легче. Удалось приоткрыть глаза и немного оглядеться. Помещение, в котором он оказался, было крайне неуютным. Грязный потолок, бревенчатые стены, нары на полу… О да. Больше ответ на вопрос «куда я попал» Черному не требовался. Андрей попытался поискать глазами Женьку. Кроме него самого и деда в помещении присутствовали еще люди. Трое совсем молоденьких, совсем детей – парень и две девчонки – сидели напротив. В противоположном углу двое мужчин оживленно переговаривались между собой о чем-то – не по-русски, но и не по-немецки. Немецкий Андрей немного учил и вряд ли бы не узнал. Жени нигде не было… - Со мной не привели еще кого-нибудь? – с ускользающей надеждой спросил Андрей. Дед отрицательно покачал головой, но спохватился, заметив, как изменился в лице Черный. - А кого могли привести? – осторожно поинтересовался он. - Да стрелок мой… - тихо ответил Андрей. – Он ранен был, я думаю… Потерял сознание… Что было дальше, я не знаю…. - Ну… - дед задумался, - может быть, он в лазарете. Или в другом бараке, он же тут не единственный… - Понятно. Наверное, в другом, - охотно согласился Андрей, категорически не желая считать Женю погибшим. - А вы летчик, да? – замеченный Андреем парнишка переместился поближе. Глаза его прямо-таки горели от любопытства и сдерживаемого восторга. – Это вы фрицев ночью бомбили? - Летчик, – подтвердил Андрей. – И бомбили мы. Ох… да что же это, я и представиться забыл, и ваших имен не спросил…. Меня Андрей зовут. - А меня Паша, – обрадовался знакомству парнишка. И тут же поправился – видимо, для солидности: – То есть, Павел. А это, - он указал на заплаканную светленькую девчушку, обнимавшую вторую, темненькую, - Ксения. А та… Анюта… Паша вдруг запнулся, а Ксюша всхлипнула. Анюта сидела, глядя в одну точку, и единственная из тройки никак не реагировала на происходящее вокруг. - Умом она повредилась, – вздохнул дед. – Запытали ее немцы. Уж не знаю, что они там с ней творили, окаянные, но как ее с последнего допроса привели, так и сидит она с тех пор… не узнает никого. Ладно…. Не поправишь уже это…. Меня Егор Иванычем звать, а эти, – он махнул рукой на двоих в углу, – эстонцы али еще прибалты какие, ничего по-нашему не понимают. Андрея потрясла история Анюты. На вид девчонке было не больше шестнадцати. Черному приходилось слышать истории о том, что делали немцы с людьми, оказывающимися в их руках, и кровь те истории холодили еще как – но одно дело слышать, а другое – вот так, перед глазами, воочую… - Что же это за тварь должна быть, что девочку так..? – тихо спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно. – За что...? - Да все они тут твари, – с неожиданно не детской злостью сказал Пашка. - Они жениха ее… у нее на глазах. Она и не выдержала, – вмешалась Ксюша. И тут же всхлипнула как-то особенно судорожно. - А за что…. За листочки. Листовки они клеили – агитационные, – сказал Егор Иванович, кивнув на троицу. - Вот фрицы и выясняли, кто ими руководит. А ребята молчать вздумали, видать не поняли, куда попали… - Поняли! – возмущенно вскинулся парнишка. – Потому и не сдали! Я им вообще ни слова не сказал, а меня тоже там допрашивали и били. А я молчал. Вот они на девчонок-то и накинулись. А что, девчонкам - им много не надо…. - Да ты знаешь, сколько она терпела?! – теперь уже возмутилась Ксения. - Ой, да, - спохватился Паша, - Анюту он долго колол…. Если бы про Митьку не узнал, ничего бы она не сказала…. Ксения как-то странно поежилась. - За листовки… детей…. – Андрей чувствовал, что его начинает захлестывать гнев. Хотелось порвать этих фрицев голыми руками. Вернее этого «его», которого еще не назвали по имени, но уже помянули. - Да, за листовки. Детей, - подтвердил Егор Иваныч. - А вас-то они за что? – чтобы хоть немного отвлечься от бессильной злобы, спросил Черный. - Меня? Да документов у меня нет. Привязался этот их, Моль Бледный, как мы его тут промеж собой называем, - презрительно фыркнул Егор Иванович. – Кто, что, откуда…. А я дед старый и не помню ничего. Где они, документы эти… После бомбежки много чего пропало… Андрей заметил лукавые огоньки в глазах деда. Судя по всему, сомневаться в твердости памяти Егора Иваныча не приходилось, но видимо ничего доказать на этот счет немцы не могли. - Ну а что вы бомбили? Получилось? – нетерпеливо влез с распросами Пашка, для которого на текущую минуту любопытство перевешивало все, что угодно, иное. - Получилось, – рассказывать случившееся в подробностях Андрею не хотелось, бой и так все время прокручивался перед глазами, но он понимал, что чего-то от него все равно ждут. Что же… испуганным детям нужна красивая победа, а не то, какой ценой она досталась. Цену сопротивлению, даже такому безобидному, как расклеенные листовки, они и так узнали в полной мере. Пусть хоть чему-то порадуются. – Мы разбомбили колонну, которая везла снаряды для их войск. Ничего от нее не осталось. Теперь сидят фрицы на фронте ни с чем и наши их разобьют обязательно. По-другому теперь быть не может. - Да что ж вы его замучили совсем, – шикнул на ребят Егор Иванович. – Человек ранен, а вы ему отдыхать не даете. А ты, - теперь он обратился к Андрею, - подумай… немцам лучше подольше не знать, что ты очухался. Видишь, что с детьми за листочки стало. Боюсь, достанется тебе за твои подвиги. Этот Моль Бледный у них сейчас за главного. Новый. Выслуживается. Землю носом роет, везде выискивает, кто что не так сказал, не так сделал, не так подумал… а уж за дело-то он так душу вынет, завоешь…. - Да, это он так Анюту, – вставил Пашка. - И не только ее, - продолжил дед. - Поймали тут давеча двух партизан. Один бабе достался…. У Моля еще баба в помощниках есть… - Бешеная, – опять добавил парнишка. – Не столько спрашивает, сколько мучает всячески… Егор Иванович нахмурился, но продолжил. – Одного она в первый день замучила до смерти. А за второго - Иван Иваныча, не знаю, правда ли его так звать, но он так и нам, и фрицам назвался - этот главный сам принялся. Ваньки-то два дня уже не видно. Вот гадаем, раскололи его или как оно там закончилось… В общем, попадешь к Молю - осторожнее. Лучше говори, что ничего не знаешь и не помнишь, и не нарывайся, не провоцируй его лучше…. Сочтет тебя бесполезным – тебе же легче будет… Андрей представил себе белую моль и испытывал непреодолимое желание ее раздавить. Незнакомый фриц произвел на него отвратительное впечатление по одним только рассказам. - Тише, – вдруг зашипел старик, – идут сюда, давай ложись… не очнулся ты еще, не очнулся… … Долго притворяться Андрею, однако, не удалось. Уже на следующий день к нему прислали медсестру – русскую девчонку, хрупкую, тоненькую, с русыми худыми косичками и большими глазами. Она, судя по всему, хорошо знала свое дело и ловко управлялась с перевязками и другой помощью. - Вам повезло, - тихо сказала она Черному. – У вас ни одной серьезной травмы…. Это все быстро заживет. - Ты работаешь на немцев? – спросил Андрей. – Зачем? Она кинула на него быстрый испуганный взгляд. Он не стал расспрашивать дальше. Куда, правда, деваться девчонке? К тому же у нее наверняка или семья тут, или еще кто…. Вскоре за ним явились конвоиры. Швырнули нечто вроде тулупа – одеться. Андрей, конечно, в иное время не преминул бы блеснуть гордостью, но здравый смысл, не советующий выходить на лютый мороз в одной гимнастерке, на сей раз победил. «Что ж. Значит, пришло время познакомиться с их Молью», - думал Андрей, пока на него одевали наручники. – «Мне уже просто интересно взглянуть на человека, способного на все то, что о нем рассказывают…» Черный не хотел признаваться, что, кроме прочего, ему еще и страшно. Страшнее, чем перед вылетом. Там зависело от летчика, здесь уже было поздно менять что-либо… Чтобы не давать повода толкать себя в спину, Андрей старался идти в ногу со своими конвоирами. Те провели его по улице недолго, до входа в ближайшее здание, судя по всему, и бывшее штабом гестапо. Внутри, у самой двери, сидел еще один фриц. Он вскочил, приветствуя конвоиров извечным «хайлем», те отозвались тем же… «Машут руками и цокают каблуками, будто на параде, - насмешливо думал Андрей. – О, еще и меня принялись обыскивать. Идиоты. Что они хотят у меня найти, а если еще не все нашли, то идиоты они вдвойне….» Во время этого обыска Черный изо всех сил пытался сохранить серьезный вид. Ему было смешно. Наконец его препроводили в какую-то комнату, вид которой сам по себе внушал легкий ужас. Приспособления, аккуратно расставленные у стены и разложенные на стоявшем там же столе, не оставляли сомнений относительно своего назначения. Посреди комнаты стояло нечто вроде табурета – туда-то и посадили Андрея. Конвоиры встали по обе стороны от него. Кроме них в комнате находился еще стенографист - который, видимо, намеревался вести протокол допроса - еще пара человек - наверное, помощники - и, собственно, дознаватель собственной персоной. Лица последнего Андрей пока еще не видел: гестаповец не смотрел на него, поглощенный чтением какого-то документа, на котором он периодически делал некие пометки. Так что пока Андрей мог обратить внимание только на форму, которая отличалась от формы других присутствующих, и на практически бумажно-белые волосы, которые наводили на мысль, что их обладатель и есть тот самый «Моль». …Фальке, по своему обыкновению, обратил внимание на пленника не сразу. Более того, на сей раз обычная подготовка к допросу даже затянулась. Гауптштурмфюрер никак не мог взять себя в руки: его только что не трясло от почти неконтролируемой злости. Вообще-то разговор с летчиком был чистой формальностью: надо было убедиться, не знает ли он чего ценного, да и подписать бумагу на отправку в лагерь для военнопленных. Но Фальке уже знал, что накануне началось наступление советских войск с целью прорыва блокады и что этому наступлению сопутствует успех. Что выплеск злости мало чему поможет, Химмельштайн прекрасно понимал и уподобляться Марии не собирался. Но крови сидящего перед ним человека ему продолжало хотеться вопреки всему. Наконец Фальке поднял голову и встретился взглядом с пленным.