Белое и черное

Когда на следующее утро Фальке пришел в свой кабинет, у двери он столкнулся с Вольфгангом Хаймлихом и его адъютантом. Слегка удивившись столь раннему визиту таких лиц, он пригласил их пройти внутрь. Оказалось, что коменданта до крайности обеспокоило вчерашнее происшествие. - Герр Химмельштайн, я буквально настаиваю на том, чтобы вы провели тщательнейшее расследование случившегося, - сказал он. – И обыски у штабных. Полагаю вам, как и мне, очевидно, что в этом замешан кто-то из своих. Тянуть время нельзя, потому что никто не даст гарантии, что этот человек не предпримет следующий шаг в попытке убить вас… - Уже предпринял, - заметил Фальке. – Ночью кто-то пытался поджечь дом, в котором я остановился. - Вот видите! – взволнованно воскликнул Вольфганг, чуть только не всплеснув руками. - Прошу прощения за мое вмешательство в разговор, - подал голос Ланг, - но я хочу сказать, что я полностью поддерживаю мысль герра Хаймлиха, а кроме того, знаю наверняка, кем следует заняться в первую очередь. Я не успел доложить герру Хаймлиху об одном сделанном мной открытии. - Продолжайте, герр Ланг, - кивнул Фальке, пристально глядя на комендантского помощника. - Так получилось, что вчера вечером я разговорился с механиком Йозефом – он занимается грузовиками, - сказал Джокем. – Он же готовил машину, на которой вы, гауптштурмфюрер, должны были ехать на базу. Так вот он сказал мне, что она была полностью исправна…. - Едва ли бы он утверждал обратное, - без улыбки заметил Фальке. - Разумеется, - согласился Ланг. – Но он так же сказал, что затем к этой машине подходили двое и провели рядом с ней некоторое время. Однако ему не было видно наверняка, чем они занимались. И Джокем назвал имена, от которых у гестаповца против воли округлились глаза. - Быть этого не может, - потрясенно выговорил он. – Но в конце концов, само их пребывание там не доказывает ровным счетом ничего. - Да, Джокем, - вмешался Вольфганг, - я тоже не могу при всем желании поверить, что… - Я знаю, герр Хаймлих, - примирительно заговорил Ланг. – Но я лишь говорю о том, что лишняя проверка нам не повредит. В конце концов, она поможет оправдать невиновных. - Я поговорю с этим Йозефом, - сказал Фальке. - Послушайте, гауптштурмфюрер, - произнес Вольфганг после небольшой паузы. – Я сейчас подумал – в нынешней ситуации вы остаетесь практически один и вам некому доверять, потому что каждый может оказаться тем врагом, которого вы ищете. Мне бы очень хотелось помочь вам – не стану скрывать, тут есть и мой личный корыстный интерес – угроза вашей жизни не сегодня-завтра может превратиться в угрозу моей и кого угодно еще из честных служителей Рейха из нашего окружения. Во всей этой комендатуре я доверяю как себе только одному человеку. И я готов уступить его вам на время. Я говорю о моем адъютанте. - Благодарю за такую лестную мне оценку, - Джокема, кажется, несколько смутила похвала. - Прекрасно, - кивнул Фальке и прищурился. – В таком случае сейчас мы с вами, герр Ланг, отправимся туда, где проживают подозреваемые вами люди… - Что вы, - Джокем поспешно замахал руками, - я никого не подозреваю, я лишь передал информацию. - Не суть важно, - поморщился Фальке. – В любом случае мы едем туда и проводим обыски. Скорее всего, улики уничтожены, даже если прежде они и существовали, но проверить стоит. - Это прекрасное решение, гауптштурмфюрер! – одобрил комендант. …Эрих Радель напрасно прождал с утренним докладом – гауптштурмфюрер, закончив разговор с комендантом, куда-то спешно уехал, ничего не сказав своему помощнику. Снова Фальке появился только ближе к середине дня – Эрих увидел его из окна беседующим с механиком. Нехорошее предчувствие пробежало холодком у Раделя по спине. Он рассеяно провел рукой по светлым волосам против их роста, разлохматив себя. - Нет, - одними не слишком послушными губами прошептал он. – Йозеф не мог успеть увидеть. Но даже если и заметил что-то – само по себе это еще ничего не доказывает… Затем Эрих принялся мерять шагами коридор вдоль кабинета Фальке, пока, наконец, не появился сам гауптштурмфюрер. - Я к вам с докладом, - вытянулся по струнке Радель. Фальке, стряхивая с плеч капли воды, в которую превратились налипшие на шинель снежинки, жестом позвал его за собой. - Кладите его сюда, - велел Химмельштайн, садясь на свое место и указывая рукой на угол стола. – Я прочту ваш рапорт сам и позже. Присядьте, Эрих, у меня есть к вам пара вопросов. - Да, конечно, - Радель придвинул себе стул и опустился на него. - Скажите, Эрих, у вас же на лице осколочное ранение, не так ли? – задал неожиданный вопрос Фальке. - Да, верно, - одна бровь Эриха удивленно приподнялась. – Я занимался одним расследованием, и мне пришлось провести небольшой эксперимент со взрывчатым веществом…. Увы, кое в чем я ошибся, и результатом стала эта рана. А почему вас это заинтересовало, гауптштурмфюрер? - Скажите честно, Эрих, вы кого-то подозреваете в причастности ко вчерашнему происшествию, да и к предыдущим тоже? – игнорируя вопрос помощника, Фальке задал свой. - Ну, если не учитывать мелкую сошку…. - Эрих сделал паузу, обдумывая дальнейшие формулировки, - …кто-то из руководства штаба в любом случае в этом замешан. Кто бы ни был этот человек, он хорошо и разносторонне осведомлен, а его присутствие повсюду не вызывает подозрений у случайных свидетелей…. Наконец, если учесть, что слишком часто наши проблемы связаны с транспортом, мне на ум приходит только один человек – Джокем Ланг. - Смелое обвинение, - заметил Фальке. - Что ж, я проверю одну деталь, и если она подтвердится, вы его арестуете. - Без надежных доказательств из этого ареста может выйти скандал, - Эрих нахмурился. – Он наш офицер, да плюс еще покровительство Вольфганга Хаймлиха…. Ланг изображает собачью преданность коменданту – а может быть, он действительно предан ему - а тот, в свою очередь, крайне ценит такую надежность… - Скандала не будет. Я обладаю чрезвычайными полномочиями, - сказал Фальке. – Хорошо, Эрих, можете идти. Эрих поднялся со своего места и уже собирался отсалютовать, когда гауптштурмфюрер вдруг попросил его помедлить пару секунд, а затем вытащил из кармана сложенные перчатки. - Это случайно не ваши? Радель взял их в руки, развернул. - Мои. Благодарю вас, гауптштурмфюрер, я их обыскался. Думал, выронил где-то…. - Вы выронили их у Марии Гофман, - сообщил Фальке. Хоть лицо Эриха из-за травмы утратило способность заметно изменять выражение, сейчас на нем отразилась неприкрытая растерянность. - Что-то не так? – спокойно осведомился Фальке. - Н-нет, спасибо, - выдавил из себя Эрих. – Я заходил к ней по делу, она просила помочь ей…. - Я пока не спрашиваю, зачем вы к ней заходили, - заметил гестаповец. – Мария арестована, Эрих. В ее комнате было обнаружено это, - он извлек пакет, в котором находились обрезки проводов и металлические шарики, подобные тем, которые присутствовали на месте взрыва, и бросил его на стол, - и показания свидетелей говорят не в ее пользу. Против вас, герр Радель, у меня пока что нет ничего, кроме подозрений, и я очень надеюсь, что они не оправдаются. Я доверял вам, как и Марии, и я очень не люблю, когда мое доверие вот так обманывают. Впрочем, вы еще можете попробовать объясниться начистоту. …Андрею Чёрному, которого по возвращении в Подледный вернули в барак, было совсем тошно. В особенности от своей собственной глупости, которая за каким-то чертом не дала ему сбежать, когда на то была прекрасная возможность. Подумать только – остаться в плену ради спасения раненого немца! Стыдно признаться! Андрея всегда коробили высказывания о том, что от благородства до глупости один шаг. Но теперь он их правоту доказал на собственном примере. «Надеюсь, этот немец выжил, - злился про себя Черный. – Хоть какой-то смысл от моей идиотской выходки...» Андрей не собирался делиться случившимся с соседями по бараку, хоть те и смотрели на него так, словно он вернулся с того света. Но он страшился разговора с Иваном, который не произошел накануне только потому, что партизан беспробудно спал уже почти сутки, в кои-то веки отдыхая от изнурительных допросов. Чёрный почти слышал, как Иван задает ему вопрос: «о чем ты думал, помогая немцам?», и знал, что придется рассказывать, как пытался просчитать, когда закончится действие обезболивающего, и дотянет ли парень до поселка. А еще как Стервятник бывает не похож сам на себя. «Фальке - дурак не меньше моего, - мстительно припечатал Андрей, вспоминая, как немец оставил ему пистолет, а через некоторое время неосторожно повернулся спиной, возясь у костра с раненым. – Друг друга стоим – я запросто мог его пристрелить, а вместо этого поднял ему шоколадку. Семья у него, видите ли. Папаша он. Небось дома-то не рассказывает, как гнобит людей в застенках. Да и мне, видать, мало досталось, раз рука выстрелить не поднялась… Ну и что с того, что мне сначала его жена знакомой показалась, а теперь уже и он сам как будто мне прежде встречался? Такого вообще быть не может. Я бы их запомнил…» - Эй, Андрюха, я еще сплю? Ты же вроде как уехал! – от голоса Ивана Андрей вздрогнул. Совершилось. Но что же, глупо было бы ждать, что партизан будет спать всегда или хотя бы достаточно долго, чтобы совершенный Чёрным идиотизм рассосался сам собой. - Угу. Только до места не доехал, - мрачно отозвался Андрей. - Это как? – не понял Иван. – Они по дороге передумали, или ты им настолько отвратителен, что тебя в лагерь не пустили? - Почти. У них машина взорвалась. - Ого! – присвистнул Иван. – И как? Хоть кого-то из них зацепило? - Двоих, - ответил Андрей. – Одного насмерть, по кабине размазало. Второму почти руку оторвало, но скорее всего будет жить. Нас с Фальке по случайности не задело. - Фальке – это Моль что ли? – удивился Иван. – А чего это он заключенных лично в лагеря провожает? - Не знаю, - неохотно фыркнул Андрей. – Я сам не понял, за что мне такая честь. - А жаль, что не его размазало, - с сожалением проговорил Иван. Андрей промолчал. Еще утром он бы поддержал Ивана с огромным энтузиазмом. Но теперь гестаповца не хотелось даже Стервятником называть, не то, что желать ему мучительной смерти. Андрей понимал, что остатки человечности никоим образом не отменяют и не смягчают преступлений Фальке, но видеть в конкретном фрице только бездушную тварь у него теперь получалось значительно хуже. - Ладно, Андрюха, что-то ты неразговорчивый сегодня, - покачал головой Иван. – Пойду я спать дальше, пожалуй. А то отправит меня твой Фальке опять в яму, там не поспишь… … На следующий день за Андреем явились конвоиры. Чёрный горько усмехнулся про себя, что вот и доспасался раненых немцев. Фальке, конечно, один бы Отто не вытащил, поэтому разыграл комедию с человеческим лицом. А теперь выкинул из головы вынужденную прогулку и вернулся к прямым обязанностям. Ничего нового – просто будет очередной допрос. Только идти на этот допрос почему-то было в разы хуже, чем на предыдущие. Хотя кто здесь рассчитывал на благодарность? …За этими мыслями Черный не сразу понял, что его повели по иному пути, нежели обычно, и в итоге доставили не в подвал, а в кабинет Фальке. Андрей осмотрелся. Помещение было небольшое. Всё его «убранство» составляли шкаф с документами, стол, покрытый зеленой тканью, несколько стульев и портрет Гитлера на стене, на который летчик покосился с особым отвращением. В кабинете пахло табаком, на столе стояла странная пепельница, сооруженная, похоже, из какой-то автомобильной запчасти. То ли из-за своих размеров, то ли из-за особенностей освещения кабинет внезапно казался уютным, и, видимо, именно поэтому Фальке предпочитал допрашивать в более устрашающем месте. Фальке велел Андрею сесть, а конвоиров временно отпустил. Никто из его помощников на сей раз при допросе не присутствовал. «Ничего, это не повод расслабляться, - подумал Андрей. – Позвать всех обратно или в одиночку организовать тут пыточную ему труда не составит». - Будьешь курьит? – Фальке протянул Андрею раскрытый портсигар. - Хочу, но у меня скованы руки, - заметил летчик, слегка ошеломленный таким началом допроса. - Ах, да, - спохватился немец, выдвинул ящик стола и достал оттуда ключ. Впрочем, совсем он наручники с Андрея не снял, только скрепил ему руки не за спиной, как до этого, а спереди, так что теперь Черный смог по крайней мере держать сигарету. - Спасибо, - поблагодарил Андрей. Фальке пару минут смотрел на него молча, размышляя о чем-то. - Послушай, Андрей, - сказал он затем, - я бы хотьел решьит с тобой вмьесте исход одного начатого дьела. Ты очьен помог мне. Ты помог спастьи моего чьеловека, и ты дьержал свое слово, хотия имьел все возможности сбьежат. - Пустяк, - смутился Чёрный. – Кстати, как там этот твой Отто? - Будьет жит, - сказал Фальке, а затем продолжил. - Я очьен ценью людей, которым можно вьерит, и я не хочу быт неблагодарным. Я нье хочу отправлят тебья в лагьер. - Может, отпустишь меня домой – из благодарности? – усмехнувшись, предложил Андрей. - Домой – нет, - покачал головой Фальке. – Я просто хочу тебье предложит работать на нас. - Что?! – возмутился Андрей, наконец понявший, что всё «хорошее отношение» гестаповца объясняется желанием завербовать русского. - Я не предатель и быть им не собираюсь! Если ты считаешь, что я помог твоему раненому из желания подлизаться к вам, ты глубоко заблуждаешься! Я не бомблю санитарные поезда и не воюю с теми, кто не в состоянии держать оружие, это ты тут детей и стариков пытаешь. Отправляй меня хоть в лагерь, хоть куда, но даже не надейся, что я когда-нибудь…. - Нье шуми, - оборвал его Фальке. - Лагьер, лагьер. Ты хоть знайешь, о чем говорьишь? - Догадываюсь, не маленький, - буркнул Андрей. - Я мог бы перевестьи тебья из барак в обычный дом, - пояснил Фальке. – У нас совсьем другийе условийя для тех, кто работает на нас. А сейчас я вынуждьен держат тебья в бараке, хоть тепьер это некрасиво с мойей стороны. - Ты в своем уме? – прямо спросил Андрей. Нет, конечно, еще во время «прогулки» он заметил, что с этим фрицем что-то не так – но чтобы настолько...? – На самом деле, я просто себя уважать перестану, если предам. Не смогу с этим жить. Так что не выйдет у тебя со мной, прости уж. Я ненавижу предателей. - Я тоше ихь не жалуйю, - согласился Фальке и задумался. Андрей смотрел на него в течение пары минут, а потом усмехнулся. - А если не жалуешь, зачем вербовать стал? У вас такая нехватка летчиков? - Да ньет, ты беспольезный, - отмахнулся Фальке. – И машьина твойя не на ходу, так что хоть у нас такьих и ньету, ты нам нье помошешь. - Да я летаю на всём, у чего есть крылья! – оскорбился Андрей. - И на всьем падайешь ёлка? – съехидничал Фальке. - Упадешь тут ёлка, когда фюзеляж в решето, и от рулей ни черта не осталось, а тебя уводит в штопор, - со злостью сказал Андрей, а затем вспомнил, как фриц кривился на его попытки говорить по-немецки, и мстительно добавил. - И кстати, по-русски будет «упал на ёлку» или «влетел в ёлку», но уж точно не «упал ёлка – кидал палка». - В ёлку так в ёлку, - согласился Фальке, не очень поняв второй части фразы. - Так что ты будешь делать со мной с учетом моего отказа? – полюбопытствовал Чёрный. - Видьимо, ничьего, - пожал плечами гестаповец. – Будьешь сидет у нас до окончанийя войны, я думайю. Всё лучше, чьем в лагьер. Но мое предложенийе остается в силье. - Боюсь, оно мне никогда не понадобится, - твердо сказал летчик. Повисла пауза. Ее нарушил Фальке, резко переведя разговор на другую тему, а на деле задав вопрос, который мучил его не меньше, чем Андрея, хотя оба они не догадывались о схожести своих проблем. - Скажи мнье, ты никогда нье был в Германии? До войны, напримьер? - Нет, не был, - удивился Андрей, сразу припомнивший все свои странные ощущения насчет знакомых лиц Фальке и его жены. – А ты в Союзе? Фальке отрицательно замотал головой. - Нет, я впьервые приехаль в Россию в началие январья этого года. Но мнье почему-то кажьется, что я видьел тебья уже когда-то. - Ха! – Андрей чуть не подскочил. – Вот и со мной творится то же самое! Мне кажется, что я видел тебя. И твою жену – тоже. Только это невозможно, нам негде было встретиться. - Ньегде, - согласился Фальке. – Дьяволь…. Я тьерпет не могу играт в игру «поймат за хвост мысль, скользкуйю как угорь, чтобы поньят, что имьенно она есть». - Не лови…. Слушай, - Андрей решил, что при таком раскладе от него не убудет попытаться выяснить у Фальке кое-какие подробности. Узнавать про Женьку было еще страшно, но что-то менее личное… - Раз уж мы сидим и болтаем, как приятели. Не расскажешь, что там у нас на фронте происходит? А то я ни черта не знаю в своем бараке…. - Ничьего не происходьит, - уклончиво ответил мгновенно помрачневший Фальке. – Мнье здьес в тылу хватайет забот, я не отшень знаю что там на фронтье. - Ну да, ну да, - Андрей улыбнулся до ушей, прекрасно понимая, что если Фальке так уходит от ответа, то русской армии скорее всего сопутствует успех. – Скажи хоть, сумели мы блокаду прорвать? - Андрей Чьёрный, здьес допрос веду я! – настал черед возмутиться Фальке, но этим своим возмущением он фактически дал Андрею положительный ответ на вопрос о блокаде. - Как же я забыл! – наигранно спохватился в момент повеселевший Чёрный. – Простите меня, герр…. Как там тебя по званию? - Если по званию, то бьез «герр». Я гауптштурмфюрер, - подсказал немец. - Ого, - восхитился Андрей. – Это же язык сломать можно. Вы сами-то их выговариваете? … С этого дня Андрей, сам того не желая, оказался в совершенно ненормальном для военнопленного состоянии. Формально он оставался узником. Его держали в бараке, его даже регулярно водили на допросы, и всё бы ничего, если не слышать, о чем говорилось на последних. Может быть, Фальке и поставил себе целью завербовать летчика и надеялся добиться этого через приятельство, но более похожим на правду выглядело бредовое на первый взгляд предположение, что ему просто понравилось трепаться с Андреем за жизнь. - Слушай, Фальке, твоим эти так называемые «допросы» еще не кажутся странными? – как-то поинтересовался Чёрный, потягивая слабо заваренный, зато приятно согревающий чаек из кружки. Руки летчика на сей раз не были скованы – Фальке снял с него наручники, как только конвоиры скрылись за дверью. – Меня скоро в бараке заподозрят черт знает в чем - никто больше с твоих допросов таким бодрым не возвращается. - Моим – нет. А ты дьелай печьальное лицо, - посоветовал Фальке. - Может, мне еще синяки себе по дороге обратно рисовать? – усмехнулся Андрей, хотя, по правде сказать, всё было не так уж весело. Другие, в особенности Иван, возвращались от Фальке едва живыми. Андрей, для которого допросы превратились в довольно приятное времяпровождение, невольно чувствовал себя виноватым. Он всё больше замыкался и рисковал получить ярлык предателя, хотя последним на самом деле и не был. От былого доверительного общения с Иваном не осталось и следа, просто потому, что не объяснять ничего было проще… Зато благодаря странной дружбе с Фальке Андрею удалось узнать главное: Женька был все еще жив и находился здесь же, в Подледном. Убивать его не собирались, отправлять в лагерь пока что тоже, поэтому, на время успокоившись относительно брата, Чёрный занялся тем, что стал пытаться доступным ему способом помочь Ивану. - Слушай, Фальке, - осторожно ввернул он в один из разговоров, – какой смысл тебе мучить Иван Иваныча? Разве ты еще не понял, что он скорее умрет, чем начнет с тобой откровенничать? - У льюбого человьека есть предьел прочности, - твердо сказал гестаповец. – Когда он наконьец захочет облегчить свою участ, он расскажет всё. Если, коньечно, менья все еще будьет интересоват то, что он знает. - Ты обращаешься с ним так, точно он не пленный, а преступник. - Он партиьзан, и для меня он хуже, чьем прьеступник. - Слушай, Фальке, давай уж начистоту, - Андрей нахмурился. – Вы пришли на нашу землю. Вы убиваете людей, грабите, сжигаете наши поселения. С вами воюют солдаты, но что остается мирным людям – сидеть сложа руки и не пытаться защитить себя и других? Неужели ты сам бы не пошел партизанить, если бы кто-то творил такое в твоей Германии? Фальке недобро усмехнулся. - Ну и чего ты смеешься? – не понял летчик. - Над твойей наивностью, - спокойно отозвался немец. – Мы воюем только с тьеми, кто оказывает нам сопротьивление, а уничтожайем тьех, кто подлежит уничтожению – комьиссаров, партьизан, евреев… - И русских, - закончил за него Андрей. – Шила в мешке не утаишь. Скрывайте, не скрывайте – и на нашу сторону фронта просачиваются вести о массовых расстрелах и повешениях. Мы прекрасно знаем, что вы хотите уничтожить нас всех, чтобы самим жить тут. - Я не говорьиль, что русские подльежат уничтожению! – возразил Фальке. – Я не знайю, что рассказывайет вам ваш Стальин, но даже Подльедный является опроверженийем твоих слов! Мьирные русские живут здьес, как и жильи. И пока не приехал я, здесь жильи даже подльежащие уничтожению, потому что местный комьендант не хотель этим заньиматься… - Хорошо, - кивнул Андрей, - я поверю, что Подледному повезло. Но в других местах вы оставляете за собой одни пепелища и горы трупов… - В такойе ньеспокойное времья случается всякое, усльедит за всеьм невозможно, - в голосе Фальке наконец послышались виноватые нотки. – Немцы – культурная нация, но, к сожальению, и средьи нас попадаются мерзавцы, а армия наша состоит не только из немцев. Ваши пьеребежчики гораздо более жестокьи, чьем мы, немцы. И кстатьи, часто ваши же партьизане и сжигают посельения, чтобы нам ничьего не досталось. - Тебя послушать, так вы невинные овечки, а не захватчики на чужой земле, - криво усмехнулся Андрей. – И при этом не отрицаешь, что русские готовы жечь собственные дома, только чтобы не облегчать вам жизнь. - Не собственныйе, - покачал головой Фальке. – Ваши партьизане приходьят в села и поджигают дома житьелей, тьех, кто хорошо встретьил нас. Поэтому мирные житьели сами ненавидьят партьизан и сдают ихь нам. - Хорошенькое дело. Ты же сам говорил, что не жалуешь предателей, - напомнил Андрей. – А кто тогда эти русские, которые встречают вас, как дорогих гостей, а своих сдают? - Оньи не прьедатели, они протьив совьетской властьи, - Фальке, кажется, был удивлен такой трактовкой. – А мы пришли освободьит вас из еврейского рабства, в которойе вас загнальи большевики… - Вот глупость какая! – возмутился Чёрный. – Против советской власти могут быть одни вредители! Мы свободные люди, это ваш фашизм несет нам рабство! - У нас – национал-социализм, фашизм – в Италии, - строго поправил немец. – Почьему вы всё времья называете нас фашистами? - Фашисты вы и есть, - упрямо повторил Андрей. - Нацисты, - в Фальке упрямства было не меньше. - Ладно, черт с тобой, - отмахнулся летчик. – Только я не понял – почему социализм? Откуда он у вас, если коммунисты – ваши враги, а социализм, насколько я знаю, это переходный этап на пути построения коммунизма? - NSDAP, - Фальке показал партийный значок, которым у него был заколот галстук. – По вашьему – Национал-социалистическая германская рабочая партия, - название он выговорил особенно старательно, ухитрившись произнести его даже без обычного акцента. - Коммуньисты, марксисты – нашьи враги. Коммунизм – это сказка, придуманнайя евреями длья того, чтобы лучшие народы забыльи все то, на чем основано их сущьествованийе. Чтобы перьестали ценит себья, свою культуру и уникальность. Тогда всем сможьет правит худшая из рас – евреи. - Лучшие, худшие…. Ерунда это всё, - Андрей чуть не плюнул. – Люди все одинаковые и коммунизм – он для всех. Интернационал. Над нациями и народами, для всеобщего блага. Это ваш Гитлер придумал, что кто-то хуже, кто-то лучше, вот и дурит вас. А вы и рады верить, что вы какая-то там высшая раса. - Не какайя-то, а арийская раса. И вы, русские, кстатьи, тоже, как ньедавно выяснили наши учьеные. Только вы так надьежно забыльи свою гордост, что подчинильис евреям… - Тебя послушать, так и впрямь будешь от евреев шарахаться, - заметил Чёрный. – Хорошо вас ими запугали. - Так ты думайешь, что мы ихь бойимся? – брови Фальке поползли вверх, но затем он с веселой злостью заявил. - Это оньи нас теперь бойятся. Я лично участвовал в уничтожении сто и пятидесят тысяч этьих тварьей. И не остановлюсь, пока ихь не останьется совсьем. - Нашел, чем гордиться, - Андрея от таких цифр и от тона, которым немец о них говорил, невольно передернуло, но потом кое-что показалось ему крайне сомнительным. – Сто пятьдесят тысяч? Это сколько же лет и по сколько человек в день надо было убивать? - Почьему бы и не гордиться тем, что я уничтожаю эту заразу? – гестаповец ушел от ответа. - Твари, зараза, - вздохнул летчик. - Фальке, хороши они или плохи – но это живые люди. Что за дрянь вбили тебе в голову, вроде нормальный парень, а как что ляпнешь, так хоть стой хоть падай….. - он махнул рукой, понимая, что спорить с Фальке на тему национальностей занятие крайне неблагодарное. - А что это ты за нихь заступайешься? – гестаповец вдруг покосился на него весьма подозрительно. – Сам-то ты случайно не из нихь? - Вряд ли, - усмехнулся Андрей. – Впрочем, наверняка я не знаю. - Как это? - А вот так. Меня красноармейцы нашли, во время гражданской войны, когда из одной отдаленной деревни белых вышибали. А у одного из нашедших сын новорожденный недавно погиб. Вот он и его жена меня и усыновили. Я-то маленький был, не помню ничего. Мне потом один «добрый» знакомый семьи правду рассказал… - Андрей поморщился, вспомнив, какими именно словами его посвящал в эту тайну Поляков: «Ты не думай, что ты сын коммуниста. У тебя неизвестно, какая контра в предках…» - Так что я не знаю, кто я. Фальке окинул его внимательным взглядом. - На еврея ты не похож, - сообщил он со знанием дела, закончив осмотр. - Да причём тут евреи? – Андрей чуть не плюнул. – Ты кроме них о чем-нибудь думаешь? Хуже, если я кто-нибудь из этих, благородных… - О, значьит, я плох вдвойне, - засмеялся Фальке. - Ты? – непонимающе уставился на него Чёрный, но потом сообразил. – Ах да, ты же фон что-то там… Это же значит, что ты из знати? - Мои предки быльи знатными, - подтвердил Химмельштайн. - Будьешь менья ненавидет тепер и за это? - Ненавидеть – много чести, - лениво фыркнул Андрей. – Знать плоха не тем, что существует, а тем, что присвоила себе народные богатства и земли. Если отобрать у нее незаконные владения…. - А она отдаст? – улыбнулся Фальке. - Если не отдаст, забрать силой, - уверено сказал Андрей. – Тот, кто обкрадывает народ – преступник, и в борьбе с ним хороши любые методы… - Любыми методами, - повторил Фальке. – Вот видьишь, мы с тобой не такийе уж и разныйе. Мы борьемся с врагами. С темьи, кто обкрадывайет нашьи народы. Только мои врагьи – инородцы, а твойи – такийе же русскийе, как и ты…. Разговор в очередной раз зашел в тупик. … - Товарищ полковник, - Данилов был несколько взволнован, однако прятал неуместную улыбку, - с нами связались из штаба. Говорят, что майор Поляков всё еще не объявился, спрашивают, не возвращался ли он к нам… «Значит, хватились», - подумал Антонов. Он знал, что рано или поздно это произойдет. Что в скором времени по пути, которым должен был следовать майор НКВД, отправят поисковый отряд. И что этот отряд непременно найдет того, кого ищет, вернее, труп с немецкой пулей в затылке. Когда колесо автомобиля лопнуло, напоровшись на спрятанную в снег колючую проволоку, Поляков, всю свою жизнь посвятивший подковёрным интригам и, следовательно, понятия не имевший о войне настоящей, забыл обо всякой осторожности и выскочил проверять, что произошло с машиной, упростив задачу снайперу. …Полковник Антонов очень долго надеялся, что Андрею повезет и на этот раз, и он каким-либо образом выберется из очередной мясорубки сам и вытащит за собой остальных ребят. Но увы, чуда не произошло. Звено штурмовиков, брошенное на бомбежку немецкой колонны, сгинуло в ночном небе над Подледным, и момент, когда стало ясно, что дальше ждать бессмысленно, разделил жизнь на до и после. Когда не осталось уже никакой надежды, пришло сообщение от Завьялова. Колонна уничтожена. Андрей Чёрный и Евгений Антонов живы. Они в плену в немецком штабе. Им готовят побег. К счастью, наученный горьким опытом Данилов донес эту информацию только до Юрия Анатольевича и больше ни до кого. Но радоваться было рано. «Юра, я, конечно, понимаю, что ты надеешься, что они живы, - уже несколько раз говорил Поляков, как всегда, разыгрывая всеобъемлющие проницательность и понимание. – Но я бы на твоем месте оставил эти надежды. Вернуться от немцев живыми герои не могут, ты же понимаешь. Никогда солдат Красной Армии не позволит взять себя в плен живым, если только он не изменник Родины. Советский Союз не знает пленных, он знает лишь мертвых и предателей». Последняя фраза была цитатой, и Юрий Анатольевич прекрасно знал ее первоисточник. Проклятый приказ об обязательной проверке тех, кто возвращался со вражеской территории, фактически означавший арест и заключение в советском лагере вне зависимости от действительной вины, действовал с самого сорок первого. Этот приказ с особой силой бил по летчикам, частенько попадавшим на вражескую территорию. Единственный шанс не стать его жертвой заключался в круговой поруке, принятой в полку Антонова: если кому-то удавалось вернуться, факт пребывания за линией фронта старались скрыть. Андрея и Женю это тоже бы спасло, если бы присутствие Полякова не делало все попытки утаить шило в мешке тщетными. …Когда-то, уже очень давно, еще на гражданской, никто не мог предположить, что этот человек станет таким. Юрий Антонов, Вадим Поляков и Виктор Чёрный - трое неразлучных друзей были готовы пойти друг за друга в огонь и в воду. Увы, после войны дружбу подкосила зависть. Не то, чтобы Вадиму не повезло совершенно. Просто он был чуть менее удачлив в карьере и любви, чем его приятели. Но до поры до времени этому не придавали значения. Пока однажды Виктору не понадобилась помощь. А Поляков, будучи в состоянии как протянуть другу руку, так и подтолкнуть его в пропасть, выбрал второе. И тогда впервые прозвучало это «Юра, ну ты же понимаешь….» - Юра, ну ты же понимаешь, что есть закон. И как бы я ни относился к Виктору, я не могу отменить то, что он убийца и по этому закону должен понести наказание. - Вадим, ты прекрасно знаешь, как это вышло. Он вычислил убийцу жены и отомстил, потому что другим способом ему было не найти справедливости. Да, он сделал это в состоянии аффекта. Да, на эмоциях. Но ты помнишь, чем была для него Светлана. Вадим, ты ведь в состоянии его прикрыть. Я прошу тебя… - Юра, я не могу. Для меня в первую очередь закон. Ты не волнуйся. Я прослежу, чтобы его не наказали сильнее, чем он того заслуживает. Лет пять, потом устроим досрочное за примерное поведение…. …Не устроил. Ни через пять, ни через семь, ни через девять. Разводил руками, обещал. А когда началась война, ответил одно слово: штрафбат. И свое коронное: «Юра, ну что я мог сделать, это приказ...» По прошествии лет Юрий Анатольевич не испытывал уже никаких иллюзий относительно бывшего друга. Он знал, что и Женьку, и Андрея, и самого Антонова-старшего майор Поляков сдаст прежде, чем моргнет глазом. А потом разведет руками: «Юра, ну ты же понимаешь, что это правильно…» ..И тогда Антонов вспомнил про «немецкий подарочек», любезно подкинутый его части в прошлом году. Фрицам, очевидно, не давали покоя лавры финских «кукушек», поэтому где-то в январе сорок второго рядом с аэродромом появился снайпер. Он вёл прицельный огонь, убирая в первую очередь лётчиков. Ловили его долго, но в итоге вычислили благодаря тому, что одним из механиков был некий Михалыч – старый знакомый Юрия Анатольевича. Опыт у Михалыча в этом отношении был богатый. Еще во время русско-финской войны «кукушки» изрядно досаждали советским военным. Не стал исключением и аэродром под командованием Юрия Антонова. Справиться с опасными «птичками» не удавалось до тех пор, пока одну из них не накрыли по большому везению, и тот самый Михалыч не предложил создать свое аналогичное «гнездышко». Тогда всё прошло наилучшим образом. Но когда война закончилась, бортмеханик, слишком долго занимавшийся не своим делом и слишком хорошо обращавшийся со снайперской винтовкой, привлек ненужное внимание. Кстати, тогда копать под Михалыча начал всё тот же Поляков. И накопал бы, если бы не вмешался Антонов, вовремя связавшийся с начальством Полякова и сумевший убедить их в законности организации снайперского гнезда. Дело замяли, Вадим остался с носом, а Михалыч продолжил служить у Юрия Анатольевича, и через несколько лет его навыки вновь пригодились. В качестве награды за поимку уже немецкого снайпера Михалычу досталась новая винтовка Маузера и оптика к ней. - Михалыч, тебе не кажется, что такой винтовке год без дела лежать нехорошо? – издалека начал Юрий Анатольевич. Снайпер разулыбался. - Неужели ты все-таки решил убрать эту змею? А я все ждал – когда же… грешным делом думал уж сам его… по-тихому. Достаточно эту мразь земля носила. За мной дело не станет. А что, одна «кукушка» у нас тут уже появлялась, почему бы не появиться второй, благо, снайперка моя нигде не учтена… … Они узнали день и час, когда Поляков собирался ехать в соседнюю часть – он иногда перемещался так по каким-то своим партийным делам. Причем предпочитал передвигаться на автомобиле, но один, свято веруя в безопасность тыла и больше опасаясь кинжала в бок от того, кто сел бы с ним в одну машину. …Всё прошло идеально гладко. Увы, винтовку пришлось забросить подальше – забирать с собой такую улику было нельзя. В любом случае свое дело она сделала – один выстрел, одна пуля – и дышать на земле стало чуточку легче…. - Штабу нужно передать, что Вадим Николаевич выехал от нас вчера вечером и с тех пор не возвращался. Никаких новых сведений о нем мы не имеем, - продиктовал Данилову Юрий Анатольевич.