I.
Было три часа ночи. Уильям Беккетт бродил вдоль побережья Калифорнии, к югу от Кресцент-Стрит. Это было то, что он любил делать посреди ночи, когда дневные улицы грызли и съедали его тревогу, пока он не нуждался в глотке свежего воздуха. Прогулка. Его сознание привело его вниз к побережью, где солёный воздух вдыхался им так же, как волны разбивались о берег. Иногда он окунал бы ноги в откат волны, закрывая глаза, и поэтически размышлял о том, как это – быть унесённым в море. Но сегодня была не совсем такая ночь. Это была ночь понедельника, и он шёл по сухому песку, ощущая, как его пальцы проваливаются в земле, и упиваясь ощущением свободы. Ты никогда не сможешь почувствовать себя свободным в общежитии кампуса. Там было душно, шумно и гораздо многолюднее, чем вы могли бы себе представить. Райан тоже был помехой. После их «распада» (как только он это не называл), с Россом становилось всё труднее и труднее жить. Пит Вентц тоже не выдержал его вечером, так что они оба были помрачневшими сейчас. Уильям встряхнул головой и попытался не зацикливаться так на Райане. Старался думать о данном моменте. На пляже. К югу от Кресцент-Стрит. Тихий океан что-то шептал ему, его приливы целовали песчаный пляж, а тот дарил такие же поцелуи в ответ. Уильям наблюдал, как эта любовь угасала с каждым ударом волн о берег. Наблюдал за тем, как она стиралась, а Тихий океан забывал об этом, отшатнувшись и наклонившись вперёд снова, чтобы подарить свой поцелуй. Уильям размышлял о том, существует ли до сих пор такая любовь. Наконец, он присел там, где его следы были запечатлены на песке, наблюдая за любовью прилива к побережью Калифорнии. Он смотрел, как серебряная луна отбрасывала свой свет на рябь воды - ещё одно свидетельство такого обмена в ночи. Золотистый отблеск света заставил беспокойство Уильяма уйти на задний план, заменив его странным чувством мечтательности и какой-то завершённости. Уильям с трудом мог вспомнить, чувствовал ли он себя в такой гармонии с собой раньше. Так спокойно. Возможно, именно поэтому он выбрал литературу, как свою специальность. Возможно, гоняться за словами в этой глухой ночи под шум волн было гораздо более безнадёжно романтично, чем он думал; и, может быть, у несчастного поэта всё же есть шанс на удачу в этом море суеты и хаоса Куперстаунского университета. Приглушённые рыдания за спиной Уильяма прерывают ход его мыслей. Он развернулся, чтобы увидеть парня. Знакомого, кажущегося долговязым и неуклюжим парня с карамельной кожей, тёмными волосами и чертовски длинными ногами. Он забился в песок, захлёбывающийся в слезах и тонущий в своём несчастье. Всё, что было видно при свете луны, - яркая фиолетовая худи, липнувшая к его телу. - Т-ты в порядке? – спросил Уильям, заикаясь. Ещё один всхлип, на этот раз гораздо громче. - Я думаю, нет, - Уильям подошёл ближе и упал рядом со свернувшимся калачиком парнем, а после осторожно положил руку ему на плечо и сжал его, сочувственно… и неловко. Парень уклонился от его рук и сел, потирая тёмные глаза и пытаясь скрыть своё лицо. - П-прости, я немного пьян, - он икнул. - У тебя кровь, - в свою очередь отмечает Уильям. Он осторожно наклоняется, чтобы вытереть кровь со щеки парня. Только тогда он замечает измождённый внешний вид человека, сидящего рядом с ним. Глубокие синяки на его затылке, по своей форме напоминающие следы пальцев. Они стали фиолетовыми и почернели. Кровь с его щеки стекала к шее и капала на его кофту. - Ты же Гейб Сапорта, - выпалил Уильям, прежде чем подумать остановить себя. Но Гейб не слышал его. Вместо этого, он плакал. Гейб Сапорта – плейбой Куперстаунского университета – прямо сейчас плакал перед ним, Уильямом Беккетом… незаметным студентом из литературного класса. Парень с испанскими глазами упал обратно на песок, свернувшись калачиком. Он всё плакал и плакал, а песок под ним всё намокал от слёз. - Что ты здесь делаешь? – пытался отвлечь его Уильям, но всё, что у него получалось, так это чувствовать себя ужасно неловко. Он никогда не умел успокаивать людей. Он помнил, как Райан пришёл к нему, когда умер его отец. Он помнил, как Райан пришёл к нему, когда его мать подыскала себе лучшего сына. И когда Райан пришёл после того, как Брендон устал и отказался возиться с его проблемами. - А ты что здесь делаешь? – пробормотал Гейб в ответ. Уильям не мог понять, в насмешку это было сказано или всерьёз. Но он больше склонялся ко второму, поэтому ответил: - Я просто прогуливался. - Вот и я тоже. - У тебя кровь идёт. - И что? Почему человек не может спокойно прогуливаться с кровью на лице? Ох, что за люди? Думаю, ты ограничиваешь мои права. Уильям прервал его напыщенную речь: - Но тебе больно. Шёпот: - Я знаю. - Что случилось? Но Гейб промолчал, и Уильям почувствовал, как его сердце упало вниз. Он знал. Он действительно знал; и по каким-то причинам, это разбивало ему сердце.II.
Телефон лежал всего в нескольких метрах от него, дразня и издеваясь над ним во всей своей неживой славе. Брендон смотрел на него, так же невозмутимо, наблюдая за тем, как цифровые часы на экране отсчитывают секунды. Минута. Две. Три. Через четыре минуты, Брендон решил, что с него хватит, и поднялся, чтобы набрать знакомый телефонный номер, который он знал наизусть. Имя «Райан Росс» высветилось, как только он набрал нужные цифры, и он замер, глядя на него. Сердце давно уже не принадлежало этим буквам, но нежность, которую они в себе сохранили, ещё не потеряла своего смысла. Брендон неотрывно смотрел на имя своего бывшего возлюбленного с неким трепетом, который он чувствовал, когда был влюблён. И он надеялся, что до сих пор любит его. Это было невозможно изменить. Он так же не мог и изменить свою жизнь, важное место в которой занимал Райан. И сердце, которым он так полюбил Райана. Которое нуждалось в нём больше, чем в кислороде. Это было, само по себе, неизменно. Не было изменения и их воспоминаниям. Тем, что тянулись дальше Фримонт-Стрит, где жил Брендон со своим соседом, Патриком Стампом, который провёл эту ночь со своим дружком Джо. Брендон не мог стереть из памяти всё их воспоминания. Как хорошие, так и болезненные. Они сидели в поле, среди одуванчиков, амброзий и высокой травы. И этот зелёный ковёр расстилался до самой линии горизонта. Вдоль поля была кирпичная стена. Низкая красная стена, которая казалась декорацией к одному из стихотворений Роберта Фроста. Что-то очень красивое, просторное и невозможное. Невозможное поле. - Где мы? – засмеялся Брендон, сжимая руку Райана, пока тот тянул его за собой по щекочущей ноги траве к развесистому дубу, где он решил устроить пикник. - Всего лишь место, куда я очень часто прибегал в детстве, - рассказал ему Райан. – Я забирался на вот это дерево. Отсюда было видно абсолютно всё вокруг. - Тогда получается, что ты был чертовски странным ребёнком, - дразнил Брендон, оставляя поцелуй на его щеке. - Это, на самом деле, так и было. Но мне действительно нравилось это дерево. Оно было идеальным для карабканья, - объяснил Райан, усаживаясь на клетчатое покрывало, расстеленное на земле, и доставая из корзинки с едой сигарету. Брендон положил голову на его колени, а Райан запустил руку в его волосы, рассеянно их перебирая. Брендон напевал под его ласками: - Я люблю, когда ты так делаешь. - А я люблю тебя, - сказал ему Райан, многозначительно выдыхая кольцо дыма в сторону своего парня. - Тогда почему ты не хочешь, чтобы все знали об этом? - Потому что, Брэн, всё не так просто. Брендон фыркнул, садясь. - Что ты имеешь в виду под своим «это не так просто»? Мы же любим друг друга, не так ли? - Брен… - Не так ли? - Брендон, моя любовь к тебе больше, чем даже число звёзд на небе, - сказал Райан, и глаза его были искренними. Самые искренние, которыми они когда-либо были. Он наклонился вперёд к Брендону, чтобы сократить между ними расстояние, чтобы снова стать единым целым, чтобы всё исправить, но тот отодвинулся и встал. - Чего ты боишься? Что наши отношения не примут?! - Это не так, Брендон. Ты не понимаешь. Летний ветерок раздувал сигаретный дым в разные стороны. - Тогда объясни мне! – Брендон схватил его за руку с такой силой, будто боялся, что Райана сейчас унесёт ветром. Райан сжал его руку в ответ и использовал её, чтобы, подтянувшись, подняться на ноги. Сигарета в его руке дымилась, заключая их обоих в маленькое убежище из дыма – искусственную завесу среди травы. - Брендон, я не хочу с кем-либо тебя делить. Ни с обществом, ни с кем-либо ещё. Ты мой. - Ты смущён. - Я боюсь. - Я буду с тобой до конца. - Брендон. Нет. И Брендон никогда не был уверен, что же значила фраза «разбитое сердце». Он не знал, разбивалось ли оно действительно, или же это была отчаянная метафора, описывающая похожее чувство. Но в тот момент, глядя на Райана, в траве, Брендон мог поклясться, что он буквально слышал звуки ломающегося сердца.III.
- Ты просидел всё это время в общежитии, Райан? - Пит, ты снова выпрямлял волосы? - В точку! Райан улыбнулся своему старому другу, впуская его в дерьмовую комнатку общежития Куперстаунского университета, за которую была заплачена целая стипендия. - Я работаю над докладом. У тебя есть машина, и ты мог бы приехать, когда угодно, но ты не появлялся. Так какое у тебя оправдание? - Гейб. - Ах. Райан знал совсем немного о нём и, к тому же, не был уверен в достоверности и надёжности этой информации. На самом деле, это были всего лишь слухи, в которые он посвящался, начиная со слов: «Ты знаешь знаменитого Габриеля Сапорту?» Всё что он знал – это то, что из себя представляет этот Гейб. Здесь он был популярен. Его отец был самым богатым человеком в городе, судя по всему, миллионером, и Гейб был отправлен в колледж лишь для того, чтобы казаться достаточно ответственным и параллельно считаться вторым владельцем компании отца. Тем не менее, наплевав на свою специальность (а это была философия), Гейб пропил чуть ли не каждую клеточку своего мозга, завоевав здесь репутацию местного Хью Хефнера, имя которого в жёлтой прессе никогда не забывали включать в колонку «Скандал недели». Райан считал, что это был верный путь к катастрофе. Но начнём с того, что Райан никогда и не был надёжным источником информации. Парни пробрались к подержанному дивану, который был таким же мягким, как и кресло, и буквально погрузились в него всем телом, наслаждаясь простотой удобных вещей после окончания их первого трудного учебного семестра. - Как Брендон? Райан старался тщательнее подбирать слова. - Мы больше не общаемся. - Почему? Райан пожал плечами. - Разошлись. И он ненавидел то, какими ужасно лживыми казались слова, вылетавшие из его рта. Они казались слишком очевидными, уязвимыми и такими далёкими от истины. Райан ненавидел то, что ему приходится лгать. То, что они не разошлись на самом деле, а просто были разрушены борьбой за борьбой, попытками ужиться с неуверенностью Райана. Это он разлучил их. И за это он не простит себя никогда. - Разве вы не собирались жить вместе? Райан почувствовал, как у него пересохло во рту. - Да. - Стыдно, - Пит встал и подошёл к холодильнику, чтобы взять себе банку пива. Это были остатки «Miller Lite», ещё с вечеринки в честь новоселья, которую Уильям и Райан устраивали очень давно. Прошла, кажется, уже целая вечность. Райан был уверен, что пиво уже испортилось, но Пит всё равно сделал глоток, прислушиваясь к вкусу и чувству свежести в горле от прохладной жидкости. – Стыдно за то, что люди расстаются не из-за чего.IV.
Ферст-Стрит была всего в двух кварталах от переулка Эбботс, который заканчивался тупиком, где жили Райан и Уильям. Это была небольшая улица, полная старых кирпичных жилых комплексов и террасных домов, один из которых принадлежал Джону Уокеру, куда тот возвращался после очередной ночной смены в баре, за которым был закреплён. Этим вечером чаевые были хорошими, как будто абсолютно все в маленьком университетском городке напивались этой ночью понедельника. Но Джон и не жаловался особо. Он возился со своими ключами в полной темноте, нарушаемой лишь лунным светом, и ему, наконец, удалось вставить ключ в замочную скважину и повернуть его. Он зашёл в свой дом и кинул ключи на столик в прихожей, когда вдруг что-то (или кто-то, он должен сказать), выскочило на него из темноты и толкнуло его на пол. Джон, вскрикнув, нащупал объект, которым мог бы защитить себя. А после зажёгся свет, и он увидел перед собой молодого человека, стоящего перед ним с лохматыми каштановыми волосами и широкой улыбкой на лице. Его зубы выглядывали из-под его бледно-розовых губ, когда его смех гармонично вырывался между них. - Я думал, ты обосрёшься! Джон покраснел. - Не делай, блять, больше этого, Спенс, - он провёл рукой по волосам, вздыхая раздражённо. – Мне нужен кофе. - Но сейчас поздняя ночь, Джон. - Ты отпугнул от меня сон, - проворчал он, направляясь на кухню. – И что ты здесь делаешь? Спенсер пожал плечами. - У меня завтра нет занятий, поэтому я думал провести ночь здесь. - И поэтому ты вломился в мой дом? - Я знаю, где лежит запасной ключ. - Ты вломился в мой дом? – повторил Джон. Спенсер закатил глаза. - Ладно, хорошо, я вломился. И что ты сделаешь? Позвонишь в полицию? - Я мог бы, - сказал Джон, - в следующий раз, когда ты меня так же напугаешь. Я думал, я умру, Спенс. - О, пожалуйста, я никогда не смог бы убить тебя, Джон, - Спенсер кокетливо захлопал ресницами к старшему. – Я бы слишком сильно по тебе скучал. Где же мне ещё найти развлечение на ночь? - Стрип-клуб? - Слишком грязно. - Правая рука? - Ну, я вообще-то левша, - пошутил Спенсер, глядя на улыбающегося Джона, пока тот засыпал в турку кофе и заливал туда же воду. - Спенс, ты всё равно меня убиваешь, - пробормотал себе под нос Джон, так тихо, чтобы Спенсер не мог его услышать из-за гула холодильника. Когда напиток в турке стал закипать, Джон вылил его в кружку и занял место за кухонным островком, и Спенсер присоединился к нему, размещаясь рядом. Он поглаживал парня по руке, сочувствуя тяжести ночной работы. Его мышцы, Спенсер заметил, были сильно напряжены и, наверняка, болели, поэтому он стал массировать плечи, стратегически работая над чувствительным массажем для своего друга. Джон хмыкнул, вместо благодарности. - Приятные ощущения. - Да без проблем, - бодро отозвался Спенсер. – Как на работе? - Работаю. Приходила Кэсси, хорошо отплатила мне чаевыми, - на этих словах он достал скомканные деньги и кинул их на столешницу, от чего грохочущий лязг монет разнёсся по комнате. Кэсси была постоянной клиенткой Джона. Она приезжала в бар часто, с кокетливой улыбкой и просьбами научить её играть в бильярд. Так, один раз в неделю, когда бар пустует, Джон покидает свою стойку и обвивает своими руками её талию, объясняя, как бить кием шары. Она часто покачивала бёдрами против его бёдер или же задерживалась слишком долго, от чего дыхание Джона было бы устойчиво, но тогда она бы становилась не более чем призраком, стоящим по другую сторону стола и спрашивающим о том, как лучше разбить сразу три шара за один раз. По непонятной причине, Спенсер терпеть не мог разговоры о Кэсси. Затем он нашёл особенно неприятную точку в спине Джона и стал работать над ней, пытаясь отвлечься. - Ты работаешь завтра вечером? - Не-а. По вторникам и пятницам я выходной, - Джон напомнил своему другу, простонав от приятного ощущения, когда Спенсер значительно ослабил боль в его спине. - И что мы будем делать всё это свободное время? – спросил Спенсер, довольно улыбаясь мысли о том, что Джон Уокер сейчас принадлежал ему. - Спать, - пробормотал Джон, удивляясь тому, как быстро он снова почувствовал усталость, и как ослабло действие выпитого кофе. - Твой диван калечит мою спину, - вмешался Спенсер. - Можешь поспать со мной, - предложил Джон. – Всё равно, это не впервые. - Да, - усмехнулся он, - тогда я был пьян. Он был впервые так серьёзно и бесповоротно пьян. Он впервые жил в университетском общежитии и уже в который раз забывал ключ от своей комнаты. Ему, также, достался бесполезный угрюмый сосед по имени Брент Уилсон, который отказывался открывать дверь после полуночи. И Спенсер непонятным образом оказался лежащим на газоне у дома незнакомого ему старика. Он был весь мокрый от проехавшего мимо разбрызгивателя, окатившего его водой, с пьяными крокодильими слезами из-за своего нынешнего тяжёлого положения. После долгих размышлений, он решил позвонить своему лучшему другу, Джону, который на тот момент ещё не бросил бизнес-колледж, чтобы работать барменом и играть акустические концерты в разных барах. Он проорал в трубку своё местоположение и упал на сырую землю, потеряв координацию, и стал плакать ещё сильнее под звёздным навесом. Десять минут спустя, Джон нашёл его почти без сознания, рядом с лужей собственной рвоты. - Ты ужасно пьян, Спенс, - сказал он. - Знаю, - пробормотал он, сплёвывая остатки рвоты, прежде чем Джон поднял его и дотащил в свой шаткий «Trans-Am». Как только они оказались в доме, Джон отвёл Спенса в свою спальню и уложил его в кровати со стаканом воды и упаковкой аспирина неподалёку, а после и сам нырнул в постель рядом с ним. - Что ты делаешь? – невнятно спросил Спенсер. - Сплю, - пробормотал в ответ Джон, уткнувшись в подушку. - Со мной? – захихикал Спенс. - Этот диван опасен, да и ты красивее на вид, - улыбнулся Джон. Спенсер всё ещё хихикал над этим в течение минут десяти точно, пока не забыл, с чего смеётся, и незамедлительно заснул. А Джон пролежал рядом с ним всю ночь, так и не сомкнув глаз. - Тогда напейся снова, - предложил Джон. Спенсер остановился на секунду, размышляя, а потом пропел: - Может быть, я буду сегодня спать с Вами. То есть, если Вам повезёт, мистер Уокер. Джон смеялся этой ночью, и он чувствовал себя гораздо бодрее.V.
Вик вернулся домой от Хайми поздно ночью, стараясь не разбудить спавшего в соседней комнате брата, но его попытки были бесполезны, так как Майк не спал. Он сидел на кухне, подперев голову руками. - Майк, ты в порядке? - беспокойно поинтересовался у него Вик. - У мамы проблемы, - он сумел пробормотать куда-то в руку. Вик нахмурился и прошёл на кухню, присаживаясь рядом с Майком и кидая сумку на соседний стул. Он успокаивающе накрыл его руку своей. - Что с ней случилось? - Я не думаю, что лечение от зависимости помогает ей, - прошептал он, словно боясь (вероятнее всего), что спящая через две комнаты мать может услышать их разговор. – Мне кажется, она снова принимает наркотики. Вик помрачнел. Его мать была одной из самых больших забот молодого второкурсника. Она была наркоманкой, и пару лет назад буквально влюбилась в героин. Она принимала его, вкалывая в вену, а он, в свою очередь, притуплял страхи реальности. Он уничтожил её живьём: и плоть, и кости. Постепенно, он грыз и съедал её, пока она увядала в своей спальне. Каждый раз, когда Вик видел больную тряпичную куклу, в которую превратилась его мать, вялая и безжизненная, он резал свои запястья, находя в этом успокоение. Если она была зависима, то и он мог быть. И посреди этой центрифуги был Майк Фуэнтес, отчаянно пытающийся всё исправить. - Она не могла принимать. Её дилер будет в отъезде всю эту неделю. - Не-а, мне кажется, я видел Оббо на днях. В его саду, - глухо засмеялся Майк. Мысль о том, что Оббо мог заниматься чем-то «нормальным» казалась абсурдной. Как будто он не делает в жизни ничего, кроме торговли наркотиками. - Она не будет колоться, - говорил Вик, успокаивая не столько Майка, сколько самого себя. Их мать пролежала в клинике Куперстауна три недели, совершенно чистая. Ей пришлось лечь туда, потому, как Майк всё кричал и кричал о том, что он больше не может тащить на себе всю их семью. В конце концов, Майк бросил колледж, чтобы продолжить работу в местной пиццерии и устроиться в книжный магазин кампуса во вторую смену. Вику не нравилось, что ему приходилось учиться, вместо того, чтобы найти вторую работу, но Майк категорически запрещал ему бросать обучение. - Она будет. И клиника для своего же блага откажется от неё. Они не собираются возиться с ней и с её постоянными срывами. - И что тогда? Майк пожал плечами. - Вколет слишком большую дозу. Подхватит какую-нибудь инфекцию. Умрёт. Вик почувствовал, как ком подступил к его горлу, и стал аккуратно раздирать едва затянувшийся порез на своём запястье. Он не мог представить, как умирает его мать. Даже если она постепенно угасала, понятие о смерти тяготело в голове Вика, и он просто-напросто не мог всего осознать. Его мать всегда была с ним, в течение всей его жизни, даже когда отец так рано ушёл от них; она всегда была здесь, зависимая или нет. А сейчас, мысль о её смерти… Вик старался не заплакать. Майк посмотрел на свои часы. - Тебе стоит пойти спать, Вик. У тебя завтра утром занятия. - Дай мне бросить колледж, - прошептал Вик, стараясь не обращать внимания на слёзы, подступающие к глазам. – Позволь мне поддерживать маму. Позволь мне помочь тебе, Майк. - Вик, нет. Я работаю для тебя. Я твой брат и я должен заботиться о тебе. - Нет, - поправил его Вик. – Я должен заботиться о тебе. - Вик, - вздохнул Майк. – Дай ей повод гордиться тобой. Останься в колледже. Вик даже не смог поспорить с этим, но он мог перебирать лезвие в своём кармане, раня свои пальцы. И по непонятным причинам, он почувствовал себя немного легче.VI.
- Джек, эй, ты спишь? - Мм? - Джек?! Он распахнул глаза в темноте. Цифровые часы на комоде показывали час ночи. Джек простонал и посмотрел на своего друга, прежде чем свеситься с кровати вниз. Его волосы хаотично болтались перед его лицом и глазами, сверкающими, словно звёзды за окном. - Что, Алекс? - Я не могу уснуть, - сказал Алекс, и Джек нахмурился. С юных лет, главной бедой Алекса была бессонница. За всю свою жизнь он практически не спал нормально. Он очень часто бодрствовал, отслеживая все свои самые запутанные мысли в голове, пока они не превращались в веретено, сети и тонкие нити. И когда он пытался намотать их на катушки, собрать воедино, они уходили прочь. Он мог не спать днями и при этом чувствовать себя хорошо, но его мысли продолжали издеваться над ним где-то в глубине его затылка. - Почему? – Джек всегда старался смотреть на вещи с двух сторон. Почему и зачем. Алекс пожал плечами. - Том? Драка? Я не знаю, Джек. Я скучаю по Лизе. Мне не нравится спать в одиночестве. И Алекс лишь частично говорил правду. На самом деле, он не столько скучал по Лизе, сколько по её присутствию. Засыпать рядом с кем-то таким же тёплым, прижатым к тебе и заменяющим одеяло. Вдыхать запах чужого шампуня посреди ночи, слушать сердцебиение и размеренное дыхание, щекочущее тебе шею, когда со сном становится совсем плохо. Это было успокаивающим, как он считал, - когда Лиза была рядом. - Иди сюда, - Джек пододвинулся в своей кровати, освобождая немного места для Алекса. Недолго думая, тот присоединился к другу, прижимаясь к нему под одеялом. - Зачем? – спросил Алекс, в свою очередь. - Я не соблазняю тебя, Алекс, заткнись, - рассмеялся Джек в тишине спящего дома. – Я просто помогаю тебе уснуть. - О, детка, - промурлыкал Алекс в ответ на его недовольный, полусонный голос, глубокий и искажённый. Последовал смешок. Джек слегка толкнул его. - Заткнись, самодовольный мерзавец. Иначе я пущу по колледжу слух о том, как быстро ты заводишься, Гаскарт. - И я скажу всем, что ты тот, кто меня заводит, - сказал Алекс, пусть он и не знал, звучало ли это, как угроза. Честно говоря, его разум начал дрейфовать снова. Джек снова рассмеялся: - Я уверен, что многие уже так и думают. - Почему? Он пожал плечами. - Мы немного близки, не так ли? - Нет ничего плохого в касаниях, - Алекс выдохнул в заднюю часть его шеи, наблюдая за тем, как встают волоски на затылке, и поражаясь всему этому. – Близость – это хорошо. Они оба замолчали, покоясь посреди кровати. Алекс, который упивался такими вот «беседами под одеялом» последние несколько дней, теперь мог дать своему разуму схватить всё и позволить ему переплетать какие угодно мысли и предложения в его голове. К его сожалению, Зигмунд Фрейд, возможно, был прав со своими теориями о бессознательности. - Да, - прошептал Джек в ответ. – Это именно то, что сказала твоя мать вчера вечером. Алекс засмеялся, но это было неискренне. Может быть, он был даже более сознательным, чем знал, и, может быть, горечь разочарования была скрыта в этом смехе.VII.
Келлин Куинн пробрался внутрь через окно своей спальни. Это был причудливый старый дом на Карнот-Авеню, выполненный в викторианском стиле. Он был покрашен в цвет зелёного плюща и выбелен вдоль окон, дверей и изогнутого крыльца, куда парень и поднялся, чтобы достать до своего окна на втором этаже. Он пришёл гораздо позже нужного, проведя время на вечеринке. Келлин был слегка пьян и под кайфом, и ему, разумеется, не хотелось столкнуться сейчас со своим отцом. Это было то, чего он боялся больше всего на свете, - своего отца. Тот был очень жадным и алчным, и ему, кажется, нравилось вымещать злость на своего сына, Келлина. А Келлин был, безусловно, не в настроении. К слову, некоторые синяки после их очередной стычки всё ещё не зажили. Это, а так же разрыв со своей девушкой Кейтлин, брало верх над парнем. Он вспомнил сообщения в её телефоне, просачивающиеся в его сознание, словно ослабевающий яд. Он вспомнил вид из её окна, когда недавно проезжал мимо её дома. Две тени под покрывалом. Стоны наслаждения и мольбы, стоны, которые она однажды дарила ему, в открытую, и которые проглатывали чужие губы. Стоны, которые должны были быть только для него, Келлина, она теперь выставляла их напоказ кому-то другому. Он старался не думать об этом, когда споткнулся в своей комнате. Замерев, он прислушался к каким-либо звукам, но в спальне его родителей было тихо. Он был в безопасности пока что.VIII.
- Что значит «вышел из-под контроля»? - То и значит. Ты вместе с Питом не мог бы разобрать этот бардак? Думаю, Гейб сейчас не в том состоянии, чтобы возвращаться туда. - Ладно, хорошо. Спасибо, что помог ему… Уильям. Ты хороший парень. - Как и ты, Райан, - он повесил трубку и положил телефон обратно в карман. Уильям всё ещё был на пляже, слушая удары волн Тихого океана о берег. Гейб Сапорта был слева он него, всё ещё лёжа на земле, свернувшись в позе эмбриона. Но он уже не плакал, его слёзы давно высохли. Сейчас он мирно посапывал на песке, словно лёгкий ветерок, шурша песчинками. Уильям почти улыбнулся тому, как мило спал Гейб, сопя и причмокивая губами. Беккет подтолкнул его. - Эй, просыпайся. Глаза Гейба приоткрылись, но он даже не предпринял никаких усилий, чтобы подняться. - Мы не можем спать здесь, - сказал Уильям, продолжая следить за волнами. – Мы пойдём ко мне домой. У Гейба не было сил даже на то, чтобы отказаться. Вместо этого, он позволил Уильяму подхватить себя под плечо (и тот поразился, какой крепкой была его мускулатура) и увести его с пляжа. Грохот волн становился всё слабее и слабее, до того, как всем, что Гейб мог услышать, стал лишь непонятный гул молчания, витавший в воздухе, когда они проходили мимо устрашающих построек Кресцент-Стрит. - З-зачем? – невнятно спросил Гейб. – Зачем ты помогаешь мне? - Тебя избили, - мягко сказал Уильям. – И теперь я втянут в это. - О, - глупо ответил он и прислонился к Уильяму, закрывая глаза и нетрезво бормоча: - Ты очень вкусно пахнешь. - С-Спасибо, - запинаясь, ответил Беккет, обняв одной рукой его за талию. Они шли вниз по Кресцент-Стрит к маленькому переулку на Эбботс, что в нескольких кварталах севернее. - Как фруктовое мыло, - продолжил Гейб, утыкаясь носом в его шею. - Спасибо? Но Гейб больше ничего не сказал. Вместо этого он лишь втягивал запах парня в лёгкие. У него на шее всё ещё оставались синяки и ссадины, а рана на щеке всё ещё кровоточила. Он знал, что его тело будет ныть и болеть завтра, но ничего из этого не волновало его сейчас, когда в его памяти всё ещё остались отголоски волн океана и запах этого парня, засевший у него в голове. - Нам нужно промыть твои раны, - сказал ему Уильям. Гейб кивнул. Он был слишком пьян, чтобы спорить, что и сделал бы, будь он в нормальном состоянии. И он был слишком пьян, чтобы ускользнуть к себе в квартиру и заниматься там самолечением в угрызениях ночи. Они добрались до нужного переулка, и там было тихо и пусто. Пит и Райан, должно быть, остались у Гейба, чтобы прекратить вечеринку, вышедшую из-под контроля. И Уильям знал, что это не было сильной стороной Райана, но он также чувствовал, что Гейбу не было бы так комфортно с ним, будь здесь ещё кто-то. И видит Бог, он не смог бы оставить его на улице… Со шлепком, Гейб упал на пол, как только Уильям отпустил его, чтобы закрыть входную дверь. Он рванулся вперёд, но его в этот момент вытошнило на ковёр. Уильям вздохнул. Это будет долгая ночь.IX.
Вторник
Она стояла посреди растущих лучей солнца. Все оттенки фиолетового, красного и розового обрушились вокруг неё, словно акварельное море. Она стояла посреди этой панорамы со слезами, стекающими по её лицу, и голосом, исчезнувшим где-то в глубине горла. И в её руках была уже пустая бутылочка с таблетками, которая со стуком упала на пол, и заряженный пистолет, который она держала прижатым к своему виску, дрожа.