I.
Уильям чувствовал себя отвратительно весь четверг. И среду. Ровно с тех пор, как он потащил Гейба Сапорту, пьяного, подвергшегося сексуальному насилию, к себе домой. С тех пор, как он отмывал ковёр, укладывал Гейба спать и заботился о том, чтобы тот не захлебнулся собственной рвотой во сне. С тех пор, как тот взял у Уильяма одежду и накричал на него. Уильям чувствовал себя больным, он совсем не спал. Это отразилось мешками под его глазами и заторможенностью его движений. Он не смог даже самостоятельно сварить себе кофе, вместо этого развалившись на диване у телевизора с зернистым разрешением изображения и решив не делать ничего для того, чтобы подчинить себе свои мысли. Сейчас даже прогулка у Тихого океана не могла восстановить его. Он был не в состоянии. К тому же, именно там, на побережье, всё и началось. Всё это, а ещё мысли о том, может ли существовать такая же любовь, как у волн прилива к берегу. Он не был уверен, почему чувствовал себя таким слабым и больным сейчас. Это был вопрос, ответ которому Уильям искал на протяжении всех двух дней, пока отсутствовал на занятиях, даже не беспокоясь по поводу того, что потом сказать своему преподавателю литературы. Он не мог даже заставить себя написать свою короткую историю, сохранённую на ноутбуке, незаконченную, идеально отражающую все чувства Уильяма сейчас. Может быть, он чувствовал себя больным, потому что упустил свой шанс на искупление. В этот момент, Райан вернулся домой, чтобы приостановить чувство ненависти, разраставшееся в груди Уильяма. Он был в университете, работая над своим собственным литературным журналом. - Профессор всё ещё спрашивает, куда ты пропал, Беккет, - сказал ему Райан и вручил несколько бумаг Уильяму. Тот неохотно принял их. – И мне надоело забирать задания и передавать их тебе. Я не знаю, что произошло между вами с Гейбом Сапортой, но я от этого устал. - Райан? – голос Уильяма звучал тихо и кротко под шум телевизора. – Ты помнишь Тома? - Уильям, прошлое есть прошлое. Отпусти его. Это не твоя вина. Но Уильяму надоело слышать указания от других людей, что и как ему делать. Вместо этого, он сказал: - Я мог бы спасти его, Райан. Я бы не допустил того, чтобы он захлебнулся своей же рвотой. Я мог бы быть хорошим другом той ночью, вместо того, чтобы вести себя, как ублюдок. - Уильям, - Райан присел на подлокотник дивана и неловко коснулся рукой плеча друга. – Многое случается в жизни. Нам лишь остаётся научиться принимать карты, которые нам выпали, и ставки, которые мы сделали. - Тогда почему у меня они всегда плохие? - Потому что ты не умеешь блефовать, - торжественно сказал Райан, и Уильям едва в отчаянии захотел прочитать хотя бы одну из его работ, чтобы просто посмотреть, как обрывки фраз, строки слов и мыслей он объединяет в одно целое так, как Уильяму приходится только мечтать. - Я убил Тома, Райан. - Нет. Алкоголь убил его, - он остановился на секунду. – И разве не ты спас недавно Гейба Сапорту? Самого Гейба Сапорту? - Ну да, - пробормотал он мрачно. – И он нашёл очень забавный способ отблагодарить меня. - Ты не виноват в том, что он неблагодарный ублюдок. Он всё ещё ребёнок, только взрослый. Не будет ничего лучше, если это отразится на нём однажды, и тот перережет себе глотку. - Ты с ума сошёл. - А ты в депрессии, но я по-прежнему рядом с тобой. - Это не депрессия, - отговорился Уильям, к сожалению, безуспешно. – Это реальность. - Слушай, Уилл, - Райан прервал ход его мрачных мыслей. – Может, жизнь и выделяет тебе дерьмовую палубу. Но в этом – путь к искуплению. И палубу всегда можно поменять. - Да? И в чём же здесь подвох? - Всё очень просто, - Райан улыбнулся, словно Чеширский кот. – Не играй вольтом, когда у тебя в руках король. И когда Райан ушёл, Уильям почувствовал себя ещё более запутанным, чем до их разговора. С изображениями игральных карт в голове, он, наконец, предался в неспокойный сон.II.
117 Карнот-Авеню Глядя на свою бумажку, Вик думал, то ли это место. Сейчас было три часа, Вик стоял напротив просторного дома священника, окрашенного в грубый цвет зелёного плюща, с изогнутым полукругом крыльцом, черепичной крышей, свежескошенной лужайкой вокруг и голыми деревьями, рыжая листва которых аккуратными кучками лежала под ними. Вик уже собирался уходить оттуда, когда заметил Келлина на самом верху крыши. Он сидел там, свесив ноги вниз, и читал какую-то книгу. Вдруг Вик понял, как ему не хочется быть здесь. Сейчас, он предпочёл бы быть дома, с Майком. И, возможно, Хайми. Они бы втроём играли в видеоигры на дерьмовом Nintendo64 Вика, смеялись, ругались и закидывали друг друга пустыми стаканчиками из-под содовой. Он бы очень хотел оказаться сейчас там, но он должен был быть здесь, с Келлином Куинном. На трясущихся ногах, Вик приблизился к зданию. Уже успев нарушить их договор. Задержавшись допоздна в парке на окраине Кальдерстоуна, где он прогуливался, размышляя о том, какой же он неудачник, Вик вернулся домой, в пустоту. Майк, наверняка, снова работал в две смены, несмотря на то, сколько раз Вик говорил ему, что так их проблем всё равно не решить. Несмотря на то, сколько раз Майк улыбался ему, заставлял замолчать и остаться в университете, а потом убегал на очередную работу. Как будто ему это нравилось. Хотя, это, наверняка, лучше, чем сидеть дома и смотреть на то, как мать медленно убивает себя. Она исхудала, стала похожей на марионетку, и её движения были такими же. Будто невидимые нити поднимали её костлявые истощенные руки, а она не могла делать это самостоятельно. Вик вспомнил, как однажды в медицинском учебнике Хайми он прочитал о специальных трубках для кормления людей, которые не могут есть самостоятельно. Но он не был уверен, поможет ли это его маме, умирающей в гостиной. Она сморщилась и постоянно тряслась от холода, а её волосы стали выпадать, что не должно происходить в её-то сорок лет. Её кожа пожелтела, как будто весь никотин, который мама вдыхала, отразился именно так, сдирая кожу, словно обои в доме. Но Вик знал, что не в этом дело. Хайми всё объяснил ему, пока они прогуливались в парке, куда Вик сбежал от кошмара, в который превратился их дом. Он рассказал, что их с Майком матери просто не хватает солнечного света и витамина С. К такому её привела наркомания, которая постепенно съедала женщину прямо в гостиной. Внезапно, Вик услышал чьи-то голоса из гостиной. И это заставило кровь заледенеть, а его тело – застыть на месте. Это был её дилер. Это был Оббо. «Когда угодно, Джо. Всё для тебя». Она снова покупала. Она позвонила Оббо, и теперь её точно исключат из клиники. Не было и сомнений. Она будет принимать, она вколет слишком много и она умрёт. Не исключение из клиники убьёт её – это сделает героин. Он услышал шаги Оббо из гостиной и понял, что ему нужно бежать. Ринуться в свою комнату, закрыв сломанную дверь и умело запирая её на замок. Будучи в безопасности, Вик достал из кармана лезвие и сделал на своём запястье надрез. Он получился глубоким, из него сочилось много крови, но Вик в этот момент не чувствовал абсолютно ничего. Келлин заметил Вика и окликнул его, вырывая из мрачных мыслей: - Давай, забирайся сюда. Приложив для этого достаточно усилий, так как он никогда не был хорош в атлетике, Вик сумел взобраться вверх по изогнутому крыльцу, перепачкав выбеленные деревянные столбы своей изношенной обувью, но Келлин ничего не сказал по этому поводу. Наконец, Вик плюхнулся рядом с парнем, неожиданно почувствовав себя каким-то ничтожно маленьким в своей свободной мешковатой одежде, которую он носил для того, чтобы скрыть от посторонних глаз свои порезы. Он чувствовал себя крошечным в своей собственной коже, и ему было интересно, чувствует ли его мать то же самое каждый день своей жизни. Келлин отложил свою книгу в сторону, а Вик не смог не спросить: - Ты читаешь «Хорошо быть тихоней»? Тот пожал плечами. - Это неплохая книга. Но мне больше нравятся ужасы. - Почему так? Он снова пожал плечами. - Они более захватывающие. Более волнующие. - Но в них совсем нет никакой романтики, - заметил Вик. - Не всё в жизни так прекрасно, - сказал Келлин, и Вик не смог не улыбнуться, ведь это именно то, что он часто чувствовал. – Кроме того, эта книга тоже не особо романтичная. - Да, но зато она очень близка каждому в наши дни. Они сидели в тишине в течение нескольких минут, на крыше старого дома, выполненного в викторианском стиле. Ветер развевал их волосы, переворачивал страницы книги, будто хотел найти среди них остатки романса сегодняшней молодёжи. А после, Келлин посмотрел на него, внимательно, пристально, тем самым взглядом, который заставлял Вика чувствовать себя так, будто он застрелил кого-нибудь, ограбил винный магазин или принял слишком много героина. - Покажи мне свою руку. Дрожащими пальцами, Вик задрал рукав своей худи, подставляя свежие порезы жёсткому прохладному ветру, от чего они начали печь. Он отвёл глаза от Келлина, уставившись на черепичное покрытие под ними и водосточный желоб, откуда торчали сухие листья и окурки. - Т-только не говори никому, - умолял его Вик Но Келлин не сказал в ответ ничего. Вместо этого, он аккуратно обхватил рукой запястье Вика и рассмотрел свежие порезы, которые поднимались вверх по его руке непонятными узорами. Он уже в следующую секунду отпустил руку Вика и с грустью в глазах посмотрел на него. - Ты резал себя. - Мне… Мне жаль. Пожалуйста, не говори никому. Келлин вздохнул. - Это никогда не было за тем, чтобы рассказать кому-то. Я бы никогда этого не сделал. Это твоя тайна, Вик. Я просто… Я действительно хочу, чтобы ты прекратил. - Но почему? Мы чужие друг другу. Я не хочу быть для тебя проблемой. - Нет, - на лице Келлина появилась кривая улыбка. – Я хочу, чтобы ты был ей. - … почему? - Потому что я не люблю людей, которые причиняют себе боль, - мрачно сказал он. – Так же сильно, как я ненавижу людей, которые причиняют боль другим. Затем, заменив такой же негативный тон, как и вся атмосфера вокруг, более приветливым, он спросил: - Какой у тебя профильный предмет? Вик был в ужасной растерянности. - М-музыка. А у тебя? - Закон, - понуро сказал Келлин. – Папочка хочет, чтобы я был адвокатом. Лично я не нахожу никакого удовольствия в том, чтобы врать и обманывать за таких же лгунов и обманщиков. - Тогда почему ты не поменяешь профиль? - Потому что это его деньги. Он платит, значит ему решать. Вик никогда не слышал ничего более абсурдного, но он не стал давить на Келлина. В конце концов, у Вика и самого была своя семейная драма, и любой мог бы сказать, что это гораздо хуже зануды-отца с манией величия. - Ты пишешь свои песни? - Что-то вроде того… Вик, на самом деле, никогда не задумывался над текстами, и поэтому он очень стыдился того, что все они были о его проблемах, причинении себе боли, апатии и депрессии. - Это круто. Когда я был младше, я очень хотел стать рок-звездой, - усмехнулся Келлин. – Мне кажется, нам всем этого хочется. Просто у некоторых не хватает сил, чтобы пройти через это. - Я не знаю, кем хочу стать потом, - признался Вик. – Я когда-то думал выступать со своими песнями на публику, но я бы никогда не смог. - А что, если эти песни изменят кому-то жизнь? – спросил Келлин. – Что если они спасут кого-то? Но Вик не мог вспомнить ни одной песни, которая когда-либо меняла его жизнь, поэтому он объяснил это Келлину, на что тот издал разочарованный возглас. - Ни одна песня не изменила твою жизнь? Или спасла тебя? «Нет», - стыдливо подумал Вик, но он бы очень хотел, чтобы всё было иначе.III.
Алекс не вернулся в «Уютное местечко» следующим днём. Вместо этого, он остался в своей спальне, оплакивая своего брата. После того, как завершили вскрытие и сделали медицинское заключение, Тома можно было хоронить. Уже завтра, в пятницу, Алекс похоронит своего брата Он ненавидел эти слова в его голове. Что его брат мёртв, что его завтра похоронят, что он больше никогда не будет ссориться с ним из-за майки New Found Glory. Вспомнив об этом, Алекс закинул её в самый дальний ящик, всё равно ощущая, как наличие майки в комнате давит на него. Джек звонил несколько раз, но Алекс не стал отвечать. Он вообще ни с кем не хотел разговаривать сейчас. Его чувства к Джеку стоит оставить на какое-то время. Какими бы они не были, это ведь не конец света. По крайней мере, не сейчас, когда в сердце Алекса была пробита огромная дыра, которую уже не заполнить. Пока она не растворится в воздухе так быстро, словно и не существовала никогда. Алекс сдержал слёзы. Его горло болело, да и он сам был болен от рыданий. Ему надоело жалеть себя. Он просто хотел забыться, просто прекратить своё существование, будто это помогло бы решить все проблемы. Всю боль и страдания в этом мире. Всю путаницу с Джеком Баракатом. В дверь его спальни постучались. - Алекс? – это была его мать. - Заходи, - прохрипел он в пустоту комнаты, а его голос прозвучал острым, рваным и каким-то чужим. - Ох, Алекс, - проворковала она, когда вошла в комнату и села рядом с ним. Её глаза всё ещё были припухшими, а щёки влажными, но она старалась быть сильной для Алекса. Сидя на кровати, она прижала его к себе, убаюкивая, и поцеловала сына в макушку. – Держись завтра, ладно? Ради меня. Алекс безмолвно кивнул. - Я знаю, что вы с Томом подрались тогда, - продолжила она, и Алекса задело то, как осторожно это было сказано. – Но он любил тебя, Алекс. И он простил тебя. Нет смысла сидеть здесь и прятаться от всего мира, когда у тебя вся жизнь впереди, милый. - Спасибо, мам. - Я вот к чему, - строго сказала она. – Я не хочу, чтобы ты сидел здесь, игнорируя Джека и Райана. Они заботятся о тебе, и они всегда будут рядом, так что не смей и думать, что ты остался один. - Знаю, мам. У меня ещё есть ты. Миссис Гаскарт только нежно улыбнулась и взъерошила волосы Алексу. Солёные слёзы катились по её щекам, но она уже не пыталась сдерживать их. Вместо этого, она просто вышла из комнаты, оставив за собой призрачное присутствие в душе Алекса. Так же, как и Том.IV.
- Итак, ты здесь. Почему? – спросил Брендон, стараясь не казаться грубым по отношению к гостю, сидящему на его диване, попивающему чай и не вытирающему рот рукавом своей кофты (на этой мысли, Брендон посмотрел на свой измазанный рукав и спрятал руку за спину, смущённо улыбаясь). - К сожалению, - начал Даллон, - я здесь, чтобы спросить, не желаешь ли ты помочь мне с похоронами Гретты. Я отвечаю за это, но, как бы мне не было неловко это говорить, я знал её не так хорошо, как ты. - А почему похороны на тебе? - Я единственный близкий родственник Гретты. - У неё была целая семья! Даллон поморщился. - Нет, Брендон, не было. Когда она призналась им о своей ориентации, родные сказали, что не хотят иметь лесбиянку в своей семье. Они отреклись от неё. - Что?! Даллон продолжил. - Какое-то время она жила у меня, потому что никто больше не соглашался приютить её. Я, наконец, предложил ей поступить в Куперстаунский университет, чтобы пробить себе свою собственную тропу по жизни. - Таким образом ты и стал ответственным за похороны, да? - Да, едва ли не гробовщиком. Брендон мог поклясться, что он никогда в жизни не сталкивался ни с чем более отвратительным. Даллон достал из кармана пачку сигарет и закурил одну. Дым кружился по комнате и растворялся, доходя до голой лампочки на потолке. Он предложил Брендону сигарету. Райану никогда не нравилось, если Брендон курил. Он говорил, что это напоминало ему запах, витавший в его собственном доме, когда его отец-алкоголик курил. Он говорил, что ненавидел чувствовать себя так, будто целуется с пепельницей. Но Райана не было здесь, и Брендон понимал это, иначе он был бы уже обсыпан проклятьями со стороны Росса. С волнением, Брендон взял сигарету дрожащими руками. - Итак, что тебе нужно знать? – наконец спросил он. - Не здесь, - сказал Даллон, покосившись на Патрика. – Ты сможешь завтра зайти ко мне в офис? Вот моя визитка. Он передал Брендону визитную карточку, где аккуратным шрифтом было напечатано его имя. - Конечно. Свидание за обедом? – спросил смело Брендон. Даллон усмехнулся этому. - Ну да. - Кстати, так откуда ты? - Солт-Лейк-Сити. - Я всегда хотел там побывать, - солгал Брендон. - Там красиво. Горы…. Как-нибудь мы должны вместе сесть на поезд и съездить туда. Я мог бы показать тебе, где жила Гретта. Думаю, она хотела бы, чтобы ты знал. Брендон попытался подумать о Райане, но он не мог сделать этого, когда глаза цвета океана смотрели на него так, словно он был обязан чем-то всему миру. - Думаю, ей бы понравилась эта идея. - Всему своё время, - усмехнулся Даллон, так легко, как звенело стекло общежития от дождя. Этот смех звоном отдавался в ушах Брендона, и он мог поклясться, что сейчас не помнил ни цвета глаз Райана, ни его хриплого голоса ранним утром.V.
- У такого привлекательного молодого человека, как ты, нет девушки? Как так? Он засмеялся. - Очень просто. В её глазах читалось что-то хитрое, самый настоящий вызов. - И нет никого на примете? - Не-а, - сказал Джон, вытирая стакан чистым изношенным полотенцем за барной стойкой в «The Green Gentleman», местном баре Куперстауна. Потолочные вентиляторы перегоняли душный дымный воздух в помещении, а от самой девушки пахло текилой. – Думаю, я просто ещё не нашёл подходящего мне человека. Кэсси опёрлась локтями о стойку, наклоняясь вперёд, поджав губы. - Трудно поверить. Ты же прямо ценный улов, Джон. Тот засмеялся и поставил стакан на стойку. - Не-а. Вот уж сегодня будет день. Музыкальный автомат в углу играл какую-то мелодичную балладу, и её звуки разливались по всему «The Green Gentleman», заставив Кэсси подпевать. Она встряхнула головой так, что локоны её белокурых волос упали ей на плечи, спускаясь вниз по шее, словно змеи. Джон сразу же вспомнил, как ему рассказывали в Чикаго о змее искусителе в саду. Невзначай, он спросил себя о том, были ли губы Кэсси на вкус такими же красными, как и её помада. - Тебе стоит быть более внимательным, - сказала она. – Возможно, та самая девушка, которая тебе нужна, сидят прямо напротив, а ты просто упустишь её. - Моргну и проснусь. Она легонько толкнула его, хихикая. - Заткнись. Не всегда всё оказывается сном. - Но большинство чудес им становятся. - Хватит быть скептиком. Это тебя не красит. - Да что ты? Она снова хихикнула, навеселе. - Я серьёзно. Хорошие вещи, бывает, случаются с хорошими людьми. Ты просто недостаточно хорошо ищешь. - Любовь, это тебе не охота на мусорщика, знаешь ли. - Нет, но это великое торжество, когда ты её находишь. - Возможно, - сказал он с видом окончательно признанного поражения и навалился на стойку, упираясь бёдрами о дерево. – Любви всё равно не существует. - Ой, да заткнись ты, - Кэсси выудила оливку из своего стакана и закинула её в рот. Её красные губы казались Джону пухлыми и прекрасными, как рай. – Просто существует тонкая грань между любовью и романом. Как я уже сказала, тебе лишь нужно поискать. Джон закатил глаза и отошёл обслужить пожилую пару, отмечавшую свою годовщину. Вообще, Джон очень трепетно относился ко всяким годовщинам, свадьбам и прочему. Но приписать себе такую жизнь он не мог. Он не был тем парнем, который бы дарил цветы на каждом свидании, говорил о любви до гроба или устраивал романтические ужины при свечах на двоих. Но ему очень нравилась вся идея этого. Он мог только предполагать, что потом, будучи старше, предастся такой рутине, но он был здесь и сейчас, совсем другим. Переживая по поводу отсева учащихся в университете. Работая за барной стойкой. Соскребая несчастные чаевые каждую ночь и редкие аплодисменты на своих акустических выступлениях. Он вернулся к Кэсси, когда подержанная любовная серенада «Fall For You» донеслась из музыкального автомата. Он засмеялся, а она поинтересовалась почему. - Спенсер посвятил эту песню мне, - усмехнулся он, - когда был пьян. Она играла по радиоприёмнику в моей машине. - Как мило, - заметила она. Он пожал плечами. - Спенсер причудливый. - Похоже на то, - она прикусила губу и наклонилась вперёд, насколько позволяло её гибкое тело, буквально вставая со своего крутящегося стула, чтобы стать как можно ближе к Джону. But hold your breath Она облизала токсично красные губы. Цвет её платья напомнил Джону цвет глаз Спенсера, но он постарался поскорее отогнать от себя мысли о друге. В последнее время, Джон стал думать о нём дни напролёт, и его пугало, насколько сильно он привязался к Спенсу. На самом деле, Джон не подходил ни для привязанности, ни для даже дружеских отношений. И он любил животных гораздо больше, чем людей. Это всегда легче и доступнее. В его голове засел образ нежно розовых губ Спенсера, смеющихся с ярко красных Кэсси. Because tonight will be the night that I will fall for you - Джон? – выдохнула она его имя, словно молитву. – Я думаю, что эта ночь могла бы быть нашей. - О чём ты? Over again, don’t make me change my mind Она вздохнула, но ничего не сказала, а вместо этого лишь наклонилась вперёд и прильнула своими губами к губам Джона. Они стояли под неоновыми огнями, что отражались от бутылок пива и виски на стойке рядом, а неподалёку пожилая пара поднимала бокалы в честь своего праздника. I won’t live to see another day Джон чувствовал привкус спиртного и оливок на губах Кэсси, и он поморщился, потому что он никогда не любил оливки. Но когда она протолкнула свой язык и стала исследовать им каждый контур и каждый миллиметр его рта, Джон мог поклясться, что это было гораздо лучше, чем сидеть дома и тонуть среди мыслей о лучшем друге. You’re impossible to fing… Между тем, в дверях заведения «The Green Gentleman» стоял Спенсер Смит и смотрел на них.VI.
После долгих уговоров, Гейб, наконец, отправился вниз по переулку Эбботс, выбирая самые долгие и извилистые пути от Кресцент-Стрит к общежитию Уильяма Беккета. Здание выглядело совершенно иным, глядя на него трезвыми глазами. Оно было ветхим, обваливающимся, ему была необходима реконструкция, но Гейб никак на это не отреагировал, ведь «это же Кальдерстоун, чего ты ещё ожидал?». Он с трудом отыскал нужную дверь и постучался трижды, но ответа не последовало, и он развернулся к выходу. Наконец, за его спиной послышался скрип двери, и Гейб повернулся обратно. Он увидел перед собой худой силуэт Уильяма, которому было, видимо, очень неудобно и неловко стоять с гостем в дверях. Его джинсы висели низко на его бёдрах, а его рубашка была слишком тесной, и сквозь щёлочку между натянутых пуговиц была видна гладкая кожа внизу его живота. Гейб старался не смотреть туда. - Я могу чем-то помочь? - Д-да, - запнулся Гейб. Он явно нервничал. Чёрт, откуда это волнение? Он же сам Гейб Сапорта: у него слишком много денег, чтобы волноваться. – Я здесь, чтобы поблагодарить тебя. - Что? - Спасибо, что помог мне, - искренне сказал Гейб. Он мог почувствовать, как его щёки залились краской. – Т-ты мог просто не делать ничего для меня. Ты мог бы… блять… Ты мог бы оставить меня тогда. - Я бы никогда не смог сделать этого, - мягко сказал Уильям. И прежде, чем он смог остановить себя, Гейб выпалил: - Почему? Гейб заморгал часто, застигнутый врасплох. В итоге, он выскользнул из своей комнаты в длинный коридор, выглядя непозволительно высоким. - Ну, я к тому, что ты явно нуждался в помощи. А я не собираюсь смотреть на то, как кто-то страдает. - Ты мог бы просто оставить меня умирать дальше. Лицо Уильяма напряглось, и он прошептал: - Нет, Гейб, я бы не смог. - Почему нет? Уильям пожал плечами. - Ты не должен благодарить меня, Гейб. Гейб, которого волновало лишь его похмелье, никогда раньше не замечал, как красиво лежал румянец на лице Уильяма, какими мягкими выглядели спутавшиеся волосы, щекотавшие его подбородок. Он не замечал, каким красивым был Уильям даже в этом дешёвом освещении. - Но я буду, - сказал он твёрдо. - Не нужно. - Я благодарю, и я буду делать это дальше. П-потому что ты спас меня, Уильям. Спасибо тебе. Гейб улыбнулся и, не задумываясь, выпалил: - Я хочу сходить куда-нибудь с тобой. - Что?! – лицо Уильяма стало свекольно-красным. Гейб кивнул и продолжил, не контролируя поток слов, слетавший с его губ. - Завтра вечером. Я заеду за тобой в восемь. И прежде, чем Уильям смог что-то сказать в ответ, Гейб ушёл прочь, в беззвёздную ночь, чувствуя себя так, будто он только что повесил на себя худшее из всех клише. Гдё-то на далёкой полке его памяти, всем, что он мог видеть, была лишь отвратительная ухмылка и косые взгляды. Непристойные касания и грубые слова. Он моргнул, стараясь развеять изображения в его голове, и посмотрел в небо, где не было видно ни одной звезды. В милях оттуда, в тёмной комнате, где повсюду висели фотографии испанского мальчишки, сам Дьявол включил его имя отдельным пунктом в список дел на сегодняшний вечер…Пятница.
VII.
Следующим утром, Патрик Стамп нашёл кое-что тревожное в своём почтовом ящике.