Вторник
I.
Утреннее солнце разлилось на линии горизонта, озаряя тесный переулок Эбботс янтарными отблесками света, тёплые лучи которого затопили и асфальтированные дорожки, и приземистые бордюры у дороги, и даже черепичные верхушки домов общежития. На фоне золотистой ряби вод океана, сутулая фигура направлялась в сторону общежития, спотыкаясь на ходу и путаясь в ногах. Он ускорил шаг, как только завернул за угол серого здания, и поспешил к последнему дому на этом переулке, шаря по карманам в поисках своей связки ключей. Зайдя в помещение, он на цыпочках прокрался из гостиной на кухню, где собирался съесть пару тостов перед занятиями, которые начинались через двадцать минут. - Так, так, так, вы только посмотрите, кто явился. Райан подпрыгнул на месте от неожиданности и развернулся лицом к дивану, где сидел, уставившись в книгу, Уильям, время от времени поднимавший глаза на своего соседа с выражением полной усталости и иронии. Райан стоял с отвисшей челюстью. - Я… это… - Как там Келти поживает? – усмехнулся Уильям. - Она… Между нами ничего не было, - неубедительно промямлил Райан. Ухмылка не сходила с лица Уильяма. - Рай, ты единственный из всех, кого я знаю, кто проводит ночь вне своего дома, а потом стесняется этого. - Это не так! – выкрикнул Райан, разворачиваясь к тостеру и со злостью заталкивая в него ломтики хлеба. - Тогда расскажи мне, как всё обстоит на самом деле, - повёл бровью Уильям. – Ты никогда не оставался у Брендона на ночь, когда вы были… ну… ты понял меня. - Почему ты всегда упоминаешь Ури? - Потому что прошли уже недели с момента вашего расставания, но ты всё ещё о нём говоришь и думаешь. - Ты одержим им даже сильнее, чем я, Беккет! Уильям прищурился. - Это ложь, Росс, и ты это прекрасно знаешь. Иначе, почему около его имени в контактной книжке твоего телефона всё ещё стоит «сердечко»? И почему ты всё ещё никак не можешь его отпустить своими мыслями? Райан впился в своего соседа взглядом. - Заткнись, Беккет. Это Сапорта на тебя так влияет, да? - Да нет. Всего лишь мой изнемогающий от любви сосед. - Я не «изнемогающий», ясно тебе? Я уже достаточно взрослый, чтобы заниматься сексом с кем захочу и когда захочу. Разве не так? - Да, Рай, я тебя понял: ты у нас уже большой мальчик. Ты уже не нуждаешься в дружеских советах и наставлениях, и это прекрасно, - Уильям нерешительно закусил губу, прежде чем продолжить. – Я знаю, что не должен совать свой нос в чужие дела, но я должен кое-что выяснить. Если ты встречаешься с Келти, потому что она тебе действительно симпатична, то я обещаю отстать от тебя и оставить тему о Брендоне навсегда. Но если ты затеял всё это, видя… в лице Келти замену своему бывшему, то я буду настаивать на том, чтобы ты прекратил. Потому что это неправильно и нечестно. - Келти девушка, между прочим, и она ничем не похожа на Брендона. - Да, но и ты не гей, по-видимому. Два поджаренных золотистых тоста выскочили из тостера с характерным звуком, оповещающим о готовности, но Райан проигнорировал это. Он безмолвно, словно рыба, то открывал, то закрывал рот, размахивая руками в попытке подобрать такие слова, которые бы в наилучшей форме выразили его гнев и раздражение. - Келти – это не игрушка, которую можно использовать, а потом бросить, Беккет! Брендон никогда не был для меня большим, чем просто тело для восполнения своих физических потребностей, в любом случае. -Только не говори мне, что ты не думал о Брендоне вчера ночью. Райан вскипел от злости. - Пошёл ты, Беккет! Схватив свою сумку, он выбежал из общежития на переулке Эбботс, забыв о своих тостах. По правде говоря, Уильям был прав, и Райан прекрасно знал это. Вчера ночью, прижимаясь к обнажённому, влажному от пота телу Келти, он мог думать только о Брендоне. Закрывая глаза, Райан представлял бархат и мягкость его кожи, капельки пота, стекавшие по его груди, откинутую назад голову и подставленную под многочисленные поцелуи изящную шею. Перед его глазами стояли образы сжатой в крепких руках простыни, а в ушах звенел мягкий, мелодичный голос Брендона, который срывался на громкие стоны, когда Райан ублажал его. Он вспоминал свои движения – быстрые, страстные, отчаянные, сопровождавшиеся постукиванием деревянной спинки кровати о стену. Нет, он никогда не оставался на ночь, но Патрик, сосед Брендона, имел обычай подолгу гулять вечерами, и Райан с Брендоном пользовались этими мгновениями. Он помнил, как отрывисто целовал Брендона, а потом толкал его на белые простыни и, затаив дыхание, наваливался на него сверху, покрывая горячими поцелуями каждый сантиметр тонкой, нежной кожи. Райан помнил, как расцарапывал его бёдра, а потом цепко хватался за них, удерживаясь на весу и не переставая извиняться за будущие синяки и саднящие следы его ногтей по всему телу Брендона. И Ури, он всегда прощал его. Сейчас, под прохладными лучами утреннего солнца, держа свой путь в Куперстаунский университет, Райан мысленно пришёл к выводу, что он больше не заслуживает прощения.II.
- То есть она действительно вступала в однополые отношения? - Да. - Ну, тогда и сомневаться нечего – наш преступник одержим культом Санти. - Ещё не факт, что он одержим этим, - объяснял Фрэнк Джерарду. Они снова сидели в той самой библиотеке, приглушёнными голосами обсуждая вопросы по расследованию. – Возможно, когда-то он и был приверженцем, но сейчас он изгой. - Я не понимаю, почему ряд убийств оборвался и перешёл в обычные нападения. - Это были своего рода испытания, - предположил Фрэнк, - в результате которых преступник понял, что ему стоит предпринять кое-какие меры предосторожности. Джерард запустил руку в волосы, устало вздыхая. - Ага, и он проделал прекрасную работу. Потому что у нас одно дерьмо, а не улики. Они сидели в тишине, упиваясь безмятежной пустотой и молчанием библиотеки утром вторника. Чтобы чувствовать себя комфортнее, Фрэнк стал шумно перелистывать какую-то книгу, ощущая шероховатость старых страниц под своими пальцами. В отместку, Джерард стал задумчиво барабанить пальцами по столешнице, и они двое так и сидели за своим столом безмолвия ещё какое-то время. - И всё-таки…. Почему ты позволил мне помочь? – спросил Фрэнк. – Ты рискуешь лишиться этого дела или даже быть отстранённым, и… - Это имеет значение? – перебил его Джерард. Фрэнк неотрывно смотрел ему в глаза. - Да. Джерард вздохнул. - Я не знаю, Фрэнк. Я стал слишком стар для всего этого дерьма с расследованиями. - Разве не поэтому тебе приставили напарника? - Рэй… он не просто напарник. Он был рядом в тот период моей жизни, когда никто больше не желал прийти на помощь… и поэтому он относится ко мне по-другому. С тобой всё иначе. - О чём ты? - Ты не знаешь моего прошлого, поэтому и не станешь меня ни за что судить. Я и ты, мы равны. - Ты так ко мне не относился никогда. - Знаю. - И почему? - Это слишком сложно. - У нас впереди много времени. Джерард снова вздохнул. - Ты напоминаешь мне того человека, которым я был раньше. И мне очень тебя жаль, если ты видел и проходил через те вещи, которые пришлось пережить мне. Я тоже был молод. Я тоже любил однажды. И моё сердце разбито сейчас, что буквально съедает меня изнутри. - Разбитое сердце – это ещё не конец света, - прошептал Фрэнк. - Да, - Джерард заглянул в карие с медовым отливом глаза Фрэнка, полные доверия и понимания. – Но по ощущениям это приближено к концу света. - Как её звали? Джерард нервно закусил губу, прежде чем ответить: - Это он. И имя ему Берт. - И что с вами случилось? - Что случается всегда и со всеми, - начал Джерард, оставив в покое книгу, которую он читал в попытках найти хоть какую-то зацепку по теме их расследования. Они с Фрэнком уже успели навестить последнюю жертву, Джека Бараката, но тот сейчас находился в коме, к великому их сожалению. Поэтому, им двоим оставалось лишь расспросить друзей Джека обо всех фактах биографии жертвы, в результате чего расследователям пришлось вновь усомниться в отношении культа Санти ко всем нападениям. Уже в который раз удача оказывалась на стороне преступника. – Жизнь. Ты стремишься к каким-то высотам. Ты многим интересуешься и многое пробуешь. Наркотики, секс, власть - ты всегда жаждешь большего и купаешься в желаемой роскоши. А потом, одним прекрасным днём ты смотришь в зеркало и не узнаёшь своего отражения. И ты больше не знаешь, кем на самом деле являешься. - А сейчас ты знаешь это? - Да. Но это не значит, что я доволен всем, что вокруг меня. Фрэнк нахмурился. Занятый лишь своими проблемами, упивающийся лишь своим горем, он даже не подумал посмотреть вокруг и заметить, что люди вокруг страдают не меньше его, что они затерялись в своём болезненном прошлом и тонут, тонут без шанса на спасение. Разбитое сердце – это то, с чем сталкивается каждый хотя бы раз в жизни. В мире всегда найдётся тот, кто его соберёт в единое целое, и тот, кто вновь всё разрушит. И сейчас Фрэнк задавался вопросом, разбивал ли Джерард когда-нибудь людские сердца. - Нам нужно вернуться к работе, - пробормотал Джерард, возвращаясь вниманием к книге в своих руках. Фрэнк молчаливо кивнул, но он не мог ничего с собой поделать, продолжая думать о том, что бы с ним стало, разбей Детектив Джерард Уэй его сердце.III.
Морской ветерок свистел под ногами, когда они прогуливались по пляжу, утопая пальцами голых стоп во влажном песке. За горизонтом кричали чайки, а небольшие красные буйки вдалеке равномерно покачивались на лёгких волнах этим мирным утром вторника. Брендон и Спенсер спокойно брели вдоль океана, держа обувь в руках и оставляя за собой неглубокие отпечатки своих ступней на песке, которые сразу же смывались прохладными волнами. Это было так ритмично и синхронно, что нельзя было не ощутить единства с океаном в тот момент. - Он не очень нравится, - заговорил Брендон. – Он забавный: всегда выглядит растрёпанным, особенно со своей дурацкой причёской - но это не мешает ему выглядеть очаровательным в моих глазах. - Правда? Брендон взволнованно закачал головой. - Я понимаю, что он в Куперстауне временно, и что мне снова суждено остаться в одиночестве да ещё и с вновь разбитым сердцем, но не зря ведь говорят, что не стоит делать опрометчивых выводов, прежде чем во всём не удостоверишься сам. - Да, но вопрос в том, насколько заоблачна твоя цель, - отметил отрешённо Спенсер. Брендон напрягся в лице. - Слушай, умник, ты считаешь, что не был опрометчив, втираясь в доверие Шейну Вальдесу ради ревности своего «заоблачного» Джона Уокера? Спенсер заворчал: - Нет, это два разных случая. Я люблю Джона Уокера. - И я уверен, что я мог бы полюбить Даллона! – настаивал Брендон. – Конечно, мы только познакомились, но я уже могу чувствовать, как влюбляюсь в него. Он просто… относится ко мне так, будто я заслуживаю гораздо большего, Спенс. Смит вздохнул. Конечно, Даллон был гораздо более уважительным и почтительным к Брендону, чем Райан когда-либо: он всегда отвечал на звонки, смеялся с каждой хорошей и не очень шутки, отвозил иногда Брендона на завтрак в Монровиль и всегда за всё платил со своего кармана. Определённо, Даллон Уикс не стал бы вести себя так не из чистых побуждений, и это было видно даже невооружённым глазом. И ещё, этим утром вторника Спенсер увидел улыбку на лице Брендона, которая появилась впервые за все те недели с момента их с Райаном разрыва. И Смит задавался вопросом, что же могло её вызвать. Они двое сидели на диване, старом, разваливающемся, но на удивление удобном, и смотрели телевизор с плохим зернистым изображением, где по каналу CartoonNetwork повторяли странные сумасшедшие мультфильмы. Даллон увлечённо смотрел их и часто смеялся, так же заливисто и истерично, как смеялся когда-то Ян Кроуфорд. - Ты не создан для отношений, Брендон, - объяснял Даллон. – Всё, что тебе нужно – это парочка хороших мультиков и «Доктор Пеппер». Брендон фыркнул. - А мне всегда казалось, что Мормонам запрещено употреблять кофеин. Даллон пожал плечами. - Искушение бывает сильнее заповедей, юный Падаван. Брендон откинулся назад и рассмеялся. - Откуда ты знаешь, что Звёздные Войны – это прямой путь к моему сердцу? - Я не знал, - улыбнулся Даллон. – Это был тест. - И что если я его не прошёл? - Боюсь, тогда я бы не поделился с тобой своей порцией «Доктора Пеппера». - Слушай, - Брендон выпрямился и посмотрел на парня, сидевшего рядом. Стеклянные голубые глаза Даллона топили Ури в своих холодных водах Арктики. – Я должен быть честен с тобой. Мне никогда не нравился «Доктор Пеппер». - Что?! - Да-да, мне по душе соки Капри Сан, уж прости. Даллон неторопливо кивнул. - Я уважаю твой выбор. Должен же хоть кто-то тебя поддерживать. Теперь смеялся Брендон, и это было непривычно и ободряюще одновременно. Его горло болело от прилива свежего воздуха, но уже начинало понемногу привыкать. С одной стороны, эти перемены казались освежающими, а с другой – Ури не мог избавиться от чувства дежавю. Райан называл его «вечно смеющимся парнем», но когда он бросил Брендона, тот перестал выражать свои эмоции и вовсе. А теперь в жизни второго появился Даллон и вернул его к жизни, заставил вновь смеяться. И Брендон знал, что ему было необходимо сделать. Они уже достаточно долго брели вдоль океана и, вернувшись из своих мыслей в реальность, оба заметили, что Куперстаун уже давно оказался позади, расплывшись в одно пятно из тысячи огней, растянувшихся вдоль горизонта. Давние друзья развернулись и направились в сторону города – злополучного места, которое разбило им обоим сердца. - Брен, скажи, ты думал поговорить с Райаном? – спросил Спенсер. - Я не собираюсь делать этого. Глава моей жизни с Райаном в главной роли закончилась. Он слишком сильно ранил меня, Спенс. - Знаю. Но ведь прощение – это добродетель. - А иногда – порок. Спенсер молча кивнул, не в состоянии найти правильных слов в ответ. Он мог думать только о Джоне Уокере и Шейне Вальдесе. О пороках и добродетелях.IV.
Он сидел высоко на персиковом дереве, среди тонких, тёмных, извивающихся ветвей и ярких, разнообразных в своей палитре листьев, уже сухих и шершавых. Весной здесь бы стоял невероятный аромат, а мягкие молодые листья игриво щекотали шею, когда Келлин бы взбирался на самую верхушку, чтобы взглянуть в очередной раз на заброшенный вокзал, который когда-то уносил подальше от Калифорнии тысячи судеб, и подумать над теми вопросами, которые не допускались дома. Келлину нравилось это место. Здесь всё было умиротворяющее спокойно, здесь можно было дышать полной грудью и чувствовать себя человеком – настоящим, живым, стремящимся куда-то. Он смотрел на людей свысока, хватаясь за единственную возможность быть всем и никем одновременно. Это было лучше наркотиков, это превосходило чувство адреналина, перемешанного с седативными средствами, это было ярче вспышки Коктейля Молотова. На этот раз он вернулся в эту тихую гавань, чтобы уединиться со своими мыслями. Келлин чувствовал себя умиротворённо и безопасно, ведь сейчас у него не было необходимости в том, чтобы прятаться, как серая мышь, от мощных рук и сильного гнева своего отца, который ранил очень глубоко как душу, так и тело. К слову, синяки и кровоподтёки с прошлого «отцовского наказания» уже начали исчезать – всё благодаря Вику, который обработал их ещё свежими той самой ночью. Разве можно было забыть потом те мечты о мексиканском парне, спя в его собственной кровати, на его подушке, под его одеялом? Келлин встряхнул головой, пытаясь отогнать от себя мысли о Вике; он ненавидел это делать. Ему не нравилась тема любви и серьёзных отношений, как и всё, что могло закончиться горем, одиночеством и миллионами осколков разбитого сердца. После измены Кейтлин, он дал слово не позволять себе быть униженным и покалеченным любимым человеком. Но нельзя было не заметить, как он нарушает все обещания ради Вика - единственного якоря тонущего корабля Келлина. Стараясь не думать о Вике, тот переключил своё внимание на другое, не менее важное воспоминание, такое же острое, как боль предательства. Одним днём, примерно в это же время Келлин сидел на этом самом дереве. Но не в одиночестве, как сейчас, а рядом с другим парнем. Тот, болтая ногами, неотрывно смотрел в мандариновое небо своими печальными глазами, от которых шли вниз две мокрые дорожки слёз. Он был на два года, если не на год, младше Келлина, и у него был замечательный, добродушный брат, который никогда не видел в себе ничего прекрасного. Парень рассказывал Келлину о своей матери, жертве тяжёлых наркотиков и депрессий, и вовсе забывающей о существовании своих сыновей. Он рассказывал о том, как голос её дилера – человека, который однажды опорочил своей грязью такого прекрасного, грустного мальчика – стал чуть ли не ежедневным пробуждением. О том, как им обоим приходится видеть ужасную, медленную смерть своей матери, пожирающую измождённую женщину без остатка. Собственно, из-за этого он и плакал – ему было нестерпимо больно за брата, который видит всё это и живёт в мучении. Парень говорил об этом мальчишке, которому нанесли пожизненную травму, унижая, избивая и насилуя. И он горько проклинал весь мир – а Келлин лишь обнимал его и утешал, говорил, что всё будет в порядке. И может быть, это как-то помогло парню, но ранам на сердце его брата нет заживления. Задыхаясь от слёз, сметаемых с влажных щёк весенним ветром, сквозь шелест молодой листвы парень шептал куда-то в пустоту: «Мне очень жаль, Вик». И Келлин, он запомнил это навсегда.V.
- Ты в порядке? - Едва ли. - Хватит ныть, как четырнадцатилетняя девочка-подросток, Алекс, - отчитал того Райан. - Джеку я бы понравился, будь я девочкой-подростком, - угрюмо пробормотал Гаскарт, - ему нравились сиськи. - Они ему всё ещё нравятся, - вздохнул Райан, - просто он сейчас не в состоянии их увидеть. - Гениальный способ незаметно завуалировать слово «кома», - рявкнул Алекс. Райан взвыл: - Между прочим, я хоть что-то пытаюсь сделать, Алекс. Я понимаю, что ты ещё даже не успел отойти от смерти брата, как на тебя свалилось новое потрясение, и… - Если бы я не накричал на Джека тем вечером, ничего такого не произошло бы. Он бы не сбежал в «Уютное Местечко» тем вечером и был бы сейчас здесь, со мной, - прервал его Алекс. - Но газеты говорят, что это не было несчастным случаем, - заметил Райан, - а это значит, что преступник нашёл бы способ заполучить его. - Но я мог бы спасти его, - прошептал Алекс. – Я бы загородил его и принял пулю за него. - Он бы сделал то же самое для тебя. - Значит он идиот, раз так. - Нет, он просто влюблён, - предположил Райан, пока они сидели в зале ожидания больницы, где пахло антисептиками, дешёвыми обоями и пылью коврового покрытия, а спинки пластмассовых стульев прилипали к их вспотевшим спинам. - Я бы никогда не полюбил себя, - Алекс то сжимал, то разжимал руки в напряжении. – Потому что я проклят. - Нет, Ал, ты не проклят. Ты просто не в порядке сейчас. Но не забывай: счастливый огонёк в глазах Джека загорался лишь тогда, когда он видел тебя. - Да, а я теперь даже не могу объясниться с ним и сказать, что он так же зажигал мои глаза, как и я его. Райан продолжил бормотать что-то бессвязное себе под нос: там были и опровержения виновности Алекса, и слова поддержки, и обещания о светлом будущем. Но Алекс его уже не слушал – он ушёл в себя, а его мысли заглушились стуком клавиатуры секретарей, писком различных приборов, принтеров и факсов, а также скрипом старых колёс инвалидных колясок. Он пытался не думать о том, что находится сейчас не где-нибудь, а в больнице, и всего лишь несколькими этажами выше Джек лежит неподвижно, подключенный к приборам, поддерживающим его уходящую жизнь. Он был сейчас нем, глух, неспособен отвечать за себя и… буквально мёртв. Это было единственной правильной характеристикой, которую Алекс мог подобрать Джеку на данный момент. Да, фактически он не был мёртв, но у Гаскарта просто не поворачивался язык назвать Джека, который не скачет, как сумасшедший, и не кричит во всеуслышание о большой груди какой-нибудь встречной девушки, живым. Алекс вновь попытался отгородиться от мысли о своей вине и подумать о том живом Джеке, которого он запомнил. Об энергичном и ярком Джеке, его лучшем друге. Карнавал кампуса был в самом разгаре. Яркие огни, смех восторжённых студентов, переходящих от одной палатки с сувенирами к другой – всё это создавало невероятную атмосферу. Здесь было установлено великое множество аттракционов и игр, а неподалёку даже стояла высокая надувная горка. Собственно, именно оттуда только что и слетел Джек, испачкавшийся и потрёпанный, но всё равно счастливый. - Господи, я чувствовал себя так же круто, как и в постели с твоей матерью вчера ночью! – воскликнул Джек. - Эй, моя мама - приличная леди, вообще-то, - толкнул его Алекс. - Это точно, - подмигнул ему Джек. – Я узнал об этом вчера. - Я надеюсь, ты предохранялся, - наигранно фыркнул Алекс. - Не забывай, что в прошлый раз всё закончилось беременностью. - Алекс! – воскликнул Джек. – Мы же договорились не вспоминать об этом. Джеки-младший сейчас в лучшем месте. Он получил прощальный поцелуй от своей мамочки. - Да, но Маленький Джек сейчас не в лучших условиях. - Маленькому Джеку было хорошо в твоей матери вчера ночью! - Это странно, что ты называешь так и не родившегося ребёнка и свой член одним именем. - Это странно, что никто так и не задался вопросом, как же я смог забеременеть. - Они просто не заметили. - Меня в старшей школе так и запомнили жирным и беременным, - насмешливо всхлипнул Джек. – А ведь со мной никто так и не пошёл на выпускной! - Эй! Я же был твоей парой на балу! - Лишь потому, что твоя кузина не согласилась составить тебе компанию. - Да, и ещё потому, что моя мать отказала тебе! – Алекс показал другу язык, как будто это было весомым аргументом в их споре. Джек рассмеялся. Это был смех, который звучал, как музыка, и пах, как яблоки, запеченные в карамели. Алекс словил себя на мысли, что он никогда прежде не любил так сильно чей-то смех. Большую часть вечера они провели на карнавале, блуждая в праздничном шуме людей и кидаясь дерьмовыми шуточками о «твоей маме», взявшими своё начало ещё в средней школе и дошедшими уже до второго курса. Первый год в Куперстаунском университете выдался очень тяжёлым: они, совсем юные и неопытные, длительное время терялись в длинных коридорах и просторных кабинетах университета и не менее долгое время они учились уживаться с неопрятными, грубыми соседями по комнате. Но теперь они стали старше и даже вернулись обратно в родные дома, познав все «прелести» студенческой жизни, поэтому от второго года в университете они ждали лучшие впечатления. Алекс беззаботно вглядывался в отражающиеся в глазах Джека огни карнавала и восхищённо замечал его расширяющиеся каждый раз, когда взгляды двоих пересекались, зрачки. - Однажды, я убегу от всего мира, - говорил Джек, когда они с Алексом, взобравшись на невысокий холм, упали на влажную от вчерашнего дождя траву. - Обязательно, Джек. Однажды, мы с тобой сбежим. Джек засмеялся. - Ты слишком много смотришь Питера Пена, Ал. - А ты - слишком мало для того, кто свято верит в мультфильмы. - Я просто считаю, что Дисней заставляет людей сомневаться в своей мужественности. - А ты знаешь, что такое мужественность? – фыркнул Алекс. - Прости, детка, - сказал Джек, - она спрятана в моей вагине. Алекс рассмеялся, желая, чтобы его смех был хоть наполовину таким же светлым и волшебным для Джека, но всё, что он слышал – это скука и уныние. Ведь Джек – как солнце, вокруг которого вращается абсолютно всё (в хорошем смысле, конечно же). Он может и палить, сжигать всё на своём пути, и ласкать в своих нежных объятиях всех, кого захочет. А Алекс, он как луна – холодная, тёмная и пустая. Но в такие же моменты, как этот, когда Джек смотрел на него и смеялся с его странных шуток, Алекс не мог не признать, что чувствует себя так, будто луна и солнце столкнулись на своём пути.VI.
Они трое сидели на узком диване, закинув ноги на кофейный столик, и смотрели старые серии сериала «Пляж», который Хайми записал на плёнку лишь для того, чтобы пересматривать одинокими, тоскливыми ночами. Майк посоветовал ему мастурбировать в таких случаях, но Хайми возразил, признавшись, что чувствует себя скованно – рука ведь гораздо хуже девушки. - Разумеется, - рассмеялся Майк, - но так быть не должно. Что, у тебя тоже проблемы с размером? - Нет! Хочешь, даже замерим! - Средний? - Да, средний. Вик поморщился. - Ребята, мне правда не интересно слушать о том, какого размера ваши члены. - Чего так? Проблемы в постели, Вик? - Ты прекрасно знаешь, что я девственник, Майк, - нахмурился Вик, - и ты, кстати, тоже. Майк погрозил ему пальцем. - Я никогда не рассказываю о таких вещах. - Майк, признай, единственный и последний шанс лишить тебя девственности – нанять проститутку, - усмехнулся Хайми. - Да? А ты не слишком застенчив для этого, Хайми? Тот проигнорировал провокации и вернулся обратно к телевизору. Это была его идея – пригласить двух братьев для разговоров на непринуждённые темы с ужасным сериалом на фоне и несколькими банановыми молочными коктейлями (и пошлыми шутками по этому поводу включительно). В ожидании возвращения Майка с работы, Вик успел рассказать Хайми о Келлине и о том, как неловко и необъяснимо он себя чувствовал, как в один момент усомнился во всём, чему свято верил. Хайми лишь рассмеялся и сказал, что Вик влюбился, как школьница. Тому лишь оставалось надеяться, что это неправда. - Хайми, Вик уже рассказал тебе о мальчишке, которого я нашёл в его кровати? – поинтересовался Майк. Вик почувствовал, как к лицу приливает кровь. Он не упомянул в разговоре с Хайми этот случай. - Вик, хитрое ты создание! – Хайми хлопнул его по спине. - Н-нет, ничего не было. Я спал на полу, - оправдывался Вик. - Разве ты не хотел бы, чтобы всё было иначе? – спросил Хайми, уже догадавшись, что этим «мальчишкой» и был тот самый Келлин Куинн. Но Вик лишь промолчал, потому что ответа на этот вопрос он найти не мог.VII.
Вечером вторника Фрэнк Айеро наконец вернулся к работе в зоомагазине, где его уже ожидал Боб Брайар. Собаки радостно встретили его лаем, коты – мяуканьем, а птицы – уже привычным раздражающим чириканьем. В этих животных звуках, Фрэнк находил настоящее утешение, после того разговора с Джамией. - Собаки скучали по тебе, Фрэнк, - сказал Боб, когда он подошёл к прилавку и опёрся на узкую столешницу, окидывая взглядом хорошо обустроенное помещение. - Хорошо, хоть они меня помнят, - съязвил Фрэнк. Боб взглянул на него. - Что за настроение? - Мне нужна поддержка и утешение, Бобби. Джамия, наконец, признала свою связь с убийствами Санти. Она… она изменила мне с девушкой! - Это горячо! - Я не был в курсе до сих пор. - А вот это не горячо, - поправил себя Боб. Фрэнк раздражённо простонал и направился к одному из вольеров с собаками. Он достал маленький, забавный комочек шерсти и прижал его так близко к себе, как только смог, обнимая и целуя. Собака в ответ тявкнула и лизнула парня в лицо. - А ещё этот Детектив Уэй, который просто сводит меня с ума. - Как это? - Сейчас он относится ко мне, как к самому низкому и мерзкому существу на свете, а уже секундой позже ведёт себя, как мой давний лучший друг. - Но я тоже всегда так делаю. - Да, я знаю, но ты Боб и ты ненавидишь всё человечество вместе взятое, поэтому с тобой всё в порядке. Боб казался довольным собой. - А с чего ты так уверен, что он не ненавидит всё человечество? - Потому что он ищет надежду даже в самое безнадёжное время. - И разве этого достаточно? - Иногда, - пробормотал в ответ Фрэнк, - но далеко не всегда.VIII.
Комната 123B на Кресцент-Стрит кардинально изменилась за прошедшую неделю. Вечеринки остались в прошлом, в самом помещении царила чистота и спокойствие, а холодильник перестал предназначаться исключительно для хранения в нём пива (к слову, кто-то даже сходил в супермаркет и закупился полезными продуктами). Пит потягивал упрятанные по шкафчикам сладости, а потом раскладывал добытое по карманам и брёл обратно к дивану. В течение всей прошлой недели он на пару с Гейбом ходил в спортзал и придерживался диеты, поэтому сейчас ему, казалось, была жизненно необходима небольшая доза углеводов. На самом деле, Пита никогда не волновал собственный вес, но после встречи с Патриком, он понял, что нужно немедленно искоренять образ грёбаного эмо, который только и делает, что постоянно ноет, беспросветно пьёт и пишет свои курсовые. Патрик вернулся в жизнь Пита, и тот не хочет повторения истории с Чикаго. Он разорвал пачку лакрицы, зачерпнул несколько палочек и закинул их в рот, задумчиво пережёвывая. К этому времени к нему уже присоединился Гейб, с разбега плюхнувшись на диван и угостившись сладостью. - Как Патрик? – спросил Гейб с набитым ртом. - Как Уильям? - Уильям – это просто ходячий секс. - Но у вас же ещё ничего не было! – возразил Пит. - Мы друзья, и речи о сексе и быть не может. Пит усмехнулся. - Он явно перепрограммировал тебя. - Да нет, Уильям просто дал мне понять, что мир не вращается только вокруг попыток вывести папочку из себя. - Он молодец. - Ну, как Патрик? - Боится, - ответил Пит, - снова разбить своё сердце. - Оу. - Что мне делать? – спросил совета Пит. Он отказался от лакрицы, которую Гейб только что украл у него и пожирал с волчьим аппетитом. - Сделай то, что получается у тебя лучше всего. Напиши ему письмо, Пит. Пит усмехнулся и похлопал своего соседа по комнате по спине. - Спасибо тебе, Гейб. - Да без проблем, - отмахнулся южноамериканец и поднялся с дивана. – Теперь, если ты не возражаешь, я отлучусь на свидание со своей Душечкой. Пит даже не успел спросить своего соседа о таком странном прозвище, когда Гейб, быстро накинув фиолетовую худи, вышел из комнаты 123B. Оставшись в одиночестве, Вентц вырвал из своего блокнота для набросков к курсовым лист и написал: Дорогой Ты, Оно было моим, но теперь оно принадлежит только тебе. ХО, от Меня. И рядом с текстом Пит нарисовал сердце.IX.
- Джон, это Шейн. Шейн, это Джон. - Приятно познакомиться. - Взаимно. Спенсер натянуто улыбался, стоя между двумя парнями. Сейчас они с Джоном радушно принимали Шейна Вальдеса, приглашённого Смитом в качестве возмездия Джону и Кэсси (кстати, Уокер так ни о чём и не догадался, и даже с радостью вызвался приготовить лазанью). Всё шло не так, как хотел этого Спенсер, и тот был готов разорваться от злости и в гневе рвать на себе волосы, когда Джон вдруг сказал: «Я так рад, что ты нашёл себе кого-то, Спенс. Ты заслужил счастья, и я надеюсь, что твоя задумчивость и тоска уйдут». Этим вечером вторника, они сидели за уютным обеденным столом, накрытым скатертью и причудливо оформленным салфетками, которые хорошо сочетались с бамбуковыми подставками под тарелки. Горячая лазанья уже прибыла к столу прямо из духовки, и теперь перед каждым лежал небольшой кусочек блюда. Всем не терпелось поговорить. - Шейн занимается музыкой, - довольно прямолинейно начал разговор Спенсер. Джон заинтересованно выпрямился. - Правда? - Это просто хобби, - поправил Смита Шейн. – А так, я фотограф. - Амбициозно, - отметил Джон. – Спенсер рассказывал, что он согласился позировать тебе. - Спенсер – идеальная модель, - улыбнулся ему Шейн. Джон засмеялся. - Да, только если тебе удастся заставить его сидеть смирно. Шейн расхохотался, а Спенсер нахмурился. Джон должен был ненавидеть Шейна. Джон должен был завидовать новому другу Спенсера и выставить к концу ужина Вальдеса из дома. Они ведь тщательно спланировали и проработали это. Но что в итоге? Двое парней сидят за одним столом, едят лазанью и общаются. Смеются. Шутят. Наслаждаются компанией друг друга. Спенсер ненавидел их обоих.X.
Он бежал. Нёсся сломя голову - быстрее, чем когда-либо в своей жизни. Его ноги тряслись, а пот ручьём стекал с его лба, когда он преодолевал бесконечное число ступенек, стремящихся вверх, как и он сам. Стук его каблуков эхом отдавался в пустоте. Он был уже совсем близко, но его путающиеся ноги и соскальзывающие с перил ладони замедляли движение. И вот, наконец, он пробежал по длинному коридору, резко остановился перед одной из дверей и громко застучал по дереву кулаком. Сердце бешено колотилось. Пульс отстукивал свой ритм в ушах. Всё в нём дрожало от нетерпения. - Эй? – Даллон распахнул дверь в свой номер отеля. И прежде чем он мог бы вымолвить хоть слово, Брендон Ури накинулся на него, страстно прижимаясь к его губам своими.